"Правопреемство в связи с законодательной концепцией квалификации имущественных прав как объектов гражданских прав" (Белов В.А., "Законодательство", 1998, N 6)

Правопреемство в связи с законодательной концепцией квалификации
имущественных прав как объектов гражданских прав

I

Участниками гражданских правоотношений являются, по общему правилу, лица физические и юридические. Существование тех и других ограничено некоторыми временными рамками. Что же происходит с правоотношением при прекращении или изменении юридического качества его участника? Смерть гражданина, признание его недееспособным или безвестно отсутствующим, объявление умершим; реорганизация, ликвидация, банкротство юридического лица, - как все эти обстоятельства влияют на гражданские права и обязанности, принадлежавшие перечисленным лицам?

В процессе решения этих вопросов была создана конструкция универсального правопреемства - приобретения целиком всех прав и обязанностей, ранее принадлежавших другому лицу (правопредшественнику). Юристы Древнего Рима применяли данный институт в основном к правам вещным. Обязательственные же правоотношения первоначально трактовались как отношения строго личного характера и прекращались как со смертью кредитора, так и со смертью должника. Лишь с развитием товарного и денежного оборота римское право стало допускать возможность перемены лиц в отдельных обязательствах, т. е., частичное (сингулярное) правопреемство.

И в случае универсального, и в случае сингулярного правопреемства происходит изменение субъектов юридических отношений, причем исторические причины и цели такого изменения различны.

Универсальное правопреемство было изобретено прежде всего собственниками и исторически предназначалось для определения судьбы именно вещных, а не обязательственных прав на случай, если с собственником вещи произойдет что-то непредвиденное и непредотвратимое. Появилась эта конструкция в глубокой древности.

Сингулярное же преемство возникло вместе с появлением товарного обмена (торговли). Созданная первоначально для преемства также лишь в отношении вещных прав (например, для перенесения права собственности на какой-либо конкретный предмет из имущественной массы известного субъекта1), данная конструкция продолжала развиваться сообразно развитию товарного и денежного оборота до момента, когда возникла необходимость вместо перемещения товаров и денег производить операцию, которая сейчас именуется взаиморасчетом. Если А должен некоторую сумму В, а В должен эту же (или меньшую) сумму С, то незачем А нести деньги к В, а последнему передавать эти же деньги С; достаточно, чтобы В указал А на необходимость уплаты долга не ему, а третьему лицу - С. Именно из такого рода взаиморасчетов и выросло (не сразу, а со временем), в частности то, что мы теперь называется уступкой права требования и переводом долга2.

Неодинаков интерес науки к универсальному и сингулярному правопреемствам. Если первый институт смело можно называть изученным, то второй столь же смело можно именовать и terra incognita, и tabula rasa3.

Может быть, так получилось из-за того, что основным видом универсального преемства является преемство наследственное, о котором написано, действительно, немало4. Однако вопросы об универсальном преемстве в иных случаях (при реорганизации юридических лиц, а также при продаже и аренде предприятий) не только в русской, но и иностранной литературе совершенно не разработаны. Причина в том, что эта часть учения о правопреемстве полностью построена на теории преемства наследственного, разработанной и изученной широко и всесторонне.

В то же время о сингулярном преемстве написано гораздо меньше, а о сингулярном преемстве в обязательственных правоотношениях не написано почти ничего. При этом какой-либо теории, по аналогии с которой можно было бы построить постулаты сингулярного преемства, нет. Вопросам сингулярного преемства по обязательствам не посвящено специально ни одной (!) русскоязычной монографической работы5. Традиционно эти вопросы рассматривались (и продолжают рассматриваться) в рамках монографий и разделов учебников об обязательствах, причем рассмотрение их, как правило, краткое, фрагментарное, основанное лишь на тексте соответствующих статей Гражданского кодекса РФ. Даже статей, специально посвященных сингулярному обязательственному преемству, можно насчитать всего около десятка6.

Несомненно, есть объективные причины такого положения, прежде всего неактуальность изучения названных вопросов, сохранявшаяся в течение долгих лет (чего нельзя сказать о проблемах преемства универсального). В системе планового хозяйства уступать кому-то права требования или переводить на кого-то долги было нельзя: планировать уступки прав и переводы долгов невозможно7. Поэтому институты цессии и перевода долга имели скорее символический характер. Практически не использовались данные институты и в отношениях с участием граждан, ибо их использование предполагает широкое развитие товарно-денежных и кредитных отношений, что при социалистической системе хозяйствования тоже было исключено.

Сохранение цессии и перевода долга в социалистических гражданских кодексах имело значение своеобразного "резерва", который эпизодически использовался в отношениях с участием советских внешнеторговых организаций, а также в отношениях с участием советских организаций за границей. Как разновидность уступки требования рассматривалась уступка прав по векселям и чекам на основании индоссаментов8. Учитывая то, что советское государство стремилось отгородить рядовых граждан от всего, что связано с "заграницей" и капитализмом, неудивительно, что и право на научные разработки подобных вопросов (особо показательны исследования о валютной монополии и внешнеторговых расчетах) имел очень узкий круг лиц. Но даже среди них обычно не находилось желающих писать что-либо хотя и не о "закрытой", но и не поощряемой тематике. В отношении уступки требования и перевода долга отмечалось буквально следующее "... нельзя не сделать вывода, что эти правовые институты могут иметь значение только в отношениях между представителями буржуазии и прежде всего предпринимателями. Функция рассматриваемых институтов заключается в обслуживании классовых интересов буржуазии. Особенно очевидным подтверждением этого вывода является необходимость уступки требований и принятия на себя чужого долга при продаже предприятий и при слиянии их в мощные монополистические объединения"9.

Следует отметить, что и за рубежом состояние изучения вопроса о сингулярном обязательственном преемстве вообще и о его истоках (институте делегации) в особенности оставляет желать много лучшего.

Развитие рыночных отношений привело к тому же, к чему пришли когда-то римляне: гораздо удобнее не перемещать деньги по счетам участников определенных отношений, а передать их один раз последнему из кредиторов. Это удобно, и порой просто выгодно (например, с налоговой точки зрения). Препятствием к широкому использованию институтов цессии и перевода долга в современной России является отсутствие подробных нормативных предписаний о них и уже отмечавшееся отсутствие профессиональной юридической литературы. Данные обстоятельства не были бы препятствием к нормальному развитию ситуации при условии, что уровень профессиональных знаний и навыков толкования и применения норм права большинством российских юристов (а главное - судей) был бы безупречным. К сожалению, этого пока нет. В результате имеющиеся нормативные предписания извращаются до такой степени, что они становятся трудноузнаваемыми, а их смысл и значение либо просто теряются, либо изменяются едва ли не на противоположные. Соответствующее свойство обретает и практика применения таких "норм" - юридических мутантов10.

Кроме того, современный российский ГК содержит целый ряд институтов, которые именно по причине скудости нормативных предписаний и о них самих и о сингулярном преемстве очень сложно разграничить как между собой, так и со случаями уступки требования и перевода долга. Путаница в применении этих категорий приводит к попыткам воздействия на социальные связи неадекватными юридическими средствами. Результат таких действий очевиден.

II

Известно, что п. 1 ст. 4 Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик 1991 г.11 и п. 1 ст. 128 ГК РФ констатировали, что "к объектам гражданских прав относятся вещи, иное имущество, в том числе имущественные права". Предписание ГК отличается (в рассматриваемом аспекте) от предписания Основ тем, что исключительные права специально выделяются и причисляются ГК не к имуществу, а к результатам интеллектуальной деятельности (!). Таким образом, имущественные права (не только вещные, но и исключительные, обязательственные, корпоративные и секундарные) оказались не просто объектами гражданских прав, но и квалифицированными как имущество, а исключительные права - как результаты интеллектуальной деятельности12.

С учетом всего сказанного данные предписания представляются не просто вызывающе нетрадиционными, но и весьма странными, внутренне противоречивыми, абсолютно не подкрепленными ни практикой, ни научными изысканиями.

Нередко случается, что какие-либо правовые категории, широко известные науке и используемые в учебном процессе, оказываются "пустыми" с точки зрения законодательства. Но обратное явление (есть в законодательстве, но нет в науке) наблюдается крайне редко. Между тем случай причисления имущественных прав к объектам гражданских прав представляет собой как раз тот редкий пример, когда конструкция, совершенно не разработанная в науке, вдруг оказалась внесенной в законодательство. Более того, во второй части ГК РФ встречается ряд положений, которые не позволяют назвать предписание ст. 128 случайностью, а, напротив, свидетельствуют о намеренном, осознанном и весьма последовательном проведении законодателем концепции, согласно которой имущественные права суть не что иное, как разновидность имущества (см., напр., п. 4 ст. 454, п. 2 ст. 567, п. 1 ст. 572).

Состояние же учебной литературы не может быть охарактеризовано иначе, как состояние растерянности и неготовности к восприятию данной законодательной новеллы. Весьма показательно, например, что в учебнике гражданского права 1994 г. (писавшемся уже в период действия Основ гражданского законодательства) не говорится ни слова об имущественных правах как объектах гражданских прав13. Учебник коллектива Санкт-Петербургского университета прямо искажает норму ст. 128 ГК РФ, просто умалчивая о причислении ею имущественных прав к категории "объектов гражданских прав", сохраняя упоминание лишь об исключительных правах на результаты интеллектуальной деятельности14. Лишь авторы из бывшего ВЮЗИ решились воспроизвести в своем учебнике положение ст. 128 ГК РФ о причислении имущественных прав к имуществу, но не смогли дать ему какой-либо оценки или комментария15.

Такое положение вполне объяснимо и закономерно.

Вопрос о возможности отнесения имущественных прав к числу объектов гражданских прав сводится к следующему: составляют ли субъективные права и юридические обязанности содержание правового отношения или занимают в нем какое-то иное место.

Первый вариант ответа16 приводит к выводу о самостоятельности категорий "субъективное право" и "юридическая обязанность" и отсутствии их логической подчиненности иным, более общим юридическим категориям. Такой вывод означает, что субъективные права и юридические обязанности сами по себе не могут быть объектами иных субъективных прав и обязанностей, а значит, не могут быть предметом гражданского оборота. Имея в виду господство именно этой точки зрения, нельзя считать удивительным то, что тезис ГК РФ о том, что имущественные права сами в свою очередь могут быть объектами каких-то иных прав, встречает неприятие - либо просто не замечается, либо замечается, но игнорируется учеными.

Решение проблемы в противоположном смысле17 предполагает отнесение субъективных прав и юридических обязанностей к разновидности некой более общей правовой категории, каковой вполне может стать категория "объект правоотношения", что позволит говорить о правах на права и правах на обязанности, следовательно, сделает допустимыми категории типа "передача прав", "переход прав".

Как уже указывалось, в советской юридической литературе длительное время господствовала и в настоящее время продолжает доминировать точка зрения о том, что субъективные права и юридические обязанности составляют содержание правоотношения. Как можно заметить, она несовместима с предписанием ст. 128 ГК об отнесении имущественных прав к числу объектов гражданских прав, ибо содержание правоотношения не может быть в то же время и объектом, хотя бы и иного правоотношения18. Иначе пришлось бы признать, что существуют правоотношения, которые устанавливаются ради возникновения иных правоотношений, т. е. за самим правоотношением пришлось бы признать значение юридического факта19. Вряд ли столь запутанное соотношение понятий является преимуществом науки. Либо содержанием правового отношения являются не субъективные права и не юридические обязанности, а что-то еще (но тогда надо указать, что именно), либо субъективные права и юридические обязанности не могут быть объектами иных прав, а значит, и правоотношений.

Вопреки законодательному мнению мы склоняемся к точке зрения, согласно которой субъективные права и юридические обязанности не могут быть объектами иных субъективных прав и обязанностей. Это вытекает не только из факта противоречия иной позиции взгляду на права и обязанности как на содержание правового отношения, но и подтверждается рядом иных обстоятельств.

Прежде всего следует отметить, что права и обязанности не могут существовать сами по себе, независимо от субъектов (лиц). Не бывает прав, не принадлежащих никому, равно как не бывает ничьих обязанностей20. Известный пример с открытым обремененным долгами наследством, в отношении которого не объявилось ни одного наследника, не может служить доказательством того, что долги наследодателя являются в данный момент "ничьими". Они являются принадлежностью имущества, составляющего наследственную массу. Носители этих обязанностей (наследники или государство) имеются, другое дело, что в течение какого-то времени кредиторы наследодателя о них не знают. Но если кто-то не знает, кому принадлежат права или кто является носителем обязанностей, это не значит, что права и обязанности становятся ничьими21.

Но если всякое субъективное право22 неразрывно связано с его субъектом, то может ли существовать (хотя бы теоретически) момент времени, когда право существует, но никому не принадлежит? Нет, не может, ибо иной ответ будет противоречить самой природе субъективного права, да и понятию правового отношения, так как ни одно правоотношение немыслимо без активного субъекта. Правильно ли говорить о том, что право может передаваться? Тоже нет, поскольку передача права предполагает наличие хотя бы бесконечно малого по продолжительности промежутка времени, когда одно лицо (правопредшественник, ауктор) право уже передало, а другое (правопреемник) еще не приняло.

Так же обстоит дело и с обязанностью: любое право немыслимо без обязанности, а значит, и правоотношений без пассивного субъекта не бывает. Если так, то нельзя допустить даже близкого к нулю промежутка времени, когда обязанность уже передана одним субъектом, но еще не принята другим. Следовательно, применение категории "передача" по отношению к процессу смены субъекта обязанности лишено смысла.

Кроме того, категория "передача" предполагает возможность перехода предмета передачи не только к управомоченному, но и к любому иному лицу. Всякая вещь, например, может находиться как в законном, так и в незаконном обладании. Можно ли говорить, что это верно и для всякого субъективного права, т.е. оно может принадлежать как управомоченному лицу, так и неуправомоченному? Нельзя, ибо сама категория "неуправомоченный" предполагает отсутствие у лица субъективного права вне зависимости от того, что какие-то обстоятельства могут свидетельствовать и об обратном. То же относится и к обязанности.

Мы привели аргументы логического свойства. Обратимся теперь к аргументам юридическим.

Права на вещи складываются из совокупности правомочий и качеств, характеризующих процесс осуществления этих правомочий. Например, право собственности слагается из правомочий владения, пользования и распоряжения вещами, осуществляемых собственником "своей властью и в своем интересе", "наиболее абсолютным образом", "по собственному усмотрению". Следовательно, аналогично (через правомочия) должно определяться и содержание субъективного права на иное субъективное право. Из каких правомочий слагается право на право, например, право на право собственности? Для ответа на этот вопрос можно предложить перечень правомочий, которые входят в состав всякого субъективного гражданского права: а) правомочие на собственные действия или бездействие; б) правомочие требования от обязанного лица активных действий или от связанного лица воздержания от таковых; в) правомочие самостоятельного осуществления и защиты субъективного права. Но если перед нами правомочия, входящие в состав всякого субъективного права, в том числе и в состав субъективного права собственности, зачем нужна категория "право на право"? Чем правовое положение собственника отличается от правового положения лица, являющегося собственником (или еще лучше - кредитором) права собственности или собственником права требования?

Естественно, подобным категориям нет места в теории гражданского права, не должно их быть и в законодательстве. Но они, к сожалению, встречаются. Так, ст. 209 ГК РФ говорит о том, что в собственности может находиться любое имущество. С учетом уже упоминавшейся ст. 128 ГК РФ, причисляющей к имуществу имущественные права, к коим, как известно, принадлежит и право собственности, получаются категории типа "собственник права собственности" или "кредитор права собственности"; "продажа" и "дарение" права (см. упомянутые положения ст. 454, 567 и 572 ГК). Закон о рынке ценных бумаг23, объявив ценной бумагой "совокупность прав" (ст. 2), в то же время говорит о праве собственности на ценные бумаги, т. е. о праве собственности на права.

Результаты весьма плачевны. Применительно к ситуации с ценными бумагами следует отметить, что сегодня никто не знает, как защитить "право собственности" на "бездокументарные ценные бумаги"? Ответ элементарен - никак, ибо "совокупность прав" не может быть объектом права собственности, а значит, и предметом купли-продажи, дарения, аренды и иных сделок, предметами которых могут быть только вещи.

Сказанное приводит к выводу о том, что имущественные права не могут и не должны, вопреки нашему российскому законодательству, относиться к категории имущества. Значит, либо имущественные права - это особая группа объектов прав, либо вообще не объекты гражданских прав. Выделять имущественные права в особую группу объектов гражданских прав, как мы уже отмечали, бессмысленно, ибо все правомочия, которые могли бы образовать состав "права на право" всегда входят во всякое субъективное право. Следовательно, имущественные права вообще не являются объектами гражданских прав, а значит, не обладают таким важным качеством, как оборотоспособность, т. е. не могут переходить от одного их обладателя к другому. Раз возникнув у какого-либо лица, они должны и прекратиться, оставаясь принадлежащими этому же лицу, ибо ни права, ни обязанности не могут поменять своего обладателя.

III

Сделанный вывод приводит в недоумение. Как же быть с учением о правопреемстве - процессе именно перехода прав от одного лица к другому? Не исключается ли данным выводом самая возможность существования института правопреемства? Нет, не исключается. Дело в том, что, характеризуя процесс правопреемства как "переход", "перенос", "перевод" или "передачу прав", немногие ученые предпринимали попытку объяснить, что же скрывается под этим термином. Именно так поступил, в частности, автор единственной в России монографии о правопреемстве в гражданском праве Б.Б. Черепахин. Вместе с тем попытки аналитического исследования перечисленных категорий предпринимались; первые из них принадлежат, по-видимому, В.А. Рясенцеву24. Согласно его взглядам, от концепции "перехода" прав и обязанностей следует отказаться, ибо права и обязанности это субстанции, не имеющие физического воплощения, а потому не могут ни переходить, ни передаваться от одного лица к другому. Заменить указанную концепцию должно учение о процессе прекращения прав и обязанностей у одного лица (правопредшественника), сопровождающемся возникновением прав и обязанностей идентичного содержания у другого лица (правопреемника).

Б.Б. Черепахин, критикуя В.А. Рясенцева, рассуждает следующим образом. Переход вещей от одного лица к другому мыслим и без перехода прав на них, как и наоборот, можно передать право на вещь, не перемещая самой вещи (например, если это недвижимость). По мнению ученого, это значит, что понятие перехода субъективного права и юридической обязанности является специальным юридическим понятием, а потому, надо полагать, правила, применимые к передаче вещей, совсем не обязательно должны применяться и к передаче прав25.

Обращает на себя внимание странность подобной аргументации. Б.Б. Черепахин не опровергает суждения В.А. Рясенцева о том, что права и обязанности как категории идеологические не способны передвигаться в пространстве, а потому и переходить от одного лица к другому. Он просто принимает как аксиому обратное утверждение и, исходя из него, строит суждение о том, что термин "передача" имеет различное значение в зависимости от того, о "передаче" чего идет речь - вещей или прав.

По нашему же мнению, указание В.А. Рясенцева о том, что лица могут становиться субъектами прав и обязанностей, идентичных по содержанию правам и обязанностям ранее существовавшим, но в отношениях между иными лицами, при условии прекращения этих прав и обязанностей у участников предшествующих отношений и их возникновения у участников новых отношений, ничуть не противоречит выводу Б.Б. Черепахина, поскольку именно в этом описании и состоит процесс "перехода" прав. Передача вещи не вызывает изменений в ней, но передача права возможна только после его отрыва от лица-обладателя, а значит, только после своей "смерти" (своего прекращения) право получает возможность возродиться, возникнув у иного субъекта.

За такую трактовку понятия "передача прав" (последовательные акты прекращения одних и возникновения других прав) высказывались также В.П. Грибанов26 и В.С. Толстой27. В работе последнего вниманию читателей предлагается критика общепринятого взгляда на понятие о передаче прав, разделяемое Б.Б. Черепахиным. Основные аргументы: 1) права и обязанности - это юридические категории, а они, как и иные идеальные категории, не могут передаваться (тезис В.А. Рясенцева); 2) при передаче вещи далеко не всегда переходит вместе с ней и право собственности именно того содержания, которое оно имело для прежнего собственника: его элементы могут возникнуть "ниоткуда" (например, при приобретении вещи от неуправомоченного отчуждателя), и кануть "в никуда" (например, при приобретении имущества от государства).

Работа самого Б.Б. Черепахина свидетельствует о том, что ее автор замечает ряд иных факторов, свидетельствующих против отстаиваемой им точки зрения. Так, например, ученый сетует на то, что в учении о юридических фактах почти не уделяется внимания фактам, лежащим в основании изменения правоотношения28, в то время как вопросы об основаниях их возникновения и прекращения являются объектом пристального внимания. Но не свидетельствует ли такое положение дел об искусственности категории "изменение правоотношения"? В самом деле, если говорить об изменении содержания субъективного права или юридической обязанности, слагающих правоотношение, то не правильнее ли признать, что перед нами - просто новое правоотношение с иным содержанием? Если до изменения договора кредита между банком и клиентом было соглашение о возврате всей суммы кредита, например, 30 марта 1998 г., а после внесения изменений содержанием соглашения стала обязанность возвратить половину суммы до 30 мая, а вторую половину - до 30 сентября 1998 г., это, несомненно, означает, что предшествующая договоренность утратила силу. Значит, и правоотношение, установленное предшествующей договоренностью, также прекратило свое существование и было заменено новым правоотношением. Где же изменение? Не является ли "изменение правоотношения" вывеской, за которой скрывается прекращение одного правоотношения и возникновение другого? А если мы правы в наших рассуждениях, и термин "изменение правоотношения" - не более чем вывеска, скрывающая два последовательно происходящих процесса - прекращение одного правоотношения и возникновение другого, - то не логично ли предположить, что подобное значение должен иметь и термин "правопреемство"? Соответствует ли этот термин своему буквальному значению, означает ли он существование такого явления, как передача (переход) прав29?

Представим себе элементарное одностороннее обязательство. Сторонами этого правоотношения являются кредитор (К) - лицо, которому принадлежит субъективное право, и должник (Д) - носитель корреспондирующей субъективному праву юридической обязанности. Со смертью кредитора выпадает один из субъектов обязательственного правоотношения. Возможно ли обязательственное правоотношение с одним должником? Ни в коем случае. Значит, это правоотношение со смертью кредитора прекратилось.

Но смерть кредитора является таким юридическим фактом, который вызывает целый ряд гражданско-правовых последствий. Одно из них - открытие наследства. Допустим, что у кредитора всего один наследник по закону, а завещания кредитор не написал. Это означает, что смерть кредитора, в совокупности с некоторыми другими юридически значимыми фактами и обстоятельствами, стала слагаемым юридического состава, положенного в основу нового, ранее не существовавшего правового отношения между наследником кредитора и должником.

Пусть не вводит в заблуждение тождественность содержания нового правоотношения с содержанием предыдущего. Нет никаких обстоятельств, которые допускали бы существование идентичных по содержанию правоотношений, причем одновременно и даже между одними и теми же лицами. Если у меня есть десять облигаций одного выпуска какого-либо эмитента, то я одновременно нахожусь в десяти правоотношениях, идентичных по содержанию, ибо ценные бумаги одного выпуска дают равный объем прав, но все-таки в десяти различных правоотношениях, ибо различны: их объекты (в первом случае - это облигация серии А N 002601, во втором - облигация той же серии, но под N 002602 и т.д.) и, возможно, основания их возникновения (две облигации я купил по подписке у эмитента, четыре получил по наследству, еще четыре купил на вторичном рынке).

Вернемся к предыдущему примеру. Основанием возникновения обязательственного правоотношения между К и Д мог стать, например, факт предоставления кредитором должнику суммы займа (договор займа). В случае же правоотношения между наследником К и Д право наследника К и обязанность Д по содержанию и предмету идентичны соответствующим элементам предшествующего обязательства, но различаются по основанию возникновения. Первое правоотношение возникло из предоставления займа, а второе - из факта предоставления займа и факта наследственного преемства. Для возникновения первого правоотношения был нужен один юридический факт, для появления второго - юридический состав.

Точно так же, и даже более очевидно проявляется несовпадение правоотношений в случае договорного преемства по обязательствам. Основание возникновения правоотношения кредитора с первым должником (например, причинение вреда) вообще может остаться неизвестным новому должнику, на которого первый должник с согласия нового должника и кредитора переводит долг. Правоотношения между новым должником и кредитором оказываются основанными либо на двустороннем договоре и односторонней сделке, либо на трех односторонних сделках (приказ старого должника новому уплатить за него долг; просьба старого должника к кредитору обратиться за долгом не к нему, а к новому должнику; требование кредитора, заявленное новому должнику). Можно ли утверждать, что перечисленные обстоятельства стали основанием перехода прав и обязанностей, а не основанием прекращения одних прав и обязанностей и возникновения других?

Автор разделяет мнение С.С. Алексеева о том, что всякое субъективное гражданское право включает в свой состав, в частности, такое правомочие, как правомочие распоряжения этим субъективным правом. Обладатель всякого субъективного гражданского права может не только осуществить его, но и распорядиться им. Но вот способы распоряжения этим правом могут быть различными: правом можно распорядиться или непосредственно, или путем распоряжения его объектом30. Получается, что передача вещи - не более, чем техническое средство достижения юридического результата - распоряжения правом собственности на данную вещь. Распоряжение же правом предполагает прекращение его у одного лица (распорядителя) и возникновение у другого лица, но никак не переход (передачу) права в его неизменном виде, иначе было бы невозможно говорить о распоряжении объектом права. Нечто перестает быть объектом субъективного права одного лица и становится объектом субъективного права иного лица и, в этом смысле, уже не может представлять из себя прежнее "нечто". То же можно сказать о праве.

Таким образом, для обозначения процессов прекращения одних правоотношений при условии возникновения правоотношений между иными лицами и по иным основаниям термин "правопреемство" не подходит. Сочетание слов "право" и "преемство" подводит к мысли о "переходе", "передаче" прав, подобным переходу и передаче вещей. Но если вещь действительно можно передать - вручить физически или символически, то вручить право невозможно. Точнее было бы говорить просто о "преемстве", ибо речь идет: а) о "переходе" качества участника правоотношения, переходе "места" в правоотношении и б) о преемственности в содержании, достоинствах и недостатках субъективных прав и (или) юридических обязанностей. "Преемство места" (можно заменить это вызывающе нестандартное словосочетание более привычным - "перемена лиц") и "преемство содержания" (правоотношения), но никак не "правопреемство".

Анализируя замечания Б.Б. Черепахина, критиковавшего взгляды В.А. Рясенцева, можно сделать вывод о том, что оба автора говорят об одном и том же юридическом явлении с той только разницей, что первый ученый лишь указывает наименование института, не объясняя, что под ним скрывается, в то время как второй цивилист говорит о необходимости объяснить существо конструкции, именуемой "переход прав". Противопоставлять же существу явления те качества, которые должны быть ему присущи только в силу его наименования - прием методологически порочный, ибо нельзя объективно неизменному качеству противопоставлять то, что имеет конвенциональную (субъективную) природу (термин или определение).

Правильность нашей трактовки термина "правопреемство" подтверждается и тем, как использовали данный термин римские юристы. Достаточно сказать, что само возникновение этого термина обязано использованию римскими правоведами юридических фикций, т. е. конструкций типа "если бы он был кредитором", "если бы он был должником".

Наш подход ничуть не препятствует, вопреки мнению Б.Б. Черепахина, конструированию института производных способов приобретения гражданских прав. Совершенно справедливо усмотренная им зависимость права правопреемника от права правопредшественника вполне укладывается в понятия преемства содержания права и преемства места в правоотношении. Но речь должна идти (не может не идти) именно о новом правоотношении. Характерным признаком производного способа приобретения прав является "... связь между приобретенным правом или обязанностью и первоначальным правоотношением"31 (выделено мною. В.Б.). Сам же Б.Б. Черепахин - сторонник концепции перехода прав - противопоставляет приобретенные права и обязанности ранее существовавшему правоотношению. Но если права и обязанности суть содержание правоотношения, то такое противопоставление говорит о существовании двух различных правоотношений, содержанием первого из которых являются ранее существовавшие, а второго - вновь приобретенные (возникшие) права и обязанности. Это говорит и о том, что результатом правопреемства является не переход первоначального права (ибо тогда не появлялось бы второго правоотношения), а его прекращение, сопровождающееся возникновением нового права, составляющего содержание нового правоотношения32.

История римского права показывает, что первым юридическим институтом прекращения одного правоотношения возникновением другого с идентичным содержанием был институт новации. Его разновидностями были новация, производящая изменение содержания правоотношений, и новация, направленная на изменения не в содержании, а в элементах, т. е. субъектах нового правоотношения, по содержанию тождественного предыдущему. Только в позднем римском праве целям перемены лиц в обязательстве стали служить институты цессии и перевода прав и обязанностей, первоначально имевшие чисто процессуальное назначение и известные под именами когнитуры и прокуратуры.

Приведенные рассуждения приводят к следующим выводам:

1. Понятие о правопреемстве как о переходе (передаче) прав согласуется с наименованием, но не отвечает своему содержанию. Содержанием данного понятия является не передача прав и обязанностей, а их прекращение у правопредшественника и возникновение у правопреемника.

2. Трактовка понятия правопреемства как процесса прекращения прав и (или) обязанностей у правопредшественника и возникновения их у правопреемника на настоящий момент никем из российских цивилистов не опровергнута.

3. Видимо, именно буквальное толкование правопреемства как процесса передачи прав и обязанностей привело законодателя к отнесению имущественных гражданских прав к числу объектов гражданских прав. Это, в свою очередь, привело к необходимости создания категорий типа "право на право", не соответствующих требованиям практики и не согласующихся с положениями науки.

На основании данных выводов предлагаем исключить из ст. 128 ГК РФ упоминание об имущественных правах как объектах гражданских прав и регламентировать институт правопреемства в рамках отдельной (новой) главы ГК, основанной на понимании термина "правопреемство" как процесса прекращения одних правоотношений и их замены новыми, возникшими между другими участниками, но идентичными по содержанию правоотношениями.

Кандидат юрид. наук

Белов В.А.

---------------

1. Интересно, что процесс перенесения отдельных вещных прав по соглашению римлянами не рассматривался как процесс правопреемства. Перенесение всех вещных прав в составе наследственной массы - это правопреемство. Перенесение же одного вещного права (на одну конкретную вещь) по договору-нет. О причинах такого положения вещей будет сказано далее.

2. Обращаем внимание на то, что категория, используемая ГК РФ для обозначения обоих данных институтов ("перемена лиц в обязательстве") значительно шире по своему значению, нежели объем понятий "уступка требования" и "перевод долга". Перемена лиц в обязательстве может произойти не только в ходе уступки требования или перевода долга (как это установлено ГК РФ), но и в ходе того же наследственного преемства, преемства при реорганизации юридических лиц, преемства при купле-продаже вещей, обремененных обязательственными правами, при купле-продаже и аренде предприятий и в ряде других случаев.

3. Единственная попытка изучения института правопреемства вообще (как универсального, так и сингулярного) была предпринята 6 монографии Б.Б. Черепахина "Правопреемство по советскому гражданскому праву" (Л. 1962), в которой основное внимание также уделено вопросам именно универсального правопреемства.

4. См.: основные монографические исследования наследственного правопреемства в советской России: Антимонов Б.С., Граве К.А. Советское наследственное право (курс гражданского права). М., 1995; Барышев А.И. Приобретение наследства и его юридические последствия. М., 1960: Бугаевский А.А. Советское наследственное право. Одесса, 1926; Гойхбарг А.Г. Буржуазные реформы наследственного права. Б.м., 1925; Давидович А. Основные вопросы советского наследственного права. // Уч. зап. Моск. юрид. ин-та. Вып. 1. М., 1939; Серебровский В.И. Наследственное право. М.-Л., 1925: Он же. Очерки советского наследственного права. М., 1953. О наследственном преемстве до революции см.: Дормидонтов Г. Об ответственности наследников по обязательствам оставителя наследства. Вып. 1. Казань, 1881; Пахман С.В. Обычное гражданское право в России: Юридические очерки: В 2-х т. СПб., 1879. Т. 2. Семейное право, наследство и опека. О наследственном преемстве в Древнем Риме см.: Дождев Д.В. Римское архаическое наследственное право. М., 1993; Дормидонтов Г. Система римского права: Наследственное право. Казань, 1915; Нерсесов Н.И. Римское наследственное право. С курса 1895-96 гг. Б.м. и б.г.

5. Работа К. Бернштейна (О существе делегации по римскому праву. СПб., 1870) посвящена, как можно установить по ее наименованию, лишь историческому прошлому института делегации, которое достаточно полно рассматривалось и в рамках курсов римского права авторитетных дореволючионных цивилистов. Какой-либо теоретической ценности эта работа сегодня не представляет. Впервые она была опубликована на латинском языке в 1860 г. и, несомненно, послужила базой для первой теоретической работы о делегации немецкого ученого Salpius'a. (CM.: Salpius. Novation und Delegation. 1864.) В свою очередь, именно на работе Salpius'a построил позднее свою теорию делегации русский цивилист А.С. Кривцов.

6. См., например: Агарков М.М. Перевод долга // Право и жизнь. 1923. N 3. С. 23-24: Анненков К.Н. Цессия договорных прав// Журнал гражданского и уголовного права. 1891. N 2. С. 68-106; Белов В.А. Об уступке требований по банковским сделкам // Бизнес и банки. 1997. N 11. С. 5-6; Вавин Н.Г. Природа и понятие договорной цессии в современных законодательствах // Юридический вестник. 1916. N 13/1; Гераков С.П. О переуступке прав по накладным и их дубликатам // Основные вопросы железнодорожного права. М., 1925. С. 263-298; Гордон А.О. К вопросу об уступке прав по обязательствам // Судебный вестник. 1867. N 141; Любавский А. Передача долговых претензий и других бестелесных прав // Юридические монографии и исследования. Т. 3. СПб., 1875: Милютин А.Д. Трансферт как способ передачи прав // Вестник гражданского права. 1916. N 4; Мыш М. О передаче прав по долговым обязательствам// Судебный вестник. 1873. N 198; Новоселова Л.А. Уступка права требования по договору (теория и практика)// Законодательство. 1997. N 6. С. 13-22; Пальховский А.М. О передаче прав по договору займа, обеспеченному залогом: Реферат Московскому юридическому обществу// Юридический вестник. 1876. N 10-12. Некоторый интерес для изучения вопроса о сингулярном преемстве по обязательствам представляют работы о векселе, индоссаменте и именных ценных бумагах, особенно в части сопоставления характеристик индоссамента и цессии.

7. Развернутое объяснение см.: Новицкий И.Б., Лунц Л.А. Общее учение об обязательстве. М., 1950. С. 220-221, 230. См. также: Комментарий к Гражданскому кодексу РСФСР. / Отв. ред. С.Н. Братусь и О.Н. Садиков, 3-е изд. М., 1982. С. 260, 262 (автор комментария М.И. Брагинский).

8. Комментарий к Гражданскому кодексу РСФСР. Указ. изд. С. 259.

9. Май С.К. Очерк общей части буржуазного обязательного права. М.,1953. С. 196.

10. И все это происходит на фоне широчайшего практического распространения сделок по уступке требований и переводу долгов, на фоне "юридической моды" их применения. См.: Новоселова Л.А. Указ. соч. С. 13.

11. Ведомости СНД СССР и ВС СССР. 1991. N 26. Ст. 733. В настоящее время интересующее нас предписание ст. 4 утратило силу, так как с 1 января 1995 г. оно заменено предписанием ст. 128 ГК РФ.

12. Противопоставление "имущественных" и "исключительных" прав наводит также на мысль, что ни одно исключительное право не является имущественным, что явно не соответствует действительности.

13. См.: Гражданское право: Учебник. В 2-х тт. / Под ред. Е.А.Суханова. М., 1994. Т. 1. Гл. 9 (авторы главы Г.П. Савичев и Е.А. Суханов).

14. См.: Гражданское право: Учебник / Под ред. Ю.К. Толстого и А.П. Сергеева. М., 1996.4. 1. С. 173 и след. (автор главы А.П.Сергеев). Там же (с. 192) к числу объектов гражданских прав - нематериальных благ причисляются право свободного передвижения, выбора места пребывания и жительства, право на имя и право авторства, т. е. права, не обладающие свойством оборотоспособности, а потому их нельзя назвать типичными объектами гражданских прав.

15. См.: Гражданское право: Учебник / Под ред. А.Г. Кал-пинаиА.И. Масляева.М., 1997. Ч. 1. С. 114 и след. (автор главы М.В. Антокольская).

16. Именно так решает данную проблему большинство советских цивилистов. См., напр.: Иоффе О.С. Правоотношение по советскому гражданскому праву. Л., 1949. С. 43 и след.; Красавчиков О.А. Гражданское правоотношение - юридическая форма особенности; правоотношение - юридическая форма особенности. Свердловск, 1975; Новицкий И.Б. Лунц Л.А. Указ. соч. С. 35.

17. Взгляд на содержание правоотношения как на дозволенные и должные действия его участников (а не субъективные права и юридические обязанности) одним из первых в советской литературе высказал М.М. Агарков. См.: Агарков М.М. Обязательство по советскому гражданскому праву. М., 1940. С. 22-23, 28, 31-40 и след.

18. Понятие об объекте правоотношения также является спорным. Наиболее известными определениями данного понятия являются определение объекта как того, на что направлено воздействие правоотношения (С.С. Алексеев, О.С. Иоффе, Я.М. Магазинер и др.) и как того, по поводу чего возникает правоотношение (Н.Г. Александров, О.А. Красавчиков, И.Б. Новицкий, Л.А. Лунц и др.). Но и у авторов, придерживающихся одного определения объекта, нет единства во взглядах на содержательную сторону данного явления. Под объектами предлагают понимать вещи (М.М. Агарков), действия (О.С. Иоффе), любые блага, ценности (И.Л. Брауде), любые блага, кроме действий и лиц (С.С. Алексеев, К.К. Яичков), фактические отношения (Ю.К. Толстой). В учебной литературе взгляды различных авторов нередко комбинируются. В дореволюционной литературе высказывались мнения о целесообразности признания объектами правоотношений вещей и лиц (Л.Д. Гоимм).

19. По крайней мере в существующих системах классификации юридических фактов отсутствует такая группа фактов, к числу которых можно было бы причислить правовое отношение. О юридических фактах см.: Исаков В.Б. Фактический состав в механизме правового регулирования. Саратов, 1980: Он же. Юридические факты в советском праве. М., 1984; Красавчиков О.А. Юридические факты в советском гражданском праве. М., 1958.

20. Именно это положение применительно к обязательственным правоотношениям и имеет в виду, в частности, И.Б. Новицкий, когда говорит, что всякое обязательственное отношение имеет (не имело в Риме, а имеет до сих пор!) строго личный характер. См.: Новицкий И.Б., Лунц Л.А. Указ. соч. С. 220.

21. Вообще значение субъективного момента в вопросе о наличии или отсутствии правоотношений весьма невелико. Для права, как правило, безразлично, знает ли лицо о существовании у него права (обязанности) или нет. Аналогичный пример приводил М.М. Агарков: лицо не перестает быть кредитором, когда не думает об этом, например, во сне. Самое большее, что ставится законодателем в зависимость от "знания" или "осознания", это начало течения срока для защиты права или (если речь идет об обязанности) - для ее надлежащего исполнения или отсчета санкций.

22. Очень точное определение - "субъективное", но еще точнее было бы - "субъектное" право, т. е. право, не существующее без его субъекта.

23. Федеральный закон от 22 апреля 1996 г. N 39-ФЗ // СЗ РФ. 1996. N 17. Ст. 1918.

24. См. написанные им главы в изданиях: Советское гражданское право: Учебное пособие для студентов ВЮЗИ / Отв. ред. В.А. Рясенцев. М., 1955. Т. 1. С. 254; Советское гражданское право: Учебник для юрид. ин-тов и фактов/Отв. ред. В.А. Рясенцев. М., 1965. Т 1. С. 270.

25. См.: Черепахин Б.Б. Указ. соч. С. 7. Рассуждения ученого не закончены, поэтому мы говорим "надо полагать".

26. См.: Грибанов В.П. Правовые последствия перехода имущества по договору купли-продажи в советском гражданском праве // Советское государство и право. 1955. N 8. С. 68.

27. См.: Толстой B.C. Исполнение обязательств. М., 1973. С. 168-173.

28. См.: Черепахин Б.Б. Указ. соч. С. 6.

29. Б.Б. Черепахин отвечает на последний вопрос положительно. По его мнению, рассуждения о том, что права не переходят, а возникают и прекращаются, с неизбежностью (!) ведут "к отрицанию самого понятия правопреемства и производных способов приобретения прав и обязанностей" (указ. соч. С. 8), с чем соглашается B.C. Толстой (указ. соч. С. 172), объявляя понятие правопреемства "устаревшим". Автору кажется, что за фразой Б.Б. Черепахина скрыта мысль о неактуальности самого исследования о правопреемстве Б.Б. Черепахина. Автор с этой подразумеваемой фразой (а также с мнением B.C. Толстого) совершенно не согласен. Дело не в термине "правопреемство". а в том, какое понятие им обозначать.

30. См.: Алексеев С.С. Односторонние сделки в механизме гражданско-правового регулирования // Сборник ученых трудов Свердловского юридического института. Вып. 13. Свердловск, 1970. С. 55.

31. Черепахин Б.Б. Указ. соч. С. 7.

32. Еще более неудачной является, на наш взгляд, попытка обоснования учеными тезиса о наличии правопреемства в смысле перехода прав собственности при изменении содержания правомочий переданного права. См.: Черепахин Б.Б. Указ. соч. С. 14-17: Генкин Д.М. Право собственности в СССР. М., 1961. С. 126-128. Аналогия между правом и вещью в этом вопросе еще менее допустима, чем в вопросе о "передаче" вообще. Если передача вещи с изменениями в ней возможна и в некоторых случаях имеет те же правовые последствия, которые имела бы и передача вещи без таких изменений, то такая возможность существует лишь постольку, поскольку эти изменения не затрагивают существа вещи. В противном случае (например, при передаче вместо вазы совокупности ее осколков - вазы в "несколько измененном" виде) ни о какой "передаче" вещи, следуемой кредитору, речи быть не может. Но субъективное право вообще не терпит каких-либо изменений в правомочиях. Как только происходит хотя бы одно изменение, субъективное право обретает иное качество, а значит, не может быть правом, входящим в те же правоотношения, что и предшествовавшее ему.