Права личности - новый приоритет Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации (И. Михайловская, "Российская юстиция", N 7, июль 2002 г.)

Права личности - новый приоритет
Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации

Оценка нового УПК РФ может вестись и ведется с различных позиций. Ее предметом могут быть как отдельные стадии и институты уголовного судопроизводства, так и закон в целом, что предполагает определение вектора изменений процессуальной формы, степени ее приближения (или удаления) к современному типу состязательности. При этом нельзя забывать, что нормативное регулирование уголовного судопроизводства неразрывно связано с социально-экономическими и политическими характеристиками общества как целостной органической системы. Так, в обществах с развитым институтом частной собственности, равенством граждан перед судом и законом, разделением властей и т.п. розыскной процесс уступает место состязательному. И напротив, становление тоталитарного режима всегда сопряжено с резким усилением розыскных начал уголовного процесса.

Новый УПК дает новую трактовку задач уголовного судопроизводства. Раскрывая его назначение, ст.6 УПК РФ говорит о защите прав и законных интересов лиц и организаций, потерпевших от преступлений, и о защите личности от незаконного и необоснованного обвинения, осуждения, ограничения ее прав и свобод.

Таким образом, в нормативной модели уголовного судопроизводства "защитительная" функция юстиции получила приоритет над "карательной". Другими словами, вечный вопрос - что опаснее для общества: безнаказанность виновного или осуждение невиновного - косвенно решен в пользу последнего варианта. А вопрос этот отнюдь не праздный. От ответа на него зависят критерии выбора оптимального построения конкретных уголовно-процессуальных институтов. Дело в том, что традиционное представление, что процессуальные гарантии личности в уголовном судопроизводстве одновременно служат и гарантиями достижения истины, далеко не всегда соответствует реальному положению вещей.

Усиление требований к процессуальной форме доказательств, расширение прав защиты и т.п. отнюдь не упрощают процесс установления обстоятельств дела. Напротив, они заставляют вспомнить забытое представление о том, что уголовное право - это меч, разящий правонарушителей, а уголовный процесс - щит, оберегающий личность от государственной репрессии.

Необходимо отметить, что и в советский период весьма редко, но все же высказывалось мнение о том, что приоритетной задачей является ограждение личности от незаконных репрессий. "С точки зрения интересов общества, - писала В. Каминская, - гораздо важнее обеспечить прочную правовую защиту всем честным гражданам от необоснованного привлечения их к ответственности и осуждению, от необоснованного применения к ним мер процессуального принуждения. Для достижения этой цели, являющейся неотъемлемым элементом демократии, можно, по нашему мнению, мириться с возможностью единичных случаев, когда преступник уйдет от заслуженного наказания"*(1).

В состязательном процессе приоритетными становятся права личности (прежде всего обвиняемого как центральной фигуры уголовного судопроизводств), в розыскном - карательные интересы государственной власти.

Статья 123 Конституции РФ закрепила положение о состязательном построении судопроизводства, что предрешило появление в УПК РФ как самого термина "стороны", так и четкого перечня лиц, их представляющих, а также состязательности в качестве принципа уголовного процесса. Состязательное построение процесса предполагает не только наличие независимого суда, решающего спор сторон, но и равенство последних.

В УПК РСФСР принцип равенства прав участников процесса признавался лишь на стадии судебного разбирательства. Но дело не только в этом. Ряд его институтов давал явное преимущество государственным органам, осуществляющим уголовное преследование.

Прежде всего речь идет об институте направления дела на доследование. Конституционный Суд РФ постановлением от 20 апреля 1999 г. и определением от 5 июля 2000 г. существенно сузил действие этого института, признав не соответствующими Конституции РФ полномочия суда по собственной инициативе возвращать уголовное дело прокурору ввиду невосполнимой в судебном заседании неполноты проведенного дознания или следствия, а также при наличии оснований для предъявления обвиняемому другого обвинения (пп.1 и 3 ч.1 ст.232 УПК РСФСР) либо с целью привлечения к уголовной ответственности других лиц при невозможности выделить о них материалы дела (п.4 ч.1 ст.232 и ч.2 ст.256 УПК РСФСР). Однако у суда все еще сохранялось право возвращать дело на доследование по ходатайству прокурора, и это оставляло органам расследования возможность исправить допущенные промахи и прямые нарушения закона, не подвергаясь при этом каким-либо процессуальным санкциям, что несправедливо: если обвинение не вынесло бремени доказывания, не представило суду достаточных доказательств виновности подсудимого, должен следовать оправдательный приговор.

УПК РФ фактически ликвидировал институт направления дел на доследование. Право судьи принять после предварительного слушания решение о возвращении уголовного дела прокурору (ст.237) ограничено основаниями, не требующими производства следственных действий и получения новых доказательств (это - нарушение требований закона при составлении обвинительного заключения или обвинительного акта; обвиняемому не вручена копия обвинительного заключения или обвинительного акта; необходимо составление обвинительного заключения или обвинительного акта по уголовному делу, направленному в суд с постановлением о применении принудительной меры медицинского характера). Важно и то, что ч.2 ст.237 УПК РФ установлен сжатый срок - всего пять суток, в течение которых прокурор по предписанию судьи обязан устранить допущенные нарушения. Это положение служит гарантией против затягивания начала судебного разбирательства, содействуя тем самым реализации одного из важнейших прав человека - права на доступ к правосудию.

Состязательное построение судопроизводства по новому УПК установило определенные пределы принципу публичности, наделяя в указанных законом случаях не только сторону обвинения, но и сторону защиты правом принимать решения, определяющие последующую процедуру судопроизводства. Если по УПК РСФСР от решения обвиняемого в определенных законом случаях зависело рассмотрение дела судом присяжных (правда, выбор суда присяжных был возможен только в девяти регионах Российской Федерации), примирение с потерпевшим (разумеется, при согласии последнего), реализация права на обжалование и т.п., то по УПК РФ позиция обвиняемого является исходной предпосылкой применения особого порядка судебного разбирательства (ст.ст. 314-317).

Следует упомянуть также очень важное правило, закрепленное в п.1 ч. 2 ст.75 УПК РФ, согласно которому показания подозреваемого, обвиняемого, данные в ходе досудебного производства по уголовному делу в отсутствие защитника, включая случаи отказа от защитника, и не подтвержденные подозреваемым, обвиняемым в суде, признаются недопустимым доказательством. Это правило, во-первых, подчеркивает определенное преимущество показаний обвиняемого, непосредственно воспринятых судом, во-вторых, служит весомой гарантией законности методов допроса на досудебных стадиях процесса, а в-третьих, представляет собой одно из проявлений расширения сферы действия диспозитивного начала. Но диспозитивность может расширяться (и вообще существовать) только за счет публичности. В свою очередь, изменение сферы действия принципа публичности неизбежно влечет за собой и корректировку представлений о непосредственной цели уголовного судопроизводства. В самом деле, если соблюдение унифицированного процессуального регламента рассматривать как необходимое и достаточное средство установления истины, то неизбежно возникает вопрос: какова истинность приговора, вынесенного без судебного разбирательства дела. Этот "неудобный" вопрос, а также то обстоятельство, что в тексте УПК РФ вообще отсутствует упоминание об истине как гносеологической характеристике приговора, побуждают вновь вернуться к проблеме соответствия выводов суда объективным фактам прошлого.

Статья 20 УПК РСФСР возлагала на суд, наряду с прокурором, следователем и лицом, производящим дознание, обязанность "принять все предусмотренные законом меры для всестороннего, полного и объективного исследования обстоятельств дела, выявить как уличающие, так и оправдывающие обвиняемого, а также смягчающие и отягчающие его ответственность обстоятельства". Помимо нерасчлененности функций уголовного преследования и разрешения дела (как и в ст.3 УПК РСФСР) приведенная формулировка предполагает, что не может существовать каких-либо процессуальных препятствий активности суда в поисках истины по конкретному делу (по крайней мере, если оно является делом публичного обвинения). Между тем в юридической литературе совершенно справедливо подчеркивалось, что требование достоверного установления обстоятельств дела относится лишь к вынесению обвинительного приговора.

Новый УПК порождает необходимость корректировки и такого взгляда на истинность судебного приговора. Дело в том, что введение особого порядка судебного разбирательства (гл.40), отсутствие ревизионного начала в апелляционном и кассационном производстве (п.2 ст.360) и некоторые другие новшества не только расширяют сферу действия принципа диспозитивности, но и ставят вопрос о том, равноценны ли с точки зрения достоверности выводов обвинительные приговоры, постановленные как в результате судебного разбирательства, так и без его проведения.

При положительном ответе на этот вопрос логично сделать вывод о том, что установленный законом порядок судебного разбирательства не имеет существенного значения для обоснованности выводов, содержащихся в приговоре. Если же на этот вопрос отвечать отрицательно, то необходимо вернуться к жестко раскритикованному в нашей литературе понятию юридической, формальной истины, которую традиционно считали атрибутом инквизиционного процесса*(2).

Вместе с тем формальная истина, т.е. соответствие выводов суда сведениям, полученным в результате установленной законом процедуры, никогда не могла быть полностью изгнана из уголовного судопроизводства. Сфера ее действия становилась то шире, то уже, отражая, помимо всего прочего, соотношение публичности и диспозитивности. Во всех тех случаях, когда речь идет о действии презумпций, праве сторон заключать мировые соглашения или об исключении относящихся к делу сведений в силу дефектности их процессуальной формы - мы имеем дело с юридическими фикциями, арсенал которых "юридическая истина использует в качестве своего орудия"*(3).

Доминирование в установленных законом случаях юридической истины над истиной материальной и, соответственно, принципа диспозитивности над принципом публичности отражает современные представления о социальной ценности судебной процедуры не только и не столько как формы легитимной государственной репрессии в отношении нарушителей закона, но и как способа разрешения возникающих конфликтов с наименьшими потерями для общества. С этой точки зрения, по обширной и могущей стать еще шире категории дел примирение сторон социально желательнее, чем полное и достоверное установление всех обстоятельств дела. Наделение обвиняемого правом определять форму судебного рассмотрения дела расширяет содержание его процессуального статуса: он не только субъект права на защиту и источник доказательств, но и сторона в споре, составляющем суть состязательного процесса.

Существенная трансформация целей уголовного судопроизводства, отделение функции обвинения от функции разрешения дела, а также изменение законодательной регламентации многих процессуальных институтов неизбежно повлекли за собой и определение новой системы принципов.

Из четырнадцати статей УПК РФ, составляющих гл.2 "Принципы уголовного судопроизводства", лишь половина воспроизводит (притом с весьма существенными коррективами) те "руководящие идеи", которые в юридической литературе рассматривались в качестве непосредственно сформулированных в законе принципов процесса (ст.ст.11-13, 17, 19, 22 УПК РСФСР). И это вполне понятно, поскольку основой выделения тех или иных процессуальных институтов в качестве принципов служил не действующий УПК РСФСР, а положения Конституции РФ (ст.ст.19, 21-23, 46, 48-50, 118, 123).

Фактически все принципы уголовного судопроизводства, закрепленные УПК РФ, представляют собой гарантии прав граждан (частных лиц), являющихся участниками процесса, и прежде всего обвиняемого (подозреваемого, подсудимого).

Не менее важно и то, что включение в число принципов уголовного процесса принципа состязательности сопровождалось устранением из процессуального закона положений, противоречащих состязательному построению судопроизводства. Такая судьба закономерно постигла чрезмерно широкую формулировку принципа публичности (ст.3 УПК РСФСР), принцип всесторонности, полноты и объективности исследования обстоятельств дела (ст.20 УПК РСФСР) как несовместимые с разделением процессуальных функций и не допускающие в уголовное судопроизводство начала диспозитивности. Устранена и ст.24 УПК РСФСР, само название которой "Надзор вышестоящих судов за судебной деятельностью" допускало толкование, ставящее под сомнение независимость суда любого уровня. Кроме того, процессуальный институт пересмотра приговоров, определений и постановлений, вступивших в законную силу, нельзя считать принципом уголовного судопроизводства, поскольку стадия процесса должна строиться в соответствии с основополагающими идеями, а не просто причисляться к их числу.

Новый УПК не воспринял и ст.25 УПК РСФСР, предусматривающую институт прокурорского надзора в уголовном судопроизводстве. Отнесение прокурора к участникам процесса со стороны обвинения на законодательном уровне решило вопрос о выполняемой им процессуальной функции. Прокурор перестал быть двуликим Янусом, одновременно осуществляющим уголовное преследование и поддерживающим государственное обвинение, с одной стороны, и надзирающим за точным и единообразным соблюдением закона всеми субъектами уголовного процесса - с другой.

Определен, наконец, и характер процессуальной функции, выполняемой следователем. Он отнесен к числу участников процесса, реализующих функцию обвинения. В связи с этим высказано немало опасений, касающихся усиления обвинительного уклона в деятельности органов предварительного расследования. Однако реализация функции обвинения и обвинительный уклон - вещи совершенно различные. Нельзя забывать, что бремя доказывания обвинения лежит на участнике процесса, выполняющем эту функцию. А поскольку положительное установление какого-либо факта невозможно без исключения любых иных вариантов события прошлого, то обязанность доказывания виновности обвиняемого включает в себя и обязанность органа расследования собирать и исследовать все доказательства, опровергающие версию обвинения (ч.2 ст.14 УПК РФ). Обвинительный же уклон - это игнорирование сведений, свидетельствующих о невиновности либо о меньшей степени ответственности обвиняемого, неадекватная оценка собранных доказательств и т.п. Другими словами, обвинительный уклон является проявлением ненадлежащего выполнения функции обвинения соответствующими участниками процесса.

Что же касается того этапа предварительного расследования, на котором выявлены только признаки преступления, но отсутствуют данные о лице, его совершившем, то реализация на этом отрезке процесса функции обвинения (уголовного преследования) по своим задачам и направленности не имеет содержательных отличий. Ведь уголовное преследование может вестись лишь при условии, что существует вероятность (и возможность) обнаружить лицо, виновное в совершении преступления. Больший или меньший объем информации об этом лице (или ее отсутствие на данном этапе расследования) не меняет существа деятельности участников процесса, представляющих сторону обвинения.

Даже краткий анализ нового уголовно-процессуального закона свидетельствует о серьезной трансформации формы уголовного судопроизводства, существенном расширении состязательных начал. Этот процесс трансформации, начавшийся в 1992 году введением судебного контроля за применением ареста и продлением срока содержания под стражей и продолженный решениями Конституционного Суда РФ, получил закрепление и развитие в УПК РФ.

И. Михайловская,

доктор юридических наук, профессор (г.Москва)

"Российская юстиция", N 7, июль 2002 г.

-------------------------------------------------------------------------

*(1) Каминская В.И. Охрана прав и законных интересов граждан в уголовно-процессуальном праве // Советское государство и право. 1968. N 10. С.34-35).

*(2) (Существует и другая точка зрения, согласно которой принцип формальной истины характерен для частноискового процесса // См.: Смирнов А.В. Модели уголовного процесса. СПб., 2000. С.89 и сл.)

*(3) (Там же. С.95)