"Ратификация европейских конвенций: шаг вперед, два шага назад" (Гуценко К.Ф., Соколова А.В., "Законодательство", 1998, N 5)

Ратификация европейских конвенций: шаг вперед, два шага назад

Членство России в Совете Европы возлагает на нее многие международные обязательства, в том числе в области признания, развития и поощрения прав и свобод человека и гражданина. В последние годы в данной области, как известно, сделано немало. Важной вехой стало провозглашение полной преемственности тех обязательств, которые в свое время принял на себя Союз ССР в связи с признанием авторитетности Всеобщей декларации прав человека, ратификацией Международного пакта о гражданских и политических правах, Международного пакта об экономических, социальных и культурных правах, ряда конвенций, одобренных Генеральной Ассамблеей ООН, и других важных международных документов, разработанных в ходе международного сотрудничества в гуманитарной сфере. Естественно, это благотворно сказалось как на содержании российского законодательства, так и на практике его применения.

Конституция РФ 1993 г. и принятые на ее основе федеральные законы стимулировали дальнейший прогресс. Развитие пошло в основном по трем направлениям. Кратко сформулируем суть каждого:

1) придание особого юридического значения общепризнанным нормам и принципам международного права, а также положениям международных договоров Российской Федерации. Об этом недвусмысленно сказано в ч. 4 ст. 15 Конституции РФ и в Федеральном законе от 15 июля 1995 г. N 101-ФЗ О международных договорах Российской Федерации1;

2) признание возможности непосредственного и приоритетного применения таких принципов, норм и положений, а равно максимальное содействие тому, чтобы они реально использовались в регламентации отношений, возникающих во всех сферах жизни;

3) еще большее расширение международного сотрудничества, проявляющееся прежде всего в заключении дополнительных многосторонних и односторонних межгосударственных соглашений. Именно в последние 67 лет было заключено особенно много международных соглашений.

По количеству и степени важности среди них ведущее место занимают соглашения, касающиеся гражданских и политических прав и свобод человека и гражданина. При этом на первом плане те, которые связаны с правами и свободами, реализуемыми при производстве по уголовным делам, поскольку многовековой опыт подсказывает, что данная сфера таит в себе большую угрозу для людей, вовлекаемых в том или ином качестве в такое производство. Именно эти люди нуждаются в первоочередной юридической защите, в том числе с помощью международно-правовых средств.

Названные и некоторые другие обстоятельства и обусловили необходимость очередного шага принятия Российской Федерацией нового комплекса соответствующих международно-правовых обязательств. Продиктовано оно фактом вступления в Совет Европы и провозглашенным ранее в Конституции РФ курсом на всемерную охрану прав личности. Этот шаг позволит несколько развить, уточнить и откорректировать те юридические средства поощрения и охраны прав и свобод граждан, которые уже давно в определенной мере доступны российским гражданам и все шире используются для обеспечения законности в деятельности правоохранительных органов.

И таким шагом станет ратификация Россией утвержденных государствами-членами Совета Европы Конвенции о защите прав человека и основных свобод (Рим, 21 сентября 1950 г.) и большинства Протоколов к ней, а равно Европейской конвенции о взаимной правовой помощи по уголовным делам (Страсбург, 20 апреля 1959 г.), Европейской конвенции о выдаче (Страсбург, 13 декабря 1957 г.), Европейской конвенции по предупреждению пыток и бесчеловечного или унижающего достоинство обращения или наказания (Страсбург, 26 ноября 1987 г.) и некоторых других.

Большинство положений перечисленных документов не являются новыми для Российской Федерации. Эти нормы зафиксированы в тех международных договорах, которые уже давно заключены (они перечислены в начале данной статьи), либо во внутреннем законодательстве - Конституции РФ, Уголовно-процессуальном кодексе РСФСР и др. Их более или менее четко усвоили практические учреждения, должностные лица и иные профессионалы, участвующие в производстве по уголовным делам. В определенной мере их знают и граждане, имеющие возможность пользоваться ими для защиты своих прав и свобод.

Вместе с тем в документах Совета Европы есть также важные новеллы, реализация которых потребует принятия дополнительных правотворческих и правоприменительных мер. Некоторые из таких мер должны будут осуществляться так, как сказано в оговорках и заявлениях, которые делаются в законах о ратификации некоторых из названных соглашений.

По поводу Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее Конвенция) и Протоколов к ней закон об их ратификации от 30 марта 1998 г. содержит две оговорки. Обе они касаются ч. 3 и 4 ст. 5 Конвенции. В одной из этих оговорок отмечено, что предписания действующего Уголовно-процессуального кодекса РСФСР, регламентирующие арест и задержание лиц, обвиняемых или подозреваемых в совершении преступлений, будут применяться по-прежнему (это закреплено в п. 6 разд. 2 Конституции РФ) до принятия нового уголовно-процессуального закона, а во второй что дисциплинарный арест военнослужащих на гауптвахте, практикуемый уже давно в соответствии с российскими законами, будет применяться и в будущем, хотя он и назначается во внесудебном порядке. Вторую оговорку можно было бы и не делать, поскольку ч. 3 и 4 ст. 5 Конвенции, если их понимать буквально, не относятся к дисциплинарному аресту. Они имеют в виду арест лиц, подозреваемых или обвиняемых в совершении правонарушений, о чем ясно говорится в п. с ч. 1 ст. 5 Конвенции. О таком подходе свидетельствует и то, что в п. b этой же статьи законным признается как арест или задержание по решению суда, так и арест или задержание с целью обеспечения выполнения любого обязательства, предписанного законом.... Таким образом, под любым обязательством, предписанным законом вполне можно понимать и требования воинской дисциплины, несоблюдение которой зачастую и приводит к дисциплинарным арестам и водворению на гауптвахту.

Следует привлечь внимание к тому, что сделанные оговорки к Конвенции и Протоколам не охватывают всех расхождений между предписаниями этих документов и соответствующими предписаниями действующего российского законодательства. К примеру, в ч. 1 ст. 6 Конвенции предусматривается возможность ограничения гласности судебных заседаний при особых обстоятельствах, когда гласность нарушала бы интересы правосудия. Такая формулировка оставляет широкие возможности для судейского усмотрения. Однако действующее российское законодательство (как уголовно-процессуальное, так и гражданское процессуальное) содержит более прогрессивное решение. Оно последовательно исходит из того, что ограничение гласности допустимо только в определенных случаях, исчерпывающе перечисленных в законе. Введение же формулировки, содержащейся в Конвенции, в юридический оборот может привести на практике к произвольным нежелательным ограничениям гласности судебных заседаний.

Нельзя не заметить также, что формулировка презумпции невиновности, даваемая в ч. 2 ст. 6 Конвенции (эта формулировка очень похожа на содержащуюся в ч. 2 ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах), существенно расходится с формулировкой этого важного правового института в ч. 1 ст. 49 Конституции РФ, где сказано: Каждый обвиняемый в совершении преступления считается невиновным, пока его виновность не будет доказана в предусмотренном федеральным законом порядке и установлена вступившим в законную силу приговором суда. Текст Конвенции имеет существенное отличие: Каждый обвиняемый в совершении уголовного преступления считается невиновным, пока его виновность не будет доказана в соответствии с законом. То есть Конвенция не требует, чтобы виновность в совершении преступления обязательно устанавливалась вступившим в законную силу приговором суда. По поводу такого расхождения, естественно, тоже следовало бы сделать оговорку о том, что в Российской Федерации, где Конституция РФ имеет высшую юридическую силу, будет соблюдаться конституционная формулировка, а не та, что дана в Конвенции. Такую же оговорку пора делать и к Международному пакту о гражданских и политических правах, который был ратифицирован за двадцать лет (в 1973 г.) до принятия ныне действующей Конституции РФ и за двадцать пять лет до ратификации европейской Конвенции.

Потребует соответствующего отражения и тот факт, что Конвенция (ч. 2 и п. а ч. 3 ст. 4, как и Международный пакт о гражданских и политических правах (п. a и с(i) ч. 3 ст. 8), допускает применение принудительного труда и обязательных работ лишь к лицам, находящимся в заключении либо условно освобожденным из заключения. Введенный новым Уголовным кодексом РФ вид наказания, названный обязательными работами (ст. 49), не соответствует международным стандартам. Его применение, как установлено в данной статье, возможно и к тем лицам, которые не находятся в заключении либо условно освобождены. Скорее всего, в данном случае придется основательно пересмотреть ст. 49 Уголовного кодекса РФ.

С нашей точки зрения, нужно решительно возражать, если будут предприниматься попытки привести действующее российское законодательство в соответствие с ч. 5 ст. 5 Конвенции, где говорится: Каждый, кто стал жертвой ареста или задержания в нарушение положений данной статьи, имеет право на компенсацию. Другими словами, это правило допускает лишь компенсацию (обычно частичное денежное удовлетворение пострадавшего) и лишь при условии, что были нарушены положения данной статьи Конвенции, т.е. если арестованный или задержанный своевременно не были доставлены к судье или иному должностному лицу для проверки законности ареста или задержания. Недавно введенный в действие Гражданский кодекс РФ и иные давно применяемые отечественные нормативные акты предусматривают более широкие основания, а также возможность не компенсации, а полного возмещения вреда за счет казны. Попытка привести действующее законодательство РФ в соответствие с ч. 5 ст. 5 Конвенции будет шагом назад. Кроме того, подобные меры противоречили бы конституционному предписанию о том, что в Российской Федерации не должны издаваться законы, отменяющие или умаляющие права и свободы человека и гражданина.

В соответствии с пунктом c ч. 3 ст. 6 Конвенции обвиняемому в преступлении, если у него нет достаточных средств для оплаты услуг защитника, защитник должен быть предоставлен бесплатно, когда того требуют интересы правосудия (курсив наш. К.Г. и А.С.). Данное положение требует тщательной переоценки норм, содержащихся в ч. 7 и 8 ст. 47 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР и в приобретшем недобрую славу Положении о порядке оплаты труда адвокатов за счет государства, утвержденном 27 января 1994 г. министром юстиции РФ (по согласованию со всеми руководителями правоохранительных органов). Их реализация привела к тому, что самый неимущий обвиняемый в России не может рассчитывать на то, что услуги защитника будут оказаны ему бесплатно. Почему? Во-первых, отсутствует авторитетное предписание о том, на основании каких критериев нужно решать вопрос о наличии или отсутствии средств для оплаты защитника у обвиняемого. Во-вторых, неимущим обвиняемым защитник назначается по усмотрению должностных лиц правоохранительных органов, а не в обязательном порядке. В-третьих, расходы по ведению защиты бесплатным защитником во всех случаях подлежат взысканию в конечном счете с осужденного (см. ст. 322 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР и п. 5 названного Положения). В-четвертых, установленный этим же Положением порядок выплаты практически лишает адвокатов возможности реально получить за счет казны вознаграждение за свой труд по защите неимущих и, более того, многими не без оснований расценивается как унизительный, поскольку требует сбора и представления многочисленных бумаг, принятия тех или иных решений должностными лицами различного уровня и даже работниками бухгалтерий соответствующих органов.

В законе о ратификации Конвенции обойден молчанием и вопрос о коллизии ч. 2 ст. 7 этого международного договора (см. также ч. 2 ст. 15 Международного пакта о гражданских и политических правах) и ч. 2 ст. 54 Конституции РФ. Последняя не допускает возложения ответственности за правонарушение, если ответственность была отменена законом, изданным после совершения правонарушения. Эта же идея лежит в основе ч. 3 ст. 5 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР, которая относит к числу обстоятельств, препятствующих уголовному преследованию, факт устранения в законодательном порядке преступности или наказуемости конкретного деяния. Она же закреплена в ч. 1 ст. 10 Уголовного кодекса РФ. Между тем, в ч. 2 ст. 7 Конвенции недвусмысленно сказано, что запрет привлечения к уголовной ответственности на основании закона, который не действовал в момент совершения преступления, не препятствует преданию суду и наказанию любого лица за любое действие или бездействие, которое в момент совершения являлось уголовным преступлением в соответствии с общими принципами права, признанными цивилизованными странами. Естественно, такая коллизия требует оговорки относительно того, что Российская Федерация будет руководствоваться в данном вопросе предписанием своей Конституции, а не Конвенции, поскольку, повторяем, Конституция РФ на ее территории имеет высшую юридическую силу (ч. 4 ст. 15). Кроме того, было бы целесообразно сделать заявление о том, как будет пониматься употребленное выражение: в соответствии с общими принципами права, признанными цивилизованными странами. Для отечественной практики правоприменения оно непривычно. Российские правоохранительные органы руководствуются в своей деятельности правовыми актами, прежде всего Конституцией РФ и законами. Надо полагать, поскольку речь идет о применении уголовной ответственности, руководствоваться надлежит теми общими принципами, которые зафиксированы в действующих законах, и только в них.

Ратификация названных в начале данной статьи международных договоров неизбежно вызовет и другие явно непростые проблемы правотворчества и правоприменения. На рассмотрении Государственной Думы одновременно с законопроектами по данному вопросу оказались многие предложения, направленные якобы на приведение в соответствие с европейскими международными стандартами действующего российского законодательства. Среди них немало таких, которые отражают личные амбиции авторов и их желание сделать все по-своему во что бы то ни стало, без учета российских реалий.

Далеко не все такие предложения имеют даже косвенное отношение к рассматриваемым Конвенции и другим международным соглашениям. Никакой связи с ними, например, не имеют предложения об отмене права следователя или дознавателя, производящего обыск, запрещать лицам, находящимся в обыскиваемом помещении, покидать это помещение (см. ч. 6 ст. 170 УПК РСФСР), о необходимости приравнивания к заключению под стражу нахождение обвиняемого на экспертизе не только в психиатрическом, но и любом другом медицинском учреждении, о лишении председателей вышестоящих судов права приносить протесты с требованием отменить оправдательный приговор, применить более строгую статью Уголовного кодекса РФ, о недопустимости надзора прокуроров за судами, о введении апелляционного производства в уголовный процесс, о запрете судам возбуждать уголовное преследование, о предоставлении обвиняемому права на очную ставку с теми, кто его обвиняет, и ряд других. Такого рода предложения давно обсуждаются кабинетными учеными и большинство из них является результатом незнания, слабого знания или тенденциозного истолкования действующего российского законодательства и практики его применения. Конечно, они не могут способствовать совершенствованию судопроизводства.

Некоторые из предложений могут вызвать лишь недоумение. Например, намерение отменить положение Кодекса РСФСР об административных правонарушениях, предусматривающее возможность ареста до 15 суток или исправительных работ на срок до 2-х месяцев, налагаемых во внесудебном порядке. Авторам данной идеи неведомо содержание ст. 31 и 32 этого Кодекса. В первой из них говорится: Исправительные работы применяются на срок до двух месяцев с отбыванием их по месту постоянной работы лица, совершившего административное правонарушение, и с удержанием до двадцати процентов его заработка в доход государства. Исправительные работы назначаются районным (городским) народным судом (народным судьей).... Так же категорична и вторая из названных статей: Административный арест устанавливается и применяется лишь в исключительных случаях за отдельные виды административных правонарушений на срок до пятнадцати суток. Административный арест назначается районным (городским) народным судом (народным судьей).... Явно, что пользы от такого безответственного предложения не будет никакой. Оно может лишь ввести в заблуждение тех непрофессионалов (а их подавляющее большинство среди законодателей), которым предстоит решать вопросы приведения российского законодательства в соответствие с международными обязательствами, принимаемыми в связи с вступлением в Совет Европы.

Вызывает также удивление, мягко говоря, искусственно привязанное к ратифицируемым международным документам предложение об отмене такого тщательно регламентируемого в Уголовном кодексе РФ вида наказания, как конфискация имущества, и замене его изъятием имущества, нажитого преступным путем. Его авторам стоило бы напомнить о том, что ст. 1 Протокола N 1 к Конвенции (Париж, 20 марта 1952 г.) допускает возможность лишения имущества в интересах общества и на условиях, предусмотренных законом и общими принципами международного права (курсив наш. К.Г. и А.С.).

Доктор юрид. наук, профессор, заведующий кафедрой

юридического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова

Гуценко К.Ф.

Юрист НПП Гарант-Сервис

Соколова А.В.

----------------------

1. СЗ РФ. 1995. N 29. Ст. 2757.