Конституционный суд о защите добросовестного приобретателя (Д.О. Тузов, "Законодательство", N 10, октябрь 2003 г.)

Конституционный суд о защите добросовестного приобретателя

За годы, прошедшие после принятия части первой Гражданского кодекса РФ, проблема защиты лица, добросовестно приобретшего вещь у неуправомоченного отчуждателя, стала, без сомнения, одной из наиболее острых в отечественном гражданском праве. Добросовестный приобретатель, защищенный в силу ст.302 ГК РФ от виндикационных притязаний, часто оказывался беззащитным против иска, заявленного в порядке применения так называемых "последствий недействительности ничтожной сделки" (т.е. реституции - п.2 ст.166 ГК РФ): сделка об отчуждении спорной вещи признавалась недействительной вследствие неуправомоченности отчуждателя, и в результате применения реституции ни о чем не подозревавший покупатель лишался возмездно приобретенной им вещи. Таким образом создавалась неопределенность в правовом положении добросовестного приобретателя, который фактически лишился всякой защиты, ибо ограничение виндикации, предусмотренное ст.302 ГК РФ, легко могло быть обойдено путем использования механизма реституции, безразличного, по общераспространенному мнению, к добросовестности. И, хотя этот механизм обеспечивал и обеспечивает возврат неправомерно отчужденной вещи не ее первоначальному обладателю, а другой стороне недействительной сделки, требовать реституции согласно п.2 ст.166 ГК РФ вправе любое заинтересованное лицо. Причем предмет иска может быть сформулирован таким образом, что в результате нескольких реституций (а иногда и целой их "цепочки") либо сочетания реституции с иными гражданско-правовыми средствами (например, с виндикацией или договорным требованием) вещь в итоге возвращается истцу.

Отчасти отмеченная проблема была решена еще в 1998 г. Пленумом Высшего Арбитражного Суда РФ, постановившим, что у приобретателя, отвечающего требованиям, установленным ст.302 ГК РФ, вещь не может быть изъята ни путем виндикации, ни в порядке реституции*(1). Однако практика судов общей юрисдикции, на которые указанное разъяснение не распространялось, оставалась прежней. Невзирая на добросовестность приобретателя и не учитывая того, каким образом имущество выбыло из владения собственника или лица, которому оно было им передано, эти суды, как правило, применяли реституцию и возвращали имущество его первоначальному обладателю. Особенно болезненно такая практика сказывалась на обороте жилья: добросовестный приобретатель мог лишиться купленной им квартиры, не имея при этом реальной возможности защитить свои имущественные интересы путем взыскания суммы уплаченной покупной цены и иных убытков с продавца, чаще всего уже истратившего вырученные от продажи квартиры средства.

Проблема приобрела настолько глобальный характер, что стала предметом специального анализа Конституционного Суда РФ. Поводом к рассмотрению дела явились жалобы граждан, добросовестно приобретших квартиры у неуправомоченных отчуждателей и пострадавших от применения реституции в связи с признанием заключенных ими договоров недействительными. В принятом постановлении*(2) Конституционный Суд не только подтвердил ранее высказанное Пленумом ВАС РФ мнение о невозможности изъятия вещи в порядке реституции у лица, отвечающего установленным в ст.302 ГК РФ требованиям, но и пошел несколько дальше, сделав вывод о том, что в случае приобретения имущества у неуправомоченного отчуждателя реституция не должна иметь места в принципе и что в такой ситуации возможен лишь виндикационный иск не участвовавшего в сделке собственника, удовлетворение которого зависит от условий, предусмотренных ст.302 ГК РФ (этого вопроса мы коснемся позже).

Хотелось бы надеяться, что с принятием данного постановления предпринимавшиеся до недавнего времени попытки обосновать применение норм о реституции против добросовестных приобретателей прекратятся или, по крайней мере, станут безвредными для практики. Однако несомненный теоретический интерес и большое практическое значение представляет не только сделанный Конституционным Судом конечный вывод в пользу добросовестного приобретателя, но и юридическое обоснование этого вывода, поскольку оно, как указано в самом постановлении, выявляет общеобязательный конституционно-правовой смысл соответствующих положений ГК РФ, исключающий любое иное их истолкование в правоприменительной практике.

Использованная в постановлении аргументация распадается, по существу, на две части: в первой Конституционный Суд оперирует нормами Конституции, во второй - Гражданского кодекса. При анализе "конституционно-правовой" составляющей обнаруживается некоторая искусственность привлечения абстрактных положений Конституции для обоснования защиты добросовестного приобретателя. Ссылки на конституционные нормы, которыми изобилует постановление, совершенно неубедительны, более того, иногда складывается впечатление, что сделаны они исключительно с целью как-то "подтянуть" рассматриваемое дело под компетенцию Конституционного Суда. Во всяком случае, с точно таким же успехом они могли быть использованы и для "подкрепления" прямо противоположного решения - в пользу собственника имущества, добросовестно приобретенного другим лицом.

Вообще, подведомственность данного дела Конституционному Суду вызывает определенные сомнения. В самом постановлении она обосновывается тем, что неоднозначное истолкование и применение судами общей юрисдикции норм ст.167 и 302 ГК РФ "приводит к коллизии конституционных прав" собственника и добросовестного приобретателя, вследствие чего "вопрос об устранении такого противоречия приобретает конституционный аспект и, следовательно, относится к компетенции Конституционного Суда Российской Федерации" (абз.2 и 3 п.3). Но если право собственности действительно гарантируется Конституцией (ст.35) и поэтому может рассматриваться в качестве конституционного, то какое конституционное право принадлежит добросовестному приобретателю? Ни в Конституции, ни в анализируемом постановлении нельзя найти каких-либо пояснений на этот счет. Однако, поскольку ссылка на "права добросовестных приобретателей" стала центральным звеном в аргументации Конституционного Суда, на этой новой для нашего права категории следует остановиться более подробно.

Как известно, в отечественной доктрине и правоприменительной практике вопрос о правовом положении добросовестного приобретателя является дискуссионным. Долгое время господствующей была точка зрения, согласно которой право собственности в случае ограничения виндикации приобретается добросовестным приобретателем в силу сложного юридического состава (как правило, в момент передачи ему спорной вещи). В настоящее время этому взгляду все чаще противопоставляется мнение о том, что добросовестный приобретатель является незаконным владельцем и может стать собственником только по давности владения. Такой подход игнорирует очевидные различия в правовом положении добросовестного приобретателя (ст.302 ГК РФ), с одной стороны, и добросовестного (давностного) владельца (ст.234 ГК РФ) - с другой. В самом деле, если статус первого всецело определяется уже в момент приобретения вещи и в дальнейшем остается неизменным, то положение второго и его защита зависят от ряда условий, которые должны непрерывно существовать в течение всего давностного срока. Если первый защищен против собственника и всякого иного титульного владельца, то второй, напротив, не имеет против них никакой защиты. Если добросовестный приобретатель получает защиту против иска, то добросовестный владелец может рассчитывать лишь на защиту от самоуправных, насильственных или тайных действий таких же, как и он, неуправомоченных лиц. Таким образом, добросовестный приобретатель - это не просто фактический владелец (хотя бы и "для давности"); специфика его защиты не оставляет сомнений в том, что объектом таковой выступает право на вещь. А поскольку это право не зависит от каких бы то ни было иных прав на ту же вещь и, более того, противопоставляется им в виндикационном процессе, то думается, что добросовестный приобретатель является собственником спорной вещи*(3).

Тем не менее, в действующем ГК РФ нет прямого указания на возникновение у добросовестного приобретателя права собственности (подобного тому, которое содержалось в ст.183 ГК РСФСР 1922 г.). Остался нерешенным этот острый вопрос и в постановлении Конституционного Суда. Вероятно, последнее обстоятельство объясняется тем, что судебный орган не вправе подменять собой законодателя. Однако решить проблему защиты добросовестного приобретателя было бы невозможно, не коснувшись вопроса о его правовом положении. В результате выводы Конституционного Суда о "правах добросовестных приобретателей" оказались половинчатыми и крайне неопределенными. В постановлении говорится следующее: "В тех случаях, когда имущественные права на спорную вещь, возникшие на предусмотренных законом основаниях, имеют другие, помимо собственника, лица - владельцы и пользователи вещи, этим лицам также должна быть гарантирована государственная защита их прав. К числу таких имущественных прав относятся и права добросовестных приобретателей" (абз.3 п.2).

В связи с такой мотивировкой в адрес Конституционного Суда уже прозвучал упрек. "Парадокс заключается в том, - отмечает К.И. Скловский, - что КС РФ, взяв под защиту именно незаконных владельцев против собственников, не считает нужным прямо заявить об этом и говорит, что защищаются "права добросовестных приобретателей"*(4). Однако парадокс, по-видимому, имел бы место как раз в противоположном случае - если бы суд признал добросовестного приобретателя незаконным владельцем. И дело даже не в том, что такое решение было бы неправильным по существу. В силу своего статуса Конституционный Суд обязан обосновывать принимаемые им акты нормами Конституции. Между тем Конституция гарантирует беспрепятственную реализацию и охрану именно прав и ничего не говорит о защите фактических состояний. Даже из общего смысла конституционных норм вывести какие-либо гарантии незаконного владения было бы просто невозможно. При таких обстоятельствах Конституционный Суд и не мог поступить иначе, кроме как признать за добросовестным приобретателем определенные права на возмездно приобретенное им имущество.

Что же это за права? По мнению К.И. Скловского, в данном случае "права добросовестных приобретателей" могут трактоваться "не как субъективное право на вещь, а как права самих лиц, в том числе право противостоять самоуправству, включая самоуправство собственника. Ведь именно по модели защиты от самоуправства обычно и выстраивается владельческая защита"*(5).

Отдавая должное стремлению автора приведенных строк обосновать необходимость закрепления в нормах российского права полноценной владельческой защиты, нельзя в то же время не отметить, что подобное толкование менее всего соответствует действительной позиции Конституционного Суда, нашедшей отражение в анализируемом постановлении.

Во-первых, Конституционный Суд прямо указывает, что "права добросовестных приобретателей" относятся к числу "имущественных прав на спорную вещь". Как по-иному можно истолковать это выражение, если не признать, что речь идет о вещных правах или, по крайней мере, о так называемых правах с вещным элементом? Во всяком случае, трактовка "имущественного права на вещь" как "права самого лица противостоять самоуправству" выглядит явно натянутой.

Во-вторых, остается совершенно непонятным, какое вообще отношение имеет владельческая защита, о которой упоминает К.И. Скловский, к добросовестному приобретению имущества от неуправомоченного лица. Постановление Конституционного Суда не связано ни с проблемой владельческой защиты, ни с более общей проблемой защиты от самоуправства. Предметом рассмотрения явился вопрос о конкуренции двух исковых требований: с одной стороны, требования, основанного на нормах о виндикационной защите (ст.301, 302 ГК РФ), а с другой - требования в порядке реституции вследствие недействительности сделки (п.2 ст.167 ГК РФ). Заявление как того, так и другого - не самоуправство, а реализация права на иск (в материальном или процессуальном смысле - в зависимости от того, подлежит ли такой иск удовлетворению). Понятно, что ни о какой владельческой защите против иска говорить не приходится.

Итак, Конституционный Суд конструирует "право добросовестного приобретателя" в качестве права на вещь. В то же время из постановления определенно следует, что это право не рассматривается им в качестве права собственности, ибо добросовестные приобретатели отнесены к числу "других, помимо собственника, лиц", имеющих "имущественные права на спорную вещь". Таким образом, неясно, какими именно имущественными правами обладает добросовестный приобретатель, каковы их содержание и формы реализации. По-видимому, за туманной формулировкой постановления, которая, возможно (по словам К.И. Скловского), и "предпочтительнее отдающего откровенным примитивом "права владения"*(6), на самом деле все-таки скрывается признание этого последнего. К сожалению, оснований для более определенных выводов постановление не дает. В этом его главный недостаток и слабость.

В связи с отсутствием ясности в правовом положении добросовестного приобретателя одно только абстрактное указание на его "права", очевидно, не могло быть достаточным доводом в пользу его защиты против иска собственника. Хорошо понимая это, Конституционный Суд в конечном итоге прибег к чисто цивилистическому обоснованию своей позиции, аргументировав ее положениями Гражданского кодекса, а не нормами Конституции, довольно далекими от существа рассматриваемого вопроса. В чем же состоит эта аргументация?

Ссылаясь на положение ст.168 ГК РФ, предусматривающее ничтожность незаконной сделки, но допускающее при этом возможность установления законом "иных последствий нарушения", Конституционный Суд делает вывод о том, что, "поскольку добросовестное приобретение в смысле статьи 302 ГК... возможно только тогда, когда имущество приобретается не непосредственно у собственника, а у лица, которое не имело права отчуждать это имущество, последствием сделки, совершенной с таким нарушением, является не двусторонняя реституция, а возврат имущества из незаконного владения (виндикация)" (абз.6 п.3.1). "Следовательно, - говорится в постановлении, - права лица, считающего себя собственником имущества, не подлежат защите путем удовлетворения иска к добросовестному приобретателю с использованием правового механизма, установленного пунктами 1 и 2 статьи 167 ГК... Такая защита возможна лишь путем удовлетворения виндикационного иска, если для этого имеются те предусмотренные статьей 302 ГК... основания, которые дают право истребовать имущество и у добросовестного приобретателя..." (абз.7 п.3.1).

В данном построении прежде всего бросается в глаза ошибочная ссылка на ст.168 ГК РФ. Эта статья предусматривает, что законом могут быть установлены изъятия из общего правила о ничтожности незаконной сделки, т.е. ее оспоримость или иные последствия нарушения (например, перевод прав и обязанностей одной из сторон сделки на третье лицо - п.3 ст.250 ГК РФ). При этом очевидно, что исключения из правила о ничтожности могут касаться только самого этого правила, но не положения об общих последствиях недействительности сделки (п.2 ст.167 ГК РФ), представляющего собой совершенно самостоятельное правовое предписание. Поэтому для того, чтобы обосновать защиту добросовестного приобретателя путем применения норм об ограничении виндикации (ст.302 ГК РФ), Конституционному Суду следовало сослаться не на ст.168, а скорее на п.2 ст.167 ГК РФ, предусматривающий двустороннюю реституцию, но допускающий установление законом и "иных последствий недействительности сделки".

Что касается существа рассматриваемой аргументации, то вряд ли ее можно признать логически безупречной. Проблема добросовестного приобретения действительно возникает лишь тогда, когда имущество приобретено по сделке у лица, не управомоченного на его отчуждение. Указание на данное обстоятельство в постановлении Конституционного Суда справедливо и не вызывает возражений. Но следует ли из этого, что "последствием" сделки, совершенной неуправомоченным лицом*(7), не может быть двусторонняя реституция?

Не останавливаясь на весьма спорном вопросе о том, вправе ли участник недействительной сделки, никаких прав на вещь не имеющий, истребовать эту вещь в порядке реституции, заметим, что сама по себе неуправомоченность лица на отчуждение вещи не означает отсутствия у него вообще каких-либо прав на нее, включающих, в частности, правомочие владения. Так, арендатор, хранитель, залогодержатель (при закладе) имеют определенные права на переданное им имущество, хотя и не могут его отчуждать. Вправе ли они в случае нарушения указанного запрета и продажи вещи третьему лицу (хотя бы и недобросовестному) требовать реституции? Отрицательный ответ, вытекающий из аргументации Конституционного Суда, хотя и может представляться разумным, далеко не очевиден. В любом случае он не следует из буквального смысла закона и потому нуждается в специальном обосновании, которого постановление не содержит.

Априорно и другое суждение, положенное в основание выводов Конституционного Суда, - о том, что механизм реституции неприменим для защиты интересов собственника, не являющегося участником недействительной сделки. Имеется в виду распространенная на практике ситуация, когда в судебном процессе вместо рассмотрения одного виндикационного иска собственника признаются недействительными все сделки, совершенные с его вещью и составляющие непрерывную цепочку, с применением реституции (как правило, номинальной) в отношении сторон каждой из них, в результате чего вещь возвращается собственнику. Конечно, подобная процедура выглядит аномальной. Ее практический смысл состоит единственно в том, чтобы обойти установленные ст.302 ГК РФ ограничения и истребовать вещь у конечного добросовестного приобретателя. И все-таки, чтобы говорить о юридической невозможности данного механизма, необходима определенная интерпретация тех положений ГК РФ, в которых он до сих пор находил свое формальное обоснование. Речь идет, во-первых, о п.2 ст.167 ГК РФ, согласно которому при недействительности сделки каждая из сторон обязана возвратить другой все полученное по этой сделке, а во-вторых, о п.2 ст.166 ГК РФ, в соответствии с которым, если сделка ничтожна, иск о применении указанных последствий вправе предъявить любое заинтересованное лицо. Как при наличии этих норм отказать собственнику в реституции? Конституционный Суд не дает ответа на этот вопрос. Трудно согласиться и с мнением о том, будто собственник не является лицом, заинтересованным в реституции, а поэтому, следовательно, не подпадает под категорию указанных в п.2 ст.166 ГК РФ субъектов, имеющих право на иск*(8). До тех пор, пока господствует воззрение, согласно которому добросовестность иррелевантна для механизма реституции (а такой взгляд выражен, кстати, и в анализируемом постановлении Конституционного Суда - см. абз.4 п.3.1), юридический интерес собственника в "распутывании" путем реституции цепочки сделок, совершенных с его вещью, не вызывает сомнений. Таким образом, проблема конкуренции между реституцией и виндикацией остается в постановлении нерешенной.

Между тем, обоснование защиты добросовестного приобретателя могло бы быть простым*(9) и логичным, если бы Конституционный Суд исходил из того, что такой приобретатель в силу сложного юридического состава становится собственником полученной вещи, как это было принято считать до недавнего времени, и именно поэтому защищен от каких бы то ни было к нему притязаний. Кроме того, следовало бы пойти далее и, отбросив старые стереотипы, прямо признать, что всякое внедоговорное требование об изъятии вещи из чужого незаконного владения в пользу лица, считающего себя собственником или иным титульным владельцем, в том числе и заявленное в порядке п.2 ст.167 ГК РФ, по своей природе является виндикационным*(10). В этом случае защита добросовестного приобретателя, рассматриваемого уже в качестве собственника вещи, против иска об ее истребовании независимо от того, кем и в каком порядке этот иск заявлен, обосновывалась бы отсутствием необходимых для виндикации предпосылок (титула владения истца и незаконности владения ответчика) и формально опиралась бы на норму ст.302 ГК РФ об ограничении виндикации.

Однако вместо этого Конституционный Суд предпочел признать за добросовестным приобретателем неведомое доселе имущественное право - право с совершенно неопределенным содержанием, превосходящее по своей силе право собственности. Но существует ли такое право в действительности? Может ли вообще какое-либо право, даже конституционное, давать своему обладателю более полную и абсолютную власть над вещью, чем право собственности? Не является ли в связи с этим так называемое "право добросовестного приобретателя" обычным правом собственности, возникшим у нового обладателя вещи? Такие вопросы неизбежно возникают при анализе постановления Конституционного Суда и свидетельствуют о слабости его теоретической проработки.

Но, несмотря на все отмеченные недостатки в обосновании защиты добросовестного приобретателя Конституционным Судом, трудно было бы отрицать общее позитивное значение принятого акта. Возможно, признание за добросовестным приобретателем права собственности станет следующим правоприменительным или даже законодательным шагом, пока же важно уже то, что защита такого приобретателя становится более адекватной реальным общественным и правовым отношениям, которые она призвана обеспечивать.

Д.О. Тузов,

кандидат юрид. наук,

докторант кафедры гражданского права

Юридического института Томского государственного университета

"Законодательство", N 10, октябрь 2003 г.

-------------------------------------------------------------------------

*(1) См.: Постановление Пленума ВАС РФ от 25 февраля 1998 г. N 8. Абз.2 п.25 // Вестн. ВАС РФ. 1998. N 10.

*(2) Постановление Конституционного Суда РФ от 21 апреля 2003 г. N 6-П "По делу о проверке конституционности положений пунктов 1 и 2 статьи 167 Гражданского кодекса Российской Федерации в связи с жалобами граждан О.М. Мариничевой, А.В. Немировской, З.А. Скляновой, Р.М. Скляновой и В.М. Ширяева".

*(3) См. подробнее: Тузов Д. Приобретение имущества от неуправомоченного отчуждателя: сложный юридический состав или приобретательная давность? // Российская юстиция. 2003. N 6. С.38-40.

*(4) Скловский К. Конституционный Суд России признал доброкачественность ГК РФ // ЭЖ-Юрист. 2003. N 18. С.4.

*(5) Там же.

*(6) Там же.

*(7) Строго говоря, недействительной в данном случае является не сама сделка купли-продажи, а совершенная на ее основании сделка-предоставление (передача вещи неуправомоченным лицом в собственность покупателя). См. подробнее: Тузов Д.О. Отчуждение имущества неуправомоченным лицом: вопросы юридической квалификации договора // Законодательство. 2003. N 6. С.15-21.

*(8) См., напр.: Скловский К. Указ. соч. С.4.

*(9) Предвидя возможный упрек в "упрощении и примитивизации", замечу, что простота предлагаемого решения обусловлена его объективным соответствием рассматриваемым правоотношениям, а никак не стремлением к искусственному упрощению объекта исследования.

*(10) См. об этом подробнее: Тузов Д.О. Реституция и виндикация: проблемы соотношения // Вестн. ВАС РФ. 2002. N 3. С.115-135.