Европейский Суд по правам человека
(V Секция)
Дело "Хидер против Франции"
[Khider v. France]
(Жалоба N 39364/05)
Постановление Суда от 9 июля 2009 г.
(извлечение)
Обстоятельства дела
С 2001 года заявитель содержался под стражей по обвинениям в вооруженном ограблении в составе банды, похищении людей с добровольным освобождением в течение недели, попытке убийства сотрудника тюремной администрации, заговоре, пособничестве и подстрекательстве к покушению на побег. После заключения под стражу он был зарегистрирован как заключенный строгого режима и в его отношении применялся режим, предусматривавший многочисленные переводы из одного учреждения в другое, длительное одиночное заключение и систематические личные обыски. В 2007 году он был приговорен к 10 годам лишения свободы.
Вопросы права
По поводу соблюдения статьи 3 Конвенции, что касается переводов заявителя. На протяжении семи лет заявитель 14 раз переводился в различные тюрьмы. Хотя власти объясняли некоторые переводы поведением заявителя, тем не менее они, по-видимому, являлись элементом особого превентивного режима безопасности, который применялся к заявителю. Согласно меморандуму министра юстиции от 2003 года цель этого режима для опасных заключенных заключалась в воспрепятствовании подготовке и исполнению планов склонных к побегу заключенных и их сообщников. Однако в 2008 году этот меморандум был аннулирован Государственным советом. Европейский Суд нашел, что неудавшееся покушение на побег, в котором принимал участие заявитель в 2001 году, не оправдывало применение к нему строгой превентивной схемы ротации на неопределенный срок. Кроме того, с 2004 года тюремная администрация не принимала в отношении заявителя дисциплинарных мер за агрессивное поведение по отношению к тюремному персоналу. Европейский комитет по предупреждению пыток (ЕКПП) в своем докладе 2007 года по Франции указал на вредоносные последствия постоянного перевода заключенного из одной тюрьмы в другую. Таким образом, хотя перевод может быть необходим для обеспечения безопасности в тюрьме и исключения попыток побега, в данном конкретном деле заявителя по прошествии времени систематические переводы, по-видимому, в меньшей степени оправдывались подобными целями. Кроме того, они могли вызывать у заявителя чувства повышенного беспокойства с учетом адаптации к условиям различных тюремных учреждений и возможности свиданий с семьей, а также делать фактически невозможным сколько-нибудь последовательное медицинское наблюдение за его психологическим состоянием. Таким образом, тюремная администрация не смогла установить справедливое равновесие между целями безопасности и необходимостью обеспечения гуманных условий содержания заявителя под стражей.
Что касается одиночного заключения. Одиночное заключение не являлось дисциплинарной мерой, и одной ссылки на организованный характер преступления или на необоснованную угрозу побега недостаточно. Точно так же, отнесение заключенного к числу опасных или даже совершение им серьезного дисциплинарного проступка не оправдывает его помещения в одиночное заключение. В случае перевода, сопровождаемого новым решением о помещении лица в одиночное заключение, приведенные мотивы должны указывать, почему одного перевода недостаточно для обеспечения безопасности учреждения и находящихся в нем лиц. В настоящем деле начальник тюрьмы руководствовался актами, повлекшими заключение заявителя под стражу. Однако тюремная администрация отменила одиночное заключение два года спустя. Кроме того, административный суд установил, что правдивость информации о готовящемся побеге, которой располагала администрация, не была установлена. В любом случае указанные мотивы утратили актуальность начиная с 2004 года, поскольку поведение заявителя перестало быть не совместимым с обычными условиями содержания под стражей, и не имеется данных о наличии реальной угрозы с его стороны. Кроме того, тюремные власти не сделали необходимых выводов из медицинских документов, рекомендовавших не применять к заявителю одиночное заключение. В 2007 году ЕКПП критиковал тюремные власти за тенденцию применения одиночного заключения в качестве распространенной меры к заключенным, отличавшимся сложностью в общении, психологически возбужденным, несмотря на то, что доступ к медицинской помощи, особенно психиатрической, был при таких условиях затруднен. Наконец, одиночное заключение заявителя было прекращено в отсутствие отрицательных последствий, но эксперимент продолжался недолго, поскольку заявитель был вновь помещен в одиночное заключение по прибытии в новую тюрьму. В то время, как заявитель систематически перемещался из одной тюрьмы в другую, его помещение в одиночное заключение на столь длительный период в сочетании с ухудшением его психологического и физического состояния здоровья должно учитываться при определении того, достигнут ли минимальный уровень суровости, требуемый для целей статьи 3 Конвенции.
Что касается личных обысков. Уголовно-процессуальный кодекс не указывает, при каких обстоятельствах достаточно простое прощупывание, и когда требуется полный личный обыск. Однако циркуляр разъяснил, при каких обстоятельствах должен проводиться полный личный обыск. С учетом материалов дела заявителя и того факта, что он подлежал специальному наблюдению, полные личные обыски, по-видимому, проводились систематически, пропорционально количеству переводов, которые он претерпел, частоте помещения в одиночное заключение или в карцер, а также количеству свиданий. Систематический характер обысков в сочетании со строгими условиями содержания под стражей, по-видимому, не оправдывался убедительными мотивами безопасности, законности или профилактики преступлений и мог производить впечатление применения произвольных мер. Эти систематические обыски заключенного, который проявлял признаки психической неустойчивости и психологических страданий, должны были усиливать ощущение унижения до степени, позволяющей установить унижающее достоинство обращение. (См. Постановление Европейского Суда от 12 июня 2007 г. по делу "Фреро против Франции" (Frerot v. France), жалоба N 70204/01, "Информационный бюллетень по прецедентной практике Европейского Суда по правам человека" [Information Note on the Case-law of European Court of Human Rights] N 98* (* "Информационный бюллетень по прецедентной практике Европейского Суда по правам человека" N 98 соответствует "Бюллетеню Европейского Суда по правам человека" N 1/2008.).)
Условия содержания заявителя под стражей, его отнесение к заключенным строгого режима, систематические переводы из одной тюрьмы в другую, длительное одиночное заключение и частые полные личные обыски, которым он подвергался, составляли бесчеловечное и унижающее достоинство обращение в значении статьи 3 Конвенции.
Постановление
По делу допущено нарушение требований статьи 3 Конвенции (принято единогласно).
По поводу соблюдения статьи 13 Конвенции во взаимосвязи со статьей 3 Конвенции. Заявитель был признан жертвой нарушения статьи 3 Конвенции. Следовательно, его жалоба является доказуемой для целей статьи 13 Конвенции.
Что касается одиночного заключения. Государственный совет установил, что длительное одиночное заключение заявителя дает основания для требования о судебной проверке. Заявитель предъявил такое требование, и административный суд отменил эту меру. Соответственно, заявитель располагал эффективным средством правовой защиты.
Что касается систематических переводов. Заявитель представил несколько решений административного суда, отклонявших иски заключенных, которые оспаривали свои систематические переводы, или устанавливавших, что переводы представляли собой чисто внутреннюю организационную меру. Эффективность средства правовой защиты, на которое ссылалось власти государства-ответчика в отношении систематических переводов заявителя из одной тюрьмы в другую, не была установлена. Только в 2007 году Государственный совет признал, что решение о применении к заключенному режима повышенной безопасности не являлось внутренней организационной мерой, но являлось административным решением, которое могло быть обжаловано со ссылкой на превышение полномочий. В 2008 году он признал недействительным циркуляр, вводящий режим повышенной безопасности.
Что касается личных обысков. Жалоба заявителя затрагивала частоту обысков. Единственное дело, на которое власти государства-ответчика указывало как на средство правовой защиты, квалифицировало личные обыски как незаконные и унижающие достоинство в 2006 году. Однако заявитель представил приказ председателя административного суда от 2008 года, в котором указывалось, что решение об обыске заключенного на основании Уголовно-процессуального кодекса не подлежит обжалованию. Таким образом, не установлено, что в отношении решения о проведении личного обыска было доступно внутреннее средство правовой защиты.
Соответственно, заявитель не располагал эффективными средствами правовой защиты в отношении его жалоб со ссылкой на статью 3 Конвенции в связи с систематическими переводами и частыми личными обысками.
Компенсация
В порядке применения статьи 41 Конвенции. Европейский Суд присудил выплатить заявителю 12 000 евро в счет компенсации причиненного морального вреда.
Если вы являетесь пользователем интернет-версии системы ГАРАНТ, вы можете открыть этот документ прямо сейчас или запросить по Горячей линии в системе.
Постановление Европейского Суда по правам человека от 9 июля 2009 г. Дело "Хидер против Франции" [Khider v. France] (жалоба N 39364/05) (V Секция) (извлечение)
Текст постановления опубликован в Бюллетене Европейского Суда по правам человека. Российское издание. N 12/2009.
Перевод: Николаев Г.А.