Синдром? Тога? Или отчаяние? К вопросу о корректности научной критики (В.А. Белов, "Законодательство", N 1, январь 2004 г.)

Синдром? Тога? Или отчаяние?
К вопросу о корректности научной критики

Недавно появившийся в продаже второй выпуск "Цивилистических записок" (М., 2002) открывается статьей Б.М. Гонгало "Мысли и речи о науке гражданского права". Мы готовы подписаться едва ли не под каждым словом этой действительно замечательной работы. И тем не менее рискнем выразить наше принципиальное несогласие с авторской позицией по вопросу о корректной форме критических высказываний, встречающихся в цивилистической литературе. Обратиться к данной теме мы решили не только потому, что она действительно важна, имеется и особый повод: все приведенные примеры нетактичного и неуважительного отношения к научным исследованиям и их авторам взяты именно из наших работ. "Что это? - вопрошает Б.М. Гонгало. - Синдром Герострата? Или тога режущего правду-матку возвышает "обличителя" в собственных глазах? Представляется, - заключает он, - что независимо от того, прав ли по существу "обличитель" или нет, такой тон неуместен. Как говаривал Юрий Хамзатович Калмыков, у цивилистов так не принято. По счастью, такое встречается нечасто" (курсив Б.М. Гонгало. - В.Б.). Об этом и хотелось бы поговорить, а на заданные вопросы - ответить.

1. Прежде всего уточним, верно ли, что "у цивилистов так не принято". Разделяющие данное мнение странным образом умалчивают о весьма широко известных случаях научной цивилистической полемики, демонстрирующих как раз обратное. Позволим себе привести некоторые примеры.

"Произведение это... весьма мало привносит в науку гражданского права вообще"; язык автора - "первообраз того своеобычного жаргона, которым написаны все последующие сочинения автора"; "тарабарщина, претендующая на научный характер"; "ряд бессвязных, отрывочных и крайне темных мыслей, неизвестно для чего изложенных на бумаге и сохраненных для потомства"; "стройное и научно обставленное учение Савиньи является у г-на N в самом неряшливом виде... приправленным блестками его специфического красноречия"; книга "в научном отношении не имеет никакой цены, а по свойствам своим отнюдь не может быть причислена к разряду ученых диссертаций"; автор - человек, попавший на кафедру "словно по печальному недоразуменью"; он "задался целью по возможности затуманивать наши законы там, где они вполне ясны"; "повсюду неудачные, бесцельные и ни для кого не нужные попытки измышлять особенные юридические термины, не столько выясняющие, сколько затемняющие соответствующие им юридические понятия"; "туман, туман и паки туман"; "крайне трудно отрешиться от вопроса, чем объяснить то изумительное обстоятельство, что при помощи столь легковесного умственного багажа и таких сомнительных педагогических заслуг возможно было стяжать... громкую известность и занять среди русских ученых-юристов довольно видное положение".

Ну как? Между прочим, мы не себя цитировали. Это написал Иван Григорьевич Табашников, великий российский цивилист (о другом не менее крупном отечественном ученом Петре Павловиче Цитовиче)*(1).

Еще несколько высказываний.

"Замечания эти не только не представляют ничего нового или ценного, но и отличаются в достаточной мере краткостью и поверхностностью"; перед нами, "пользуясь известным немецким выражением "eine ganze Bu..tte voll Wasehwasser", целая лоханка помоев"; "столь же спешная и неряшливая, сколь поверхностная и недобросовестная компиляция. Составленная с большими претензиями, но оттого не менее жалкая, она своими отрицательными качествами напоминает о других произведениях того же автора, пользующихся прискорбной известностью. Несмотря на свое искреннее сожаленье, я не в состоянии назвать этот отзыв незаслуженно суровым...".

И здесь авторство не наше. Это написал Михаил Яковлевич Пергамент, не менее известный, чем названные ранее, российский (а впоследствии и "немного советский") цивилист*(2).

А как вам это? "При всем желании воздать должное означенному нотариусу за его попытку издать лексикон, мы, тем не менее, не можем признать его компетенции в вопросах вексельной терминологии уже по одному тому, что он пользовался разными противоречивыми... источниками... и, не подвергая их никакой критической оценке, просто нанизывал слова (термины) в алфавитном порядке, не вникая ни в смысл, ни в значение данного термина..."; эти образцы векселей составляют "...позор в любом элементарном учебнике вексельного права"; "это - произведение вздутое, самодовольное, полное неясностей, сумбура и противоречий, безусловно игнорирующее экономическую сторону векселя и полное дефектов с точки зрения юридической".

Такую форму отзывов о произведениях своих оппонентов посчитал вполне уместной и корректной Семен Моисеевич Барац - умнейший человек, не имевший, правда, ученых степеней в области юриспруденции, но написавший уникальный и до сего дня лучший русскоязычный курс вексельного права*(3).

Вот как "разбирались" с оппонентами дореволюционные профессора. Если читатели полагают, что мы в результате долготерпеливого поиска, с великим трудом собрали все исключения из правила, то можем уверить: это ошибочное мнение. Как раз напротив, здесь воспроизведены лишь те немногочисленные выписки, которые случайно оказались у нас под рукой в процессе подготовки настоящей статьи. На самом деле если не в каждом, то в большинстве произведений дореволюционных цивилистов встречаются подобные отзывы, и порой столь цветистые, что наши определения на их фоне выглядят лишь косноязычными подражаниями. Специальная тематическая подборка цитат только из произведений видных юристов получилась бы весьма объемной, значительно превышающей размеры статьи, и потребовала бы немало времени на подготовку. Поэтому предлагаем вниманию аудитории еще лишь одну, последнюю, группу примеров.

"...Публикация бойкая, архибойкая, но крайне поверхностная... это нечто вроде гимназической тетрадочки"; "кляузник и софист, рабулист, крючкотвор - вот Вы кто! Суть дела обходит увертками"; "автор - махровый дурак, как с торбой возящийся с дефинициями - преглупыми... теоретическая часть - вздор"; "величайший мерзавец, пошляк, кантианец... шовинист..."; "много и лишней болтовни"; оппонент обвиняется в "затушевывании и приукрашивании", "темных фразах", "серьезном разборе мелочей", "теоретической игре в бирюльки".

Полагаем, автор не нуждается в представлении. Читатели сами узнали Владимира Ильича Ленина*(4). Конечно, он не цивилист и не профессор, но приведенные строки написаны до революции (1913 г.) и касаются отнюдь не только обвинений в оппортунизме и сотрудничестве с буржуазией, но и существенных элементов критикуемых работ - содержательной и методологической.

2. Все эти высказывания, безусловно, сами по себе не доказывают необходимости возродить практику "крепкого словца", адресованного "собрату по науке". Но давайте не будем и лукавить: дескать, у цивилистов так не принято! Сейчас, возможно, уже действительно не принято, но это не значит, что не было принято вообще. Чтобы продемонстрировать обратное, мы и позволили себе столь обширные цитаты. Теперь попробуем разобраться, почему же эта форма критики - да, резкая и хлесткая, да, грубоватая, но (и это самое главное!) справедливая - ушла в прошлое? Возможно, наши оппоненты расскажут нам нечто о повышении общего уровня научной культуры, но мы склонны видеть причину несколько иную.

Все современные российские цивилисты вышли из лона советской юридической школы (как бы некоторым из них ни хотелось доказать иное, но это так). Подобный итог "развития" (или деградации?) критического течения в рамках советского периода существования науки нам лично представляется вполне закономерным. Под широко развернутым в ходе революции и гражданской войны знаменем марксизма выдвинулась на первое место во всех областях человеческой деятельности коммунистическая идеология. Вспомним, как политически неграмотный, но чуткий дед Щукарь из шолоховской "Поднятой целины" заискивал перед бывшим красным командиром: "Макарушка, но ведь петухов политика не затрагивает?". "И петухов затрагивает!" - рубил с плеча Макар Нагульнов. В такой ситуации наука, конечно же, не могла остаться вне политики. Но если в математике и физике "марксистские методы" широкого понимания не встретили и канули в небытие довольно быстро, то в юриспруденции они во многом подменили собой методологию самой науки. Юридическая критика превратилась в критику идеологическую, а после 1924 г. - в политическую. Типичным ее примером являются критические опыты, наполняющие "Курс гражданского права" П.И. Стучки.

До 1936 г., как известно, шло активное строительство социализма, сопровождавшееся борьбой с неисчислимыми "врагами" на многочисленных "фронтах". Юридическая наука не только не осталась в стороне, но и возглавила это направление деятельности, в немалой степени поспособствовав его развитию. В работах советских цивилистов того периода отвешиваются весьма едкие "комплименты" в адрес буржуазных юристов, громятся разнообразные оппортунисты, вредители и просто не сориентировавшиеся вовремя современники. В 1937 г., как провозглашалось, "социализм в СССР был в основном построен", тем не менее в юриспруденции активные "разоблачения" и "уличения" продолжались едва ли не до начала 50-х годов. И лишь в эпоху "оттепели", при "полной и окончательной победе социализма", "наступать" и "обороняться" стало просто нелогичным. На кого наступать? От кого обороняться, если все внутренние враги Советской власти побеждены? А если отдельные представители где-то и окопались - на дальних, так сказать, подступах, то их вредоносные публикации никак не могли просочиться в советскую юридическую печать. Идеологическое и политическое оружие для критики больше не годилось; как и всякое другое оружие, его теперь предпочитали использовать только на парадах (побрякивали им неизменно во введениях, предисловиях, вступительных статьях, заключениях, разнообразных юбилейных публикациях). Научная критика оказалась предоставленной самой себе.

Тут-то и выяснилось, что навык настоящей научной юридической критики попросту утрачен. Ученых, которые владели таким искусством, осталось уже наперечет; воспитывать молодое поколение, которому этот опыт можно было бы передать, было уже поздновато. Ведь вырастить плеяду принципиально иных цивилистов, работающих в исчезнувшем уже почти сорок лет назад научном ключе, - дело не только не быстрое, но и не простое, как по содержанию, так и по условиям своего осуществления. Ведь ученые к тому времени не хуже шолоховского Щукаря почувствовали, что главное - идеологически точно и политически грамотно раскланяться. В этом состояло если не единственное, то важнейшее условие успеха всей работы. Заложив такой "краеугольный камень", можно уже не опасаться серьезных критических замечаний (не случайно у Б.М. Гонгало сказано: "...независимо от того, прав ли по существу... или нет..."!). Отсюда следует, что сформировавшееся к середине 50-х годов поколение ученых было просто не заинтересовано в воспитании представителей враждебного себе объективно-научного критического направления.

Последующее развитие советской юриспруденции в целом и гражданско-правовой науки в особенности привело к полному выхолащиванию критического направления в научной юридической литературе. Самые сильные эпитеты, которые можно было встретить в научных спорах 1970-1980-х годов, приобрели характер штампов, скрывающих не только личность критика, но и содержание самой критики: "Точка зрения N нам представляется недостаточно обоснованной"; "вместе с тем полагаем, что заслуживает более пристального внимания позиция N"; "высказанное N мнение, несомненно, обоснованное и перспективное, нуждается в дальнейшей научной разработке" и т.п. Употребление слов типа "неверный" или "неправильный" уже считалось нарушением "правил игры" - уместнее было сказать "неточный" или "требующий разъяснения". Появились даже работы, в которых критикуемые позиции и вовсе не связывались с какими-то конкретными авторами. Предметом внимания становились "существующие точки зрения", "господствующее понимание", "мнение отдельных ученых" и т.п. Как будто "точки зрения", "понимания", "теории", "мнения", "взгляды" и "воззрения" возникают ниоткуда и существуют сами по себе!

3. А может быть, даже неплохо, когда все происходит корректно, вежливо, галантно? Все друг другом довольны, никто ни на кого не обижается. Каждый уверен: какую бы глупость ни написал, все равно ни один коллега не скажет в печати открытым текстом, что это, мол, глупость. Ну в худшем случае напечатают, что "точка зрения N не соответствует природе и конструкции института" или что-нибудь подобное. А скорее всего - вообще ничего не напишут, просто промолчат.

Кстати о молчании. Если кто-то считает, что сознательное публичное игнорирование какой-то проблемы - следствие простой научной бездеятельности, то он серьезно заблуждается. В науке ничего не бывает без причины, и молчание в том числе. Молчание - это тоже средство полемики, действенное орудие борьбы с оппонентами, особенно теми, которым нечего возразить. Если отвечать - нужно признавать свои ошибки, объясняться, а этого никто у нас делать не любит. И вот такие "досадующие критики" погружают "выскочку" в океан молчания. А в этом океане можно утопить любую, даже самую деятельную натуру. Таланты, знания, гениальность, стремление к деятельности, жажда борьбы за добро и справедливость, интеллигентность, человечность, т.е. лучшие качества личности человека, придающие его поступкам немеркнущий блеск, - часто меркнут, сжимаются и растворяются в такой завесе безмолвия. Самая разрушительная критика оппонентов не так страшна для ученого, как их молчание: на критику можно, по крайней мере, отвечать, а вот как полемизировать с тем, кто с тобой не спорит? О молчании в российской гражданско-правовой науке можно было бы написать целую книгу...

Но вернемся к теме. Так может быть, отсутствие справедливой критики, резкой и хлесткой по форме, не так уж и страшно? Отвечая на этот вопрос, надо уточнить: страшно для кого? Для самих ученых? Наверное, нет. А вот для гражданско-правовой науки?

Как отреагировали бы, например, астрономы, начни сегодня кто-нибудь всерьез рассказывать о том, что Земля стоит на трех китах, слонах и черепахах или что не Земля вращается вокруг Солнца, а Солнце вокруг Земли? Видимо, примерно так же, как математики - на такой, например, способ сокращения дробей, как вычеркивание совпадающих цифр в числителе и знаменателе, или физики - на заявление о том, что "градус есть единица измерения мощности, которая представляет собой количество работающей массы в единицу времени". Несложно догадаться: ученые назвали бы такие идеи бредовыми, не имеющими ничего общего ни с астрономией, ни с математикой, ни с физикой, ни вообще с наукой, - в чьей бы голове такие идеи ни родились. И главное: с лицами, проповедующими подобные воззрения, никто из профессиональных ученых (астрономов, физиков, математиков и т.д.) просто не станет иметь дело. Их не только морально уничтожат в печати, но и просто физически выдворят из аудиторий и с кафедр!

Позволяя себе иное отношение к откровенным глупостям, являющимся следствием элементарного незнания (недостатка знания), юриспруденция в целом и цивилистика в том числе прямо способствуют процветанию в своих рамках рассказов о трех китах и черепахах. Дело здесь даже не в критике, еще раз это подчеркиваем*(5), а в указании авторам на их невежество.

В статье Б.М. Гонгало представлена небольшая коллекция таких перлов: так, право на самом деле вовсе не регулирует правоотношения; бессмысленны повторения типа "обязательственное правоотношение", "субъективные права", "юридические обязанности"...

Эту тему можно поддерживать бесконечно долго - материала в литературе хватает. Например, не пора ли задуматься о сути словосочетания "беременная женщина"? Или "срок исковой давности" (сама "исковая давность" уже определяется как срок)? Перед тем как писать о существовании "абсолютно-относительных", "вещно-обязательственных" и даже "смешанных" правоотношений, поразмыслили ли авторы хоть немного? Как относиться к тем, кто сочиняет теории о "финансовых услугах", "бездокументарных бумагах", "безналичных деньгах", "расщепленной собственности"? А еще все чаще и чаще можно прочитать, что источником гражданского права в России является судебный прецедент...

Эти и иные, такие же "научные" утверждения свидетельствуют только об одном: их авторы не понимают того, о чем пишут. А не понимают оттого, что не знают, что такое правоотношение, субъективное право, исковая давность, ценные бумаги, наконец, элементарная логика. О пользе таких рассуждений для науки говорить, конечно, не приходится. Но почему же нужно молчать о том вреде, который несут с собой подобные умопостроения? А вред - вот он, налицо, о нем свидетельствует состояние современной цивилистики, которая превратилась в юриспруденцию слов, терминов, вывесок, за которыми далеко не всегда скрывается то, что на них обозначено, а порой нет и вовсе ничего. Подозреваем, что дело придумывания терминов скоро будет поставлено на профессиональную основу; чего стоят, например, "субправо" и "правонаделение".

Но чаще термины не придумывают, а ориентируются на законодателя. Например, появился новый законодательный термин "инвестиционная деятельность" - и тут же возник новый институт (а некоторые настаивают чуть ли не на отрасли) инвестиционного права. При этом о том, что гражданско-правовыми формами этой самой инвестиционной деятельности (простым товариществом, учредительным договором, займом, кредитом, залогом) ученые-юристы занимаются веками, почему-то забыли. Вот другой пример: банкротство. Создается специальный закон - и под него конструируется понятие банкротства, изучаемое отдельно от других гражданско-правовых институтов и конструкций. А о том, что банкротство - это лишь особенное юридическое состояние (кстати, не единственное, регулируемое данным законом) и что вся суть конкурсного процесса - это лишь исполнение денежных обязательств по специальным правилам и в особой очередности, отчего-то никто не пишет.

Если же определения термина нет, многие расценивают это чуть ли не как трагедию. Например, услуги -это деятельность, но законодателем термин "деятельность" не раскрыт. Как же разобраться, что он означает, - вопрошают они? И рассуждают просто: передача товара - деятельность? Несомненно! Уплата денег? Тоже. Отсюда делают заключение: передача товара и уплата денег являются услугами (!). Оставляем это без комментариев. Но интересно, а, скажем, рефлекторная жизненная деятельность амебы или какого-нибудь другого микроорганизма - это тоже "услуга"?

Хуже всего приходится науке в том случае, когда, однажды дав термину определение, законодатель в дальнейшем использует его и в иных значениях. Для грамотного, логически мыслящего юриста это очевидно хотя бы по контексту, а вот для современного российского... Так, объект права собственности назван в законе "имуществом", а в другом месте того же закона сказано, что к имуществу относятся имущественные права. Вывод: имущественные права могут находиться в собственности. И это утверждают не студенты-недоучки, нет! Это пишут будущие и даже уже состоявшиеся кандидаты и доктора наук!

Ученые, которые могут взирать на подобные словесные выкрутасы, сохраняя каменное лицо и холодный ум, должны уходить из науки. Попытки выдать невежество за науку могут привести только к одному - смерти науки. Понимать это и безучастно оставаться в стороне - верх либо лицемерия, либо беспечности. Наука - это продукт человеческого мышления; "теории" и "точки зрения", позволим себе повториться, не возникают сами по себе. Вопреки расхожему утверждению, наука смертна, и для того чтобы ее погубить, надо совсем немного: достаточно перестать ею заниматься. Считать иначе - уподобляться садовнику, который вместо того чтобы бороться с сорняками, надеется, что, авось, само вырастет. Не вырастет! Тем более, когда расти откровенно и сознательно мешают. Конечно, жонглировать словами значительно проще, чем, работая на уровне понятий, увидеть действительно существующую проблему и найти ее решение; кричать существенно легче, чем петь; кривляться может каждый, а хорошо танцевать - нет... Мы выбираем легкий путь -поэтому имеем науку, которая не наука, а лишь ее видимость; эстраду, которая не эстрада; церковь, которая не имеет ничего общего с верой, и т.д. Неужели же и в данной обстановке, возвращаясь к началу разговора, "такой тон неуместен"? Почему астрономы могут позволить себе вынести вердикт "Абсурд!", математики - "Не сходится!", физики - "Не работает!", а юристы до сих пор стремятся, используя многочисленные увертки и оговорки, завуалировать истинную суть многочисленных псевдонаучных "исследований" своих так называемых "коллег"?! Уж не потому ли, что сами боятся получить подобную оценку?

Подытожим сказанное. Уважаемый Бронислав Мячеславович! Наш тон - это не "синдром Герострата". Герострат сжег храм Дианы в Эфесе, а раскритикованные нами труды вряд ли заслуживают сравнения с храмом. И сделал это Герострат для того лишь, чтоб обессмертить свое имя, в то время как мы в этом не нуждаемся. И никакая "тога режущего правду-матку" сегодня, увы, никого и ни в чьих глазах не возвышает. Правду говорить не всегда легко, редко - приятно, а уж слушать... Образ "правдоруба" в наше время годится (увы! увы!) разве что для сатирических телепередач и учебных фильмов по психиатрии. Наши резкие выступления - это крик, вопль отчаяния, нет - это само отчаяние! Отчаяние и скорбь по современной российской цивилистике, пораженной от пят до макушки синдромом Гонгало, суть которого сводится к следующему: важно не содержание научных взглядов, а та форма, в которую они воплощены, тот тон, которым они высказаны. Политически корректная глупость, сладкая ложь, все обволакивающая собою лесть, даже совершенно безосновательная, гораздо милее сердцу современного российского цивилиста, чем соответствующее действительности, выстраданное, доказанное, но преподнесенное оппонентам в форме горькой пилюли научное положение. Болезнь приобрела уже столь запущенную форму, что большинство представителей заболевшей цивилистики солидарны с Б.М. Гонгало, утверждающим, что "по счастью, такое (т.е. резкая критика. - В.Б.) встречается нечасто". По счастью? Но для кого? Для конкретных псевдоученых, мучительно кропающих статейки по 0,2 печатных листа, когда от этого зависит их степень, звание или должность - да, это счастье. А вот для гражданско-правовой науки?

В.А. Белов,

кандидат юрид. наук, доцент кафедры гражданского права

юридического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова

"Законодательство", N 1, январь 2004 г.

-------------------------------------------------------------------------

*(1) Табашников И.Г. Прошлая ученая деятельность П.П. Цитовича. Одесса, 1896. С.2, 4-5, 9-10, 11, 12, 15, 16, 31, 38-39, 108-109.

*(2) Пергамент М.Я. Рецензия на книгу В.Д. Каткова "Общее учение о векселе". Юрьев (Дерпт), 1905. С.3, 21, 22.

*(3) Барац С.М. Задачи вексельной реформы в России. Спб., 1896. С.175, 184, 192.

*(4) Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т.27. С.344; Т.28. С.34, 38, 200, 245, 349, 350, 424.

*(5) Критика - это анализ взглядов оппонента с точки зрения их соответствия действительному положению вещей (а не собственным воззрениям критика, как иногда думают). Тон критики может быть разным в зависимости от того, следствием чего стали те или иные выявленные ошибки. Ошибка в факте, например, извинительна, и задача критика здесь должна сводиться к помощи оппоненту; ошибка из-за неумения рассуждать должна караться жестче; а вот незнание юридического материала исследования заслуживает максимально жесткого отношения. В последнем случае резкость и хлесткость справедливых нареканий вполне естественны: недоучкам в науке делать нечего. Не умеешь - не берись! - основной принцип любой науки, любого профессионального занятия. Штурвал самолета никогда не доверят человеку неподготовленному. Почему же научное перо осмеливаются брать в руки те, кто не умеет (или не хочет) серьезно заниматься наукой?!