Постановление Европейского Суда по правам человека от 30 июня 2020 г. Дело "Илья Ляпин (Ilya Lyapin) против Российской Федерации" (Жалоба N 70879/11) (Третья секция)

Европейский Суд по правам человека
(Третья секция)

Дело "Илья Ляпин (Ilya Lyapin)
против Российской Федерации"
(Жалоба N 70879/11)

Постановление Суда

Страсбург, 30 июня 2020 г.

По делу "Илья Ляпин против Российской Федерации" Европейский Суд по правам человека (Третья Секция), заседая Палатой в составе:

Пауля Лемменса, Председателя Палаты Суда,

Георгия А. Сергидеса,

Дмитрия Дедова,

Алёны Полачковой,

Марии Элосеги,

Джильберто Феличи,

Лорэн Скембри Орланд, судей,

а также при участии Милана Блашко, Секретаря Секции Суда,

принимая во внимание

жалобу (N 70879/11), поданную 7 ноября 2011 г. против Российской Федерации в Европейский Суд по правам человека (далее - Европейский Суд) в соответствии со статьей 34 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее - Конвенция) гражданином Российской Федерации Ильей Викторовичем Ляпиным (далее - заявитель),

решение официально уведомить власти Российской Федерации (далее также - власти государства-ответчика) о жалобе на лишение заявителя родительских прав в отношении его сына, а также объявить жалобу в оставшейся части неприемлемой для рассмотрения по существу,

решение рассмотреть указанную выше жалобу в приоритетном порядке в соответствии с правилом 41 Регламента Европейского Суда,

замечания сторон,

рассмотрев дело в закрытом заседании 3 июня 2020 г.,

вынес в указанный день следующее Постановление:

Введение

1. Дело касается лишения заявителя родительских прав.

Факты

2. Заявитель родился в 1980 году и проживает в г. Архангельске. Его интересы представлял адвокат С. Дроботов, практикующий в г. Санкт-Петербурге.

3. Власти Российской Федерации первоначально были представлены Уполномоченным Российской Федерации при Европейском Суде Г.О. Матюшкиным, а затем его преемником в этой должности М.Л. Гальпериным.

4. Факты дела, представленные сторонами, можно кратко изложить следующим образом.

5. В апреле 2000 года заявитель женился на А.К., с которой у них 3 января 2001 г. родился сын В. Супруги развелись по взаимному согласию 15 апреля 2003 г.

6. В 2004 году А.К. стала встречаться с М.К. В 2005 году они поженились. У них есть общий сын Е.

7. 23 марта 2011 г. А.К. возбудила гражданское производство против заявителя, добиваясь лишения его родительских прав в отношении В. В своем исковом заявлении А.К. утверждала, что с момента рождения В. заявитель не участвовал в его воспитании и не оказывал ему финансовую помощь. Фактически он проживал отдельно от нее и ребенка. Она также указала, что после развода ни она, ни В. ни разу не видели заявителя. По словам А.К., заявитель никогда не проявлял какого-либо интереса к жизни В. и не выражал желания или намерения увидеть сына, не предлагал какой-либо поддержки или финансовой помощи В. Как следствие, В. едва его помнил. Она также отметила, что с 2004 года она и В. проживали как одна семья с М.К., которого В. считал своим отцом, хотя знал, что его биологическим отцом является заявитель. В. очень привязался к М.К. и своему сводному брату Е. Он считал себя членом этой семьи и расстраивался из-за того, что его фамилия и отчество отличались от фамилии и отчества Е. В своем исковом заявлении А.К. также указала, что М.К. собирается усыновить В.

8. 8 апреля 2011 г. заявитель подал встречный иск. Он возражал против иска А.К., утверждая, что он любит своего сына и хочет участвовать в его воспитании. Заявитель отметил, что он согласился с тем, что после развода с А.К. мальчик останется с ней, поскольку его убедили, что такое решение отвечает интересам В. Заявитель также утверждал, что после вступления А.К. в повторный брак он устно договорился с ней о том, что он "не будет вмешиваться в воспитание В. и не будет докучать [А.К.] своим присутствием", чтобы не травмировать В. и дать ему время адаптироваться в своей новой семье. Заявитель также утверждал, что его отношения с А.К. были сложными, и он не мог решить вопрос о порядке общения с В. Заявитель просил суд установить порядок его общения с сыном и разрешить ему встречаться с ним один раз в две недели, в субботу или воскресенье, с 11.00 до 19.00, а также проводить с ним свой ежегодный отпуск.

9. В предварительном решении от 19 апреля 2011 г. Октябрьский районный суд г. Архангельска (далее - районный суд) назначил экспертизу детско-родительских отношений. Принимая во внимание степень привязанности В. к каждому из родителей, его возраст и характер его отношений с каждым из родителей, эксперты должны были установить с учетом личных характеристик В. и каждого из его родителей, можно ли определить порядок общения заявителя с В. и, в частности, предоставить ему возможность проводить с В. свой ежегодный отпуск без ущерба для психологического благополучия последнего. Районный суд распорядился, чтобы заявитель, А.К. и В. явились в компетентные органы, специализирующиеся на детской психологии, для проведения экспертизы.

10. 3 мая 2011 г. заявитель ходатайствовал о переносе экспертизы "до дальнейших указаний" вследствие его болезни. По-видимому, его ходатайство было отклонено, и экспертиза была проведена в его отсутствие.

11. В беседе с психологами В. рассказал, что он живет с мамой (А.К.), папой (М.К.) и братом (Е.). Мальчик сказал, что знает о существовании "другого папы", заявителя, но не помнит этого человека и не хочет общаться с ним. В. пояснил, что видел заявителя один раз, в апреле 2011 года, и что эта встреча ему не понравилась, так как он боялся, что заявитель похитит его.

12. 6 мая 2011 г. районный суд заслушал стороны, которые подтвердили свое желание добиваться рассмотрения дела по существу. Районный суд также допросил ряд свидетелей, в том числе свидетелей в пользу заявителя.

13. Свидетельница Б., воспитательница В. в детском саду, сообщила, что В. всегда приводили в детский сад А.К. и М.К. Мальчик был привязан к М.К., которого считал своим отцом. Б. сказала, что она не знает заявителя, так как никогда не видела его в детском саду.

14. Свидетельница П., школьная учительница и классный руководитель В., сообщила, что она никогда не видела заявителя в школе. Он никогда не приходил и не проявлял какого-либо интереса к школьной жизни В., тогда как А.К. и М.К. активно участвовали в жизни и развитии В., следили за его успехами в школе и водили его на различные внешкольные мероприятия. Она также отметила, что, когда В. спрашивали о его семье, он говорил о своей матери, брате и о М.К. как о своем отце и что он хотел изменить свою фамилию на К. (фамилия М.К.).

15. Другая свидетельница, Д., педиатр из поликлиники, находящейся недалеко от дома В., сообщила, что заявитель никогда не приводил В. в поликлинику для медицинского осмотра и не проявлял какого-либо интереса к состоянию здоровья мальчика. Она также отметила, что несколько раз посещала В. на дому и видела там заявителя только один раз.

16. Знакомая заявителя Ш. сообщила, что в апреле 2011 года они с заявителем были в супермаркете, где увидели В. Заявитель сказал ей, что это его сын. Ш. подошла к В. и заговорила с ним. В. отвечал открыто и охотно. Затем к В. подошел заявитель и сказал, что он его отец. После этого мальчик перестал улыбаться и сказал, что ему нужно идти домой. Ш. отметила, что В. не узнал своего отца, пока заявитель не сказал ему, кто он такой.

17. В тот же день районный суд вынес решение. Он указал, что в силу статьи 69 Семейного кодекса Российской Федерации и пункта 11 Постановления Верховного Суда Российской Федерации от 27 мая 1998 г. N 10 ["О применении судами законодательства при разрешении споров, связанных с воспитанием детей"] родители могут быть лишены родительских прав, если они сознательно уклоняются от выполнения своих обязанностей родителей. Районный суд добавил, что лишение родительских прав является крайней мерой, применимой только в ситуации, когда невозможно защитить права и интересы ребенка другим способом.

18. Районный суд также отметил, что заявитель не проживал вместе со своим сыном В. с апреля 2003 года, когда он развелся с женой. Районный суд указал, что, как можно было установить на основе доказательств по делу, после развода заявитель перевел А.К. на содержание В. 1 000 рублей (примерно 25 евро) в 2005 году и 1 500 рублей (примерно 37 евро) в 2011 году. Один раз он отправил В. подарки через службу доставки и один раз поздравил его с днем рождения. Кроме того, в 2011 году заявитель открыл банковский счет на имя В., на который перевел 1 000 рублей (примерно 25 евро).

19. Районный суд отклонил доводы заявителя о том, что он оказывал В. финансовую поддержку, неофициально передавая деньги А.К. несколько раз. Районный суд отметил, что заявитель не представил доказательств в подтверждение своих доводов. Районный суд также подчеркнул, что фотографии, представленные заявителем, подтверждали только тот факт, что он встречался со своим сыном до 2004 года. Кроме того, районный суд указал, что А.К. фактически не препятствовала встречам В. с отцом, никогда не прятала В. от заявителя, и, таким образом, он мог согласовать с ней порядок общения с ребенком.

20. Кроме того, относительно утверждения заявителя о том, что А.К. препятствовала его общению с В., районный суд отметил, что заявитель не ссылался на данный довод до тех пор, пока А.К. не подала иск о лишении его родительских прав, он также не обращался за помощью к компетентным органам в связи с данным вопросом. Следовательно, районный суд отклонил довод заявителя о том, что А.К. не разрешала В. общаться со своим отцом.

21. Таким образом, районный суд счел установленным, что в отсутствие каких-либо объективных препятствий заявитель не участвовал в воспитании своего сына с 2004 года, что он никогда не проявлял какого-либо интереса к жизни В. и что он лишь эпизодически оказывал мальчику финансовую поддержку. По мнению районного суда, заявитель по сути сам отказался от своего права на участие в воспитании В.

22. Районный суд сослался на экспертное заключение по оценке детско-родительских отношений и отметил, что семейные связи между заявителем и В. были утрачены и что мальчик считал третье лицо, М.К., своим отцом. Районный суд решил, что указанные факты свидетельствуют о том, что заявитель сознательно пренебрегал своими обязанностями родителя по отношению к сыну. Таким образом, районный суд пришел к выводу, что при рассматриваемых обстоятельствах наилучшим интересам В. отвечало лишение заявителя родительских прав в отношении его сына и оставление полной опеки над мальчиком за его матерью А.К. Данная мера, по мнению районного суда, была необходима для защиты интересов В., восстановления его права на защиту здоровья и личности, а также права на образование и надлежащее физическое и умственное развитие. Соответственно, районный суд удовлетворил иск А.К. к заявителю в полном объеме и отклонил встречный иск заявителя. Он также обязал заявителя ежемесячно выплачивать алименты начиная с даты вынесения судебного решения до достижения его сыном совершеннолетия. По словам заявителя, он производил платежи в соответствии с решением районного суда до тех пор, пока не узнал о том, что М.К. усыновил В. (см. ниже § 26).

23. Заявитель обжаловал решение от 6 мая 2011 г. Он утверждал, что лишение родительских прав являлось крайней мерой и должно было применяться только при наличии уместных и достаточных оснований. По мнению заявителя, районный суд не установил таких оснований. Заявитель оспаривал выводы суда первой инстанции и настаивал на своем желании сохранить связь с сыном и участвовать в его воспитании.

24. 27 июня 2011 г. Архангельский областной суд в ходе рассмотрения апелляционной жалобы оставил решение от 6 мая 2011 г. в силе, подтвердив доводы районного суда.

25. Попытки заявителя добиться пересмотра судебных решений от 6 мая и 27 июня 2011 г. в порядке надзора оказались безрезультатными.

26. Решением суда от 24 января 2012 г. заявление М.К. об усыновлении В. было удовлетворено в полном объеме. Вследствие данного решения обязательство заявителя по выплате алиментов на содержание ребенка прекратилось.

Соответствующие законодательство Российской Федерации и правоприменительная практика

I. Семейный кодекс Российской Федерации

27. Согласно статье 69 Семейного кодекса Российской Федерации (далее - СК РФ) родитель может быть лишен родительских прав, если он или она уклоняется от выполнения обязанностей родителей, в том числе от уплаты алиментов; отказывается взять своего ребенка из родильного дома либо из иной медицинской организации, образовательной организации, организации социального обслуживания или из аналогичных организаций; злоупотребляет своими родительскими правами; жестоко обращается с детьми, в том числе осуществляет физическое или психическое насилие над ними, покушается на их половую неприкосновенность; является больным хроническим алкоголизмом или наркоманией; совершил умышленное преступление против жизни или здоровья своих детей или супруга (супруги).

28. В силу статьи 71 СК РФ родители, лишенные родительских прав, теряют все права, основанные на факте родства с ребенком, в отношении которого они были лишены родительских прав, а также право на льготы и государственные пособия для граждан, имеющих детей. Лишение родительских прав не освобождает родителей от обязанности содержать своего ребенка.

29. В соответствии со статьей 129 СК РФ для усыновления ребенка необходимо согласие его родителей. Такое согласие должно быть выражено в заявлении, нотариально удостоверенном или заверенном руководителем организации, в которой находится ребенок, оставшийся без попечения родителей, либо органом опеки и попечительства по месту производства усыновления ребенка или по месту жительства родителей. Согласие также может быть выражено непосредственно в суде при производстве усыновления. Родители вправе отозвать данное ими согласие на усыновление ребенка до вынесения решения суда о его усыновлении.

30. Согласно статье 137 СК РФ усыновленные дети утрачивают личные неимущественные и имущественные права и освобождаются от обязанностей по отношению к своим родителям (своим родственникам).

II. Постановление Верховного Суда Российской Федерации

31. Пленум Верховного Суда Российской Федерации в своем Постановлении от 27 мая 1998 г. N 10 "О применении судами законодательства при разрешении споров, связанных с воспитанием детей" (с изменениями и дополнениями по состоянию на 6 февраля 2007 г.), в частности, отметил следующее* (* На дату вынесения настоящего Постановления в соответствии с Постановлением Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 14 ноября 2017 г. N 44 "О практике применения судами законодательства при разрешении споров, связанных с защитой прав и законных интересов ребенка при непосредственной угрозе его жизни или здоровью, а также при ограничении или лишении родительских прав" цитируемые ниже пункты утратили силу (примеч. редактора).):

"...11. Родители могут быть лишены судом родительских прав по основаниям, предусмотренным в статье 69 СК РФ, только в случае их виновного поведения...

12. ...не могут быть лишены родительских прав лица, не выполняющие свои родительские обязанности вследствие стечения тяжелых обстоятельств и по другим причинам, от них не зависящим (например, психического расстройства или иного хронического заболевания...)...

13. Судам следует учитывать, что лишение родительских прав является крайней мерой. В исключительных случаях при доказанности виновного поведения родителя суд с учетом характера его поведения, личности и других конкретных обстоятельств вправе отказать в удовлетворении иска о лишении родительских прав и предупредить ответчика о необходимости изменения своего отношения к воспитанию детей, возложив на органы опеки и попечительства контроль за выполнением им родительских обязанностей...".

Право

Предполагаемое нарушение статьи 8 Конвенции

32. Заявитель жаловался на нарушение его права на уважение семейной жизни, гарантированного статьей 8 Конвенции, вследствие произвольного лишения его родительских прав в отношении сына. Статья 8 Конвенции в соответствующих частях гласит:

"1. Каждый имеет право на уважение его... семейной жизни...

2. Не допускается вмешательство со стороны публичных властей в осуществление этого права, за исключением случаев, когда такое вмешательство предусмотрено законом и необходимо в демократическом обществе в интересах национальной безопасности и общественного порядка, экономического благосостояния страны, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья или нравственности или защиты прав и свобод других лиц".

A. Приемлемость жалобы для рассмотрения по существу

33. Европейский Суд считает, что настоящая жалоба не является явно необоснованной по смыслу подпункта "a" пункта 3 статьи 35 Конвенции. Он также отмечает, что она не является неприемлемой по каким-либо иным основаниям. Следовательно, она должна быть объявлена приемлемой для рассмотрения по существу.

B. Существо жалобы

1. Доводы сторон

(a) Заявитель

34. Заявитель утверждал, что лишение его родительских прав представляло собой радикальную меру и должно было применяться только в качестве исключительной меры в обстоятельствах, когда отсутствуют другие способы защиты интересов ребенка, и при наличии достаточных доказательств того, что родитель, о котором идет речь, нарушил права ребенка. Заявитель также отмечал, что в его деле не было установлено таких исключительных обстоятельств, поскольку отсутствовали доказательства, подтверждающие, что он когда-либо причинял вред своему сыну или что его общение с ребенком могло оказать неблагоприятное воздействие на последнего.

35. Заявитель оспаривал выводы внутригосударственных судов о том, что после развода с матерью своего сына он не проявлял какого-либо интереса к его жизни и не поддерживал с ним контакт. Он утверждал, что никогда не уклонялся от выполнения своих родительских обязанностей, а, скорее, не хотел травмировать сына, который проживал в новой семье, чтобы позволить ему адаптироваться к этой семье, в том числе к новому мужу матери. По утверждениям заявителя, он никогда не уклонялся от финансовой поддержки сына: он передавал деньги своей бывшей жене наличными, но не брал квитанций и не хранил письменные документы, которые могли бы подтвердить данные факты. По его словам, он не ожидал, что его бывшая жена когда-либо предпримет попытку лишить его родительских прав. Он доверял ей и поэтому не собирал каких-либо документальных доказательств того, что он действительно проявлял интерес к жизни своего ребенка.

36. Заявитель также оспаривал точность выводов экспертизы детско-родительских отношений. Он указал, что экспертиза проводилась в его отсутствие и что ребенок проживал со своей матерью и мог находиться под ее влиянием. Кроме того, экспертиза проводилась лицом, не являвшимся профессиональным психологом. Заявитель также отметил, что ребенок не давал показаний в суде, а вопрос о присутствии ребенка в зале суда должен решаться судом, а не органом опеки и попечительства, как это имело место в настоящем деле. Как утверждал заявитель, в материалах дела отсутствовали доказательства, которые убедительно доказывали бы негативное отношение ребенка к нему или свидетельствовали бы о том, что общение с ним может причинить вред психическому здоровью ребенка.

37. Заявитель считал, что в применении оспариваемой меры не было необходимости. В частности, в соответствии со статьей 129 СК РФ (см. выше § 29) мать ребенка могла запросить его согласие на усыновление ребенка М.К., но она предпочла подать иск о лишении его родительских прав. В результате лишения его родительских прав все связи между ним и его ребенком были прерваны. Кроме того, учитывая факт усыновления его ребенка М.К., он не мог добиваться восстановления своих родительских прав.

38. Заявитель также выразил сомнение в справедливости процесса принятия решения. Его доводы были отклонены судами Российской Федерации, которые небрежно отнеслись к исполнению своих обязанностей. Таким образом, ему было отказано в эффективной защите его прав.

(b) Власти Российской Федерации

39. Власти Российской Федерации признали, что лишение заявителя родительских прав в отношении его сына представляло собой вмешательство в его право на уважение семейной жизни. Вместе с тем они настаивали на том, что оспариваемая мера была основана на соответствующих положениях СК РФ, преследовала цель защиты интересов ребенка и была "необходима в демократическом обществе".

40. Власти Российской Федерации ссылались на соответствующую прецедентную практику Европейского Суда, согласно которой внутригосударственные органы власти находятся в лучшем положении для принятия решений по таким вопросам, о которых идет речь в настоящем деле, поскольку у них есть возможность прямого контакта со всеми заинтересованными лицами. В настоящем деле, принимая во внимание письменные и устные доказательства, имевшиеся в их распоряжении, суды Российской Федерации сочли установленным тот факт, что после развода с матерью ребенка и в течение семи лет, предшествующих лишению его родительских прав, заявитель не поддерживал контакт со своим сыном и не участвовал в его воспитании. Он также не заботился о нем и не оказывал ему финансовую помощь. Отсутствовали какие-либо объективные препятствия для поддержания заявителем контакта со своим сыном, следовательно, его поведение носило виновный характер.

41. Суды Российской Федерации также приняли во внимание результаты экспертизы детско-родительских отношений, согласно которой, хотя мальчик знал о своем биологическом отце, он не хотел говорить о нем и даже боялся его. В то же время ребенок был привязан к М.К., мужу его матери, и считал его своим отцом. К тому моменту ребенок проживал одной семьей со своей матерью и М.К. в течение семи лет, у него также был сводный брат в этой семье. Таким образом, взвесив интересы всех участвующих в деле лиц, суды Российской Федерации приняли решение, отвечающее наилучшим интересам ребенка. Данное решение фактически подтвердило и официально закрепило de facto семейные узы, которые существовали между сыном заявителя и М.К. В этом отношении власти Российской Федерации сослались на Постановление Европейского Суда по делу "Чепелев против Российской Федерации" (Chepelev v. Russia) от 26 июля 2007 г., жалоба N 58077/00* (* См.: Бюллетень Европейского Суда по правам человека. 2008. N 12 (примеч. редактора).), и на Постановление Европейского Суда по делу "Сёдербэк против Швеции" (Soderback v. Sweden) от 28 октября 1998 г., Reports of Judgments and Decisions 1998-VII).

42. Власти Российской Федерации также утверждали, что процесс принятия решения был справедливым и гарантировал соответствующие права заявителя, предусмотренные статьей 8 Конвенции. В частности, его интересы были представлены на протяжении всего судебного производства. Он и его представитель имели возможность представлять свои устные и письменные доводы и доказательства, подавать ходатайства, которые были рассмотрены судами, допрашивать свидетелей в пользу заявителя, а также имели доступ ко всем доказательствам по делу.

43. В целом власти Российской Федерации считали, что судебные решения были приняты в пределах судебного усмотрения и не были произвольными. Следовательно, по их мнению, право заявителя на уважение его семейной жизни не было нарушено.

2. Мнение Европейского Суда

(a) Общие принципы

44. Европейский Суд напоминает, что взаимная радость, которую дети и родители получают в обществе друг друга, составляет основополагающий элемент "семейной жизни" по смыслу статьи 8 Конвенции даже в том случае, если отношения между родителями прекратились (см. среди многих прочих примеров Постановление Европейского Суда по делу "Кацпер Новаковский против Польши" (Kacper Nowakowski v. Poland) от 10 января 2017 г., жалоба N 32407/13, § 70). В настоящее время достигнут широкий консенсус, в том числе в международном праве, о том, что при принятии решений, касающихся детей, их интересы должны иметь первостепенное значение (см. Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Нойлингер и Шурук против Швейцарии" (Neulinger and Shuruk v. Switzerland) от 6 июля 2010 г., жалоба N 41615/07, § 135, и Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Х против Латвии" (X v. Latvia), жалоба N 27853/09* (* См.: Прецеденты Европейского Суда по правам человека. 2016. N 1 (примеч. редактора).), § 96, ECHR 2013). Как правило, интересы ребенка требуют, чтобы связи ребенка с его семьей поддерживались, за исключением случаев, когда семья оказывается особенно не подходящей для ребенка, и это может причинить вред здоровью и развитию ребенка (см., например, Постановление Европейского Суда по делу "K.B. и другие против Хорватии" (K.B. and Others v. Croatia) от 14 марта 2017 г., жалоба N 36216/13, § 143). Разрыв таких связей означает отрыв ребенка от его корней, что может быть допустимо только в исключительных обстоятельствах (см. Постановление Европейского Суда по делу "Гёргюлю против Германии" (Gorgulu v. Germany) от 26 февраля 2004 г., жалоба N 74969/01, § 48). Необходимо сделать всё возможное для сохранения личных отношений и, если и когда это необходимо, для "восстановления" семьи (см. упомянутое выше Постановление Европейского Суда по делу "Кацпер Новаковский против Польши" (Kacper Nowakowski v. Poland), § 75).

45. Вместе с тем очевидно, что интересам ребенка также отвечает обеспечение его развития в здоровой среде, и в соответствии со статьей 8 Конвенции родитель не вправе позволять принятие таких мер, которые могут причинить вред здоровью и развитию ребенка (см. Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Странд Лоббен и другие против Норвегии" (Strand Lobben and Others v. Norway) от 10 сентября 2019 г., жалоба N 37283/13* (* См.: там же. 2019. N 8 (примеч. редактора).), § 207). Наилучшие интересы ребенка могут в зависимости от их характера и серьезности перевешивать интересы родителей (см., например, Постановление Европейского Суда по делу "В.Д. и другие против Российской Федерации" (V.D. and Others v. Russia) от 9 апреля 2019 г., жалоба N 72931/10* (* См.: Бюллетень Европейского Суда по правам человека. 2020. N 7 (примеч. редактора).), § 114). В частности, если общение с родителем может угрожать интересам ребенка или нарушать его права, то внутригосударственные органы власти должны установить справедливый баланс между ними (см. Постановление Европейского Суда по делу "Хуснутдинов и Х против Российской Федерации" (Khusnutdinov and X v. Russia) от 18 декабря 2018 г., жалоба N 76598/12* (* См.: там же. N 2 (примеч. редактора).), § 80).

46. Следует иметь в виду, что, как правило, у органов власти есть возможность прямого контакта со всеми заинтересованными лицами. Соответственно, задача Европейского Суда состоит не в том, чтобы подменять своими выводами мнение органов власти государств-ответчиков, а в том, чтобы проверить на соответствие Конвенции решения и оценки, принятые и проводимые такими органами в порядке осуществления ими дискреционных полномочий (см. среди прочих примеров упомянутое выше Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Х против Латвии" (X v. Latvia), § 101, и упомянутое выше Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Странд Лоббен и другие против Норвегии" (Strand Lobben and Others v. Norway), § 210). Пределы усмотрения, которые должны быть предоставлены компетентным органам государств-ответчиков, варьируются в зависимости от характера проблем и серьезности затрагиваемых интересов. Хотя Европейский Суд признает, что внутригосударственные органы власти пользуются широкими пределами усмотрения при принятии решений по вопросам установления опеки над детьми, требуется более строгий контроль в отношении любых дополнительных ограничений, в частности, налагаемых органами власти на права родителей на общение, а также в отношении любых правовых гарантий, призванных обеспечить эффективную защиту права родителей и детей на уважение их семейной жизни. Такие дополнительные ограничения влекут за собой риск того, что семейные отношения между родителями и ребенком фактически будут прекращены (см. Постановление Европейского Суда по делу "Куцнер против Германии" (Kutzner v. Germany), жалоба N 46544/99* (* См.: Прецеденты Европейского Суда по правам человека. 2017. N 11 (примеч. редактора).), § 67, ECHR 2002-I, Постановление Европейского Суда по делу "Гаазе против Германии" (Haase v. Germany), жалоба N 11057/02, § 92, ECHR 2004-III (извлечения), и упомянутое выше Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Странд Лоббен и другие против Норвегии" (Strand Lobben and Others v. Norway), § 211).

47. При оценке того, являлась ли оспариваемая мера "необходимой в демократическом обществе", Европейский Суд должен рассмотреть вопрос о том, были ли в свете дела в целом причины, приведенные в обоснование оспариваемой меры, "уместными и достаточными" по смыслу пункта 2 статьи 8 Конвенции. В связи с этим Европейский Суд должен установить, тщательно ли внутригосударственные суды изучили семейную ситуацию в целом, а также ряд факторов, в частности, факторы фактического, эмоционального, психологического, материального и медицинского характера, и произвели ли они взвешенную и разумную оценку соответствующих интересов каждого лица, проявляя постоянную заботу о том, каким было бы наилучшее решение для ребенка (см. упомянутое выше Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Нойлингер и Шурук против Швейцарии" (Neulinger and Shuruk v. Switzerland), § 139). Европейский Суд также должен определить, был ли справедливым процесс принятия решения в целом, и предоставлял ли он заявителю необходимую защиту его интересов, гарантированных статьей 8 Конвенции (см. упомянутое выше Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Странд Лоббен и другие против Норвегии" (Strand Lobben and Others v. Norway), § 212).

(b) Применение вышеизложенных принципов в настоящем деле

48. Прежде всего Европейский Суд отмечает, что стороны не оспаривали, что связи между заявителем и его ребенком составляли "семейную жизнь" по смыслу статьи 8 Конвенции (см. упомянутое выше Постановление Европейского Суда по делу "Хуснутдинов и Х против Российской Федерации" (Khusnutdinov and X v. Russia), § 84). Стороны также не оспаривали, что лишение заявителя родительских прав представляло собой вмешательство в его право на уважение семейной жизни, гарантированное пунктом 1 статьи 8 Конвенции. Такое вмешательство является нарушением указанного положения Конвенции, за исключением случаев, когда оно "предусмотрено законом", преследует правомерную цель или цели в соответствии с пунктом 2 статьи 8 Конвенции и может рассматриваться как необходимое в демократическом обществе (см. среди многих прочих примеров упомянутое выше Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Странд Лоббен и другие против Норвегии" (Strand Lobben and Others v. Norway), § 202). Европейский Суд принимает довод властей Российской Федерации о том, что оспариваемая мера была предусмотрена статьей 69 СК РФ (см. выше § 27) и преследовала цель защиты прав ребенка. Остается установить, была ли данная мера "необходима в демократическом обществе".

49. Европейский Суд отмечает, что лишение заявителя родительских прав прекращало все родительские права, которые он имел в отношении своего сына, в том числе право на общение с ним (см. выше § 28). Европейский Суд подтверждает, что лишение лица родительских прав представляет собой меру, имеющую особенно серьезные последствия: она лишает родителя семейной жизни с ребенком и несовместима с целью их воссоединения. Как указано выше, подобные меры должны применяться только в исключительных обстоятельствах (см. выше § 44). Они могут быть оправданы только в том случае, если они мотивированы приоритетным требованием, касающимся наилучших интересов ребенка (см. упомянутое выше Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Странд Лоббен и другие против Норвегии" (Strand Lobben and Others v. Norway), § 209, Постановление Европейского Суда по делу "M.D. и другие против Мальты" (M.D. and Others v. Malta) от 17 июля 2012 г., жалоба N 64791/10, § 76, и Постановление Европейского Суда по делу "N.P. против Республики Молдова" (N.P. v. Republic of Moldova) от 6 октября 2015 г., жалоба N 58455/13, § 65).

50. В ходе производства по делу о лишении заявителя родительских прав суды Российской Федерации в двух инстанциях оценили ситуацию с учетом имеющихся в их распоряжении устных и письменных доказательств (см. выше §§ 10-16). В частности, они отметили, что заявитель не проживал с В. с апреля 2003 года, когда он развелся с женой (см. выше § 18), и не общался с ребенком с 2004 года (см. выше §§ 19 и 21). Таким образом, очевидно, что, хотя первые два года своей жизни ребенок провел с заявителем, к моменту принятия решения о лишении заявителя родительских прав он не проживал с ребенком в течение восьми лет и семь лет не общался с ним.

51. Кроме того, имеет значение тот факт, что в течение всего периода отсутствия общения между заявителем и В. заявитель не предпринимал каких-либо попыток увидеться с сыном и восстановить общение с ним. Он представил несколько противоречивые доводы в связи с этим, утверждая, с одной стороны, что он решил не вмешиваться в жизнь В. и дать ему некоторое время, чтобы "адаптироваться к новой семье" А.К. и к ее новому мужу, и, с другой стороны, что А.К. препятствовала его общению с ребенком (см. выше §§ 8 и 35).

52. Ни один из указанных доводов Европейский Суд не признает убедительным. Если предположить, что заявитель добровольно самоустранился из жизни ребенка, чтобы позволить последнему привыкнуть к новому мужу матери, неясно, почему период "адаптации" продолжался семь лет. По мнению Европейского Суда, заявитель мог и должен был понимать, что последствием такой длительной и полной разлуки с сыном, особенно с учетом малолетнего возраста последнего на момент прекращения контактов, могло быть только значительное ослабление, если не полный разрыв связи между ними и отдаление от него ребенка. Действительно, в ходе судебного разбирательства на внутригосударственном уровне было установлено, что, хотя В. знал о своем биологическом отце, он не помнил его и не хотел общаться с ним. Когда они встретились, ребенок не узнал заявителя и испугался, когда ему сказали, что заявитель - его родной отец (см. выше §§ 7, 11 и 16).

53. Более того, если предположить, что мать ребенка препятствовала общению ребенка с заявителем, Европейский Суд выражает недоумение в связи с тем, что, как отметили суды Российской Федерации (см. выше § 20), заявитель никогда не обращался в органы опеки и попечительства или в суды Российской Федерации, чтобы определить порядок своего общения с В. Фактически контакты между заявителем и его ребенком были утрачены в 2004 году, но только через семь лет и только после того, как мать ребенка подала иск о лишении заявителя родительских прав, заявитель впервые подал иск об определении порядка общения с ребенком (см. выше § 8).

54. В любом случае, по мнению Европейского Суда, именно собственное бездействие заявителя привело к разрыву связи между ним и его ребенком и потому, как представляется, предопределило исход дела в отношении него (см. для сравнения упомянутое выше Постановление Европейского Суда по делу "Сёдербэк против Швеции" (Soderback v. Sweden), § 32, упомянутое выше Постановление Европейского Суда по делу "Чепелев против Российской Федерации" (Chepelev v. Russia), § 28, и упомянутое выше Постановление Европейского Суда по делу "Хуснутдинов и Х против Российской Федерации" (Khusnutdinov and X v. Russia), § 90). Очевидно, что лишение заявителя родительских прав означало лишь прекращение юридической связи между заявителем и его сыном. Принимая во внимание отсутствие каких-либо личных взаимоотношений на протяжении семи лет, предшествовавших принятию данного решения, нельзя считать, что последнее оказало какое-либо отрицательное воздействие на них (см. для сравнения Постановление Европейского Суда по делу "Эски против Австрии" (Eski v. Austria) от 25 января 2007 г., жалоба N 21949/03, § 39).

55. Кроме того, из решений судов Российской Федерации следовало, что ребенок был хорошо интегрирован в семью и глубоко привязан к своей матери, сводному брату и М.К., с которыми на протяжении семи лет он вел de facto семейную жизнь. Также имел значение тот факт, что М.К. полностью принял на себя функции отца В. и хотел усыновить его, а мальчик последовательно выражал согласие на усыновление и хотел носить фамилию М.К. (см. выше §§ 7, 11, 13-14 и 22). Европейский Суд напоминает, что существующие семейные связи между супругами и детьми, о которых они фактически заботятся, обуславливают защиту в соответствии с Конвенцией (см. Постановление Европейского Суда по делу "Фрёлих против Германии" (Frohlich v. Germany) от 26 июля 2018 г., жалоба N 16112/15, § 60, а также приведенные в нем примеры). Кроме того, если прошел значительный период времени с тех пор, как ребенок проживал со своими биологическими родителями, то заинтересованность такого ребенка в том, чтобы его de facto семейное положение снова не изменилось, может преобладать над заинтересованностью родителей в воссоединении их семьи (см., mutatis mutandis, Постановление Европейского Суда по делу "S.S против Словении" (S.S. v. Slovenia) от 30 октября 2018 г., жалоба N 40938/16, § 86).

56. С учетом вышеизложенного Европейский Суд считает, что в настоящем деле перед властями Российской Федерации стояла сложная задача достижения справедливого баланса между конкурирующими интересами заявителя, В., его матери и его de facto членов семьи. В частности, властям нужно было решить, соответствовало ли наилучшим интересам В. восстановление связи с заявителем, его родным отцом, с которым он не общался на протяжении последних семи лет, или укрепление существующих связей между В. и семьей, в которой он проживал в течение данного периода. По мнению Европейского Суда, суды Российской Федерации провели всестороннюю и тщательно сбалансированную оценку ситуации в целом, а также потребностей ребенка в свете представленных им доказательств. Они надлежащим образом рассмотрели все относящиеся к делу факты и приняли во внимание наилучшие интересы В. Учитывая, что у судов Российской Федерации была возможность прямого контакта со всеми заинтересованными лицами, Европейский Суд полагает, что они привели "уместные и достаточные" основания для решений, принятых ими в рамках их пределов усмотрения.

57. Европейский Суд отмечает, что суды Российской Федерации возложили на заявителя обязанность производить ежемесячные выплаты на содержание ребенка с момента вынесения решения до достижения его сыном совершеннолетия, несмотря на то, что заявитель был лишен родительских прав в отношении него (см. выше § 22). Однако это не свидетельствует об отсутствии уместных и достаточных оснований для лишения заявителя родительских прав. Действительно, данное решение не меняло того факта, что заявитель продолжал оставаться родителем ребенка и поэтому как родитель нес ответственность за него. Кроме того, заявитель не выплачивал каких-либо сумм на содержание ребенка в течение многих лет. При этом следует отметить, что обязанность по выплате алиментов прекратилась только тогда, когда М.К. усыновил В. (см. выше § 26).

58. Что касается процесса принятия решения, Европейский Суд отмечает, что рассматриваемое решение было принято по итогам состязательного процесса, в ходе которого заявитель имел возможность изложить все доводы в подтверждение своей позиции. Он принимал участие в разбирательстве и мог представлять устные и письменные доказательства. В своих решениях внутригосударственные суды подробно изложили основания для своих выводов и ответили на доводы заявителя. Был заслушан ряд свидетелей, в том числе в пользу заявителя (см. выше § 12), и было получено заключение психолога по вопросу отношений В. с его родителями (см. выше §§ 10-11 и 22). Что касается жалобы заявителя на то, что психологическая экспертиза была проведена в его отсутствие и что ребенок не был заслушан в суде, Европейский Суд отмечает, что, во-первых, у заявителя была возможность поднять эти вопросы при рассмотрении дела в судах двух инстанций, и, во-вторых, у него была возможность оспорить выводы экспертизы и потребовать проведения новой экспертизы. Однако в распоряжении Европейского Суда отсутствуют доказательства того, что заявитель когда-либо пытался воспользоваться этими возможностями. В целом Европейский Суд удостоверился в том, что процесс принятия решения на внутригосударственном уровне был справедливым и предоставил заявителю необходимую защиту его прав, гарантированных статьей 8 Конвенции.

59. В свете вышеизложенного и с учетом оценки наилучших интересов ребенка, проведенной судами Российской Федерации, а также ввиду отсутствия каких-либо отношений между заявителем и В. в течение семи лет Европейский Суд считает, что оспариваемое решение не выходило за пределы усмотрения, предоставленные государству-ответчику, и не оказывало какого-либо неблагоприятного воздействия на эти отношения, которое бы сделало его несоразмерным (см. для сравнения упомянутое выше Постановление Европейского Суда по делу "Сёдербэк против Швеции" (Soderback v. Sweden), § 34, упомянутое выше Постановление Европейского Суда по делу "Чепелев против Российской Федерации" (Chepelev v. Russia), § 31, а также упомянутое выше Постановление Европейского Суда по делу "Хуснутдинов и Х против Российской Федерации" (Khusnutdinov and X v. Russia), § 93).

60. Следовательно, в настоящем деле не было допущено нарушения требований статьи 8 Конвенции.

На основании изложенного Европейский Суд:

1) объявил единогласно жалобу приемлемой для рассмотрения по существу;

2) постановил пятью голосами "за" при двух - "против", что отсутствовало нарушение требований статьи 8 Конвенции.

Совершено на английском языке и уведомление о Постановлении направлено в письменном виде 30 июня 2020 г. в соответствии с пунктами 2 и 3 правила 77 Регламента Европейского Суда.

Милан Блашко Секретарь Секции Суда

Пауль Лемменс Председатель Палаты Суда

В соответствии с пунктом 2 статьи 45 Конвенции и пунктом 2 правила 74 Регламента Европейского Суда к настоящему Постановлению прилагаются следующие отдельные мнения судей:

(a) совпадающее мнение судьи Марии Элосеги;

(b) особое мнение судьи Георгия А. Сергидеса;

(c) особое мнение судьи Лорэн Скембри Орланд.

Совпадающее мнение судьи Марии Элосеги

1. Я согласна с выводом по настоящему делу. Мое совпадающее мнение служит только для того, чтобы указать причины, по которым я поддерживаю данный подход. Заявитель был лишен родительских прав в отношении своего единственного сына главным образом на основании того, что он был "пассивным" отцом, то есть из-за предполагаемого отсутствия интереса к своему сыну после развода с его матерью за несколько лет до этого.

2. Во внутригосударственных органах заявитель указал, что хочет участвовать в жизни своего сына, но ограничил свое общение с ним по просьбе своей бывшей жены, которая создала новую семью и хотела, чтобы мальчик принял ее нового мужа. Суды Российской Федерации отклонили доводы заявителя, установив, что контакты заявителя с его сыном сократились, посчитав, что это свидетельствовало об утрате заявителем интереса к сыну. Они также сочли обоснованным вывод лишить заявителя родительских прав, чтобы новый муж матери мог усыновить мальчика.

3. В соответствии со статьей 69 Семейного кодекса Российской Федерации "родитель может быть лишен родительских прав, если он или она уклоняется от выполнения обязанностей родителей, в том числе от уплаты алиментов; отказывается взять своего ребенка из родильного дома либо из иной медицинской организации, образовательной организации, организации социального обслуживания или из аналогичных организаций; злоупотребляет своими родительскими правами; жестоко обращается с детьми, в том числе осуществляет физическое или психическое насилие над ними, покушается на их половую неприкосновенность; является больным хроническим алкоголизмом или наркоманией; совершил умышленное преступление против жизни или здоровья своих детей или супруга (супруги)". Таким образом, лишение родительских прав могло быть основано на уклонении от выполнения обязанностей родителя, в том числе на последовательном уклонении от уплаты алиментов. Однако лишение родителя его родительских прав представляет собой довольно ограничительную меру, к которой не следует прибегать с легкостью. Сам по себе отказ от уплаты алиментов не должен приводить к лишению родительских прав. В настоящем деле суды Российской Федерации ссылались на дополнительные факторы. Отказ от ребенка также оправдывает лишение родительских прав.

4. В настоящем деле имеет значение первая упомянутая выше группа причин или оснований. Я бы назвала данную ситуацию de facto отказом от ребенка или небрежным отношением к уходу за ним. Материалы дела подтверждают следующие факты. Заявитель общался со своим сыном только до двухлетнего возраста последнего. Затем он развелся и не виделся с ребенком в течение семи лет: "...как отметили суды Российской Федерации, заявитель никогда не обращался в органы опеки и попечительства или в суды Российской Федерации, чтобы определить порядок своего общения с В." (см. § 52 настоящего Постановления). Конечно, изложение причин заявителем отличается от рассказа матери мальчика. Однако роль внутригосударственных судов в подобных делах после заслушивания сторон имеет решающее значение: "...Европейский Суд отмечает, что рассматриваемое решение было принято по итогам состязательного процесса, в ходе которого заявитель имел возможность изложить все доводы в подтверждение своей позиции" (см. § 57 настоящего Постановления). Суды Российской Федерации провели обстоятельную и тщательно сбалансированную оценку ситуации в целом, а также потребностей ребенка. Таким образом, процесс принятия решения был справедливым.

5. Фактически также доказано, что отец почти не оказывал ребенку финансовую помощь. Он материально помогал ребенку только в течение восьми месяцев, как раз тогда, когда мать подала в суд гражданский иск о лишении заявителя родительских прав, чтобы ее новый муж мог усыновить ребенка (в период с 6 мая 2011 г., когда было принято соответствующее решение о лишении родительских прав, и до 24 января 2012 г., когда вследствие усыновления В. М.К. данное обязательство прекратилось).

6. Следует учитывать, что согласно гражданскому законодательству Российской Федерации, а также в соответствии с большинством европейских гражданских кодексов для того, чтобы усыновление в судебном порядке стало возможным, биологический родитель сначала должен быть лишен родительских прав. Двое разных отцов не могут иметь родительские права в отношении одного ребенка. Мне представляется, что в настоящем деле это ключевой вопрос. Даже если причиной отсутствия отношений между отцом и сыном можно было бы считать жест доброй воли со стороны биологического отца, не желавшего становиться препятствием для ребенка в его новой ситуации после развода и позволившего ему создать новую семью с новым мужем матери, действительность такова, что ребенок de facto практически не знал своего биологического отца, поскольку муж его матери взял на себя роль настоящего отца. Кроме того, ребенок хотел, чтобы его de facto новый отец усыновил его (см. § 54 настоящего Постановления). Насколько я понимаю, с правовой точки зрения все могло бы быть иначе, если бы они достигли предварительной договоренности о семейных посещениях. Но этого не произошло. Заявитель никогда не обращался за правовым посредничеством и не требовал признания за ним родительских прав на общение с сыном.

7. В соответствии с Постановлением Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 27 мая 1998 г. N 10 "О применении судами законодательства при разрешении споров, связанных с воспитанием детей" при отсутствии соглашения между разведенными родителями "согласно пункту 2 статьи 66 СК РФ родители вправе заключить в письменной форме соглашение о порядке осуществления родительских прав родителем, проживающим отдельно от ребенка. Если родители не могут прийти к соглашению, возникший спор разрешается судом по требованию родителей или одного из них с участием органа опеки и попечительства...".

8. Кроме того, Гражданский кодекс Российской Федерации* (* Так в тексте. По-видимому, допущена техническая ошибка и речь идет о Семейном кодексе Российской Федерации (примеч. переводчика).) предусматривает, что в случае развода дети имеют право на учет их мнения и на то, чтобы быть заслушанными по любым вопросам, затрагивающим их интересы (статья 57 СК РФ "Право ребенка выражать свое мнение"). Их взгляды действительно необязательно остаются неизменными, и их возражения, которым следует придавать должное значение, необязательно являются достаточными для того, чтобы превалировать над интересами родителей, особенно в том, что касается регулярного общения со своим ребенком. Желание ребенка видеть своего отца необязательно имеет отношение к вопросу о родительских правах, хотя это будет иметь значение для установления опеки над ребенком и порядка общения с ним. Как я отметила выше, я считаю крайне важным наличие предварительного соглашения о правах на общение. Но в настоящем деле ребенок почти не знал своего отца и в возрасте 10 лет хотел, чтобы новый муж матери усыновил его. К моменту поступления дела в Европейский Суд процедура усыновления уже была завершена, и биологический отец был лишен родительских прав: "Решением суда от 24 января 2012 г. заявление М.К. об усыновлении В. было удовлетворено в полном объеме" (см. § 25* (* Здесь и далее параграфы указаны со сдвигом на один, то есть вместо § 25 должен быть § 26. Вероятно, в последний момент в текст Постановления был добавлен дополнительный параграф, который сдвинул нумерацию (примеч. редактора).) настоящего Постановления).

9. Заявитель отреагировал только тогда, когда его вызвали в гражданский суд в связи и иском, возбужденным его бывшей женой. Даже если предположить, что Европейский Суд признает возможное нарушение прав биологического родителя вследствие лишения его родительских прав, данный вывод имел бы лишь символическое значение без каких-либо практических последствий. Новое усыновление изменить нельзя. Действительно, по словам заявителя, он не хотел препятствовать исходу производства по делу об усыновлении. Иными словами, на практике сохранение родительских прав и новое усыновление несовместимы.

10. Я бы также хотела прокомментировать некоторые отличия настоящего дела от двух недавних дел, рассмотренных против Испании, а именно от Постановления Европейского Суда по делу "Хаддад против Испании" (Haddad v. Spain) от 18 июня 2019 г., жалоба N 16572/17, и от Постановления Европейского Суда по делу "Оморефе против Испании" (Omorefe v. Spain) от 23 июня 2020 г., жалоба N 69339/16 (еще не вступило в силу), в которых Европейский Суд единогласно установил нарушение статьи 8 Конвенции вследствие лишения биологических родителей родительских прав с тем, чтобы передать детей на усыновление. Между указанными делами имеются как общие признаки, так и некоторые отличия.

11. По обоим делам биологические родители последовательно выступали против процедуры предварительного усыновления, инициированной социальными службами. В упомянутом выше деле "Оморефе против Испании" (Omorefe v. Spain) заявительницей была мать из Нигерии, чей сын на период до усыновления был помещен в приемную семью в возрасте трех месяцев. Она незамедлительно инициировала судебный процесс и более семи лет боролась за свои права в судах более пяти различных инстанций. Она просила Европейский Суд только разрешить воспользоваться правом видеться со своим сыном и не возражала против усыновления, которое было завершено пятью годами ранее. Она обратилась в Европейский Суд не за восстановлением своих родительских прав, а только для того, чтобы возобновить общение с сыном. Кроме того, с 2015 года законодательство Испании допускает такую возможность после внесения соответствующих изменений в Гражданский кодекс Испании. Однако разрешение на такое общение должен был дать судья по согласованию с усыновителями. Также необходимо было заслушать ребенка в возрасте до 12 лет и принять во внимание его наилучшие интересы.

12. В обоих делах Европейский Суд признал возможность наличия такого права на общение, которому препятствовали социальные службы, а затем суды Испании без каких-либо оснований, хотя в деле "Оморефе против Испании" (Omorefe v. Spain) они признали данное право. Ни в одном из указанных дел отсутствие контакта не было вызвано бездействием или пассивностью биологических родителей.

13. В настоящем деле отсутствие связей между отцом и сыном было обусловлено личным бездействием заявителя (см. § 53 настоящего Постановления). Хотя Европейский Суд неоднократно повторял, что на государство возложено позитивное обязательство принимать меры по содействию воссоединению семьи (см. Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Странд Лоббен и другие против Норвегии" (Strand Lobben and Others v. Norway) от 10 сентября 2019 г., жалоба N 37283/13, § 209, Постановление Европейского Суда по делу "M.D. и другие против Мальты" (M.D. and Others v. Malta) от 17 июля 2012 г., жалоба N 64791/10* (* См.: Прецеденты Европейского Суда по правам человека. 2019. N 8 (примеч. редактора).), § 76, и Постановление Европейского Суда по делу "N.P. против Республики Молдова" (N.P. v. Republic of Moldova) от 6 октября 2015 г., жалоба N 58455/13, § 65), эта de facto ситуация возникла по вине частных лиц "в отсутствие объективных препятствий", по мнению районного суда (см. § 20 настоящего Постановления). У ребенка был сводный брат, и он хотел иметь такую же фамилию, как и его брат, иными словами, он хотел быть усыновленным. При данных обстоятельствах, учитывая, что мальчик всегда проживал со своей биологической матерью и ее новым мужем, не было возможности отправить его к биологическому отцу. Если "значительный период времени прошел с тех пор, как ребенок проживал со своими биологическими родителями, то заинтересованность такого ребенка в том, чтобы его de facto семейное положение снова не изменилось, может преобладать над заинтересованностью родителей в воссоединении их семьи" (см. § 54 настоящего Постановления).

14. Таким образом, суды Российской Федерации привели уместные и достаточные основания для лишения заявителя его родительских прав в отношении сына. В результате бездействия и пассивности заявителя произошел разрыв связей между ним и его ребенком, что привело к соответствующему исходу гражданского дела, хотя сам заявитель, как представляется, не возражал против того, чтобы М.К. усыновил его ребенка.

Особое мнение судьи Георгия А. Сергидеса

1. Настоящее дело касается лишения внутригосударственными органами власти заявителя его родительских прав в отношении его сына В., с которым, как считается, он не поддерживал связь в течение семи лет, несмотря на возражения заявителя и его утверждения о том, что он хочет участвовать в воспитании своего сына, встречаться с ним один раз в две недели, а также проводить с ним свой ежегодный отпуск.

На момент возбуждения производства на внутригосударственном уровне по иску его матери мальчику было около 10 лет. Вскоре после принятия судами Российской Федерации решения о лишении заявителя родительских прав, обязавшего его ежемесячно выплачивать алименты на содержание своего сына до достижения последним совершеннолетия, новый муж матери, с которым у нее был еще один сын, усыновил В.

2. К сожалению, я не могу присоединиться к выводу моих уважаемых коллег об отсутствии нарушения права на уважение семейной жизни в соответствии со статьей 8 Конвенции в связи с решением о лишении заявителя всех его родительских прав и абсолютными ограничениями на восстановление связи с сыном. При всем уважении я выражаю свое несогласие по причинам, изложенным ниже.

3. На основании статьи 69 Семейного кодекса Российской Федерации (см. §§ 26 и 47 настоящего Постановления) суды Российской Федерации лишили заявителя его родительских прав в полном объеме. В результате заявитель утратил все родительские права, которые он имел в отношении своего сына, в том числе право на общение с ним (см. § 48 настоящего Постановления), на основании того, что заявитель не виделся со своим сыном в течение семи лет (см. §§ 49 и 55 настоящего Постановления), хотя фактически на рассмотрении тех же судов находилось ходатайство заявителя об определении порядка общения с сыном, которое в результате было отклонено. К сожалению, заявитель был наказан за отсутствие того, о чем он впоследствии просил суды Российской Федерации, а именно об общении со своим сыном. Вместо этого суды Российской Федерации не только отказали ему в определении порядка такого общения, но, напротив, лишили его родительских прав лишь вследствие задержки в проявлении им инициативы. На мой взгляд, отношения между родителями и детьми и вытекающие из них права нельзя рассматривать как имущественные права, которые могут прекратиться, если они не осуществляются в течение некоторого периода времени. Каждый раз, когда есть надежда, что отношения между родителями и детьми могут быть восстановлены, органы власти должны способствовать этому, а не прекращать такие отношения полностью и навсегда, как это имело место в настоящем деле.

4. Верховный Суд Российской Федерации совершенно справедливо постановил, что лишение родительских прав является крайней мерой (см. § 30 настоящего Постановления). В настоящем Постановлении также справедливо подтверждается, что данная мера имеет серьезные последствия и несовместима с целью воссоединения родителей и ребенка (см. § 48 настоящего Постановления). Кроме того, в настоящем Постановлении правильно отмечается, что подобная мера должна применяться только в исключительных обстоятельствах и может быть оправдана только в том случае, если она мотивирована приоритетным требованием, касающимся наилучших интересов ребенка (см. ibid). Наконец, статья 69 Семейного кодекса Российской Федерации не предусматривает, что при наличии оснований для лишения родительских прав суд должен автоматически принимать соответствующее решение без сопоставления его с другими факторами или соображениями.

5. При всем уважении органы власти Российской Федерации и большинство судей в настоящем деле допустили ошибку в части того, что является исключительными обстоятельствами для оправдания лишения родительских прав наилучшими интересами ребенка. Семейные отношения имеют комплексный и нелинейный характер, семьи могут переживать как лучшие, так и худшие времена. Внутригосударственному суду нелегко сделать вывод о том, что семейные отношения невозможно спасти, поэтому суд должен лишать родителей такого шанса только в том случае, если они представляют реальную угрозу для благополучия ребенка. В настоящем деле подобные риски отсутствовали. По моему мнению, простого бездействия со стороны родителя недостаточно для того, чтобы сделать вывод о наличии исключительных обстоятельств, при которых органы власти могут прибегнуть к оспариваемой мере, лишая родителя любой связи с ребенком. Иными словами, даже если предположить, что именно бездействие заявителя привело к разрыву связей между ним и его сыном, а не какое-либо предполагаемое родительское отчуждение или психологические манипуляции над ребенком со стороны его матери, я вовсе не убежден в том, что данный фактор является достаточным для лишения заявителя родительских прав в отношении его сына. Особенно в ситуации, когда заявитель настойчиво указывал, что он хочет восстановить и развивать отношения со своим сыном (см. §§ 7 и 22 настоящего Постановления и настоящую жалобу в Европейский Суд).

6. Я полагаю, что данная мера носит чрезмерно ограничительный и жесткий характер. В этом отношении имеет значение тот факт, что, кроме решения о том, что заявитель не поддерживал связь с В. и не участвовал в его воспитании в течение последних семи лет, суды Российской Федерации не установили каких-либо иных фактов, которые могли бы оправдать лишение заявителя родительских прав. Действительно, в ходе судебного производства на внутригосударственном уровне не было установлено, что заявитель не отвечал требованиям, необходимым для воспитания детей, или что он когда-либо причинял вред своему сыну, или что он представлял угрозу для здоровья и развития ребенка, или что общение с заявителем могло нарушить соответствующие права ребенка (см. для сравнения Постановление Европейского Суда по делу "Хаддад против Испании" (Haddad v. Spain) от 18 июня 2019 г., жалоба N 16572/17, § 67). Иными словами, в настоящем деле ни жизнь, ни физическая неприкосновенность, ни здоровье, ни нравственность ребенка не были затронуты, и отсутствовали иные исключительные обстоятельства. За семь лет отсутствия общения с отцом ребенок действительно установил прочные семейные связи со своей матерью, отчимом и сводным братом. Для ребенка это была его семья, и он не помнил заявителя. Однако в этих отношениях не было ничего, что могло бы оправдать лишение его возможности восстановить связь со своим биологическим отцом. В целях защиты наилучших интересов ребенка вполне вероятно, что ребенку лучше оставаться в семье, с которой у него уже сложилась соответствующая связь. Однако, повторюсь, этого недостаточно, чтобы оправдать лишение отца любого общения с ребенком и возможности такого общения в будущем. Таким образом, лишение отца всех родительских прав не отвечало критерию соразмерности и принципу эффективности. Требование принципа эффективности состоит в том, что права человека должны быть практическими и эффективными, а не теоретическими и иллюзорными. Следовательно, толкование положений о правах человека должно быть прагматичным и реалистичным, обеспечивающим их осуществление по существу.

7. Кроме того, хотя период, в течение которого заявитель не поддерживал контакт с В., продолжался достаточно длительно, особенно для ребенка его возраста, данный фактор сам по себе не может исключать возможность восстановления связей между мальчиком и заявителем, его биологическим отцом. В соответствии с прецедентной практикой Европейского Суда фактическое уважение семейной жизни требует, чтобы будущие отношения между родителем и ребенком определялись с учетом всех значимых соображений, а не просто течением времени (см. в качестве недавнего примера Постановление Европейского Суда по делу "В.Д. и другие против Российской Федерации" (V.D. and Others v. Russia) от 9 апреля 2019 г., жалоба N 72931/10* (* См.: Бюллетень Европейского Суда по правам человека. 2020. N 7 (примеч. редактора).), § 116). Однако суды Российской Федерации отказали заявителю в общении с В., не изучив вопрос о том, отвечало ли возобновление контактов между ним и В. наилучшим интересам ребенка. Более того, в соответствии с прецедентной практикой Европейского Суда статья 8 Конвенции охватывает право родителя на принятие мер в целях воссоединения со своим ребенком и обязательство органов государственной власти содействовать такому воссоединению в той степени, в которой интересы ребенка диктуют, что следует сделать всё возможное для сохранения личных отношений и при необходимости для "восстановления" семьи (см. среди многих прочих примеров Постановление Европейского Суда по делу "Кацпер Новаковский против Польши" (Kacper Nowakowski v. Poland) от 10 января 2017 г., жалоба N 32407/13, § 74).

8. Как отметили суды Российской Федерации, в беседе с психологами В. заявил, что, хотя он знал о своем биологическом отце, заявителе, он не помнил его и не хотел общаться с ним. Его "папой" был М.К. - его отчим (см. § 10 настоящего Постановления). Мать не должна была поощрять эту ситуацию, чтобы не способствовать отчуждению от биологического отца. В соответствии с прецедентной практикой Европейского Суда дети имеют право на учет их мнения и на то, чтобы быть заслушанными по вопросам, затрагивающим их интересы. В частности, по мере того, как с течением времени дети становятся более зрелыми и способными сформулировать свое мнение, суды должны надлежащим образом учитывать их взгляды и чувства, а также их право на уважение их личной жизни (см. Постановление Европейского Суда по делу "Петров и Х против Российской Федерации" (Petrov and X v. Russia) от 23 октября 2018 г., жалоба N 23608/16* (* См.: там же. N 5 (примеч. редактора).), § 108). Вместе с тем их взгляды необязательно остаются неизменными, и их возражения, которым следует придавать надлежащее значение, необязательно являются достаточными для того, чтобы превалировать над интересами родителей, особенно в отношении того, что касается регулярного общения со своим ребенком. Право ребенка на выражение своего мнения не следует толковать как фактическое предоставление детям безусловного права вето без анализа каких-либо иных факторов или без проведения оценки для определения их наилучших интересов. Кроме того, если бы суды основывали свое решение на мнениях детей, которые явно неспособны сформировать и выразить мнение относительно своих желаний, например, в силу конфликта привязанности и/или подверженности отчуждению со стороны одного из родителей, такое решение могло бы нарушить статью 8 Конвенции (см. Постановление Европейского Суда по делу "K.B. и другие против Хорватии" (K.B. and Others v. Croatia) от 14 марта 2017 г., жалоба N 36216/13, § 143, и приведенные в нем примеры). Что касается беседы с психологом, заявитель утверждал, что она была проведена с В. в его отсутствие и что В. проживал со своей матерью и мог находиться под ее влиянием (см. § 35 настоящего Постановления). Кроме того, следует отметить, что судья не допросил мальчика в целях выявления его истинного мнения и установления того, находился ли он под влиянием своей матери или нет (о правах детей на выражение своего мнения см. подпункт "c" пункта 3 и подпункты "b" и "c" пункта 6 статьи 3 Европейской Конвенции об осуществлении прав детей, статью 12.1 Конвенции ООН о правах ребенка 1989 года и Руководство Комитета министров Совета Европы по вопросам правосудия в интересах детей, г. Страсбург, 2010 год (также доступно в режиме онлайн), с. 28, §§ 44-49).

9. Государства - члены Совета Европы имеют позитивное обязательство предпринимать усилия по спасению отношений между родителями и детьми до прекращения родительских прав. Несмотря на попытки заявителя добиться права на общение с ребенком, ему не была предоставлена возможность спасти отношения и даже встретиться со своим сыном лично. Таким образом, внутригосударственные суды решительно и навсегда отрезали путь для таких отношений, принимая во внимание последующее усыновление ребенка новым мужем его матери. Внутригосударственные суды не должны были исключать вероятность того, что возобновление контактов и формирование новых связей со своим биологическим отцом благоприятно скажется на будущем В. Действительно, нельзя не учитывать в качестве примера Постановление Европейского Суда по делу "Манде против Франции" (Mandet v. France) от 4 января 2016 г., жалоба N 30955/12. Факты дела "Манде против Франции" (Mandet v. France) сложны, однако можно провести четкую аналогию с настоящим делом. После развода мать ребенка, Манде, вступила в отношения с Глузманном. Она родила ребенка, который был зарегистрирован под ее фамилией. Впоследствии Манде помирилась со своим бывшим мужем, и они вступили в повторный брак, в результате чего ребенок был усыновлен. Мальчик рос с верой в то, что Манде является его отцом, но, когда ребенку было 11 лет, Глузманн обратился в суд, который установил его биологическое отцовство в отношении мальчика. Европейский Суд также постановил, что в наилучших интересах ребенка было знать своего биологического отца. Тот факт, что Глузманну потребовались 11 лет, чтобы добиться признания отцовства, и что ребенок уже имел существующие связи с другими членами семьи и с Манде, которого он считал своим отцом, не аннулировал право биологического отца общаться со своим ребенком. Одиннадцать лет бездействия не были признаны таким исключительным обстоятельством, которое могло бы помешать установлению отцовства. Вместо этого Европейский Суд признал потенциальное преимущество будущих отношений.

ГАРАНТ:

По-видимому, в тексте предыдущего абзаца допущена опечатка. Дату постановления Европейского Суда по делу "Манде против Франции" следует читать как "от 14 января 2016 г."

10. Аналогичным образом в настоящем деле предоставление заявителю возможности возобновить контакт со своим сыном не сказалось бы отрицательно на связях В. с его существующей семьей. Восстановление связи с заявителем позволило бы ребенку только приобрести что-то, а не потерять. Но при принятии решения о наилучших интересах ребенка внутригосударственные суды не учли возможность восстановления связей между ними, а обратили внимание только на существующие отношения.

11. Наконец, полный и абсолютный запрет контактов нельзя использовать в качестве средства воспитания или наказания родителей. По мнению большинства судей, родительское бездействие заявителя в течение семи лет оправдывало лишение его права на семейную жизнь. Однако такая мера, если ее использовать в качестве наказания, является парадоксальной в свете устоявшейся прецедентной практики Европейского Суда, подтвердившего, что заключенный, совершивший преступление против общества в целом, все-таки должен осуществлять свое право на семейную жизнь. Согласно выводам, сделанным в деле "Диксон против Соединенного Королевства" (см. Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Диксон против Соединенного Королевства" (Dickson v. United Kingdom) от 4 декабря 2007 г., жалоба N 44362/04), заключенный сохраняет право на существующие семейные связи. В дополнение к этому на государства возложены позитивные обязательства по содействию созданию семьи. В свете указанной прецедентной практики права, закрепленные в Конвенции, настолько важны, что их лишение не должно рассматриваться как средство наказания лица за пределами того, что необходимо для обеспечения общественной безопасности или, как в настоящем деле, ребенка. Ранее подчеркивалось, что предоставление заявителю возможности общаться со своим сыном не поставит под угрозу благополучие В., но, напротив, послужит восстановлению контактов с его биологическим отцом и будет отвечать его наилучшим интересам. Следовательно, лишение заявителя его права на семейную жизнь просто потому, что Европейский Суд осуждает длительный период, в течение которого заявитель не общался со своим сыном, нецелесообразно и противоречит духу Конвенции.

12. Представляется, что, по мнению матери, ее новый муж должен был усыновить ребенка - усыновление в итоге произошло через несколько месяцев после лишения заявителя его родительских прав (см. § 25 настоящего Постановления). Поразительно и то, что внутригосударственные суды возложили на заявителя обязательство ежемесячно выплачивать алименты на содержание ребенка до достижения последним совершеннолетия, несмотря на то, что у него более не было родительских прав в отношении мальчика (см. §§ 21 и 56 настоящего Постановления). Большинство судей отметили данный факт с долей скрытого неодобрения.

В частности, властям нужно было решить, соответствовало ли наилучшим интересам В. восстановление связи с заявителем, его родным отцом, с которым он не общался на протяжении последних семи лет, или укрепление существующих связей между В. и семьей, в которой он проживал в течение данного периода. По мнению Европейского Суда, суды Российской Федерации провели всестороннюю и тщательно сбалансированную оценку ситуации в целом, а также изучили потребности ребенка в свете представленных им доказательств. Они надлежащим образом рассмотрели все относящиеся к делу факты и приняли во внимание наилучшие интересы В. Учитывая, что у судов Российской Федерации была возможность прямого контакта со всеми заинтересованными лицами, Европейский Суд полагает, что они привели "уместные и достаточные" основания для решений, принятых ими в рамках их пределов усмотрения.

13. В параграфе 55 настоящего Постановления указано, что "перед властями Российской Федерации стояла сложная задача достижения справедливого баланса между конкурирующими интересами заявителя, В., его матери и его de facto членов семьи". Далее в настоящем Постановлении отмечается, что "в частности, им [то есть властям государства-ответчика] нужно было решить, соответствовало ли наилучшим интересам В. восстановление связи с заявителем, его родным отцом, с которым он не общался на протяжении последних семи лет, или укрепление существующих связей между В. и семьей, в которой он проживал в течение данного периода" (см. ibid.).

Делая вышеизложенный вывод, Европейский Суд постановил, что суды Российской Федерации "привели ''уместные и достаточные'' основания для решений, принятых ими в рамках их пределов усмотрения" (см. ibid). Однако, по моему скромному мнению, суды государства-ответчика совсем не провели какой-либо оценки соразмерности либо ошиблись в том, что она должна была представлять собой, а также в том, в чем состояли наилучшие интересы ребенка. При всем уважении я не могу понять, что означает "укрепление" существующих отношений ребенка с его матерью, сводным братом и отчимом. Отношения ребенка с матерью, сводным братом и отчимом были очень хорошими, и отсутствовали указания на то, что эти отношения были бы разрушены, если бы биологический отец ребенка общался с ним один раз в две недели. Такому сценарию следуют практически все родители, проживающие раздельно. Внутригосударственные суды не приняли во внимание наилучшие интересы ребенка в части общения со своим отцом, а также право заявителя на уважение его семейной жизни. Представляется, что внутригосударственные суды учли только желание матери и ее нового мужа добиться законного отчуждения ребенка от его биологического отца. В этом отношении намерение матери и ее нового мужа состояло в том, чтобы последний усыновил ребенка, и, в конечном счете, они этого добились.

14. В свете вышеизложенного я утверждаю, что внутригосударственные суды не провели справедливую оценку затронутых конкурирующих интересов в процессе принятия решений и не привели "уместных и достаточных" оснований для лишения заявителя его родительских прав, тем самым лишив его всех родительских прав в отношении его сына, в том числе права на общение с ним (см. § 48 настоящего Постановления). Следовательно, вмешательство в право заявителя на уважение его семейной жизни не было "необходимым в демократическом обществе".

15. Существует и другая причина, которая, на мой взгляд, свидетельствует о нарушении статьи 8 Конвенции. Заявитель хотел участвовать в воспитании ребенка (см. § 7 настоящего Постановления), что предполагает ходатайство, выходящее за пределы права на общение. Семейное законодательство Российской Федерации в целом не позволяло наделять каждого из родителей различными аспектами родительских прав, независимо от их степени или объема. Действительно, родительские права можно представить в виде широкого круга, который включает в себя различные круги меньшего объема, символизирующие различные аспекты благополучия ребенка, в отношении которых родители могут осуществлять некоторый контроль, например, решения по вопросам опеки, ежедневного ухода за ребенком, образования, лечения, поездок за границу, представительства его интересов в суде, администрирования имущества и так далее. Представляется, что наилучшим образом интересам ребенка может соответствовать лишение родителя некоторых из указанных прав и обязанностей, например прав и обязанностей по осуществлению ежедневного ухода за ребенком, при сохранении возможности участвовать в других аспектах воспитания ребенка. К сожалению, внутригосударственные суды не только отклонили встречный иск заявителя об определении порядка общения с ребенком, но и полностью проигнорировали его более общее ходатайство об участии в воспитании своего ребенка.

16. Ввиду такого отсутствия гибкости и такой суровости российской системы семейного законодательства у судов Российской Федерации не было дискреционных полномочий для принятия решения, позволяющего одному из родителей участвовать в некоторых аспектах воспитания ребенка, при этом оставляющего за другим родителем более важные функции.

17. Кроме того, отсутствие гибкости и такая строгость законодательства Российской Федерации не позволили судам Российской Федерации утвердить два самых основных принципа Конвенции, а именно принцип эффективности и принцип соразмерности, при рассмотрении вопроса об участии двух родителей в различных аспектах удовлетворения потребностей своего ребенка во имя его наилучших интересов. Конечно, принцип субсидиарности не может оправдать отсутствие контроля на европейском уровне при обеспечении соблюдения требований статьи 8 Конвенции, когда внутригосударственная правовая система, как в настоящем деле, не способствует проведению анализа соразмерности или предоставлению гарантий эффективной защиты права на уважение семейной жизни в силу неделимости родительских прав как правового понятия. Иными словами, семейное законодательство Российской Федерации с учетом его строгости и отсутствия гибкости вынуждает внутригосударственные суды применять в отношении родительских прав подход "всё или ничего", и в этом смысле можно понять само существование и действие статьи 69 Семейного кодекса Российской Федерации.

18. Европейский Суд выразил свое неодобрение из-за отсутствия гибкости семейного законодательства Российской Федерации в двух делах, а именно в Постановлении Европейского Суда по делу "Назаренко против Российской Федерации" (Nazarenko v. Russia) от 16 июля 2015 г., жалоба N 39438/13* (* См.: Бюллетень Европейского Суда по правам человека. 2016. N 2 (примеч. редактора).), §§ 64-68, ECHR 2015 (извлечения), и в упомянутом выше Постановлении Европейского Суда по делу "В.Д. и другие против Российской Федерации" (V.D. and Others v. Russia), §§ 127-131, установив нарушение статьи 8 Конвенции в связи с тем, что семейное законодательство Российской Федерации не разрешало лицу, которое являлось опекуном ребенка, но не его биологическим родителем, продолжать общаться с ребенком после восстановления родительских прав биологических родителей. Жесткость семейного законодательства Российской Федерации в настоящем деле еще более поразительна, чем в двух других ранее рассмотренных делах, поскольку в настоящем деле заявитель является биологическим родителем ребенка.

19. На мой взгляд, по указанным основаниям в настоящем деле имело место нарушение статьи 8 Конвенции, и заявитель имеет право на присуждение компенсации морального вреда, размер которой, однако, я не буду оценивать, поскольку я остаюсь в меньшинстве.

Особое мнение судьи Лорэн Скембри Орланд

1. Дело "Илья Ляпин против Российской Федерации" касается лишения родительских прав, которыми отец до сих пор пользовался на основании закона, что является предварительным шагом правовой процедуры, которая завершилась усыновлением его ребенка отчимом ребенка. Такое усыновление не требовало согласия заявителя в соответствии с законодательством Российской Федерации. Я не согласилась с большинством судей, которые пришли к выводу об отсутствии нарушения статьи 8 Конвенции по жалобе Ляпина.

2. Должна признать, что при оценке фактов настоящего дела я находилась в нерешительности, поскольку было очевидно, что до возбуждения матерью судебного разбирательства, которое составляет существо настоящего дела, отец не проявлял какого-либо интереса к отстаиванию прав, охватываемых общим понятием "родительские права", в частности, права участвовать в принятии решений, касающихся благополучия его сына, или прав на его посещение и общение с ним. Ничто в материалах дела не свидетельствует о том, что он проявлял хоть малейший интерес к жизни своего сына в течение всех тех лет, которые предшествовали подаче его бывшей женой заявления о прекращении его родительских прав. Аналогичным образом было очевидно, что в течение важных лет становления личности его сына он пренебрегал своими обязанностями, которые лежат в основе родительских прав (динамичное обязательство обеспечивать благополучие своего сына, следить за его развитием или вносить свой вклад в его содержание) в такой степени, что его сын не знал его и не хотел иметь с ним ничего общего. С точки зрения ребенка, дети являются держателями прав, а также пользуются защитой. Родительские права - это в такой же степени, если не более, вопрос родительских обязанностей, а не собственно прав. Таким образом, мое особое мнение не направлено на умаление подхода, ориентированного на интересы ребенка.

3. Прежде всего следует отметить, что заявитель не оспаривал усыновление своего сына. В противном случае такое оспаривание добавило бы еще один аспект к настоящему делу, поскольку усыновление без ведома и согласия биологического отца приводит к подаче многочисленных жалоб в Европейский Суд (см. Постановление Европейского Суда по делу "Киган против Ирландии" (Keegan v. Ireland) от 26 мая 1994 г., Series A, N 290, Постановление Европейского Суда по делу "Гёргюлю против Германии" (Gorgulu v. Germany) от 26 февраля 2004 г., жалоба N 74969/01, и Постановление Европейского Суда по делу "K.A.B. против Испании" (K.A.B. v. Spain) от 10 апреля 2012 г., жалоба N 59819/08). В то же время нельзя отрицать, что рассматриваемое производство предшествовало такому усыновлению.

4. Европейский Суд неоднократно указывал, что меры, которые влекут за собой разрыв всех родительских связей с ребенком, могут быть оправданы только в исключительных обстоятельствах приоритетным требованием обеспечения наилучших интересов ребенка (см. Постановление Европейского Суда по делу "R. и H. против Соединенного Королевства" (R. and H. v. United Kingdom) от 31 мая 2011 г., жалоба N 35348/06, § 81). Однако данный подход может применяться не во всех ситуациях в зависимости от характера детско-родительских отношений (см. Постановление Европейского Суда по делу "P., C. и S. против Соединенного Королевства" (P., C. and S. v. United Kingdom), жалоба N 56547/00, § 118, ECHR 2002-VI). Если решение объясняется необходимостью защиты ребенка от опасности, то наличие такой опасности должно быть фактически установлено (см., mutatis mutandis, Постановление Европейского Суда по делу "Гаазе против Германии" (Haase v. Germany), жалоба N 11057/02, § 99, ECHR 2004-III (извлечения)).

5. В настоящем деле суды Российской Федерации отклонили ходатайство заявителя об определении порядка общения с ребенком, установив, что отсутствие общения в течение длительного семилетнего периода фактически привело к разрыву всех семейных связей (см. §§ 18, 20 и 21 настоящего Постановления). В сложном и неспокойном контексте семейных споров внутригосударственные суды находятся в лучшем положении для оценки доказательств, взвешивания фактов и определения наилучших интересов ребенка.

6. Однако хотя статья 8 Конвенции не содержит явных процессуальных требований, процесс принятия решений о мерах вмешательства должен быть справедливым и обеспечивать надлежащее соблюдение интересов, гарантированных статьей 8 Конвенции. В частности, требуется более строгий контроль в отношении любых дополнительных ограничений, таких как в настоящем деле (см. Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Захин против Германии" (Sahin v. Germany), жалоба N 30943/96, § 65, ECHR 2003-VIII, и Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Зоммерфельд против Германии" (Sommerfeld v. Germany), жалоба N 31871/96, § 63, ECHR 2003-VIII). Кроме того, оценивая качество процесса принятия решений, Европейский Суд должен рассмотреть вопрос о том, были ли выводы внутригосударственных органов власти основаны на достаточных доказательствах (см. Постановление Европейского Суда по делу "N.P. против Республики Молдова" (N.P. v. Republic of Moldova) от 6 октября 2015 г., жалоба N 58455/13, § 69).

7. Суд Российской Федерации при вынесении решения применил статью 69 Семейного кодекса Российской Федерации (см. § 16* (* Вместо § 16 должен быть § 17. Вероятно, в последний момент в текст Постановления был добавлен дополнительный параграф, который сдвинул нумерацию (примеч. редактора).) настоящего Постановления) и решил, что лишение родительских прав является крайней мерой, применимой только в ситуации, когда невозможно защитить права и интересы ребенка другим способом. В задачу Европейского Суда не входит толкование положений внутригосударственного законодательства, но из формулировки статьи 69 Семейного кодекса Российской Федерации следует, что законодатель рассматривает серьезные недостатки как основание для меры, применяемой внутригосударственным судами, ни одна из которых не является специфической для данного конкретного дела.

8. Что касается уравновешивания интересов, предпринятого внутригосударственными судами, районный суд полностью сосредоточился на пассивности отца в течение прошедших лет. Несомненно, это важный фактор, но, на мой взгляд, в отсутствие прямой угрозы для благополучия ребенка со стороны отца он требовал дальнейшей оценки. Европейский Суд постановил, что фактическое уважение семейной жизни требует, чтобы будущие отношения между родителем и ребенком определялись с учетом всех значимых соображений, а не просто по прошествии времени (см. Постановление Европейского Суда по делу "В.Д. и другие против Российской Федерации" (V.D. and Others v. Russia) от 23 октября 2018 г., жалоба N 23608/16* (* Так в тексте. Вероятно, должно быть "от 9 апреля 2019 г., жалоба N 72931/10" (примеч. переводчика).), § 116).

9. В связи с этим экспертиза детско-родительских отношений, проведенная исключительно с участием 10-летнего мальчика, который не видел своего отца последние восемь лет, была односторонней и зависела от слов ребенка. Право ребенка выражать свое мнение, хотя и представляет собой важное доказательство в семейных разбирательствах подобного рода, само по себе не является решающим для исхода дела, особенно когда речь идет о полном прекращении отношений между отцом и сыном. Внутригосударственный суд отклонил ходатайство отца о переносе экспертизы без явного веского основания. Кроме того, до вынесения окончательного решения не предполагалось какое-либо общение в ограниченном объеме, пусть даже под наблюдением. Следовательно, суд Российской Федерации не имел возможности должным образом оценить степень близости отца и сына. Данные меры предоставили бы важные доказательства, что позволило бы суду установить справедливый баланс до принятия решения о безвозвратном разрыве семейных связей в ситуации, когда для ребенка отсутствовали какие-либо факторы риска.

10. Без такой надлежащей оценки и в виду отсутствия какой-либо сопутствующей физической или психологической опасности, которую отец мог бы представлять для ребенка, решение о полном разрыве семейных связей исключительно на основании бездействия отца является несоразмерным и, следовательно, нарушает права заявителя, гарантированные статьей 8 Конвенции.