Статья 8 (право на уважение частной и семейной жизни)

Статья 8 (право на уважение частной и семейной жизни)

Дело "Vavricka and Others v. the Czech Republic" (no. 47621/13). Постановление от 8 апреля 2021 года

Статья 8 Конвенции: привлечение родителя к ответственности в виде штрафа и исключение детей из дошкольного учреждения за отказ выполнить установленную законом обязанность по вакцинации детей.

Один из заявителей был оштрафован за то, что его дети школьного возраста не прошли вакцинацию в соответствии с установленной законом обязанностью вакцинировать детей. Другим заявителям, несовершеннолетним, было отказано в приеме в дошкольные учреждения на тех же основаниях. Заявители жаловались в основном в соответствии со статьями 8, 9 Конвенции и статьей 2 Протокола N 1 к Конвенции. Большая Палата не обнаружила нарушения статьи 8 Конвенции. Было установлено, что, во-первых, требование об обязательной вакцинации остается в пределах широкого усмотрения властей в этой области и осуществляется в рамках подхода, обоснованного достаточными причинами, насущной социальной потребностью в защите индивидуального и общественного здоровья.

Во-вторых, сами оспариваемые меры, оцениваемые в контексте национальной системы, разумны и соразмерны преследуемым законным целям. Большая Палата признала неприемлемой жалобу в соответствии со статьей 9 Конвенции: заявители не смогли доказать, что их критическое мнение о вакцинации было достаточно обоснованным, серьезным, последовательным и значимым, чтобы представлять собой веру или убеждение, защита которого гарантирована данным положением. Вместе с тем Большая Палата не сочла необходимым рассматривать данное дело отдельно в соответствии со статьей 2 Протокола N 1 к Конвенции.

Постановление Большой Палаты примечательно тем, что Суд впервые подробно рассмотрел вопрос об обязательной вакцинации детей и последствиях несоблюдения такой обязанности с точки зрения права на уважение частной жизни в соответствии со статьей 8 Конвенции. В постановлении разъясняется широта свободы усмотрения, предоставляемой государствам в этом деле, и факторы, которые должны приниматься во внимание при оценке соразмерности оспариваемых мер. При этом Суд признал важность вакцинации детей в качестве "ключевой меры политики в области общественного здравоохранения" и связал ее с ценностью социальной солидарности и наилучшими интересами детей.

1. Обратившись к своей судебной практике и указав, что вопросы политики в области здравоохранения находятся в пределах компетенции национальных властей (дело "Hristozov and Others v. Bulgaria", ¹⁰ § 119), Суд далее пришел к выводу, что пределы усмотрения в отношении обязательной вакцинации детей должны быть широкими. С одной стороны, обязанность вакцинироваться может рассматриваться как относящаяся к эффективному осуществлению личных прав (дело "Solomakhin v. Ukraine" ¹¹, §33) и, таким образом, вызывать более узкую оценку, однако здесь это соображение было менее значимым, поскольку прививки не были и не могли быть сделаны насильственно.

С другой стороны, следующие факторы склоняли в пользу более широкого подхода: i) общий консенсус между Договаривающимися Сторонами, решительно поддержанный международными специализированными органами, заключался в том, что вакцинация является одним из наиболее успешных и экономически эффективных мероприятий в области здравоохранения и что каждое государство должно стремиться к достижению максимально возможного уровня вакцинации; ii) отсутствие консенсуса в отношении единой модели вакцинации детей и наличие спектра стратегий (первая из которых полностью основана на рекомендациях, при этом одна или несколько прививок являются обязательными, а вторая предусматривает юридическое обязательство обеспечить полную вакцинацию детей); и (iii) хотя вакцинация детей как фундаментальный аспект современной политики в области общественного здравоохранения сама по себе не затрагивает чувствительных моральных или этических вопросов, обязательность вакцинации можно рассматривать как затрагивающую такие вопросы, в том числе с точки зрения "социальной солидарности", поскольку целью этого обязательства является защита здоровья всех членов общества, особенно тех, кто особенно уязвим в отношении определенных заболеваний и ради которых остальная часть населения должна принять на себя минимальный риск в форме вакцинации.

2. Суд признал, что выбранный подход к обязательной вакцинации был подкреплен соответствующими экспертными оценками и убедительным обоснованием с точки зрения общественного здравоохранения, особенно в свете предусмотренного статьями 2 и 8 Конвенции позитивного обязательства принимать надлежащие меры для защиты жизни и здоровья. Поскольку речь шла о вакцинации детей, то Суд опирался на свою устоявшуюся судебную практику (дело "Neulinger and Shuruk v. Switzerland [GC]" ¹²) об обязательстве государств ставить наилучшие интересы ребенка, а также интересы детей как социальной группы, в центр всех решений, затрагивающих их здоровье и развитие:

"...В деле иммунизации цель должна заключаться в том, чтобы каждый ребенок был защищен от серьезных заболеваний... В подавляющем большинстве случаев это достигается за счет того, что дети в раннем возрасте вакцинируются согласно полному графику прививок. Те, кому такое лечение не может быть назначено, косвенно защищены от инфекционных заболеваний до тех пор, пока в их окружении поддерживается необходимый уровень охвата вакцинацией, то есть их защита исходит из массового иммунитета. Таким образом, в тех случаях, когда считается, что политика добровольной вакцинации недостаточна для достижения и поддержания массового иммунитета или массовый иммунитет не имеет отношения к природе заболевания (например, столбняка), национальные власти могут разумно ввести меру по обязательной вакцинации для достижения надлежащего уровня защиты от серьезных заболеваний".

Исходя из этих соображений политика государства-ответчика в области здравоохранения была признана соответствующей наилучшим интересам детей.

3. При оценке соразмерности Суд сосредоточил внимание на двух аспектах. Во-первых, Суд обратил внимание на соответствующие особенности национальной системы и рассмотрел следующие факторы: объем обязательства по вакцинации (заболевания, хорошо известные медицинской науке, против которых вакцинация считалась эффективной и безопасной); возможность исключений из обязательства и оценка индивидуальных обстоятельств; отсутствие принудительного введения вакцины; умеренная жесткость наказания; наличие процессуальных гарантий; законодательная база, позволяющая властям гибко реагировать на эпидемиологическую ситуацию, а также на развитие медицинской науки и фармакологии; прозрачность национальной системы; целостность разработанной политики; принятие необходимых мер предосторожности перед вакцинацией (включая регулярную проверку противопоказаний и мониторинг безопасности используемых вакцин); и наличие компенсации в случае причинения вреда здоровью (дело "Bayture and Others v. Turkey" ¹³). Во-вторых, Суд изучил интенсивность оспариваемого вмешательства и отметил, что наложенный штраф не был чрезмерным и не имел никаких последствий для образования детей (подростков) первого заявителя. Относительно исключения других заявителей из дошкольного образовательного учреждения, Суд признал, что хотя это означало потерю ими значимой возможности развития своей личности и возможности начать приобретать социальные и учебные навыки в формирующей педагогической среде, они однако не были лишены всех возможностей личностного, социального и интеллектуального развития, даже если это требовало дополнительных усилий и затрат со стороны их родителей, а их право последующего поступления в начальную школу не было затронуто. В этом контексте Суд вновь подчеркнул актуальность и ценность социальной солидарности, установив, что не является непропорциональным право государства требовать вакцинироваться тех, для кого вакцинация представляет отдаленный (очень редкий, но потенциально очень серьезный) риск для здоровья, введение этой общеобязательной защитной меры в качестве юридической обязанности обусловлено потребностями ограниченного числа особенно уязвимых детей, которые не могут воспользоваться вакцинацией по медицинским показаниям. Действие менее императивной политики в некоторых других европейских государствах или условное наличие менее инвазивных средств защиты здоровья населения не умаляет обоснованности или легитимности выбора обязательного подхода к вакцинации.

Дело "Budinova and Chaprazov v. Bulgaria" (no. 12567/13), дело "Behar and Gutman v. Bulgaria" (no. 29335/13). Постановления от 16 февраля 2021 года

Статья 8 Конвенции: применимость статьи и критерии выявления того, влияет ли негативный стереотип о социальной группе на "частную жизнь" ее членов.

Заявители - граждане Болгарии цыганского и еврейского этнического происхождения - безуспешно добивались вынесения судебного решения против известного журналиста и политика, которое обязало бы его публично извиниться за ряд публичных антицыганских и антисемитских заявлений и воздерживаться от подобных заявлений в будущем. Они утверждали, ссылаясь на статьи 8 и 14 Конвенции, что каждый из них, будучи членом меньшинства, был лично затронут этими заявлениями. Суд установил применимость статьи 8 Конвенции и установил нарушение этого положения, рассматриваемого в сочетании со статьей 14 Конвенции.

Эти постановления заслуживают внимания, поскольку они в значительной степени развивают принцип, заложенный Большой Палатой в постановлении по делу "Aksu v. Turkey [GC]" ¹⁴. В них установлены соответствующие факторы, с помощью которых можно оценить, влияют ли негативные публичные заявления о какой-либо социальной группе на "частную жизнь" отдельного члена этой группы до такой степени, чтобы вызывать применение статьи 8 Конвенции в их отношении.

В деле "Aksu" Большая Палата установила принцип, согласно которому негативные стереотипы в отношении группы способны влиять на чувство идентичности группы и чувство собственного достоинства и уверенности в себе ее членов, когда они достигают определенного уровня: в этом смысле они могут рассматриваться как влияющие на частную жизнь членов группы и, таким образом, инициировать применение статьи 8 Конвенции в их отношении.

В данном деле Суд доработал тест по делу "Aksu", четко изложив соображения, которые могут иметь отношение к такой оценке. Для этого Суд в первую очередь руководствовался в своем подходе к применимости статьи 8 Конвенции судебной практикой, требующей, чтобы был явно достигнут определенный "порог жестокости", свидетельствующий о том, что "частная жизнь" лица была негативно затронута заявлением или действием (главным образом дело "Денисов против Украины [GC]" ¹⁵, § 110-114 и дальнейшие ссылки в нем, а также дела "Beizaras and Levickas v. Lithuania" ¹⁶, § 117 и "Hudorovic and Others v. Slovenia" ¹⁷, § 115 и 157). Во-вторых, Суд опирался и на другую судебную практику, в частности, на дела "Perincek v. Switzerland [GC]" и "Lewit v. Austria", в отношении высказываний по поводу отдельных групп. Далее он подчеркнул, что вопрос о том, был ли достигнут "определенный уровень" (по делу "Aksu"), может быть решен только на основе обстоятельств конкретного дела и, например, на основе соответствующих факторов, включая, но не обязательно ограничиваясь ими:

"(a) характеристики группы (ее размер, степень однородности, ее особая уязвимость или история ее преследований, ее позиция по отношению к обществу в целом);

(b) точное содержание негативных высказываний в отношении группы (в частности, в какой степени они могли передать негативные стереотипы о группе в целом, а также конкретное содержание стереотипа); и

с) форма и контекст, в которых были сделаны заявления, их охват (который может зависеть от того, где и как они были сделаны), положение и статус их автора, а также степень, в которой они могут рассматриваться как затрагивающие ключевой аспект идентичности и достоинства группы.

Нельзя сказать, что один из этих факторов неизменно имеет приоритет; именно взаимодействие всех этих факторов приводит к окончательному выводу о том, был ли достигнут "определенный уровень", установленный в деле "Aksu" (...), и "порог жестокости", установленный в деле "Денисов" (...), и о том, применима ли таким образом статья 8 Конвенции. Общий контекст каждого дела - в частности, социальный и политический климат, преобладавший в то время, когда были сделаны заявления, - также может быть важным соображением".

Основываясь на фактах обоих дел и применяя вышеуказанные критерии, Суд счел, что оспариваемые заявления были способны оказать достаточное влияние на чувство идентичности евреев и цыган Болгарии, а также на их чувство собственного достоинства и уверенности в себе, и достигли "определенного уровня" и необходимого "порога жестокости", таким образом, они затронули "частную жизнь" заявителей.

Во-первых, учитывая существующие особенности, евреи и цыгане в Болгарии могут рассматриваться как группы, которые находятся в уязвимом положении.

Во-вторых, в обоих случаях содержание оспариваемых заявлений было ядовитым и сводилось к крайне негативным стереотипам, направленным на очернение этих групп и разжигание ненависти и предрассудков по отношению к ним. В деле "Behar and Gutman" заявления повторяли устаревшие антисемитские утверждения (включая отрицание Холокоста). В деле "Budinova and Chaprazov" заявления носили систематический характер и, по-видимому, были намеренно сформулированы в подстрекательных выражениях, явно стремясь изобразить цыган Болгарии как исключительно склонных к совершению преступлений и безнравственному поведению.

В-третьих, учитывая контекст и охват оспариваемых заявлений, заявители в обоих случаях предъявляли свои претензии к политику именно в то время, когда его политическая карьера находилась на подъеме и, таким образом, когда его высказывания приобретали все большую известность. В то время как самые злобные из его высказываний о евреях содержались в двух книгах, которые не были широко распространены, его яростная антицыганская позиция, составляющая основу политической повестки его партии, повторялась по многим каналам коммуникации и, таким образом, достигла широкого распространения. С учетом всех этих факторов, которые указывают на одно и усиливают друг друга, статья 8 Конвенции и, следовательно, статья 14 Конвенции применимы.

По существу дела Суд установил, что, отказав заявителям в возмещении ущерба в связи с дискриминационными заявлениями политика, власти Болгарии не выполнили своего позитивного обязательства адекватно реагировать на дискриминацию по признаку этнического происхождения заявителей и обеспечить уважение к их "частной жизни". В частности, они не смогли адекватно оценить содержание заявлений политика и соблюсти необходимый баланс публичных и частных интересов в соответствии с судебной практикой Суда. Придавая значительный вес свободе выражения мнений политика, они преуменьшили способность его заявлений стигматизировать обе группы и вызвать ненависть и предубеждение против них. В этой связи Суд вновь отметил, что огульные заявления, обвиняющие или выставляющие в негативном свете целые этнические, религиозные или иные группы, не заслуживают никакой защиты (или пользуются очень ограниченной защитой) в соответствии со статьей 10 Конвенции, рассматриваемой в свете статьи 17. Суд считает, что это полностью отвечает требованию о борьбе с расовой дискриминацией, вытекающему из положений статьи 14 Конвенции. Этого не менял тот факт, что автор оспариваемых заявлений был политиком или выступал в качестве члена парламента.

Дело "Centrum for rattvisa v. Sweden" (no. 35252/08). Постановление от 25 мая 2021 года

Статья 8 Конвенции: массовый перехват трансграничных сообщений - защита от злоупотреблений.

Заявитель (неправительственная организация) полагала - существует риск того, что его связь с помощью мобильных телефонов и мобильной широкополосной связи была или будет перехвачена и проверена с помощью системы разведки сигналов. Хотя Палата Суда не обнаружила нарушения статьи 8 Конвенции, однако Большая Палата Суда установила нарушение указанной статьи Конвенции.

Постановление Большой Палаты примечательно тем, что в нем изложены основополагающие гарантии в отношении массового перехвата сообщений и определены критерии глобальной оценки функционирования режимов массового перехвата ¹⁸.

А

В предыдущих делах, касающихся режимов массового перехвата (дела "Weber and Saravia v. Germany (dec.)" ¹⁹ и "Liberty and Others v. the United Kingdom" ²⁰), Суд применил шесть минимальных гарантий ²¹, разработанных для случаев целевого перехвата. Сейчас Большая Палата пришла к выводу, что эти гарантии необходимо адаптировать по двум основным причинам. Первая состоит в том, что следует учесть очень широкий охват систем слежения, достигнутый благодаря технологическому прогрессу за последние десятилетия. Вторая заключается в том, что надлежит отразить специфические особенности режима массового перехвата, которые во многих существенных аспектах отличаются от режима целевого перехвата. Например, там, где конкретные лица "отслеживаются" с помощью массового перехвата, за их устройствами не осуществляется слежения, скорее, к сообщениям, перехваченным разведывательными службами, применяются строгие селекторы (механизмы выборки). В отличие от целевого перехвата, массовый перехват, как правило, направлен на международные коммуникации и в основном используется для сбора информации внешней разведкой, для выявления новых угроз. Его задача, в принципе, состоит в том, чтобы быть превентивной системой, а не расследовать конкретные преступления с помощью слежения. Первые две из шести гарантий целевого перехвата не смогли бы с легкостью быть применены в контексте массового перехвата. Массовый перехват характеризуется увеличением степени вторжения в права человека, предусмотренные статьей 8 Конвенции, по мере прохождения оспариваемой операции через различные процедурные этапы ²², что подразумевает следующее - потребность в гарантиях будет максимальной в конце процесса (когда анализируется информация о конкретном лице или содержание сообщений рассматривается аналитиком).

Б

В связи с изложенным Суд расширил круг гарантий, которые должны быть четко установлены в национальной правовой системе ²³, предложив также определенные разъяснения относительно содержания некоторых из этих гарантий:

1. Основания, ввиду которых может быть разрешен массовый перехват.

2. Обстоятельства, при которых сообщения того или иного лица могут быть перехвачены.

3. Процедура, которой необходимо следовать для предоставления разрешения на перехват.

Разрешение выдается органом, независимым от уполномоченного органа исполнительной власти (не обязательно судебным), который должен быть проинформирован как о цели перехвата, так и о выборе носителей или маршрутов связи. По крайней мере, должны быть определены типы или категории используемых селекторов. Использование любого сильного селектора, связанного с идентификацией лиц, должно быть обосновано с учетом принципов необходимости и соразмерности, и это обоснование должно быть тщательно зафиксировано и подлежать отдельной и объективной проверке.

4. Процедуры, которым необходимо следовать для отбора, изучения и использования перехваченного материала.

5. Меры предосторожности, которые необходимо принять при передаче материала другим сторонам.

Передача должна подлежать независимому контролю, ограничиваться такими материалами, которые были собраны и сохранены в соответствии с Конвенцией, и сопровождаться повышенными гарантиями, когда требуется особая конфиденциальность (например, конфиденциальные журналистские материалы). Обстоятельства, когда такая передача может иметь место, должны быть четко изложены в национальном законодательстве; передающее государство должно удостовериться, что принимающее государство при обработке данных предоставляет гарантии, способные предотвратить злоупотребление и непропорциональное вмешательство (в частности, гарантируя безопасное хранение и ограничивая последующее раскрытие материала). Это не обязательно означает, что принимающее государство должно иметь защиту, сопоставимую с защитой передающего государства, или предоставлять гарантии для каждой передачи.

6. Ограничения на продолжительность перехвата, хранение перехваченных материалов и обстоятельства, при которых такие материалы должны быть удалены и уничтожены.

Должно быть установлено юридическое требование об удалении перехваченных материалов, которые потеряли актуальность для целей разведки, независимо от того, содержат ли они персональные данные или нет, особенно в тех случаях, когда их хранение может повлиять на права, предусмотренные статьей 8 Конвенции.

7. Организация и процедуры надзора со стороны независимого органа за соблюдением указанных гарантий, его полномочия по устранению несоблюдения.

Каждый этап процесса должен подвергаться достаточно строгому надзору со стороны независимого органа, оценивающего (с должной степенью учета) необходимость и соразмерность действий на каждом этапе вмешательства в права, предусмотренных Конвенцией.

8. Процедуры для проведения независимой оценки соблюдения гарантий постфактум и полномочия, которыми наделен компетентный орган в отношении случаев несоблюдения.

Эффективное средство правовой защиты должно быть доступно. В тех случаях, когда такое средство правовой защиты не зависит от уведомления субъекта перехвата, крайне важно, чтобы дело рассматривалось органом (не обязательно судебным), который независим от уполномоченного органа исполнительной власти и обеспечивает справедливость разбирательства, осуществляя, насколько это возможно, состязательный процесс. Его решения должны быть обоснованными и юридически обязательными.

В

В более общем плане Суд определил "краеугольный камень" режима массового перехвата, который обеспечит соответствие статье 8 Конвенции следующим образом:

"процесс должен обеспечиваться "гарантиями от начала и до конца", это означает, что на национальном уровне на каждом этапе процесса должна проводиться оценка необходимости и соразмерности принимаемых мер; что массовый перехват должен подлежать независимой разрешительной процедуре с самого начала, когда определяется объект и масштабы операции; и что операция должна подлежать надзору и независимому пересмотру постфактум".

В частности, отметив значительный потенциал для злоупотреблений и законную необходимость сохранения тайны, Суд подчеркнул, что пределы усмотрения, предоставляемые государствам при функционировании такой системы, должны быть более узкими, в то время как важность надзора и пересмотра должна быть усилена в сравнении с целевым перехватом.

Наконец, Суд изложил ключевые элементы для всеобщей оценки таких режимов: содержит ли национальная правовая система достаточные гарантии против злоупотреблений; подпадает ли весь процесс под действие "гарантий от начала и до конца"; включает ли фактическое функционирование режимов систему сдержек и противовесов при осуществлении полномочий; и имеются ли какие-либо доказательства фактического злоупотребления.

Дело "Big Brother Watch and Others v. the United Kingdom" (nos. 58170/13, 62322/14 and 24960/15). Постановление от 25 мая 2021 года

Статьи 8 и 10 Конвенции: массовый перехват трансграничных сообщений и получение разведданных от иностранных разведывательных служб - гарантии от злоупотреблений.

Заявители (юридические и физические лица) жаловались на масштабы и размах программ электронного слежения, осуществляемых правительством-ответчиком, от которых они, по их мнению, пострадали. В 2018 году Палата Суда установила, что режимы массового перехвата и получения данных от операторов связи нарушили статьи 8 и 10 Конвенции. В то же время не было обнаружено нарушения статьи 8 Конвенции в отношении получения разведданных от иностранных правительств.

Большая Палата Суда так же установила нарушение статей 8 и 10 Конвенции в отношении режимов массового перехвата и получения данных связи и отсутствие нарушения обоих положений в отношении получения разведданных от иностранных разведывательных служб.

Постановление Большой Палаты примечательно тем, что в нем изложены основные гарантии, которые следует предоставлять при действии режима массового перехвата в соответствии со статьями 8 и 10 Конвенции ²⁴, в частности, для обеспечения защиты конфиденциальных журналистских материалов. Постановлением также определены необходимые гарантии для обеспечения соблюдения статьи 8 Конвенции при получении разведданных от иностранных разведывательных служб.

1. Относительно статьи 10 Конвенции и осуществления доступа к конфиденциальным журналистским материалам спецслужбами, проводящими операцию массового перехвата, Суд провел различие между двумя ситуациями: целенаправленного доступа путем преднамеренного использования селекторов (механизмов выборки) или поисковых терминов, связанных с журналистом или новостной организацией, и непреднамеренного доступа (получение так называемого улова проведенной операции).

Что касается целенаправленного доступа, то Суд счел, что превентивная независимая проверка необходима с учетом значительного вмешательства в журналистские коммуникации, поскольку такой доступ, скорее всего, приведет к получению значительного объема конфиденциальных материалов и может подорвать защиту источников в еще большей степени, чем приказ о раскрытии источника. Подобное вмешательство соизмеримо с обыском дома или на рабочем месте журналиста. Поэтому Суд предусмотрел следующую гарантию:

"...перед использованием спецслужбами селекторов или поисковых запросов, которые, как известно, связаны с журналистом или которые, весьма вероятно, смогли бы отобрать конфиденциальные журналистские материалы для изучения, селекторы или поисковые запросы должны быть санкционированы судьей или другим независимым и беспристрастным органом, наделенным полномочиями определять, были ли они "оправданы первостепенными общественными интересами" и, в частности, могла ли менее навязчивая мера быть достаточной для удовлетворения первостепенных общественных интересов".

Относительно непреднамеренного доступа было признано, что он существенно отличается от целенаправленного слежения за журналистом. В этой связи в деле "Weber and Saravia v. Germany (dec.)" ²⁵ Суд признал, что первоначальный перехват без изучения перехваченных материалов не представлял собой серьезного вмешательства по статье 10 Конвенции, поскольку он не был направлен на наблюдение за журналистами. Однако в названном деле Суд пересмотрел эту позицию, отметив, что слежка, которая не была направлена непосредственно на отдельных лиц, действительно могла иметь очень широкий охват благодаря недавно появившимся технологическим разработкам. В частности, изучение сообщений журналиста или связанных с ними коммуникационных данных аналитиком могло бы привести к идентификации источника. В то же время при непреднамеренном доступе степень вмешательства не может быть предсказана с самого начала, что делает невозможной оценку ее пропорциональности на этапе авторизации. Принимая во внимание эту особенность, Суд сформулировал необходимую гарантию, сочтя необходимым, чтобы:

"...национальное законодательство содержало надежные гарантии в отношении хранения, изучения, использования, дальнейшей передачи и уничтожения таких конфиденциальных материалов. Более того, даже если журналистское сообщение или связанные с ним данные о коммуникации не были отобраны для изучения путем целенаправленного использования селектора или поискового запроса, который, как известно, связан с журналистом, если и когда станет очевидно, что сообщение или связанные с ним данные о коммуникации содержат конфиденциальные журналистские материалы, их дальнейшее хранение и изучение аналитиком должно быть возможно только с разрешения судьи или другого независимого и беспристрастного органа, наделенного полномочиями определять, "оправдано ли дальнейшее хранение и изучение с точки зрения первостепенных общественных интересов".

Наконец, устанавливая факт нарушения статьи 10 Конвенции, Суд принял во внимание недостатки в соответствии со статьей 8 Конвенции, выявленные в ходе анализа режима массового перехвата.

2. Что касается получения разведданных от иностранных разведывательных служб, то Суд разъяснил - вмешательство в статью 8 Конвенции не заключается в самом перехвате, когда он осуществлялся под полным контролем иностранных разведывательных служб, и, следовательно, не подпадает под юрисдикцию принимающего государства. Скорее, вмешательство заключается, во-первых, в первоначальном запросе и, во-вторых, в получении перехваченных материалов с последующим их хранением, изучением и использованием разведывательными службами принимающего государства. Суд изложил необходимые гарантии для каждого из двух вышеупомянутых этапов процесса, опираясь на свою судебную практику в отношении перехвата сообщений Договаривающимися государствами (см. дело "Roman Zakharov v. Russia [GC]" ²⁶).

Что касается первого этапа (первоначального запроса), то Суд выразил беспокойство и подчеркнул необходимость не допускать, чтобы государства обходили свои обязательства по Конвенции посредством взаимодействия с государствами, не являющимися договаривающимися. Суд постановил, что:

"... в тех случаях, когда запрос о перехвате материалов направляется государству, не являющемуся договаривающимся государством, запрос должен основываться на национальном законодательстве, и это законодательство должно быть доступно заинтересованному лицу и предсказуемо в отношении его последствий... Также необходимо иметь четкие и подробные правила, которые давали бы гражданам адекватное представление об обстоятельствах и условиях, по которым власти уполномочены обращаться с таким запросом... и которые обеспечивают эффективные гарантии против использования этого права в обход национального законодательства и/или обязательств государств по Конвенции".

Рассматривая второй этап (получение перехваченных материалов), Суд указал, что:

"... принимающее государство должно иметь надлежащие гарантии для их изучения, использования и хранения; для их дальнейшей передачи; и для их удаления и уничтожения... Если, как утверждает правительство, государства не всегда знают, являются ли материалы, полученные от иностранных разведывательных служб, результатом перехвата, то Суд считает, что те же стандарты должны применяться ко всем материалам, полученным от иностранных разведывательных служб, которые могут быть результатом перехвата. Наконец, Суд считает, что любой режим, позволяющий разведывательным службам запрашивать перехват или перехватывать материалы у государств, не являющихся Договаривающимися сторонами, или получать прямой доступ к таким материалам, должен подлежать независимому надзору, а также должна быть предусмотрена возможность независимого пересмотра постфактум".

Дело "F.O. v. Croatia" (no. 29555/13). Постановление от 22 апреля 2021 года

Статья 8 Конвенции: оскорбление учителем ученика общеобразовательной школы.

Заявитель (учащийся государственной средней школы) в сентябре 2011 года трижды подвергался словесным оскорблениям со стороны учителя математики. Первый инцидент (оскорбление) имел целью наказание заявителя и его одноклассников за опоздание в школу ²⁷. Второй произошел после того, как заявитель сообщил об оскорблениях директору школы ²⁸, третий случился несколько дней спустя ²⁹. Заявителю была оказана психологическая помощь в связи с рассматриваемыми событиями. Врач общей практики поставил рабочий диагноз "посттравматическое стрессовое расстройство", а психолог установил, что заявитель страдает от острого тревожного расстройства. Отец заявителя проинформировал школу и различные национальные органы власти о преследовании заявителя учителем и попросил о его защите. Школа стремилась решить этот вопрос внутренне (была проведена беседа с учителем, заявителем и его отцом); уполномоченный орган Министерства образования счел, что этот вопрос должен быть решен путем обсуждения между школьной администрацией и отцом заявителя; прокуратура отклонила уголовную жалобу (без элементов уголовной ответственности); а Конституционный Суд признал жалобы заявителя неприемлемыми. Заявитель обратился в Суд, ссылаясь на притеснения со стороны учителя и неспособность национальных властей эффективно реагировать на его заявления о притеснении. Он заявлял о нарушении статей 3, 8 и 13 Конвенции. Суд рассмотрел дело в соответствии со статьей 8 Конвенции и установил нарушение этого положения.

Данное постановление заслуживает внимания, поскольку:

1. Суд сформировал судебную практику по вопросу применимости статьи 8 Конвенции в отношении мер, принимаемых в области образования.

2. Суд разъяснил характер обязательств государства в этом контексте.

1. Суд повторил, что для того, чтобы статья 8 Конвенции была применима, то посягательство на какое-либо лицо должно быть совершено с определенной степенью серьезности и должно наносить ущерб индивидуальному праву на уважение частной жизни. В этой связи Суд сослался на свою судебную практику, согласно которой меры, принимаемые в области образования, могут при определенных обстоятельствах затрагивать право на уважение частной жизни, но не каждое действие или мера, которые возможно оказывают отрицательное воздействие на моральную неприкосновенность человека, обязательно приводят к такому вмешательству (дело "Costello-Roberts v. the United Kingdom" (1993) ³⁰, § 36). Однако, дистанцируясь от вывода дела "Costello-Roberts", согласно которому случай телесного наказания в школе не подпадал под действие запрета, содержащегося в статье 8 Конвенции, Суд подчеркнул следующее:

"Что касается дела "Costello-Roberts", то произошли изменения в социальных установках и правовых стандартах, касающихся применения дисциплинарных мер по отношению к детям, которыми подчеркивается необходимость защиты детей от любых форм насилия и жестокого обращения. Это отражено в различных международных документах ... и судебной практике Суда ...".

Для применения статьи 8 Конвенции в рассматриваемом деле Суд счел следующие аспекты важными: согласно материалам дела не было никаких сомнений в том, что оскорбления, которым подвергся заявитель, повлекли за собой его эмоциональное расстройство; оскорбления были произнесены в классе перед другими учениками и, таким образом, были способны оскорбить и унизить заявителя перед глазами окружающих; оскорбления были особенно неуважительными по отношению к заявителю и были произнесены учителем, обладающим авторитетом перед заявителем и контролем над ним.

2. Что касается характера обязательств государства в этом контексте, Суд пришел к выводу: любые акты насилия или жестокого обращения со стороны учителей и других должностных лиц в учебных заведениях невозможно совместить с правом детей на образование и уважение их частной жизни. Кроме того, Суд подчеркнул, что основной обязанностью органов образования является защита учащихся от любых форм насилия в то время, когда они находятся под их надзором. Согласно этим принципам и соответствующим международным стандартам Суд также пришел к выводу, что национальные власти должны принять надлежащие законодательные, административные, социальные и образовательные меры для безоговорочного запрещения любых форм насилия или жестокого обращения в образовательных учреждениях в отношении детей в любое время и при любых обстоятельствах и, таким образом, обеспечить "нулевую степень терпимости" по отношению к любому насилию или жестокому обращению в образовательных учреждениях. Кроме того, необходимо обеспечить подотчетность в данном вопросе с помощью соответствующих уголовных, гражданских, административных и профессиональных механизмов. В этом контексте государства пользуются свободой усмотрения при определении того, каким образом организовать свои системы в целях обеспечения соблюдения Конвенции.

Исходя из фактов дела Суд пришел к выводу: хотя первые оскорбления учителя в адрес заявителя были направлены на то, чтобы наказать его и его одноклассников, два последующих случая не могли рассматриваться как что-либо иное, кроме беспричинных словесных оскорблений в адрес заявителя. В любом случае Суд счел, что никакого оправдания поведению учителя быть не может. Отметив, что словесные оскорбления не были очень интенсивными и не переросли в дальнейшее более систематическое преследование, Суд подчеркнул - с учетом позиции доверия, авторитета и влияния учителей, а также их социальной ответственности не могло быть места для терпимости к любым нападкам со стороны учителя по отношению к ученику: частота, тяжесть вреда и намерение причинить вред не являются предпосылками для определения насилия и жестокого обращения в образовательной среде. Таким образом, Суд постановил - преследование посредством словесных оскорблений, которому заявитель подвергся со стороны учителя, представляло собой неприемлемое вмешательство в его право на уважение частной жизни, что было достаточным для признания нарушения в соответствии со статьей 8 Конвенции.

Однако Суд также решил важным рассмотреть вопрос о том, каким образом национальные власти отреагировали на утверждения заявителя о преследовании. В этой связи Суд не счел, что в обстоятельствах названного дела обращение к уголовному праву имеет решающее значение для выполнения обязательств государства по статье 8 Конвенции, поэтому он продолжил рассмотрение вопроса о том, каким образом утверждения заявителя были рассмотрены в рамках имеющихся административных и профессиональных процедур. Суд признал обе процедуры неэффективными, поскольку они не привели к решительным действиям по устранению недостатков в подходе учителя. Кроме того, тип поведения, приписываемый учителю, и его последствия для заявителя требуют более тщательного изучения, чтобы понять и устранить его влияние и последствия.