Основополагающие принципы третейского суда (А.С. Комаров)

Основополагающие принципы третейского суда

В современном мире конституции отдельных государств практически прямо не касаются регулирования вопросов арбитража (третейского суда)*(1). Вместе с тем эта форма альтернативного судопроизводства признается во всех странах, имеющих развитую правовую систему, обеспечивающую нормальное функционирование рыночной экономики. То обстоятельство, что французская Конституция 1791 года, закрепившая завоеванные революцией права и свободы личности, существующие в демократическом обществе, предусмотрела, что закон не может лишить граждан права решать свои споры путем арбитража, дает основание сделать вывод, что в современных условиях это положение стало настолько очевидным, что не было нужды отдельно говорить об этом в основном законе современного демократического государства. Это также подтверждается тем, что третейский суд на протяжении многих веков признавался наряду с государственной юстицией законным способом разрешения конфликтов. Третейский суд был известен и на Руси с древнейших времен. Кроме того, вряд ли можно опровергнуть мнение, что третейский суд предшествовал государственному.

Если все же говорить о современных конституционных истоках третейского судопроизводства, то в правовой теории и практике преобладающей считается позиция, заключающаяся в том, что легитимность этой процедуры основана на праве свободы действий граждан и их частной автономии, конституционно закрепленных в том или ином виде*(2).

Обращаясь к действующей Конституции Российской Федерации, в данном контексте можно было бы назвать, во-первых, статью 34 (ч.1), которая предусматривает, что каждый имеет право на свободное использование своих способностей и имущества для предпринимательской и иной не запрещенной законом экономической деятельности. Кроме этого, статья 45 (ч.1) устанавливает, что каждый вправе защищать свои права и свободы всеми способами, не запрещенными законом. В данной связи следует вспомнить, что третейский суд отнесен Гражданским кодексом Российской Федерации к числу видов судебной защиты прав (ст.11) и порядок осуществления третейского разбирательства регулируется специальным законодательством (Законом Российской Федерации "О международном коммерческом арбитраже" 1993 года и Временным положением о третейском суде для разрешения экономических споров 1992 года*(3)).

До начала 90-х годов в силу отсутствия экономических и правовых предпосылок третейский суд не получил необходимого развития, за исключением внешнеэкономической сферы, где международный коммерческий арбитраж был практически единственным способом разрешения споров, возникавших с иностранными контрагентами. На сегодняшний день практика применения отечественного законодательства о третейском суде еще не вполне достаточна для того, чтобы восполнить пробелы, а порой и нечеткость в регулировании весьма сложного механизма действия третейского суда, что безусловно создает трудности в его развитии. Это проявилось особенно заметно, когда третейское разбирательство стало получать все большее распространение в хозяйственной практике, по всей стране появилось множество постоянно действующих третейских судов, принявших на себя разрешение немалого числа экономических споров.

Развитие третейского суда как альтернативы государственному суду практически во всех странах рассматривается как положительное явление, способствующее, в частности, значительному облегчению бремени, лежащего на государственном правосудии в сфере разрешения конфликтов, возникающих между участниками хозяйственного оборота. Кроме этого, в сфере внешнеэкономических отношений международный арбитраж рассматривается как важный элемент, эффективно способствующий развитию международного сотрудничества. В этой связи чрезвычайно важным для любого государства представляется создание условий для обеспечения надлежащего применения существующего в этой области национального законодательства, которое должно быть основано на правильном понимании правовой природы и роли третейского суда как составной части национальной правовой системы.

Как уже было отмечено, отечественное законодательство о третейском суде, судебная практика и правовая доктрина, за некоторым исключением, пока еще не всегда, к сожалению, дают ответы на вопросы, возникающие сегодня в современной российской правоприменительной практике. Часто причина этого кроется в том, что недостаточно ясными представляются вопросы, связанные с основополагающими идеями и понятиями, на которые должен опираться фундамент правового регулирования третейского суда в современном демократическом обществе. Иными словами, существует достаточно острая потребность в разрешении правовых проблем, которые по своему содержанию очевидно затрагивают конституционные начала правовой системы государства. Думается, что полезную роль в решении этой проблемы как в теории, так и на практике должны играть международные правовые стандарты, существующие в этой области, а также анализ и учет опыта разработки и применения соответствующего законодательства в других странах.

Одним из важнейших источников общепризнанных на международном уровне норм, которые должны обеспечивать соблюдение государством фундаментальных прав и свобод личности, в том числе и в сфере отправления правосудия, является Конвенция о защите прав человека и основных свобод от 4 апреля 1950 г. (ее часто называют Европейская конвенция по правам человека), а также решения Европейской комиссии и Европейского суда по правам человека, образованных в целях обеспечения исполнения обязательств, вытекающих из названной Конвенции. Решения Комиссии и Суда имеют большое значение для надлежащего соблюдения государствами положений Конвенции, и, кроме того, безусловно, эти решения дают четкие ориентиры для определения государствами своей политики по тем или иным принципиальным вопросам соблюдения прав и основных свобод человека.

Как известно, участницей Европейской конвенции совсем недавно стала также Российская Федерация, для которой нормы, содержащиеся в Конвенции, приобрели обязательный характер. Решения Европейской комиссии и Европейского суда по правам человека также приобрели для России прецедентное значение.

На протяжении последних лет Комиссия и Суд по правам человека несколько раз имели повод высказать свое мнение также по вопросам, имеющим непосредственное отношение к третейскому суду, в частности по вопросам взаимоотношений государства и третейского суда.

Отправным моментом в анализе связанных с этой темой вопросов были, как правило, положения статьи 6 (п.1) Европейской конвенции по правам человека, которая, в частности, гласит: "Каждый человек имеет право при определении его гражданских прав и обязанностей или при рассмотрении любого уголовного обвинения, предъявляемого ему, на справедливое и публичное разбирательство дела в разумный срок независимым и беспристрастным судом, созданным на основании закона".

В целом в принятых Комиссией по правам человека решениях совершенно однозначно признается легитимность третейского суда в рамках приведенного выше положения Конвенции. Вместе с тем устанавливаются также и определенные правовые рамки, в которых может существовать третейский суд.

Уже в 1962 году Комиссия признала, что Европейская конвенция по правам человека не препятствует сторонам отказаться от прав, предоставляемых Конвенцией. Было признано, что соглашение о третейском суде (арбитражное соглашение) представляет собой форму отказа от определенных прав, предусмотренных Конвенцией. Было также указано, что если арбитражное соглашение было совершено под давлением, то оно будет находиться в противоречии с Конвенцией, а также то, что арбитры должны принимать во внимание дух Конвенции*(4). Следует отметить, что в некоторых странах, например в ФРГ, это положение также было признано на уровне верховной судебной власти*(5).

На этом фоне явным диссонансом звучит мнение экспертов Совета Европы, на которое имеется ссылка в российской юридической литературе и суть которого сводится к тому, что соглашение о третейском суде может рассматриваться как не соответствующее конституционному положению о праве на судебную защиту и, следовательно, соглашение о третейском суде может быть нарушено одной из сторон без всяких на то правовых оснований, лишь только потому, что она "передумала"*(6).

Справедливости ради надо сказать, что в зарубежной юридической литературе присутствует точка зрения, обращающая внимание на то, что заключение соглашения о третейском суде не может рассматриваться как полный отказ от предоставляемых Конвенцией фундаментальных прав, однако следует отметить, что ни Европейская комиссия по правам человека в относящихся к этому вопросу решениях, ни правовая доктрина не проясняют, где же находятся границы допустимого отказа от конвенционных прав*(7). Рациональность такого подхода не вызывает сомнения, поскольку не любое, а только юридически действительное соглашение о третейском суде может рассматриваться как правомерный отказ от фундаментальных прав, гарантируемых конституцией и подтверждаемых Конвенцией. Если же такое соглашение, например, не было добровольным, то есть нарушало другое конституционное право личности, то очевидно, что оно не может рассматриваться как правомерный отказ от конституционных или конвенционных прав. Поэтому утверждение, что "если одна из сторон возражает против рассмотрения спора в третейском суде, несмотря на действительное третейское соглашение, третейский суд автоматически теряет компетенцию по рассмотрению спора"*(8), представляется юридически необоснованным.

Одновременно следует подчеркнуть, что в современных условиях подавляющее большинство государств выступают в пользу арбитража (третейского суда) и закрепляют в нормах своего законодательства положения, вытекающие из указанных выше фундаментальных начал, определяющих юридическую допустимость третейского суда*(9). Это достигается приданием важных процессуальных последствий факту заключения соглашения о третейском суде, которые состоят в том, что государственные суды должны действовать в такой ситуации в поддержку действительного третейского соглашения. Конкретным подтверждением такого подхода является, в частности, Типовой закон ЮНСИТРАЛ о международном коммерческом арбитраже, который со всей очевидностью выражает общепринятую на международном уровне позицию. Положения, имеющие аналогичное содержание, закреплены также в принятых в последнее время в ряде стран законах об арбитраже (Великобритания - 1996 год, ФРГ - 1998 год, Швеция - 1999 год).

В российском законодательстве, в частности, эти традиционные для отечественного права положения о правовых последствиях соглашения о третейском суде закреплены в статье 87 АПК РФ, статье 219 ГПК РФ, статье 8 Закона "О международном коммерческом арбитраже". Кроме того, положения, связанные с признанием арбитражных соглашений, вытекают из международных договоров, в которых участвует Российская Федерация, в частности Конвенции ООН о признании и приведении в исполнение иностранных арбитражных решений (Нью-Йорк, 1958) и Европейской конвенции о внешнеторговом арбитраже (Женева, 1961). Очевидно, что позиция законодателя при принятии нового регулирования, относящегося к третейскому суду, должна определяться в конце концов тем, есть или нет у него заинтересованность в дальнейшем развитии третейского суда как элемента национальной правовой системы.

Важное положение, которое также относится к основополагающим понятиям третейского судопроизводства, было сформулировано в другом решении Комиссии по правам человека, принятом в 1982 году. В этом решении также нашла отражение ее позиция и по ряду более специальных вопросов деятельности третейского суда в конкретной сфере предпринимательской деятельности*(10). Основополагающий для понятия юридического содержания третейского судопроизводства и в известной мере отражающий суть третейского суда принцип, отмеченный в решении Комиссии, сводится к тому, что назначение арбитров (третейских судей) сторонами - и поэтому близкие отношения между ними - не противоречит статье 6 Конвенции, если применяемая процедура назначения арбитров дает сторонам равные права и положение. В этом же решении Комиссия отметила, что ограниченный контроль арбитражного решения со стороны государственных судов также не противоречит статье 6 Европейской конвенции по правам человека.

Другое решение Комиссии, принятое в 1991 году, определяет цели и объем контроля в отношении решения третейского суда, который может осуществляться государственным судом*(11). Комиссией было подчеркнуто, что, признавая и разрешая принудительное исполнение арбитражного решения, государственный суд осуществляет контроль и гарантирует, что процедура арбитражного разбирательства была справедливой и корректной и она была проведена с соблюдением фундаментальных прав сторон. Кроме того, указанное решение Комиссии стало основой для следующих выводов по вопросу о демаркации границы между государством и третейским судом, или, иными словами, о пределах, в которых может существовать в государстве третейское судопроизводство:

третейский суд приобретает юридическую значимость как продует свободы воли сторон, только если стороны требуют, чтобы их третейское соглашение или решение третейского суда было признано государством, как это было сказано выше;

заключение соглашения о третейском суде должно рассматриваться как (частичный) отказ от прав, предусмотренных Конвенцией;

государство, в принципе, не несет ответственности за действия третейского суда;

государству, однако, дается право наделять решение третейского суда принудительной исполнительной силой, если государственные суды также выясняют, были ли соблюдены третейским судом принципы справедливости (fairness). Это, однако, не означает контроль за тем, были ли соблюдены арбитрами все те гарантии, которые требуются от государственных судей, например публичность судебного разбирательства, но должно проверяться, соблюдаются ли минимальные стандарты справедливости.

Представляется необходимым подчеркнуть, что таким образом формулируется один из главных критериев для признания третейского суда допустимым элементом правовой системы государства и, следовательно, его соответствия международным требованиям соблюдения фундаментальных прав и свобод личности, а именно критерий необходимости обеспечения в процессе третейского судопроизводства минимальных стандартов справедливости. Таким образом, те процессуальные нормы, которые действуют в системе государственных судов различного вида и которые, в принципе, должны соответствовать максимальным критериям справедливости, не могут рассматриваться как основа для оценки легитимности конкретных правил третейского разбирательства.

Безусловно, что указанному критерию отвечают принятые на международном уровне документы, относящиеся к международному коммерческому арбитражу, в частности Арбитражный регламент Комиссии ООН по праву международной торговли (ЮНСИТРАЛ), Типовой закон ЮНСИТРАЛ о международном коммерческом арбитраже, а также ряд других аналогичных по своему содержанию актов, принятых, в частности, на региональном уровне. Таким образом, отсутствуют основания, например, для вывода, что третейское разбирательство в соответствии с Законом Российской Федерации "О международном коммерческом арбитраже" вряд ли может быть признано противоречащим Конституции Российской Федерации или Европейской конвенции о правах человека, в частности когда речь идет об осуществлении права на правосудие. Это обстоятельство следует иметь в виду и при принятии нового российского закона о третейском суде для разрешения споров внутри страны, а также иных законодательных актов, связанных с регулированием деятельности третейского суда.

Другим важным вопросом, относящимся к фундаментальной проблеме соотношения государственной власти, с одной стороны, и прав граждан и предприятий передавать свои споры на разрешение третейского суда, с другой стороны, является вопрос о том, разрешение каких споров государство оставляет исключительно за государственными судами и не признает третейское судопроизводство путем отказа в признании и принудительном исполнении решений третейских судов, если были нарушены эти правила. Иными словами, существует также проблема допустимости соглашений о третейском разбирательстве, которую часто называют проблемой "арбитрабельности". В российском законодательстве о третейском суде (международном коммерческом арбитраже) ей уделено крайне мало внимания. Вместе с тем в практике уже сейчас возникает немало вопросов, относящихся к этой проблеме.

В данной связи представляет интерес решение Европейского суда по правам человека от 9 декабря 1994 г.*(12). Один из выводов, который можно сделать из этого решения, заключается в том, что государство, признав путем принятия законодательного акта недействительными арбитражные соглашения, на основе которых были разрешены имущественные споры, нарушило баланс между требованиями публичных интересов и защитой фундаментальных прав личности.

Таким образом, можно констатировать, что определение государством "арбитрабельности" должно осуществляться с учетом фундаментального характера права на использование третейского суда как способа защиты имущественных прав. Естественно, этот вывод касается не только издаваемого государством законодательства. Более острым этот вопрос становится, когда в законодательстве отсутствует прямое указание на то, какие споры либо по субъектам, либо по существу не могут быть предметом третейского разбирательства, и решение этой проблемы переносится в сферу судебной деятельности.

Помимо необходимости учета вышеназванного положения о соблюдении фундаментальных прав личности при решении вопроса, подлежит ли рассмотрению третейским судом тот или иной спор, представляется также, что положение статьи 11 ГК РФ дает основание считать, что любой спор, вытекающий из гражданско-правовых отношений, может быть решен в порядке третейского разбирательства, если он прямо не изъят законом из юрисдикции третейского суда. В этой связи представляется по меньшей мере сомнительным предложение о применении при решении вопроса о допустимости соглашения о третейском разбирательстве критерия "общественной ценности" спора, поскольку такой подход допускает высокую степень субъективности, тем более что он будет применяться задним числом, то есть после того, как спор уже возник или даже уже разрешен*(13).

При анализе международных документов, касающихся третейского разбирательства, обращает на себя внимание то, что акцент во всех случаях определения фундаментальных вопросов взаимоотношений государства и третейского суда в международно-правовых документах ставится на государственном контроле процедуры третейского разбирательства. Думается, что такая позиция международного сообщества объясняется, помимо прочего, тем, что иной подход в законодательстве и практике к этому вопросу, в частности допустимость судебного контроля по существу решения, принятого третейским судом, был бы несовместим с природой третейского суда и стал бы препятствием для его развития.

Однако правовые последствия деятельности третейского суда могут быть ограничены или вовсе исключены также и в случае, когда в отношении имевшей место процедуры третейского разбирательства нет никаких претензий. Вместе с тем государство может отказать в придании юридической силы третейскому решению, если его исполнение приведет к результатам, несовместимым с публичным порядком, существующим в данном государстве. Такой подход применяется не только в отношении решений третейского суда, но и во всех случаях, когда государство имеет дело с последствиями действия на его территории юридических актов, принятых органом, не относящимся к системе органов государственной власти данного государства, или основанных на применении иностранного права.

В соответствии с российским законодательством несоответствие публичному порядку может стать основанием для отказа в признании и принудительном исполнении только решения международного третейского суда, независимо от того, вынесено это решение в России или за рубежом (статьи 34-36 Закона о международном коммерческом арбитраже). Данная проблема не является актуальной для деятельности в России третейского суда по спорам, не носящим международный характер, поскольку Временное положение о третейском суде по хозяйственным спорам 1992 года устанавливает тотальный контроль государства за деятельностью третейского суда.

Говоря о международном арбитраже, необходимо упомянуть, что государство, в частности, в гражданско-правовых отношениях допускает применение норм иностранного права, то есть таких правил поведения, которые не обязательно соответствуют российским нормам. Однако если применение этих норм на территории Российской Федерации, например при признании или приведении в исполнение международного арбитражного решения, будет означать признание фактического положения, которое не может быть совместимо с фундаментальными основами установленного в государстве правопорядка, то есть противоречить публичному порядку, то государство вправе отказаться санкционировать такое положение. Важно подчеркнуть, что решающим в выяснении этого вопроса является не факт несоответствия иностранных и российских норм, а те правовые последствия, которые будет иметь применение на практике арбитражного решения, основанного на их применении. Указанные положения зафиксированы в действующем российском законодательстве (ст.36 Закона о международном коммерческом арбитраже) и международных договорах, в которых участвует Российская Федерация (в частности, статья V, 2b, Нью-Йоркской конвенции 1958 года).

Вместе с тем существует достаточно сложная и актуальная проблема применения указанных положений на практике. В связи с высказываемыми различными мнениями о том, чем конкретно должен руководствоваться суд, решая указанную проблему применения нормы о публичном порядке, следует подчеркнуть, что во всех случаях это должны быть положения, составляющие правовую основу государства, - нормы, либо прямо сформулированные, как, например, положения главы 2 (права и свободы человека и гражданина) Конституции Российской Федерации, либо вытекающие из этих правовых основ. Но в любом случае это не должна быть оценка таких обстоятельств, как, например, "социально-экономические факторы"*(14), которая, как правило, носит локальный, временный и субъективный характер и не имеет ничего общего с правовыми основами государства. Нельзя не согласиться с мнением, что при ином подходе к этой проблеме международный арбитраж в России может столкнуться с незавидными перспективами*(15).

Имеется и еще один аспект данного вопроса. Исходя из того, что главная цель любого международно-правового документа состоит в унификации подходов к решению аналогичных проблем в разных странах, государства - участники международной конвенции должны стремиться к ее единообразному применению. В имеющейся за рубежом многочисленной литературе по вопросу применения Нью-Иоркской конвенции практически всегда подчеркивается мысль о том, что применение нормы о публичном порядке может иметь место лишь в исключительных случаях и, кроме того, применяемые критерии публичного порядка должны носить международный характер. Это должны быть критерии, которые государство применяет к оценке отношений, имеющих международный элемент, а не к оценке отношений, имеющих чисто внутренний характер. Показательно, что существующая в разных странах судебная практика по признанию и приведению в исполнение иностранных арбитражных решений дает значительно больше примеров, когда суды отказывали применять норму о публичном порядке, по сравнению со случаями, когда они приходили к выводу, что те обстоятельства, которые выдвигала заинтересованная сторона как основание для применения нормы о публичном порядке, оправдывают ее применение.

Очевидно, что российская судебная практика по этим вопросам должна также принимать во внимание указанные выше правовые моменты и стремиться к тому, чтобы судебные решения, связанные с применением международных правовых актов, по своему содержанию отвечали также и международным стандартам.

А.С. Комаров,

доктор юридических наук, профессор,

председатель Международного коммерческого арбитражного суда

при Торгово-промышленной палате Российской Федерации, член Совета

при Президенте Российской Федерации по вопросам

совершенствования правосудия

-------------------------------------------------------------------------

*(1) В настоящей статье эти термины будут использоваться как взаимозаменяемые, поскольку за пределами границ бывшего СССР термины "арбитраж", "арбитражный суд" используются только в отношении процедуры, которая в российском законодательстве обозначается термином "третейский суд".

*(2) Schulze R.A. Privatesirung Richterlicher Tatigkeit: Ersetzung Staatlicher Gerichte durch Private Schiedsgerichte. Zeitschrift der Vergleichende Rechtswissenschaft. 99. Band. August 2000. S.242.

*(3) В настоящее время на рассмотрении Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации находится законопроект о третейских судах, который прошел первое чтение.

*(4) Решение 1197/61 от 05.03.62, Yearbook of the European Convention on Human Rights 5, 95. (Heller К. Constitutional Limits of Arbitration, in Stockholm Arbitration Report 2000 : 1.)

*(5) Trappe J. The Arbitration Proceedings - Fundamental Principles and Rights of the Parties // Journal of International Arbitration. September 1998. Vol.15. No.3. P.94.

*(6) См.: Законодательство. 2000. N 7. С.4.

*(7) См.: Heller К. Op. cit. P.15.

*(8) См.: Нешатаева Т.Н., Старженецкий В.В. Третейские и государственные суды. Проблема прав на правосудие // Вестник ВАС РФ. 2000. N 10. С.85.

*(9) Commercial Justice. Document prepared by the Legal Affairs Directorate (MM8 (95) Doc. le.). Council of Europe. Strasbourg. 7 march 1995. P.35.

*(10) Решения 8588 и 8589 от 12.10.82 (Heller К. Ор. cit. P.12).

*(11) Решение 18479/91 от 12.12.91 (Heller К. Ор. cit. Р.13-14).

*(12) Извлечение из этого решения опубликовано в Вестнике ВАС РФ N 10 за 2000 год, с.92-97.

*(13) См.: Морозова Ю.Г. Отказ в признании и приведении в исполнение иностранных судебных и арбитражных решений: основания публичного характера // Вестник ВАС РФ. 2000. N 7. С.144.

*(14) См.: Морозова Ю.Г. Указ. статья. С.146.

*(15) См., напр.: Тимохов Ю.А. О некоторых случаях судебного вмешательства в сфере международного коммерческого арбитража. Международное частное право. Современная практика. М., 2000. С.279.