"Мировое соглашение в уголовном процессе и его гражданско-правовая природа" (Л.В.Головко, "Законодательство", 1999, N 10)

Мировое соглашение в уголовном процессе и его гражданско-правовая
природа

Название настоящей статьи может вызвать недоумение, учитывая, что в отечественной процессуальной теории одним из наиболее значимых различий между уголовным и гражданским процессами традиционно признавалось то, что "в уголовном судопроизводстве невозможно прекращение дел (кроме дел частного обвинения) на основании примирения сторон"*(1). Иными словами, мировое соглашение не рассматривалось в качестве института уголовно-процессуального права, хотя такой институт мог бы существовать в рамках давно известной российскому праву категории дел частного обвинения, которые "подлежат прекращению в случае примирения" потерпевшего и обвиняемого (ст.27 УПК РСФСР).

Как бы то ни было, но дела частного обвинения не рассматриваются в данной работе. Она посвящена одному из нетрадиционных для отечественного права оснований освобождения от уголовной ответственности, появившемуся с принятием УК РФ 1996 г. и заставляющему несколько иначе взглянуть на роль и место примирения вообще и мировых соглашений в частности в контексте российского уголовного процесса. Речь идет о ст.76 УК РФ (Освобождение от уголовной ответственности в связи с примирением с потерпевшим), в которой сказано, что "лицо, впервые совершившее преступление небольшой тяжести, может быть освобождено от уголовной ответственности, если оно примирилось с потерпевшим и загладило причиненный потерпевшему вред".

Процессуальный порядок применения указанной нормы установлен в ст.9 действующего УПК РСФСР в редакции Федерального закона от 15 декабря 1996 г.*(2) Освобождение от уголовной ответственности реализуется в данном случае путем прекращения уголовного дела на основании соответствующего заявления потерпевшего. Решение об этом вправе (но не обязаны) принять суд, прокурор, а также следователь и орган дознания с согласия прокурора при условии, что конфликтующие стороны примирились и вред заглажен. Кроме этого о порядке применения ст. 76 УК РФ в законодательстве ничего не сказано. Новизна указанных норм, их очевидный лаконизм и отсутствие устоявшейся практики применения порождают целый ряд вопросов, решение которых может, на наш взгляд, вызвать некоторые сложности при рассмотрении конкретных уголовных дел. Одному из таких вопросов и посвящена настоящая статья.

Не секрет, что "проблема возмещения вреда, причиненного при совершении... преступлений, по предмету и методу регулирования является гражданско-правовой проблемой возмещения ущерба от правонарушений вообще"*(3). Иными словами, между лицом, совершившим преступное деяние и в результате этого причинившим материальный либо моральный вред, и потерпевшим возникает деликтное обязательство, которое, как правило, служит основанием для предъявления гражданского иска в уголовном процессе и вынесения по нему судом решения одновременно с вынесением приговора.

В случае, предусмотренном ст.76 УК РФ и ст.9 УПК РСФСР, причинитель вреда (как в уголовно-правовом, так и в гражданско-правовом смысле) возмещает его добровольно, что прекращает деликтное обязательство исполнением (ст.408 ГК РФ) и, кроме того, при определенных обстоятельствах освобождает лицо от уголовной ответственности. Такой подход не вызывает ни малейших сомнений; здесь ничего не меняет даже то, что составители нового УК РФ использовали в ст.76 Кодекса не совсем традиционный для гражданского права термин "заглаживание вреда". Зато он фигурировал в УК РСФСР 1960 г., ст.32 которого предусматривала в качестве одного из видов наказания "возложение обязанности загладить причиненный вред". В свое время цивилисты называли данный вид наказания "уголовно-правовой формой возмещения вреда"*(4), что, впрочем, не мешало им признавать его возмещением вреда и в смысле права гражданского, ибо, претерпевая такое наказание, лицо одновременно несло гражданско-правовую ответственность.

Перестав быть наказанием, заглаживание вреда превратилось в одно из условий освобождения от уголовной ответственности "в связи с примирением с потерпевшим", сохранив при этом свою цивилистическую природу исполнения обязательства, возникающего вследствие причинения вреда (ст.1064 ГК РФ). Мы вовсе не настаиваем на том, что "возмещение вреда" и его "заглаживание" во всех случаях являются совпадающими понятиями: заглаживание вреда, будучи категорией уголовно-правовой, может иногда и не иметь цивилистической природы, к чему мы еще вернемся, хотя здесь нас интересует именно та (наиболее типичная) ситуация, когда заглаживание вреда в уголовно-правовом смысле и его возмещение по смыслу права гражданского представляют собой одно и то же.

Пока сложно делать прогнозы, но, скорее всего, наиболее типичной при применении ст.76 УК РФ (в порядке ст.9 УПК РСФСР) будет следующая ситуация: лицо, совершившее преступление, добровольно возмещает причиненный вред, уплатив соответствующую денежную сумму, предоставив какую-либо вещь или действуя каким-то иным образом, после чего удовлетворенный потерпевший обращается к следователю либо в орган дознания*(5) с заявлением, упомянутым в ст.9 УПК РСФСР. Убедившись в том, что вред "заглажен" (иначе говоря, возмещен) и в наличии имеются все остальные предусмотренные ст.76 УК РФ условия, следователь либо орган дознания выносит постановление о прекращении уголовного дела "в связи с примирением с потерпевшим". Здесь с цивилистической точки зрения не возникает существенных проблем в том аспекте, который мы будем рассматривать в данной работе.

Однако возможна и другая ситуация. Лицо, совершившее преступление, готово возместить причиненный потерпевшему вред, но в силу своего материального положения или по любым иным причинам не в состоянии сделать это сразу, допустим, единовременно уплатить соответствующую денежную сумму. Оно предлагает исполнить лежащее на нем обязательство постепенно, определенными долями в течение заранее оговоренного срока, оформив свои имущественные взаимоотношения с потерпевшим в той форме, которую сочтет необходимым последний.

Приведем еще один пример. Произошло умышленное уничтожение имущества, запрещенное ст.167 УК РФ. Лицо, подлежащее уголовному преследованию за это деяние, предлагает потерпевшему восстановить уничтоженное имущество (забор, сарай и т. п.) собственными силами за свой счет, что, однако, потребует немало времени, учитывая физические и финансовые возможности. В обоих приведенных случаях потерпевший не возражает, проявляя искреннюю заинтересованность, и стороны составляют письменное соглашение*(6), в котором регламентируют порядок возмещения вреда. После этого потерпевший направляет лицу, ведущему производство по делу, заявление с просьбой об освобождении обвиняемого от уголовной ответственности, ибо, по мнению потерпевшего, вред заглажен (точнее, будет заглажен).

Существуют ли в рассмотренной нами ситуации формальные препятствия для прекращения уголовного дела по ст.9 УПК РСФСР, т.е. следует ли понимать употребленное законодателем в ст.76 УК РФ и ст.9 УПК РСФСР прошедшее время ("загладило причиненный потерпевшему вред") буквально или возможно иное толкование указанной нормы? Если подходить к вопросу формально, опираясь исключительно на грамматический способ толкования закона, то уголовное дело не подлежит прекращению несмотря на примирение сторон и волеизъявление потерпевшего, так как вред еще реально не возмещен (он только будет возмещен на основании достигнутого соглашения), а ждать следователь (орган дознания) не вправе, будучи ограниченным обязательными сроками предварительного следствия (дознания), предусмотренными в ст.121 и 133 УПК РСФСР. Однако мы считаем неверным столь буквальное понимание слов "загладило причиненный вред" и связанный с ним подход к решению поставленного вопроса. Приобретение потерпевшим в качестве кредитора юридически закрепленных, в том числе с доказательственной точки зрения, и формально определенных прав требования к лицу, совершившему преступление, иными словами получение имущественных прав, вполне может рассматриваться как способ возмещения вреда, при условии, конечно, что сам потерпевший принимает такой способ возмещения, считая его достаточным*(7). В конечном итоге все должно зависеть от усмотрения потерпевшего, свободного в осуществлении принадлежащих ему гражданских прав (ст.9 ГК РФ). Кроме того, иное решение вопроса может привести к тому, что далеко не все обвиняемые будут поставлены в одинаковые условия: один способен с легкостью возместить вред единовременно и не понести, следовательно, уголовную ответственность; другой, имея скромные доходы, несмотря на свою готовность к более гибкой форме возмещения вреда окажется на скамье подсудимых только потому, что правоприменитель слишком буквально воспринимает слово "загладил", предпочитая права вещные правам обязательственным (причем потерпевший может смотреть на это иначе).

Итак, с нашей точки зрения, нужно сделать однозначный вывод: прекращение уголовного дела и освобождение от уголовной ответственности в порядке ст.76 УК РФ и 9 УПК РСФСР должны допускаться и в том случае, когда вред еще реально не заглажен (возмещен), но стороны уголовно-правового конфликта (потерпевший и лицо, совершившее преступление) заключили соглашение, в котором предусмотрели порядок возмещения вреда, причиненного преступлением*(8).

Дополнительным аргументом приведенной точки зрения служит то, что в иностранном праве, воспринявшем идеи консенсуализма в уголовном праве и процессе несколько раньше, такого рода соглашения практикуются достаточно часто*(9). При этом во французской доктрине отмечается, что проблема юридической силы данных соглашений с позиций гражданского права затрагивает только те случаи, когда дело касается возмещения материального вреда в материальной же форме, ибо подчас обязательство виновного имеет лишь моральную (но не юридическую) силу, например, обязательство вести себя подобающим образом*(10).

С точки зрения этой проблемы, мы полагаем, точнее было бы говорить о тех обязательствах, которые регулируются гражданским правом и связаны с возмещением вреда, и о тех, которые не имеют отношения к гражданскому праву. Действительно, возможны различные формы заглаживания вреда, прежде всего морального, не являющиеся его возмещением (компенсацией). Допустим, лицо, совершившее преступление, предусмотренное ст.157 УК РФ (Злостное уклонение от уплаты средств на содержание детей или нетрудоспособных родителей) принимает на себя обязанность помимо прочего активно участвовать в воспитании ребенка и проявлять о нем заботу. Эта обязанность, разумеется, никоим образом не является предметом регулирования гражданского права. Видимо, именно такие случаи имел в виду законодатель, когда применительно к другому основанию освобождения от уголовной ответственности (ст.75 УК РФ) он говорит о том, что для его применения лицо должно "возместить причиненный ущерб или иным образом загладить вред, причиненный в результате преступления", т.е. возмещение ущерба следует понимать как исполнение деликтного обязательства в цивилистическом смысле, а "иное заглаживание вреда" представляет собой действие, не регулируемое гражданским правом. С нашей точки зрения, только так можно четко разграничить возмещение ущерба и заглаживание вреда в тех случаях, когда они не совпадают*(11).

Тем не менее, нам все-таки представляется, что все случаи регулируемого гражданским правом возмещения вреда нельзя сводить только к возмещению материального вреда в материальной же форме. Не говоря уже об очевидной возможности имущественной компенсации морального вреда, вполне допустима ситуация, когда виновный, например, в клевете (ст.129 УК РФ) компенсирует вред путем опровержения порочащих потерпевшего сведений, т.е. компенсирует нематериальный (моральный) вред в нематериальной форме. Думается, что в таком случае уместно говорить об исполнении обязательства, возникшего вследствие причинения вреда*(12), ибо нематериальные блага, как известно, тоже в определенных случаях защищаются гражданским правом (ст.150 - 152 ГК РФ)*(13). Более того, как прямо указано в ст.128 ГК РФ, они даже относятся к объектам гражданских прав*(14).

Признав, что соглашение между потерпевшим и лицом, совершившим преступное деяние, может рассматриваться как один из способов заглаживания вреда и служить надлежащим условием освобождения от уголовной ответственности в порядке ст.76 УК РФ, мы неизбежно сталкиваемся с вопросом: какие правовые последствия будет иметь неисполнение указанным лицом своих обязанностей, вытекающих из соглашения, и как в таком случае должны защищаться права потерпевшего? Подчеркнем, что к этому моменту уголовное дело уже прекращено на основании ст.9 УПК РСФСР. Чтобы ответить на поставленный вопрос, необходимо сначала подумать о том, какова юридическая и, прежде всего, гражданско-правовая природа того, что мы пока условно назвали "соглашением между потерпевшим и лицом, совершившим преступное деяние".

Не вызывает сомнений тот факт, что первоначально (в результате совершения преступления) между ними возникло правоотношение, вытекающее из деликтного обязательства. Потом стороны заключают определенное соглашение, содержание которого может быть различным: от возмещения вреда в полном объеме в денежной форме (скажем, по частям в установленные сроки) до предоставления виновным потерпевшему имущества (например, автомобиля) в безвозмездное пользование на определенный срок либо оказания ему безвозмездных услуг, причем такого рода услуги совсем необязательно должны быть связаны с восстановлением (исправлением) имущества, поврежденного или утраченного в результате преступления. Какова же юридическая природа подобного соглашения, являющегося своеобразным фрагментом цивилистического института "мировых соглашений" в рамках традиционно не склонного к ним уголовного процесса?

Вопрос не так уж прост, и основная сложность при оценке юридической природы интересующего нас соглашения заключается в том, что российскому материальному гражданскому праву неизвестно мировое соглашение или, используя западную терминологию, трансакция (transaction) как самостоятельный и специально регулируемый вид гражданско-правового договора.

Пожалуй, наиболее ярко трансакция представлена в ст.2044 знаменитого Гражданского кодекса Наполеона 1804 г., действующего до сих пор во Франции, в Бельгии и в Люксембурге. Абзац 1 указанной статьи содержит определение института гражданско-правовой трансакции*(15): "Трансакция является договором, с помощью которого стороны прекращают уже имеющий место спор или предотвращают спор, который может возникнуть"*(16). Часть 2 той же статьи требует, чтобы данный договор заключался исключительно в письменной форме. Далее следуют еще четырнадцать статей (ст.2045 - 2058) Кодекса, определяющие различные особенности договора трансакции. Впрочем, большинство из них не имеет непосредственного отношения к интересующей нас проблеме (кроме ст.2046). Важно другое как только в уголовном праве и процессе Франции в рамках института медиации появилась возможность примирения сторон путем заключения специального соглашения между ними о порядке возмещения ущерба, причиненного преступлением, цивилистическая квалификация такого соглашения не вызвала затруднений. Ссылаясь, во-первых, на общую ст.2044 ГК, а, во-вторых, на ст.2046 ГК, прямо предусматривающую, что "допустимо заключение трансакции в связи с гражданскими интересами, происходящими из деликта"*(17), французская доктрина признала необходимость применения к соглашению между потерпевшим и лицом, совершившим преступление, соответствующих норм Гражданского кодекса со всеми вытекающими отсюда последствиями (основания недействительности, возможность использования неустойки, право на исковую защиту и т.д.)*(18). Нельзя сказать, что эта точка зрения не вызвала возражений*(19), но в целом она является общепризнанной как в науке, так и в правоприменительной практике*(20).

Что касается отечественной доктрины, то в советское время она всегда достаточно жестко подходила к возможности заключения компромиссных соглашений при возникновении обязательств из причинения вреда, признавая в качестве принципа принудительный характер норм, регулирующих данный вид обязательств*(21). По сути, допустимые способы возмещения вреда ограничивались лишь восстановлением прежнего состояния и возмещением убытков. Третий путь заключение между сторонами соглашения не рассматривался вовсе*(22). Можно, конечно, вспомнить в связи с этим о том, что отечественному гражданскому процессуальному праву всегда был известен институт мировой сделки или мирового соглашения, который ныне закреплен в ст.34 действующего ГПК РСФСР. Однако, он, во-первых, требует формального возбуждения производства по гражданскому делу, чего в рассматриваемой ситуации не происходит, а, во-вторых, мировое соглашение в гражданском процессе по своей юридической природе больше напоминает судебное решение, текст которого вырабатывается совместными усилиями сторон и суда, его утверждающего, нежели договор как вид сделки*(23). В этом смысле советская доктрина твердо стояла на позиции процессуальной, а не материально-правовой трактовки мировых соглашений.

Если обратиться к дореволюционной российской юриспруденции, то мы увидим, что юридическая природа мировых соглашений воспринималась еще не столь однозначно отчасти вследствие более глубокого восприятия западных концепций. Колебания дореволюционной цивилистической доктрины просматриваются достаточно отчетливо и находят, в частности, отражение в весьма противоречивой кассационной практике Правительствующего Сената. Порой он рассматривал мировые соглашения в соответствии с французской традицией как самостоятельный вид договора, который при наличии спора должен стать предметом самостоятельного искового производства. В то же время по некоторым делам Сенат толковал мировые соглашения как "равносильные судебному приговору"*(24). И для объяснения их правовой сущности, скажем, К.П.Победоносцев, подчеркивая указанные противоречия в судебной практике, прибегал не к отечественному, а к французскому гражданскому праву, где в силу ст.2044 ГК достаточно последовательно выражена концепция мирового соглашения как договора sui generis*(25).

Колебания между материально-правовой и процессуальной трактовкой мировых сделок отразились и в законодательстве Российской империи. De lege lata они рассматривались как процессуальный институт, т.е. способ прекращения гражданского дела в суде (ст.1359 Устава гражданского судопроизводства)*(26). Но de lege ferenda проект Гражданского уложения следовал в этом отношении ГК Наполеона. В соответствии с главой XXV проекта Уложения (ст.2575 - 2581) мировая сделка являлась специальным видом обязательства из договора. Комментаторы обращали внимание на недостаточность процессуального регулирования данного института: "Законы судопроизводственные по необходимости ограничивают область мировых сделок одними лишь спорами, которые заявлены уже суду. Кроме того, судопроизводственный закон обращает исключительное внимание на такие правила о мировых сделках, которые вызываются условиями процесса, не затрагивая вопроса с точки зрения материального права"*(27). Как бы то ни было, но положения проекта о мировых сделках так и не стали частью позитивного российского дореволюционного права, хотя приведенное здесь соображение представляется нам крайне важным и в современном контексте.

Нетрудно заметить, что советское и наследовавшее ему современное российское право не последовали французскому подходу и соответственно подходу проекта Гражданского уложения к институту мировых соглашений. Напротив, они развили ту линию дореволюционной юриспруденции, которая связана с приданием мировому соглашению силы судебного решения по существу спора. Здесь можно говорить о существовании у нас процессуальной концепции мирового соглашения, резко отличающейся от материально-правовой концепции, закрепленной, к примеру, в ст.2044 ГК Франции. Поэтому отечественный институт мирового соглашения почти не способен нам помочь в решении проблем, связанных с применением ст.76 УК РФ.

Новейшее российское гражданское право, так и не введя в свой научный оборот все многообразие западных и дореволюционных российских концепций, связанных с институтом мировых соглашений в целом и их применением при наличии деликтного обязательства в частности, не слишком далеко продвинулось и в преодолении сформировавшихся в советский период взглядов на возмещение вреда исключительно как на принудительную меру. Однако один нюанс нельзя не заметить. В отличие от ранее действовавшего ГК РСФСР новый Гражданский кодекс предусматривает, что не только законом, но и договором может быть установлена обязанность причинителя вреда выплатить потерпевшим компенсацию сверх возмещения вреда (ч.3 п.1 ст.1064). По-видимому, законодатель допускает возможность того, что стороны по обязательству из причинения вреда вправе заключить между собой договор. Тем не менее, данная норма вызывает больше вопросов, чем дает ответов. Почему компенсацию можно лишь "выплатить", а не предоставить в любой иной допустимой форме, в том числе путем приложения личных усилий? Почему компенсация должна иметь место только "сверх" возмещения вреда? Как быть, если виновный предлагает потерпевшему льготные сроки и форму возмещения в обмен на некоторое снижение его размера, не говоря уже о том, что, согласно ст.415 ГК РФ, существует институт прощения как долга в целом, так и его части, который вполне может быть применен сторонами и который вступает в противоречие с императивностью формулы "сверх возмещения вреда"? В результате содержащаяся в ст.1064 ГК РФ норма почти ничего нам не дает при решении вопроса о юридической природе соглашения между потерпевшим и лицом, совершившим преступление, заключенного в целях "заглаживания" вреда в порядке ст.76 УК РФ.

Как же должен решаться данный вопрос с точки зрения действующего российского права? Несмотря на всю запутанность проблемы, мы полагаем, что de lege lata можно предложить два варианта его решения.

Вариант первый. Памятуя о том, что "с его (вреда. Л.Г.) причинением и компенсацией связаны в конечном итоге возникновение, прекращение и исполнение (курсив наш. Л.Г.) деликтного обязательства"*(28), соглашение между потерпевшим и лицом, совершившим преступление, следует рассматривать исключительно как способ определения порядка исполнения деликтного обязательства*(29). Иными словами, обязательство кредитора по отношению к должнику не перестает быть внедоговорным обязательством из причинения вреда, а соглашение между ними не является договором по смыслу ст.420 ГК РФ. Недостаток такого решения проблемы очевиден: если стороны не связывают заглаживание вреда с одной лишь материальной компенсацией, предусматривая в своем соглашении сложный комплекс взаимных прав и обязанностей, то мы лишаемся возможности применять к их отношениям весь богатый инструментарий договорного права.

Вариант второй. В отсутствие в российском гражданском праве материально-правовой конструкции "мировой сделки" (трансакции, констатации и т. п.) соглашение между сторонами является, тем не менее, тем самым "не предусмотренным законом или иными правовыми актами" договором (п.2 ст.421 ГК РФ) договором sui generis, заключение которого вполне допустимо действующим законодательством. При этом с момента его заключения деликтное обязательство прекращается новацией в соответствии со ст.414 ГК РФ, а права и обязанности потерпевшего и лица, причинившего ему вред, вытекают уже не из деликтного обязательства, которое прекращено, а из обязательства договорного.

Однако при таком варианте решения вопроса возникают свои проблемы. Сторонами подобного рода договора могут являться лишь потерпевший и лицо, совершившее преступление, но не следователь и не орган дознания. В то же время освобождение от уголовной ответственности и прекращение уголовного дела на основании ст.76 УК РФ и ст.9 УПК РСФСР это право, а не обязанность последних. Как быть, если договор между сторонами заключен, а дело не прекращено в силу публично-правовых мотивов? Потерпевший в таком случае должен предъявлять иск в уголовном процессе (если, конечно, обвиняемый к тому моменту не исполнит свои договорные обязательства добровольно) на основании обязательства из причинения вреда или договорного обязательства? А если срок исполнения обвиняемым договорных обязанностей еще не наступил на том этапе уголовного судопроизводства, когда в соответствии со ст.29 УПК РСФСР разрешается предъявление гражданского иска (до начала судебного следствия)? Ведь далеко не всегда предусмотрительные стороны укажут в договоре, что он вступает в силу с момента прекращения уголовного дела и освобождения лица от уголовной ответственности. Единственный выход видится в следующем: поскольку уголовный закон считает "заглаживание вреда" не более чем акцессорным элементом примирения сторон, то волеизъявление не только виновного, но и потерпевшего должно быть направлено не на одно лишь удовлетворение гражданско-правовых интересов, но и на прекращение уголовного дела и освобождение "контрагента по договору" от уголовной ответственности (в противном случае примирение не достигнуто и ст.76 УК РФ вообще не подлежит применению). Собственно, это и есть одна из основных целей заключения договора. Отсюда вытекает, что прекращение компетентным должностным лицом уголовного дела следует воспринимать как отлагательное условие по смыслу п.1 ст.157 ГК РФ, а сам договор как условную сделку*(30). Иначе говоря, когда дело не прекращено, то между сторонами сохраняется исключительно деликтное обязательство, которое и будет являться основанием для предъявления гражданского иска в уголовном процессе*(31).

Замена деликтного обязательства договорным может быть связана с еще одной проблемой. Смысл такого договора заключается в том, что виновный освобождается от уголовной ответственности на основании заявления потерпевшего в обмен на обязанность обвиняемого "загладить" причиненный вред. Договор следует признать, разумеется, безвозмездным, так как здесь отсутствует "обязанность предоставления встречного удовлетворения другой стороной"*(32) (потерпевшим Л.Г.). В то же время такой договор неизбежно предусматривает совершение потерпевшим определенных действий (пусть всего лишь подразумеваемых), причем не частно-правовых, а уголовно-процессуальных. Но нельзя же считать направление потерпевшим в адрес следователя или органа дознания заявления, упомянутого в ст.9 УПК РСФСР, его договорной обязанностью! Допустим, потерпевший искренне стремился к примирению, согласился на заключение договора, но спустя некоторое время по каким-то причинам передумал и сообщил, что он отказывается подавать соответствующее заявление. Напомним: заявление потерпевшего является формальным и необходимым условием для прекращения уголовного дела на основании ст.76 УК РФ и ст.9 УПК РСФСР. Нет никаких юридических способов принудить его к такому действию, что вполне объяснимо и не нуждается в комментариях. К данному казусу мы еще вернемся, а пока попробуем ответить на вопрос: какой из двух предложенных вариантов решения проблемы гражданско-правовой природы интересующего нас соглашения между потерпевшим и лицом, совершившим преступление, видится более предпочтительным.

Думается, что выбор между этими вариантами не может быть одинаковым для всех случаев. Абстрактно оба варианта имеют право на существование, но в конкретной ситуации юридическая природа соглашения, безусловно, должна оцениваться особо. Если соглашение направлено на непосредственное возмещение конкретного имущественного вреда, причиненного преступлением, размер которого определен сторонами, и речь идет лишь, скажем, о рассрочке возмещения данного вреда, для чего и составляется "мировое" соглашение, то здесь не происходит замена внедоговорных обязательственных правоотношений договорными. Это не более чем определение порядка исполнения деликтного обязательства*(33). Причем вовсе не обязательно, чтобы конкретно определенный вред реально возмещался в полном объеме, ибо ничто не препятствует кредитору часть долга простить (ст.415 ГК РФ)*(34). Если же стороны в своем соглашении предусмотрят, скажем, неустойку в случае просрочки исполнения деликтного обязательства, то здесь мы будем иметь самостоятельное (но акцессорное) договорное обязательство, существующее независимо от основного деликтного обязательства. Тот же вариант применим при возмещении неимущественного вреда способами, указанными в п.1-3 ст.152 ГК РФ, так как в этом случае также лишь определяется порядок исполнения деликтного обязательства.

Но когда возмещение виновным вреда в соответствии с заключенным договором непосредственно не связано с возмещением (компенсацией) убытков в денежном эквиваленте или с восстановлением имущества в прежнем состоянии, так как стороны (прежде всего потерпевший) заинтересованы в установлении иных гражданских правоотношений для "заглаживания вреда" в уголовно-правовом значении, то прежнее деликтное обязательство прекращается, а взамен него появляется договорное обязательство, которое и регулирует взаимоотношения сторон*(35). Аналогично должен решаться вопрос в случае компенсации морального вреда в материальной форме, ибо сам по себе размер такой компенсации не может быть известен a priori. Он либо определяется судом, либо устанавливается, как в нашей ситуации, в договорной форме.

В итоге при неисполнении или ненадлежащем исполнении должником своих обязанностей, вытекающих из его соглашения с потерпевшим кредитором (когда уголовное дело прекращено), последний имеет возможность предъявить иск в порядке гражданского судопроизводства, или на основании деликта, или на основании договора.

Теперь вернемся к ранее поднятой проблеме и рассмотрим ситуацию, при которой потерпевший после заключения соглашения с лицом, совершившим преступление, отказывается от подачи заявления, предусмотренного ст.9 УПК РСФСР, что препятствует прекращению уголовного дела и освобождению указанного лица от уголовной ответственности. В первом случае (при сохранении между сторонами деликтного обязательства) проблем не возникнет стороны определили лишь порядок добровольного исполнения деликтного обязательства, т.е. между ними нет договорных отношений. Должник был и остается должником вследствие совершенного им деликта, поэтому весь вопрос сводится только к тому, исполнит ли он свое обязательство добровольно в порядке, предусмотренном соглашением, или потребуется принудительное исполнение с помощью государственного принуждения (на основании судебного решения).

Несколько сложнее обстоит дело тогда, когда мы вынуждены признать наличие договорных правоотношений между сторонами. Как уже отмечалось, подача потерпевшим заявления об освобождении виновного от уголовной ответственности не может считаться его договорной обязанностью, так как это его право, имеющее публичную природу. Допустим, что так и произошло: потерпевший, действовавший в момент совершения сделки добросовестно, впоследствии "передумал" несмотря на заключенный договор и с соответствующим заявлением в компетентные органы не обратился. Мы полагаем, что в таком случае нет никаких оснований для расторжения договора или признания его недействительным. Вернуться к деликтному обязательству уже юридически невозможно. Лицо, совершившее преступление, будет нести тогда те обязанности, которые предусмотрены договором, а сам факт его заключения или тем более исполнения со стороны обвиняемого должен рассматриваться как обстоятельство, смягчающее наказание, в соответствии с п."к" ст.61 УК РФ*(36). Однако освобождение от уголовной ответственности в данной ситуации исключено с процессуальной точки зрения.

Впрочем, следует признать, что наличие между сторонами договора о возмещении вреда может создать больше проблем для потерпевшего, которому и так уже причинен вред, чем для лица, освобожденного от уголовной ответственности. С точки зрения действующего российского права, единственным способом защиты прав потерпевшего в случае неисполнения (ненадлежащего исполнения) должником предусмотренных в заключенном между ними соглашении обязанностей является иск, предъявляемый в порядке гражданского судопроизводства. И именно здесь мы видим существенный недостаток правового регулирования нового основания освобождения от уголовной ответственности, закрепленного в ст.76 УК РФ.

Идя навстречу не только своим собственным интересам, но и интересам виновного, и либо заключая с ним специальный гражданско-правовой договор, либо определяя порядок исполнения деликтного обязательства, а затем направляя в адрес компетентных органов заявление в порядке ст.9 УПК РСФСР, потерпевший лишается возможности использовать те льготы, которые дает ему так называемый "соединенный процесс", т.е. рассмотрение и разрешение гражданского иска в рамках уголовного процесса*(37). Ведь если освобожденное от уголовной ответственности лицо нарушит гражданско-правовые права потерпевшего, то к этому моменту уголовное дело будет уже прекращено, а его возобновления по такому основанию закон не допускает. Исходя из этого, думается, что de lege ferenda наряду с исковой формой защиты прав потерпевшего должна существовать особо предусмотренная уголовно-процессуальным законодательством возможность возобновления уголовного дела в случае, когда освобожденное от уголовной ответственности лицо не исполняет принятые на себя перед потерпевшим обязанности. Иными словами, исполнение гражданско-правовых обязанностей (внедоговорных или договорных) должно в нашей ситуации обеспечиваться не только цивилистическим, но и уголовно-процессуальным механизмом защиты*(38).

Наконец, возможен (опять-таки de lege ferenda) еще один способ защиты прав потерпевшего придание его договору с лицом, освобожденным от уголовной ответственности, исполнительной силы, что фактически приведет к появлению в уголовном процессе мировых соглашений в том их варианте, который является точной копией мирового соглашения в современном гражданском процессе. Ныне же применение п.4 ст.338 ГПК РСФСР исключено даже по аналогии, так как предусмотренные гражданским процессуальным правом мировые соглашения только тогда имеют исполнительную силу, когда они утверждены судом, а прекращение уголовных дел на основании ст.9 УПК РСФСР практикуется, главным образом, в стадии предварительного расследования. Если развивать данное направление защиты прав потерпевшего, то необходимо вносить определенные коррективы в уголовно-процессуальное законодательство. Нетрудно обязать стороны составлять свое соглашение о порядке возмещения причиненного преступлением ущерба в письменной форме (как того требует, скажем, ст.2044 ГК Франции)*(39). Гораздо сложнее ответить на вопрос, кто в таком случае должен утверждать их соглашение, чтобы оно получило исполнительную силу*(40)? Может быть лицо, принимающее решение об освобождении от уголовной ответственности и о прекращении уголовного дела, т.е. в большинстве случаев следователь или орган дознания? Нам такой вариант представляется неудачным, ибо он приведет к тому, что указанные лица приобретут квазисудебные функции, что, наверное, недопустимо. Определенные перспективы в рассматриваемом аспекте видятся в возрождающейся в России мировой юстиции, создание которой юридически оформлено законами "О судебной системе Российской Федерации"*(41) и "О мировых судьях в Российской Федерации"*(42), в число полномочий мирового судьи вполне могло бы быть включено утверждение подобного рода уголовно-процессуальных "мировых соглашений" и придание им исполнительной силы*(43).

Во всяком случае, в настоящий момент потерпевший, согласившийся на заключение с виновным договора о возмещении причиненного преступлением вреда, в случае прекращения уголовного дела на основании ст.76 УК РФ и ст.9 УПК РСФСР имеет возможность искать защиты своих прав при неисполнении (ненадлежащем исполнении) условий договора только в порядке гражданского судопроизводства.

Л.В.Головко

Кандидат юрид. наук, доцент юридического факультета МГУ

им.М.В.Ломоносова

-------------------------------------------------------------------------

*(1) Мельников А. А. Публичность и диспозитивность в правосудии // Суд и применение закона. М., 1982. С.43.

*(2) СЗ РФ. 1996. N 52. Ст.58 - 81.

*(3) Донцов С.Е., Глянцев В.В. Возмещение вреда по советскому законодательству. М., 1990. С.131; Иоффе О.С. Обязательства по возмещению вреда. Ленинград, 1952. С.65.

*(4) Тархов В.А. Ответственность по советскому гражданскому праву. Саратов, 1979. С.156 - 157.

*(5) Для краткости мы будем в дальнейшем упоминать только следователя и орган дознания, имея при этом в виду, что уголовное дело, как уже отмечалось, может прекращаться по интересующему нас основанию также судом и прокурором.

*(6) Мы говорим о "письменном соглашении" лишь для наглядности, а также исходя из того, что такая форма соглашения, безусловно, желательна для обеих сторон. В то же время не следует забывать: в соответствии с п.1 ст.161 ГК РФ в такой ситуации вполне допустимо заключение устного соглашения (если речь идет о возмещении вреда на сумму, не превышающую в десять раз минимальный размер оплаты труда), что никак не меняет существа проблемы.

*(7) В схожем ключе высказывается А.И.Рарог: "Заглаживание вреда может означать или реальное возмещение в денежной либо иной форме причиненного имущественного ущерба, или устранение своими силами материального вреда или возмещение морального вреда, а также выдачу достаточных гарантий возмещения вреда в обусловленный срок" (курсив наш. Л.Г.) (Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации. Общая часть. М., 1996. С.213). Однако с цивилистической точки зрения не совсем ясно, что автор понимает под "выдачей достаточной гарантии". Банковская гарантия как способ обеспечения исполнения обязательств (ст.368 ГК РФ) к рассматриваемой ситуации в данном случае никакого отношения не имеет, тем более его не имеют иные виды "гарантий" в гражданском праве. Поэтому, рассуждая строго юридически, единственное, что может в момент решения вопроса об освобождении от уголовной ответственности дополнительно "гарантировать" потерпевшему последующее "заглаживание" вреда лицом, причинившим вред, это заключение соответствующего гражданско-правового соглашения, юридическую природу которого нам еще предстоит выяснить.

*(8) К аналогичному выводу приходят и некоторые комментаторы ст.76 УК РФ (см.: Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации / Под ред. О.Ф.Шишова. М., 1998 г. Т. I. С.215).

*(9) Речь, прежде всего, идет о тех странах, где в последние годы развивается институт "медиации" при урегулировании уголовно-правовых споров (Англия, США, Франция). О таких соглашениях во Франции (стране, более близкой к нам с юридико-технической точки зрения) и их гражданско-правовой природе см.: Leblois-Happe J. La mediation penale comme mode de reponse а la petite delinquance: etat des lieux et perspectives // Revue de science criminelle et de droit penal compare. 1994. N 3. Р.533.

*(10) Ibid.

*(11) Между тем в нашей уголовно-правовой доктрине возмещение ущерба и заглаживание вреда далеко не всегда правильно разграничиваются. Так, А.И. Рарог, считая, что возмещение ущерба это "компенсация вреда в денежном или ином выражении...", в качестве примера иного заглаживания вреда приводит починку поврежденного имущества или предоставление равноценного предмета взамен уничтоженного (Уголовное право России: Общая часть. М., 1997. С.265). Но ведь совершенно очевидно, что с точки зрения гражданского права, которое только и может служить критерием при анализе данной проблемы, юридическая природа обоих приведенных А.И.Рарогом случаев абсолютно одинакова, ибо предоставление "равноценного предмета взамен уничтоженного" есть не что иное как возмещение вреда (исполнение деликтного обязательства). Разграничить возмещение ущерба и заглаживание вреда (применительно к ст.75 УК РФ) попытался также В. Михайлов (см.: Михайлов В. Признаки деятельного раскаяния // Российская юстиция. 1998 г. N 4. С.6), но у него это, на наш взгляд, не получилось, так как критерий, по которому их следует разграничивать, так и не был сфоормулирован.

*(12) См. также: Шапп Я. Основы гражданского права Германии. М., 1996. С.130.

*(13) В современной отечественной доктрине признается, что "сфера действия обязательств из причинения вреда простирается как на имущественные, так и на личные неимущественные отношения, хотя возмещение вреда и носит имущественный характер" (Гражданское право / Под ред. А.П.Сергеева, Ю.К.Толстого. М., 1997. С.695). Мысль, выраженную в первой части приведенной фразы, мы полностью разделяем. Неясно одно: почему возмещение вреда всегда должно носить только имущественный характер, пусть это и наиболее распространенный способ возмещения? Разве выполнение лицом действий, перечисленных в п.1-3 ст.152 ГК РФ и не имеющих никакого отношения к имуществу или имущественным правам, нельзя признать формой возмещения причиненного вреда? Тем более, если лицо, которому вред причинен, считает такую форму возмещения достаточной и не требует материальной компенсации.

*(14) В литературе часто отмечают, что личные неимущественные отношения не регулируются гражданским правом, а лишь защищаются им (см., напр.: Рахмилович В.А. О достижениях и просчетах нового Гражданского кодекса Российской Федерации // Государство и право. 1996. N 4. С.117 и далее). Однако в рассматриваемом аспекте это не имеет принципиального значения.

*(15) Уточним, что термин "трансакция" употребляется во Франции не только в гражданском, но и в иных отраслях права.

*(16) Гражданский кодекс Нидерландов, являющийся одной из самых современных европейских кодификаций соответствующей отрасли права, также закрепляет данный вид договора, именуя его, правда, не трансакцией, а констатацией (Кн.7. Разд.15. Ст.900906). Пункт 1 ст.900 определяет договор констатации следующим образом: "Посредством договора констатации стороны связывают себя, с целью предотвращения неопределенности или разногласий о том, что по праву (de jure) действует между ними, констатацией этого, предназначенной действовать также и тогда, когда эта констатация отличается от ранее существовавшего правового положения" (см.: Гражданский кодекс Нидерландов. Кн. 2, 3 и 57 / Пер. М.Ферштман / Отв. ред. Ф.Й.М.Фельдбрюгге. Лейден, 1996. С.371). Нетрудно заметить, что трансакция и констатация это аналогичные институты гражданского права, хотя и сформулированные по-разному. На наш взгляд, классическая французская формулировка является более четкой и понятной. Впрочем, возможно, что достоинства нидерландского варианта в русском переводе просто менее заметны.

*(17) См. также: п.1 ст.906 ГК Нидерландов: "Положения настоящего раздела (посвященного договору констатации. Л.Г.) применяются соответствующим образом, если констатация имеет свою правовую основу вне договора". Формулировка опять-таки несколько более запутанная, но, в общем, идентичная ст. 2046 ГК Франции.

*(18) Pradel J. Procedure penale. Paris, 1997. P.435.

*(19) Наиболее резко высказывается одна из видных специалистов по медиации Кристина Лазерж: "Совершенно ясно, что речь не идет о договоре трансакции по смыслу ст.2044 ГК, так как стороны не могут заключать такого рода договор по уголовным делам, кроме случаев, прямо предусмотренных в ст.6 УПК и не имеющих никакого отношения к данной проблеме" (Lazerges Ch. Mediation penale, justice penale et politique criminelle // Revue de science criminelle et de droit penal compare. 1997. N 1. Р.192.).

*(20) Такова, в частности, позиция Министерства юстиции Франции (см.: Leblois-Happe J. Op. cit. Р.533). Интересно, что аналогичную точку зрения можно обнаружить в русском дореволюционном правоведении. В комментарии к проекту Гражданского уложения, в котором также был предусмотрен институт трансакции под именем "мировая сделка" (ст.2575), отмечается: "В некоторых законодательствах содержится правило, что мировая сделка может быть заключена о гражданских последствиях, вытекающих из правонарушения, и даже об устранении судебного преследования и наказания" (Гражданское уложение. Проект высочайше учрежденной редакционной комиссии по составлению Гражданского уложения / Под ред. И.М.Тютрюмова. Спб., 1910. С.1197). В то время, однако, применительно к уголовному процессу речь шла только о делах частного обвинения и их аналогах, так как концепций типа "медиации" тогда еще просто не существовало. Дела частного обвинения и имелись в виду комментаторами. Не отрицая возможности такого подхода, составители проекта Гражданского уложения не стали, тем не менее, в него включать специальные положения о мировых сделках, имеющих "целью устранить преследование и наказание" (Там же. С.1197), полагая, что это вопрос уголовного (материального и процессуального) законодательства.

*(21) В качестве примера сошлемся на известную статью К.К.Яичкова, где подобный подход проявляется со всей отчетливостью и резкостью. Так, автор пишет: "Принудительный характер этих норм (регулирующих обязательство из причинения вреда. Л.Г.) выражается в том, что причинивший вред, если он действовал противоправным образом, а в надлежащих случаях был признан виновным, не может освободить себя от ответственности за причиненный им вред... посредством соглашения с потерпевшим (курсив наш Л.Г.). Подобного рода сделки должны признаваться недействительными как направленные в обход закона" (Яичков К.К. Система обязательств из причинения вреда в советском праве // Вопросы гражданского права: Сборник статей / Под ред. И.Б. Новицкого. М., 1957. С.149).

*(22) См., напр.: Флейшиц Е.А. Обязательства из причинения вреда и из неосновательного обогащения. М., 1951. С.174 - 177; Смирнов В.Т., Собчак А.А. Общее учение о деликтных обязательствах в советском гражданском праве. Ленинград, 1983. С.106.

*(23) Показательно, что утвержденное судом мировое соглашение обеспечивается в гражданском процессе той же исполнительной силой, что и судебное решение. Подробнее о мировом соглашении в аспекте современного российского гражданского судопроизводства см.: Гражданский процесс / Под ред. М.К. Треушникова. 2-е изд. М., 1999. С. 244 - 245.

*(24) Точно так же А.Х. Гольмстен, анализируя мировые соглашения, в одном месте пишет, что они прекращают спор установлением "нового договорного отношения" и в случае неисполнения требуют предъявления нового иска, основанного на "мировом договоре" (типичный французский подход), а буквально через несколько строк он же, никак не комментируя явное противоречие, отмечает, что мировое соглашение по своей природе "имеет силу судебного решения" (будущий советский подход). См.: Гольмстен А.Х. Учебник русского гражданского судопроизводства: Изд. 4-е. Спб., 1907. С.254 - 255.

*(25) Победоносцев К.П. Курс гражданского права. Ч.III. Договоры и обязательства. Спб., 1890. С.195 - 197.

*(26) Несколько странную позицию занимал А.М.Гуляев, считавший мировые сделки особым основанием прекращения обязательств (Гуляев А.М. Русское гражданское право. Спб., 1912. С.291). Прекращение производства по гражданскому делу в суде и прекращение обязательства это далеко не одно и то же. Если и связывать мировую сделку с институтом прекращения обязательств (это один из рассматриваемых нами подходов), то ее следует считать особым случаем прекращения обязательств новацией и никак иначе.

*(27) Гражданское уложение: Проект высочайше учрежденной редакционной комиссии по составлению Гражданского уложения. С.1196.

*(28) Донцов С.Е., Маринина М.Я. Имущественная ответственность за вред, причиненный личности. М., 1986. С.14.

*(29) Деликтное обязательство есть обязательство внедоговорное, т.е. порядок его добровольного исполнения в принципе не может быть определен a priori он всегда в той или иной форме (письменной, устной или даже иногда путем совершения конклюдентных действий) согласовывается уже после того, как обязательство возникло. Если согласование сторонами условий (сроков, размера компенсации и т.д.) добровольного исполнения деликтного обязательства считать новым обязательством, возникающим из договора, то мы придем к неизбежному и достаточно странному выводу о том, что деликтное обязательство вообще нельзя исполнить добровольно (только принудительно, скажем, по решению суда), так как оно абсолютно всегда прекращается в подобных случаях новацией. Но, насколько нам известно, такой аксиомы в цивилистике никогда не было, т.е. возможность добровольного (внесудебного) исполнения деликтного обязательства все-таки признается как некий юридический постулат.

*(30) Принятие органом, ведущим производство по уголовному делу, решения о его прекращении обладает всеми выделяемыми в цивилистической литературе признаками условия, под которым совершается "условная" сделка (неопределенность, реальная осуществимость и др.). Кроме того, отмечается, что в качестве условия "могут выступать как события, так и действия граждан и юридических лиц" (а также, несомненно, должностных лиц Л.Г.) См.: Гражданское право / Отв. ред. Е.А.Суханов. 2-е изд. М., 1998 г. Т.1. С.338339.

*(31) Применение принципа clausula rebus sic stantibus, закрепленного в ст.451 ГК РФ как основание расторжения договора между сторонами в случае отказа следователя прекратить уголовное дело по ст.9 УПК РСФСР, также выглядит заманчиво. Но тогда мы должны признать, что договор был в силе, и деликтное обязательство уже прекращено новацией. Вернуться к этому обязательству будет уже невозможно, что, учитывая интересы потерпевшего, представляется необходимым условием при решении вопроса.

*(32) Гражданское право / Отв. ред. Е.А.Суханов. С.336.

*(33) "От новации следует отличать... изменение содержания старого обязательства путем введения в него каких-либо изменений или дополнений, касающихся, например, сроков исполнения или предмета исполнения, с тем, что старое обязательство сохраняет свою силу" (Новицкий И.Б., Лунц Л.А. Общее учение об обязательстве. М., 1950. С.408). Как следует из смысла цитаты, авторы имеют в виду, главным образом, договорные обязательства. Однако, на наш взгляд, данное положение в равной степени касается и деликтных обязательств (с той лишь разницей, что речь тогда идет не о "введении изменений и дополнений", а о создании таких условий, которые позволяют определить порядок исполнения внедоговорного обязательства).

*(34) Неправы некоторые криминалисты, полагающие, что причиненный ущерб должен быть в данном случае обязательно возмещен полностью, а при частичном возмещении прекращение уголовного дела не допускается ни при каких обстоятельствах (см., напр.: Уголовное право Российской Федерации. Общая часть // Под ред. Б.В.Здравомыслова. М., 1996. С.430 - 432; Наумов А.В. Российское уголовное право: Общая часть: Курс лекций. М., 1996. С.449). Эту точку зрения подверг справедливой критике А.С.Молодцов, считающий, что с согласия потерпевшего возможно освобождение от уголовной ответственности и при частичном возмещении причиненного вреда (Молодцов А.С. Об основаниях и видах освобождения от уголовной ответственности в новом УК РФ // Вопросы юридической техники в уголовном и уголовно-процессуальном законодательстве. Ярославль, 1997. С.38). Однако и он не приводит четких юридических аргументов в защиту своей позиции. По нашему мнению, все указанные авторы забывают о том, что между потерпевшим и лицом, подлежащим уголовному преследованию, существуют гражданские правоотношения, и, следовательно, в интересующем нас случае подлежат применению соответствующие нормы гражданского законодательства, в том числе ст.415 ГК РФ.

*(35) С появлением ст.76 УК РФ и возможностью возникновения той ситуации, которую мы анализируем, думается, нельзя уже однозначно утверждать, что "во всех случаях (курсив наш. Л.Г.) причинения ущерба преступлением возмещение его должно происходить по правилам деликтной ответственности" (Смирнов В.Т., Собчак А.А. Указ. соч. С.111). Если ранее приведенное положение считалось в доктрине бесспорным, то ныне к нему надо относиться достаточно осторожно (как к положению, допускающему исключения).

*(36) Данный пункт предусматривает, в частности, что к смягчающим наказание обстоятельствам относится "добровольное возмещение имущественного ущерба и морального вреда, причиненных в результате преступления, иные действия, направленные на заглаживание вреда, причиненного потерпевшему".

*(37) Об этих льготах см., напр.: Учебник уголовного процесса / Отв. ред. А.С.Кобликов. М., 1995. С.117.

*(38) В том же ключе высказывается французская доктрина, отмечая недостаточность санкций, предусмотренных гражданским (материальным и процессуальным) законом. "Медиация (как было отмечено, это, с некоторыми оговорками, институт, аналогичный содержащемуся в ст.76 УК РФ Л.Г.) является альтернативой уголовному преследованию. В основании ее применения лежит жалоба потерпевшего, т.е. его призыв к правосудию. Поэтому единственной санкцией неисполнения обязательства должно быть в таком случае повторное возбуждение уголовного преследования" (Leblois Happe J. Op. cit. P.535). В Англии, где подобные меры также имеют место, предъявление иска в порядке гражданского судопроизводства признается достаточным способом защиты прав потерпевшего (См.: Wrigt M. Victims, mediation and criminal justice // The criminal law review. 1995. N 3. Р.189). Однако следует напомнить, что в Англии никогда не было известно одновременное рассмотрение гражданского иска в уголовном процессе, т.е. потерпевший ничего там не теряет, ибо он в любом случае вынужден обращаться за защитой своих имущественных прав к гражданской юстиции.

*(39) В этом смысле очень интересно и, на наш взгляд, весьма перспективно соображение, пока еще мимоходом высказанное в отечественной доктрине: "- правильнее было бы прекращение уголовного дела (по ст.9 УПК РСФСР. Л.Г.) на основании не заявления потерпевшего, а мирового соглашения (курсив наш. Л.Г.) последнего с лицом, совершившим преступление" (Лобанова Л.В., Лянго Л.Н. К вопросу о природе освобождения от уголовной ответственности в связи с примирением с потерпевшим // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 3: Экономика. Право. Вып. 2. 1997. С.99).

*(40) Х. Аликперов, полагающий, что заглаживание вреда в порядке ст.76 УК РФ может происходить в форме достижения "договоренности об отсрочке заглаживания причиненного вреда на определенный срок", считает, что такого рода "договоренность" обязательно должна фиксироваться в протоколе или акте о примирении, составляемом следователем, органом дознания, прокурором или судом (Аликперов Х. Освобождение от уголовной ответственности в связи с примирением с потерпевшим // Законность. 1999. N 6. С.13). На первый взгляд, данное соображение достаточно интересно (особенно в контексте вопроса об исполнительной силе уголовно-процессуального мирового соглашения), но при более детальном анализе оно вызывает целый ряд замечаний. Во-первых, почему "договоренность" должна касаться только указанной отсрочки? Нам представляется, что ее содержание может быть самым разнообразным (это мы и постарались показать в настоящей работе). Во-вторых, весьма спорна мысль о том, что с точки зрения действующего законодательства примирение подлежит обязательному оформлению протоколом, так как оно является "следственным действием" (Там же. С.12). Общеизвестно, что следственные действия это действия "по собиранию доказательств" (Уголовно-процессуальное право Российской Федерации / Отв. ред. П.А.Лупинская. М., 1998 г. С.311), т.е. к примирению они не имеют никакого отношения. В результате аргументация автора по данному вопросу не только становится уязвимой при ближайшем рассмотрении, но и ничего нам не дает в плане процессуального порядка оформления примирения (в частности, если de lege ferenda рассматривать проблему исполнительной силы мировых соглашений).

*(41) Собрание законодательства Российской Федерации. 1997. N 1. Ст.1.

*(42) Там же. 1998 г. N 51. Ст.6270.

*(43) Данный вариант решения проблемы представляется тем более удачным, что он вписывается в общую концепцию примирительных функций мировых судей. По крайней мере, именно так обстояло дело в дореволюционной России. См. об этом подробнее: Немытина М.В. Местная юстиция в России во второй половине XIX в. // Правоведение. 1997. N 4. С.54.