Принцип автономии воли сторон во внешнеэкономическом договоре (Е.В. Чубыкина, "Законодательство", N 10, октябрь 2001 г.)

Принцип автономии воли сторон во внешнеэкономическом договоре

При заключении внешнеэкономического договора сторонам приходится решать немало важных вопросов, и один из основных - вопрос о применимом праве*(1). Участники подобных соглашений в сегда желают знать заранее, какие правовые нормы будут применяться в ходе исполнения контракта, а главное - в случае возникновения спорных ситуаций. Как отмечал К. Шмиттгофф, "с правовой точки зрения это центральная проблема внешнеэкономического договора"*(2).

Установление применимого права на стадии формирования договорных отношений позволяет надлежащим образом заключить сам договор, соблюсти требования императивных норм права, касающихся как самого договора, так и его сторон*(3), сформулировать договорные условия, которые отличаются от диспозитивных норм применимого права. В связи с этим многие государства, признавая так называемый принцип автономии воли сторон, позволяют участникам международного экономического обмена самостоятельно, исходя из своих интересов, решать указанную проблему. При этом коллизионные нормы в сфере внешнеэкономических договоров рассматриваются как вспомогательные, вторичные по отношению к принципу автономии воли и поэтому могут использоваться только в случае, если сами стороны не определили применимое право в тексте договора.

Принцип автономии воли сторон при выборе применимого к их отношениям права признается в той или иной степени подавляющим большинством правовых систем.

Государство позволяет подчинять внешнеэкономические договоры избранному их участниками праву и придает такому выбору юридическую обязательность в рамках правовой системы данного государства. Подобные положения содержатся в ряде международных конвенций*(4). В нашей стране такая возможность предусмотрена ст.166 Основ гражданского законодательства 1991 г.*(5) и ст.1254 проекта третьей части ГК РФ. Принцип автономии воли сторон получил самостоятельное обоснование еще в практике ВТАК при Торгово-промышленной палате СССР, а впоследствии и Международного коммерческого арбитражного суда при Торгово-промышленной палате РФ. Этот принцип всегда последовательно применялся российскими судами, что впоследствии нашло отражение в п.6 информационного письма Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ от 16 февраля 1998 г. N 29 "Обзор судебно-арбитражной практики разрешения споров по делам с участием иностранных лиц"*(6).

Как правовой институт автономия воли сторон представляет собой систему взаимосвязанных правовых норм, регулирующих определенный вид отношений, связанных с выбором физическими и юридическими лицами права, подлежащего применению к отношениям с участием этих лиц. В то время как факт существования такого правового института учеными не оспаривается, вопрос о его сущности остается открытым*(7). Думается, что ближе всех к ответу на него подошел Л.А. Лунц, который считал, что принцип автономии воли надо рассматривать как одно из коллизионных начал национального права*(8).

Вместе с тем данный подход не вполне точно отражает сущность принципа. В его структуре невозможно выделить традиционные элементы коллизионной нормы - объем и привязку. Автономия воли, по сути, и есть привязка, но привязка, которая не указывает непосредственно на правовую систему, подлежащую применению. Чтобы определить применимое право, необходимо соглашение сторон внешнеэкономического договора по данному вопросу. Поэтому принцип автономии воли должен рассматриваться не как коллизионная норма, а скорее как особый правовой институт, с помощью которого осуществляется коллизионное регулирование внешнеэкономических отношений*(9). Этот принцип стоит особняком от обычных коллизионных норм, но, даже являясь коллизионным институтом особого рода, он направлен на выполнение тех же правовых задач. Кроме того, следует согласиться с точкой зрения М.М. Богуславского*(10) и признать, что по механизму реализации принцип автономии воли аналогичен такому гражданско-правовому принципу, как принцип свободы договора. Поэтому можно ставить в один ряд принцип автономии воли сторон при выборе применимого к их отношениям права, принцип свободы договора и даже принцип виновной ответственности в гражданском праве, так как все они основываются на изначальном признании свободного волеизъявления участников гражданско-правового оборота. Иначе говоря, свобода выбора является общей базой основополагающих принципов частного права, а также проявлением свободы рынка. Однако необходимо учитывать, что, в отличие от принципа свободы договора, предметом которого является материально-правовое регулирование, принцип автономии воли имеет своим предметом регулирование коллизионное.

Существует еще один подход к трактовке сущности принципа автономии воли сторон, согласно которому данный принцип вообще не имеет самостоятельного юридического значения. Придерживающиеся этой позиции ученые видят в выборе сторонами применимого права лишь юридический факт, подлежащий учету в суде при определении права, применимого к отношениям с иностранным элементом*(11). При таком подходе рассматриваемый принцип признается второстепенным по отношению к коллизионным нормам. Он рассматривается как вспомогательный элемент при "локализации" договора, т. е. при определении правовой системы, имеющей с ним наиболее тесную связь. Очевидно, что такая точка зрения выражает, по сути, неприятие принципа автономии воли, поскольку последний вступает в действие только тогда, когда выбор сторон соответствует "твердым" коллизионным привязкам.

Институт автономии воли формировался постепенно и не сразу приобрел общее признание. Изначально международное частное право базировалось на коллизионном подходе к определению применимого к отношениям сторон права. Право устанавливалось на основе ряда логически обоснованных коллизионных привязок, которые к XVI в. сложились в определенную систему.

Появление и развитие идеи о том, что стороны могут выбрать правопорядок, которому они хотят подчинить свои отношения по договору, связывают с именем французского юриста XVI в. Шарля Дюмулена. В своей диссертации "Conclusiones de statutis et consuetudinibus localis" он впервые сформулировал мысль о том, что в некоторых ситуациях в отношениях договорного характера, когда их содержание обусловлено волей сторон, допустимо оставлять на их усмотрение и выбор права.

Принцип автономии воли сторон имел революционное значение для международного частного права. Однако данный подход прижился не сразу, он был принят теорией и практикой Западной Европы лишь в период расцвета фритредерских тенденций XIX в.*(12), и такое "промедление" вполне объяснимо.

Новый институт поначалу получил негативную оценку многих правоведов, так как традиционно считалось, что определение прав и обязанностей участников гражданского оборота, в том числе путем определения применимого права, является прерогативой государства*(13). Предложенный же принцип предоставлял частным лицам возможность вмешиваться в этот процесс и по своему усмотрению выбирать применимое право, что ставило их в положение, схожее с положением суверена.

Естественно, такое нововведение не соответствовало традиционному представлению юристов о правовом регулировании. Отголоски такого отношения к принципу автономии воли слышны и сегодня, например, в выступлениях сторонников запрета обхода закона (о котором будет сказано далее).

Применение принципа автономии воли сторон остается в целом неизменным еще с прошлого столетия. В наши дни главные проблемы в данной сфере связаны с определением пределов этой автономии.

Автономия воли сторон при определении применимого права имеет свои пределы: законодательно закреплены определенные запреты, ограничивающие право сторон внешнеэкономического договора свободно определять правовую систему, применимую к их отношениям. Кроме того, нередко перечень отношений, к которым может применяться избранная правовая система, четко определен. Иными словами, границы принципа автономии воли сторон устанавливаются посредством правового регулирования содержания соглашения сторон внешнеэкономического договора о применимом праве.

Одним из важнейших моментов такого регулирования является признание или непризнание права сторон определить в качестве применимого правопорядок, с которым договор по фактическому составу не имеет никакой связи. Данный вопрос решается в зависимости от того, как понимается и обосновывается принцип автономии воли. Все теории автономии воли (за исключением теорий, основанных на международном публичном праве) можно разделить на три группы: а) признающие автономию воли национальным правовым институтом (М.М. Богуславский, Л.А. Лунц, А.Л. Маковский); б) рассматривающие реализацию автономии воли как источник права (А.А. Рубанов); в) представляющие автономию воли как обстоятельство дела, подлежащее оценке судом для определения права, имеющего наиболее тесную связь с договором (Г. Баттифоль). Очевидно, что при таком разнообразии взглядов выбор права сторонами не всегда рассматривается как определяющий при установлении применимого права. Существует точка зрения, согласно которой выбор компетентного правопорядка ограничен кругом коллидирующих в данном конкретном случае норм и стороны, осуществляя автономию воли, не могут выйти за его пределы*(14).

Действительно, проблема применимого права возникает из-за наличия в правоотношении элементов, связанных с правопорядками определенных государств.

Однако это не исключает возможности избрания сторонами внешнеэкономического договора правопорядка третьей страны. Такой выбор в отдельных случаях может быть продиктован стремлением подчинить свои отношения "нейтральному" законодательству. А, как логично заметил Л.А. Лунц, "если стороны путем выбора подсудности могут избрать "нейтральную" юрисдикцию, то есть ли основание запрещать им выбор "нейтрального" правопорядка?"*(15). Кроме того, ограничение возможностей сторон в выборе применимого права нецелесообразно и не отвечает интересам развития внешнеэкономического оборота в ситуациях, когда стороны стремятся использовать для регулирования своих отношений нормы более развитой правовой системы или такой, которая в наибольшей степени приспособлена для регулирования конкретных отношений.

Стороны внешнеэкономического договора также должны иметь возможность предусмотреть, что часть обязательств, вытекающих из договора, будет подчинена праву одного государства, а часть - праву другого государства. Например, в отношении порядка сдачи-приема товара или осуществления фактического платежа по договору международной купли-продажи целесообразно применять закон места фактического исполнения обязательств. Такой способ определения применимого права именуется делимостью оговорки о применимом праве*(16).

К сожалению, арбитражные суды Российской Федерации в настоящее время нередко игнорируют оговорки о применимом праве, сформулированные с позиции делимости, ссылаясь на отсутствие прямого законодательного регулирования данного вопроса. В то же время Основы гражданского законодательства 1991 г. содержат коллизионную норму о том, что к приемке товара применяется право места совершения соответствующих действий. Кроме того, теперь делимость оговорки о применимом праве предусмотрена в п.4 ст.1254 проекта третьей части ГК РФ, согласно которому стороны договора могут избрать подлежащее применению право как для договора в целом, так и для отдельных его частей. Однако, как отмечает ВАС РФ в п.10 Обзора судебно-арбитражной практики разрешения споров по делам с участием иностранных лиц*(17), если стороны во внешнеэкономическом контракте в качестве применимого права в общей форме указали на законодательство нескольких государств, суд вправе определить применимое право на основе коллизионных норм, отвергнув оговорку о применимом праве, поскольку действующее российское законодательство и международные договоры не признают возможности включения в контракты кумулятивных оговорок. В данном случае суд презюмирует, что воля сторон подлежит конкретизации. По сходной причине российская доктрина международного частного права традиционно исходит из того, что при определении применимого права нельзя подчинить отношения сторон "общим принципам права" или "нормам справедливости", т. е. исключить применение к договору любого национального правопорядка. В таком случае следует поставить коллизионный вопрос, и суд должен определить применимое право, руководствуясь своими (или унифицированными) коллизионными нормами. Такой подход, однако, не исключает применения арбитражем критерия справедливости при разрешении споров.

Одним из наиболее спорных моментов, касающихся пределов автономии воли сторон, является необходимость запрета обхода закона. Строго говоря, проблема обхода закона свойственна не только внешнеэкономическим, но и внутренним отношениям.

Однако во внутренней сфере отношения сторон, возникающие при обходе того или иного закона, остаются в рамках одного и того же правопорядка. Целью же обхода закона сторонами внешнеэкономического договора может стать желание искусственно привязать свои отношения к тому или иному правопорядку, чтобы избежать применения принудительных законов другого государства. Сторонники запрета обхода закона считают, что выбор применимого права не должен иметь своей единственной целью исключить императивные нормы, применение которых в противном случае было бы обязательным. Этот подход широко поддерживается французской и немецкой правовыми доктринами.

Английские же суды, напротив, признают "разумным", а не "преследующим цели уклонения" любой выбор иностранного права, согласно которому договор является действительным*(18). При этом английская доктрина придерживается правила о добросовестном выборе права, которое основано на двух объективных критериях:

а) английский суд не признает договор, если признание может быть расценено как враждебный акт по отношению к дружественному государству - действует принцип comity of nations (международной вежливости);

б) английский суд не может обязать какую-либо сторону исполнить обязательство, если такое действие является противоправным в месте исполнения*(19).

Российские авторы еще не успели прийти к единому мнению на этот счет, поскольку в период государственной монополии в сфере внешнеэкономических отношений проблема обхода закона не являлась актуальной для внешнеторговых организаций и арбитража*(20). Решить данную проблему законодатель попытался в проекте третьей части ГК РФ, в ст.1231 которого предусмотрено: соглашения сторон, направленные на то, чтобы в обход правил о подлежащем применению праве подчинить соответствующие отношения иному праву, недействительны. Однако очевидно, что в условиях закрепления на законодательном уровне возможности свободного выбора права, применимого к внешнеэкономическому договору, приведенная норма будет иметь ограниченное применение: нельзя говорить о полном запрете обхода закона, когда сторонам одновременно предоставляется такое право. Видимо, ст.1231 затронет только действия умышленного характера, направленные на создание у суда искаженного представления о существовании такого иностранного элемента, который привязывает отношения к более благоприятному закону, либо, как писал Л.А. Лунц, влекущие создание фактического состава, при котором отношение привязывается к иностранному праву*(21). Вопрос же об императивных нормах, действия которых стороны стремятся избежать, должен решаться отдельно, и ответ на него будет зависеть от характера таких норм.

При выборе применимого права сторонам внешнеэкономического договора важно знать, освобождает ли подчинение договора иностранному праву от соблюдения императивных норм, входящих в состав lex fori? Ограничен ли выбор закона только диспозитивными нормами? Как было отмечено, международное частное право, предполагая автономию сторон, не определяет права и обязанности сторон, а позволяет решить вопрос о применимом к их отношениям праве. Если согласиться с тем, что императивные нормы определяют границы автономии воли и что в области договоров применение иностранного права возможно лишь в той мере, в какой отношения регулируются диспозитивными нормами, то это приведет к тому, что суд в вопросах договорных отношений с иностранным элементом будет руководствоваться преимущественно собственным, национальным правом. В результате в области договорных обязательств возникнут такие ограничения в применении иностранного права, которых нет в других областях гражданско-правовых отношений. Поэтому в теории международного частного права широкую поддержку получила точка зрения, согласно которой выбор сторонами иностранного правопорядка выводит отношения сторон из сферы действия не только диспозитивных, но и императивных норм закона суда.

Однако выбор права по воле сторон касается лишь обязательственного статута внешнеэкономического договора*(22). Его lex causae охватывает только определенные вопросы, относящиеся к данному виду отношений. Например, содержание обязательственного статута по договору международной купли-продажи включает законодательство, регулирующее: а) толкование договора и его действительность; б) права и обязанности сторон по данному договору; в) его реализацию и последствия его неисполнения (включая последствия просрочки в исполнении или ненадлежащего исполнения); г) обстоятельства, освобождающие должника от ответственности за неисполнение или ненадлежащее исполнение; д) вопросы исковой давности и преклюзивных сроков по контракту*(23); е) иные способы прекращения обязательств (например, зачет); ж) момент перехода права собственности на товар, а также рисков его случайной гибели или повреждения; з) действие во времени норм, регулирующих отношения сторон; и) вопрос о конкуренции исков*(24).

Следовательно, стороны не могут путем выбора применимого права избежать действия таких императивных норм права, которые касаются формы договора или личного статута его участников (нельзя ограничить или расширить применение норм о правоили дееспособности сторон). Более того, стороны также не могут исключить или изменить действие императивных норм валютного или таможенного законодательства, так как эти нормы выходят за пределы гражданского права, на которое распространяется автономия воли сторон, и подлежат применению несмотря на привязку обязательства к иностранному закону. Проект третьей части ГК РФ решает проблему применения императивных норм в ст.1229, которая предусматривает, что правила о выборе применимого права не затрагивают действия тех императивных норм законодательства Российской Федерации, которые (ввиду их особого значения для обеспечения прав и охраняемых законом интересов участников гражданского оборота или вследствие специального указания в тексте закона) регулируют соответствующие отношения независимо от подлежащего применению права.

Другой стороной проблемы применения императивных норм является вопрос о возможности выбора в качестве применимых императивных норм публичного права.

Противником распространения автономии воли сторон на эти нормы был еще Ф. Савиньи. Действительно, международное частное право, частью которого является коллизионное право, признает автономию воли сторон, когда она осуществляется в пределах области, в которой гражданское право разрешает лицам определять свои права и обязанности. Если стороны внешнеэкономического договора имеют право выбрать правопорядок для регулирования своих отношений, то в рамках гражданского права такой выбор является полным и исключительным, т. е. охватывает как диспозитивные, так и императивные нормы избранного права. Для регулирования остальных отношений должны использоваться коллизионные привязки, например, принцип территориальности или принцип национальности. Соглашения частных лиц не могут расширять сферу действия императивных норм публичного права, так как последние являются проявлением государственного суверенитета и подлежат применению по воле самого государства. Автономия воли не затрагивает императивные положения публичного права.

Наконец, существует еще одно ограничение автономии воли сторон при выборе права, применимого к внешнеэкономическому договору. В силу ст.158 Основ гражданского законодательства 1991 г. запрещено применение иностранного права российскими судебными органами в случае, когда такое применение приведет к нарушению "публичного порядка" Российской Федерации. Аналогичные правила действуют практически во всех странах. Применение оговорки о публичном порядке, во-первых, требует отсылки к нормам иностранного права, а во-вторых, возможно лишь при возникновении риска негативных последствий применения избранного права.

Российское право традиционно исходит из так называемой "негативной концепции" публичного порядка, в соответствии с которой публичный порядок не отождествляется с некой совокупностью материально-правовых норм национального права (как это происходит во Франции, где господствует "позитивная концепция" публичного порядка), а выражается через неприемлемые свойства самого иностранного закона, чье применение может нанести существенный ущерб правопорядку страны*(25). Российское законодательство не содержит определения публичного порядка, хотя на практике суд (арбитраж) зачастую обращается к формулировке ст.169 ГК РФ, признающей недействительными сделки, совершенные с целью, противоречащей основам правопорядка и нравственности. Проект третьей части ГК РФ следует данной интерпретации и в ст.1228 использует понятия основ правопорядка и публичного порядка как синонимы. Основы гражданского законодательства 1991 г. и проект третьей части ГК РФ предусматривают, что отказ в применении иностранного права не может основываться только на несхожести политических или экономических систем государств.

Рассмотренные границы автономии воли сторон внешнеэкономического договора определяют содержание их соглашения о выборе применимого права. Принцип автономии воли сторон в международном частном праве является свидетельством возможности сосуществования государственного регулирования и усмотрения частных лиц. В отличие от сторон договора, заключенного в рамках одной правовой системы, (в своем выборе структуры взаимных прав и обязанностей такие участники соглашения ограничены принципами и положениями данной системы), стороны внешнеэкономического договора наделены правом не только по своему усмотрению формулировать договорные условия, но и выбрать ту правовую систему, которая будет регулировать их отношения. Вместе с тем, предоставляя такое право участникам внешнеэкономического оборота, государство (как и в случае с внутренними отношениями) устанавливает границы их усмотрения. Определение этих границ - постоянный, развивающийся, спорный процесс, нередко затрагивающий вопросы государственного суверенитета. Однако от результатов этого процесса зависят как конструктивное сосуществование различных правовых систем, так и практическая возможность для участников внешнеэкономического оборота еще при разработке условий договора наиболее эффективно урегулировать свои отношения.

Е.В. Чубыкина

"Законодательство", N 10, октябрь 2001 г.

-------------------------------------------------------------------------

*(1) В действующем российском законодательстве отсутствует определение внешнеэкономической сделки (договора), хотя такое понятие в нем используется (например, в ст.162 ГК РФ (Последствия несоблюдения простой письменной формы сделки)). Встречается данный термин (без расшифровки) и в ст.1252 проекта третьей части ГК РФ (Форма сделки). Видимо, правоприменительным органам и участникам гражданского оборота придется, как и прежде, руководствоваться соответствующими выводами науки и принципами международного частного права. Для целей настоящей статьи под внешнеэкономическими мы будем понимать заключаемые в предпринимательских целях договоры между лицами, чьи коммерческие предприятия находятся в различных государствах. Подробнее о наиболее современных определениях внешнеэкономического договора см.: Зыкин И.С. Договор во внешнеэкономической деятельности. М., 1990.

*(2) Schmitthoff С.М. The Law and Practice of International Trade. London, 1990. Р.204.

*(3) Это имеет первостепенное значение для реализации договора в судебном порядке.

*(4) Например, в ст.2 Гаагской конвенции 1955 г. о праве, применимом к международной купле-продаже товаров.

*(5) Основы гражданского законодательства Союза ССР и республик (утверждены Верховным Советом СССР 31 мая 1991 г.) // Ведомости Съезда народных депутатов СССР и Верховного Совета СССР. 1991. N 26. Ст.733.

*(6) Экономика и жизнь. 1998. N 10.

*(7) Обзор различных подходов к решению данной проблемы см., напр.: Филиппов А.Г. Некоторые аспекты автономии воли в российском международном частном праве // Актуальные вопросы гражданского права. М., 1998.

*(8) Лунц Л.А. Международное частное право. М., 1970.

*(9) Подобный подход уже предлагался некоторыми учеными - Т.Н. Нешатаевой, А.Г. Филипповым и др.

*(10) Богуславский М.М. Международное частное право. М., 1998. Сходной точки зрения придерживаются и другие авторы. Например, Л.П. Ануфриева считает, что lex voluntatis есть проявление свободы воли и свободы усмотрения (см.: Ануфриева Л.А. Международное частное право. М., 2000).

*(11) Battifol H. Les conflicts de lois en materie de contracts. Paris, 1939.

*(12) В частности, принцип автономии воли сторон в коллизионном праве получил выражение в классическом труде Ф. Савиньи "Система современного римского права" (1849 г.). Подробнее об этом см.: Лунц Л.А. Внешнеторговая купля-продажа (коллизионные вопросы). М., 1972.

*(13) Зарубежные цивилисты разделились на два лагеря: Вольф и Нуссбаум признавали неограниченную автономию воли, в то время как Биль, Баттифоль и Чешир высказывали противоположное мнение (см.: Лунц Л.А. Международное частное право. М., 1970). Ж. Боден, родоначальник теории государственного суверенитета, видел в п ринципе автономии воли сторон покушение на такой суверенитет и полностью отвергал этот принцип. Что касается российских авторов, то до революции отношение подавляющего большинства к автономии воли было отрицательным. Например, М.И. Брун считал теорию автономии воли сторон несостоятельной (см.: Брун М.И. Коллизионная и материально-правовая норма о форме сделок - locus regit actum. Спб., 1911). В советский период развития международного частного права принцип автономии воли сторон, весьма подробно изложенный теоретиками, был признан как на законодательном уровне, так и в арбитражной практике.

*(14) Например, английские правоведы Дж. Чешир и П. Норт считают, что "суды должны иметь и имеют право признавать недействительность оговорки о выборе права, совершенно не связанного с договором" (Чешир Дж., Норт П. Международное частное право. М., 1982).

*(15) Лунц Л.А. Внешнеторговая купля-продажа (коллизионные вопросы). С.48.

*(16) Подчинение различных статей договора отдельным правопорядкам давно признается, например, в английской судебной практике (см.: Вольф М. Международное частное право. М., 1948). О делимости оговорки говорится в ст.31 Римской конвенции 1980 г. о законе, применимом к договорным обязательствам (см.: Treaty Series. Volume 1605. New York., 1997. Р. 59-156), а также в национальных законодательствах стран - членов Европейского союза.

*(17) Информационное письмо от 16 февраля 1998 г. N 29 // Экономика и жизнь. 1998. N 10.

*(18) Nike Informatic Systems Ltd. V Avac Systems Ltd., 1979 105 D.L.R. 455.

*(19) Ralli Bros. v Compania Naviera Sota y Asnar, 1920 2 KB 287 (CA).

*(20) Так, Л.А. Лунц отмечал, что для советского коллизионного права проблема обхода закона лишена практического значения (см.: Лунц Л.А. Международное частное право. Общая часть. М., 1973. С.338).

*(21) Там же. С.339.

*(22) Под обязательственным статутом понимается законодательство, регулирующее содержание данного правоотношения.

*(23) Хотя с точки зрения коллизионного права нет оснований различать исковую давность и преклюзивные сроки, так как в обоих случаях применяется обязательственный статут.

*(24) Как известно, российское право конкуренции исков не признает, ставя во главу угла договорную ответственность и исключая при ее наличии возможность иска из деликта или неосновательного обогащения. Однако если обязательственный статут по конкретному делу допускает конкуренцию исков (как, например, английский), то она не может быть отвергнута российским судом, рассматривающим дело.

*(25) Как было отмечено в литературе, деление концепций публичного порядка на позитивные и негативные утрачивает свое значение, если признать, что оговорка о публичном порядке вступает в действие исключительно при наличии коллизионной отсылки к иностранному праву, поскольку в этом случае существование оговорки в позитивном варианте невозможно (см.: Международное частное право: современные проблемы. М., 1994. С. 467).