О некоторых проблемах разрешения международных наследственных споров (И.Г. Медведев, В.В. Ярков, "Закон", N 8, август 2014 г.)

О некоторых проблемах разрешения международных наследственных споров*(1)

В настоящей статье авторы останавливаются на проблемах определения юрисдикции и существующих способах обхода правил международной подсудности при рассмотрении трансграничных наследственных споров, а также оценивают пути развития институтов международной правовой помощи по такого рода делам.

Коллизии национальных юрисдикций и суверенных традиций при наследовании иногда, особенно в случаях крупных наследств, приводят к возникновению длительных и особо запутанных судебных тяжб, питающих многие тома судебной практики и специализированной литературы. Для российских судов международные наследственные споры такого рода до сих пор в диковинку, чему есть ряд причин объективного и субъективного свойства*(2). К таковым можно, например, отнести и незначительность прослойки местного населения, имеющей устойчивые связи с иностранными правопорядками, и не такой уж большой временной промежуток, прошедший со времени открытия страны вовне, и непопулярность российского направления для оптимизации международных наследств - как в общем, так и при выборе в качестве места рассмотрения соответствующих споров в частности. Кроме того, объективно встречающиеся трудности при рассмотрении подобных дел иногда ведут к страусиной политике - в той мере, в какой суд при любой реальной или мнимой опасности "зависания" или усложнения дела предпочитает попросту игнорировать связь наследственного дела с иностранным правопорядком, разрешая возникающие процессуальные и материально-правовые вопросы исключительно на основании lex fori. Между тем чрезмерный лексфоризм при рассмотрении международных наследственных споров приводит нередко не к их окончательному урегулированию, а лишь к новому витку напряженности и новым процессам, но уже за рубежом. Поэтому наша задача здесь заключается и в том, чтобы привлечь внимание национального правоприменителя к необходимости более тщательного отношения к международной стороне наследственного дела, если таковая в принципе имеется.

Можно упомянуть множество достаточно специфических процессуальных проблем, возникающих при рассмотрении и разрешении трансграничных наследственных споров, включая проблемы международной подсудности и forum shopping, оказания правовой помощи при направлении судебных извещений и получении доказательств за рубежом, признания и исполнения иностранных судебных актов и ряд других. Все они, безусловно, заслуживают отдельного и глубокого исследования, и, не претендуя охватить в настоящей статье всё, мы полагаем возможным остановиться лишь на общих вопросах разграничения компетенции в наследственных спорах, осложненных иностранным элементом, и осветить наиболее традиционные подходы и вызовы при судебном администрировании данных дел.

1. Международная подсудность наследственных споров

Вопрос о компетенции первичен и по времени его решения, и по важности. От того, какой суд будет компетентен рассмотреть и разрешить международный наследственный спор, во многом зависят субстанциональные и процессуальные особенности дела, а нередко и его исход. Технологически именно с разрешения этого вопроса должны начинать свои логико-юридические построения и суд, и истец. Для первого, при наличии внятной альтернативы и с оглядкой на действующие процессуальные правила, - это всегда выбор между долженствованием и целесообразностью: насколько данный суд является "подходящим"*(3) для рассмотрения и разрешения конкретного наследственного спора с учетом его фактических и процессуальных особенностей? Для второго - не только самое непосредственное влияние на последующую тактику и стратегию ведения дела, выстраиваемых с учетом существующих в национальном правопорядке процессуальных и обычных стандартов, но и, как правило, предопределение через использование соответствующих коллизионных правил того права, которое будет применяться при разрешении дела*(4). Ввиду серьезных различий между внутренним и коллизионным законодательством государств в области наследования значение такого опосредованного выбора применимого в области наследования права за счет выбора "выгодной" юрисдикции более чем существенно: он уже прямо предопределяет наличие и объем наследственных и иных имущественных прав заинтересованного лица в рамках спорного наследственного правоотношения*(5). Для международных наследственных споров можно без особого преувеличения утверждать: выбирая суд, выбираем право.

Что касается самих правил международной подсудности наследственных споров, алгоритм их применения в основном заключается в следующем.

Вопрос о судебной компетенции в международном наследственном деле решается:

(1) в приоритетном порядке на основании соответствующих правил международного договора РФ с иностранным государством, на территории которого находится наследственное имущество или проживал наследодатель,

(2) и только при отсутствии применимых договорных правил - на основании внутренних коллизионных норм.

В международных договорах РФ разрешение вопроса о компетенции по наследственным делам происходит по принципу разделения компетенции для оформления наследственных прав отдельно на движимое и недвижимое имущество*(6). Здесь возможны два варианта.

Первый вариант: для оформления наследственных прав на движимое имущество компетентны учреждения государства по месту последнего жительства наследодателя, на недвижимое имущество - учреждения государства по месту нахождения недвижимости*(7). В частности, такой подход поддерживают Минская конвенция*(8) (ст. 48), еще не ратифицированная Россией Кишиневская конвенция*(9) (ст. 51), двусторонние соглашения РФ о правовой помощи с Азербайджаном (ст. 45), Болгарией (ст. 35), Ираном (ст. 39), Кыргызстаном (ст. 45), Латвией (ст. 45), Молдавией (ст. 45), Монголией (ст. 41), Чехией и Словакией (ст. 43), Эстонией (ст. 45).

В то же время двусторонние договоры с Азербайджаном (п. 2 ст. 45), Болгарией (п. 3 ст. 35), Ираном (п. 2 ст. 39), Кыргызстаном (п. 2 ст. 45), Латвией (п. 2 ст. 45), Молдавией (п. 2 ст. 45) и Эстонией (п. 2 ст. 45) предусматривают специальное правило о компетенции, в соответствии с которым "если все движимое наследственное имущество находится на территории Договаривающейся Стороны, где наследодатель не имел последнего постоянного местожительства, то по заявлению наследника или отказополучателя, если с этим согласны все наследники, производство по делу о наследовании ведут учреждения этой Договаривающейся Стороны"*(10). Представляется, что это абсолютно провальная попытка придать договорному регулированию некоторую гибкость, преодолев разрыв, который возникает при разделении международных наследств на движимую и недвижимую части. Провальная потому, что она элементарно не учитывает природы вещей: еще римскому праву была известна правовая аксиома mobilia sequuntur personam - вещи следуют за хозяином. Довольно странно поведение наследодателя, который будет сосредоточивать всю свою движимость - наличность, вклады, картины, обстановку, ювелирные украшения и т.д. - вне места своего обычного жительства. Полагаем, что фобии такого рода могут оправдывать вполне обоснованные сомнения в фактической дееспособности наследодателя на момент совершения соответствующих действий. Кроме того, заинтересованным лицам - наследникам, отказополучателям и иным выгодоприобретателям, включая кредиторов - чрезвычайно просто оспорить компетенцию национального суда в тех случаях, когда она основана на данной норме: достаточно найти любое движимое имущество на территории любого другого государства. Наконец, это в чем-то фантастическое положение обусловлено волеизъявлением наследника (отказополучателя) при согласии всех наследников, что также затруднит его реальное применение на практике. Это пример мертвой нормы международного права, которая может обрести дыхание только в случае, если национальный правоприменитель будет ограничительно толковать правило о нахождении всего движимого имущества вне последнего места жительства наследодателя в смысле нахождения хоть какого-то движимого имущества при отсутствии доказательств его нахождения на территории другого государства и если у наследников или других заинтересованных лиц не будет намерения оспаривать данное положение. В целом полагаем, что судам целесообразно избегать применения названной нормы в качестве основания собственной компетенции в международных наследственных делах: слишком непрочны и нелогичны ее основания.

Второй вариант: для движимого имущества компетентны учреждения государства гражданства наследодателя, для недвижимого - учреждения государства по месту его нахождения: Болгария (ст. 35), Венгрия (ст. 40), Вьетнам (ст. 38), Корейская Народно-Демократическая Республика (КНДР) (ст. 39), Польша (ст. 42), Румыния (ст. 40). Соответственно, если наследодатель имеет гражданство одного из этих государств, то рассмотрение споров относительно движимой части его наследства независимо от места его нахождения - в России или другом Договаривающемся государстве - осуществляется компетентными органами страны гражданства, исключая случаи двойного гражданства, в которых определяющим становится критерий места жительства. Однако ситуация существенно осложнится, если наследство связано с правопорядком третьей страны, не являющейся стороной соответствующего договора, например если наследодатель проживал и/или имел некоторое движимое имущество на ее территории. Как решится вопрос компетенции при рассмотрении наследственного спора, в котором наследодатель - гражданин Венгрии скончался по месту своего постоянного жительства в России, имея различное движимое имущество на территории России, Венгрии и, допустим, Молдавии? Должны ли мы в этом случае смотреть соответствующие двусторонние договоры, связывающие Россию с Молдавией и Венгрию с Молдавией? И как быть, если они предусматривают совершенно разные правила о компетенции? Например, тот же договор о правовой помощи РФ с Молдавией исходит из первого названного нами варианта - оформление наследственных прав на движимое имущество находится в компетенции органов государства последнего места жительства наследодателя. Однозначный ответ вряд ли возможен, и в каждом конкретном случае следует исходить из анализа целой совокупности фактов, которые позволят в итоге установить, компетенция судебных властей какой страны наиболее отвечает предсказуемости и удобству урегулирования наследства.

Наконец, все вышеназванные договоры, использующие как первый, так и второй вариант, предусматривают норму о возможности рассмотрения споров в отношении движимой части международного наследства властями государства по месту его нахождения (п. 3 ст. 35 договора с Болгарией, п. 4 ст. 40 - с Венгрией, п. 4 ст. 39 - КНДР, п. 3 ст. 42 - Польшей, п. 4 ст. 40 - Румынией). Нелогичность и юридическая небезопасность такого решения уже была проиллюстрирована выше, не будем останавливаться на этом вновь.

Нормы о компетенции по наследственным делам отсутствуют в двусторонних договорах о правовой помощи, заключенных Россией с Алжиром, Грецией, Ираком, Испанией, Йеменом, Кипром, Китаем, Тунисом, Финляндией.

В силу главенствующего в процессуальной области принципа lex fori решение вопроса о подсудности международных наследственных споров российским судам при отсутствии соответствующих договорных норм должно по общему правилу осуществляться на основании внутренних процессуальных норм. В частности, это означает, что российские суды будут обладать исключительной компетенцией рассматривать наследственные дела о правах на недвижимое имущество, находящееся на территории РФ, а также дела об установлении юридических фактов (места открытия наследства, родства, иждивения и т.д.) в случаях, когда заявитель имеет место жительства в Российской Федерации или факт, подлежащий установлению, имел место на территории РФ (п. 1 ч. 1, п. 1 ч. 2 ст. 403 ГПК РФ). В иных случаях для определения компетентного суда применяются общие правила подсудности (ч. 1 ст. 402 ГПК РФ). Применительно к международным наследственным спорам важным исключением из данного правила является п. 2 ч. 3 ст. 402 ГПК, который допускает рассмотрение российскими судами дел с участием иностранных субъектов, если ответчик имеет имущество на территории РФ. На практике это означает признание практически эксклюзивной компетенции российских судов по наследственным спорам, когда хотя бы незначительная часть наследственного имущества находится в России: достаточно, чтобы одним из ответчиков был наследник или иной выгодоприобретатель в наследственном правоотношении*(11). Представляется, что в таком виде эта норма создает условия для forum shopping - выбора заинтересованными лицами наиболее благоприятной юрисдикции из нескольких возможных, что не добавляет стабильности и предсказуемости данным отношениям. Критическим моментом при выборе компетентного суда, когда это действительно возможно, являются не только и не столько качественные характеристики самой процедуры и наличие реальных связей спорного правоотношения с конкретным правопорядком, а сколько ее потенциальная эффективность с точки зрения получения заинтересованным лицом желаемого правового результата. Поэтому в практике ведения крупных наследственных дел с иностранным элементом нередко создается искусственная подсудность дела определенной, выгодной заинтересованным лицам юрисдикции с использованием механизмов формирования и подтверждения необходимых связей с конкретным правопорядком.

Примечание. Не претендуя на эксклюзивность и полноту анализа, тем не менее полагаем, что наиболее распространенными вариантами злоупотребления правом при определении международной компетенции по делам о наследовании являются, во-первых, игра на правилах определения последнего места жительства наследодателя и, во-вторых, недобросовестное использование правил квалификации имущества в качестве движимого или недвижимого.

1. Применительно к установлению последнего места жительства наследодателя как критерию международной подсудности основные процессуальные хитрости построены на подаче соответствующих исков в суды государств, для внутреннего правопорядка которых характерен более гибкий и широкий подход к определению понятия "место жительства". В частности, англо-американские концепции домициля и центра жизненных интересов позволяют на основе системного и дискреционного анализа широкого круга фактов успешно аргументировать тезис о тесной связи спорного наследственного правоотношения с соответствующей юрисдикцией или применять иные специфические средства подтверждения экстерриториальной компетенции удобного суда, например механизм так называемой длинной судебной руки (long-arm jurisdiction)*(12). Возможность американских, канадских и ряда других национальных судов основывать свою компетенцию по рассмотрению международного частноправового спора на таких малозначительных с точки зрения континентальной процессуальной традиции обстоятельствах, как использование ответчиком "американской системы передачи электронных сообщений"*(13) или "корреспондентского счета в американском банке для проведения расчетов за рубежом"*(14), позволяет при известной ловкости подводить под заокеанскую юрисдикцию практически любой более или менее крупный наследственный спор, имеющий минимальную связь с правопорядком США и отдельных штатов.

Другим способом мягкого обхода правил международной подсудности наследственных споров может также являться заведомое использование разницы между фактическим местом жительства наследодателя за рубежом и местом его регистрации или иного учета по месту жительства на территории России. Соответственно, в зависимости от интереса стороны, для обоснования компетенции соответствующих судов может быть использована как легальная презумпция нахождения последнего места жительства гражданина-наследодателя в месте его регистрации (учета)*(15), так и его фактическое проживание в определенном государстве. Кроме того, в практике ведения международных наследственных дел не так уж и редки случаи, когда наследодатель - настоящий гражданин мира одновременно имел при жизни несколько мест, которые потенциально отвечают характеристике "последнего места жительства" с точки зрения не одной, так другой юрисдикции*(16).

2. Заведомое изменение правил международной подсудности наследственных споров по критерию движимой или недвижимой природы наследственного имущества может основываться прежде всего на разнице в квалификации вещей, входящих в наследственную массу, в различных правопорядках. Дело в том, что некоторые виды имущества, рассматриваемые в российском праве как движимые вещи, могут в иностранном праве квалифицироваться как недвижимость, и наоборот. Например, определение воздушных и морских судов, судов внутреннего плавания, космических объектов и предприятий (п. 1 ст. 130, ст. 132 ГК РФ) именно в качестве недвижимости составляет знаковую особенность российского и находящихся в орбите его влияния некоторых правопорядков стран СНГ, неизвестную где-либо еще. Соответственно, вопрос о принадлежности наследственного имущества к движимым или недвижимым вещам будет решаться на основании применимого права, а значит, от этого зависит и решение вопроса о международной компетенции: заинтересованному лицу останется лишь выбрать forum, коллизионная система которого обеспечит ему нужный результат.

К примеру, в одном из наследственных дел, открытом в кантоне Женева (Швейцария) по последнему месту жительства наследодателя - гражданина России, один из наследников в попытке скрыть хотя бы часть наследственного имущества от притязаний кредиторов обеспечил перелет в Россию воздушного судна, принадлежавшего наследодателю и зарегистрированного в Люксембурге. В дальнейшем, возражая против ряда исков, поданных против него в Швейцарии кредиторами наследодателя, представители этого наследника указывали среди прочего на неподсудность дела швейцарскому правосудию, поскольку "данное воздушное судно, фактически находящееся на территории РФ, следует отнести, в силу п. 2 ст. 1205 ГК РФ [в старой редакции], к недвижимому имуществу, споры о котором относятся, в соответствии с п. 1 ч. 1 ст. 403 ГПК РФ, к исключительной подсудности российских судов...". Несмотря на то, что данная процессуальная позиция не имела непосредственного успеха в швейцарском суде в том числе потому, что последним была установлена "вопиющая недобросовестность стороны... целью всех действий которой была попытка обойти закон с тем, чтобы избежать уплаты должного...", тем не менее очевидно, что нужного результата недобросовестный наследник добился: в условиях исключительной компетенции российских судов и отсутствия соглашений, делающих возможным приведение в исполнение решения швейцарского суда на территории России, продолжение процесса в Швейцарии утрачивает практический смысл как минимум в части возможности обращения взыскания на данное воздушное судно*(17).

Иногда следствием неуемной и чрезмерно креативной энергии отдельных консультантов по наследственной оптимизации становится также изменение правил международной подсудности будущих наследственных споров вопреки природе и фактическому нахождению наследственного имущества, приводящее к игнорированию или иному ущемлению прав некоторых бенефициаров международного наследства. Речь, в частности, идет о процессуальных последствиях известной техники мобилизации недвижимых активов будущего наследства, используемой в целях его консолидации и подчинения единому наследственному, а также налоговому статуту, за счет передачи их в уставный капитал юридического лица, обычно особого фонда*(18), или под управление специального наследственного траста, учреждаемого в удобных юрисдикциях. В результате недвижимость, как правило, трансформируется в движимое имущество, а точнее, в соответствующие права требования и иные смежные обязательства, которые и станут в дальнейшем объектами наследования. Эта попытка влиять, по сути, из могилы на будущее живущих может закончиться достаточно плачевно. Впоследствии, уже при открытии таких подготовленных наследств, некоторые из заинтересованных лиц с удивлением узнают о необходимости отстаивать свои наследственные права где-нибудь в судах Белиза, Британских Виргинских островов, Гонконга или в лучшем случае Люксембурга, что не сделает процесс приобретения наследства простым, приятным и в общем-то недорогим делом. Не говоря уже о том, что подобная во многом искусственная делокализация международных наследственных дел вовсе не является 100%-ной гарантией от предъявления, например, налоговых претензий к наследству в судах по месту жительства наследников или месту фактического получения дохода*(19).

2. Вопросы правовой помощи и судебного администрирования международных наследственных дел

На первый взгляд проблемы, возникающие при оказании правовой помощи по трансграничным наследственным спорам и в целом связанные с их администрированием национальными судами, по отношению к вопросам международной компетенции более прозаичны. Однако технический характер норм и механизмов оказания международной правовой помощи не должен вводить в заблуждение: эффективность соответствующих процедур не в последнюю очередь влияет на своевременность*(20) и результативность судебной защиты нарушенных прав в области международного наследования, не говоря уже о классических сложностях с толкованием и применением норм отдельных, прежде всего многосторонних, международных договоров в данной сфере.

Примечание. Как и для чисто внутренних споров, основным на сегодня императивом судебного производства по международным наследственным делам является обеспечение универсального процессуального стандарта "справедливого и публичного разбирательства дела в разумный срок независимым и беспристрастным судом, созданным на основании закона" (ч. 1 ст. 6 Конвенции от 04.11.1950 о защите прав человека и основных свобод).

Кстати, именно исходя из реальности достижения этой цели при рассмотрении конкретного наследственного дела необходимо, в частности, определять, суд какого государства из числа тех, с которыми связано наследство или его урегулирование, является наиболее подходящим. При этом следует иметь в виду, что не последнее место в оценке эффективности процессуального механизма разрешения международного наследственного спора могут иметь его коллизионные*(21), материально-правовые*(22) и чисто практические особенности*(23).

Среди основных препятствий для эффективного и своевременного рассмотрения судом международного наследственного спора можно назвать такое, как нахождение его объекта, участников, доказательств или информации о содержании применимого права за рубежом. Эти внешние элементы, осложняющие процесс, могут встречаться и по отдельности, но практика ведения подобных дел в судах свидетельствует, что редко, когда они существуют друг без друга. Поэтому довольно важным представляется использование в судебном администрировании комплексного, системного подхода, при котором процессуальные и иные мероприятия по преодолению международно-правовых осложнений наследственного дела реализуются в заранее определенной последовательности исходя из принципа минимизации временных, экономических и трудовых затрат при максимально возможной эффективности. Следует, однако, оговориться, что речь идет не о неких специфических способах и моделях, характерных только для данной категории дел, - их просто не существует, - но скорее о должном внимании судов и участников процесса к достоинствам и недостаткам уже известных и широко применяемых при рассмотрении других международно-правовых споров подходов.

Не надеясь объять в одной статье необъятное и проанализировать все возможные процессуальные механизмы разрешения международно-правовых проблем при рассмотрении наследственных споров, мы считаем более продуктивным провести сравнительную критическую оценку их основных параметров в целях выработки некоторых практических рекомендаций.

Итак, помимо уже упоминавшегося и в целом порицаемого нами узконационального подхода, когда реальные связи наследственного спора с иностранным правопорядком попросту игнорируются судом*(24), единственным средством компенсировать пробелы в знаниях суда относительно действительных обстоятельств международного наследственного спора и обеспечить соблюдение универсального процессуального стандарта гуманного и социального судопроизводства являются механизмы международной правовой помощи.

Примечание. В зависимости от степени формализации процедуры ее оказания в соответствующих международно-правовых актах можно выделить два пути, которые могут быть использованы судами и участниками спора для преодоления разрывов между различными правопорядками: официальный и неофициальный.

Официальный путь является основным, во всяком случае в российской процессуальной традиции, и предполагает эксклюзивное использование договорных механизмов оказания правовой помощи за рубежом, а также, при отсутствии договорных норм, опору на общепризнанный принцип международной вежливости в его активной или пассивной форме. При этом анализ существующей договорной практики России свидетельствует о наличии ряда различающихся между собой правовых режимов международной правовой помощи.

1. Традиционную основу для направления за рубеж судебного запроса о совершении отдельных процессуальных действий составляют комплексные договоры Российской Федерации о правовой помощи, включая более 40 двусторонних и ряд региональных договоров схожей природы*(25). Однако используемые в них механизмы правовой помощи вряд ли отвечают требованиям сегодняшнего дня по следующим причинам:

а) в эпоху глобальных вызовов ответ также должен быть глобальным, а не региональным и тем более не двусторонним: достаточно, чтобы наследственный спор затрагивал правопорядки более чем двух государств, чтобы эффективность процедур правовой помощи была в той или иной степени подорвана;

б) с точки зрения предмета регулирования данные соглашения представляют собой правовой винегрет, где происходит неоправданное смешение вопросов правовой помощи по гражданским, семейным и уголовным делам, устанавливается единый процессуальный режим для получения информации об иностранном праве, вручения документов и получения доказательств за границей;

в) сами договорные механизмы в большинстве своем отражают устаревшие модели 1950-1960-х гг. Они создавались в совершенно иных условиях, не рассчитаны на массовое применение, фрагментарны, декларативны и громоздки. Отсутствие подробной технической детализации процедур подготовки, направления и исполнения судебного поручения, а также стандартизированных инструментов (приложения/формуляры) приводит к разнобою в практике юрисдикционных органов Договаривающихся сторон, неоправданным отказам в предоставлении правовой помощи по формальным основаниям, общему удлинению сроков исполнения запросов.

В целом такой режим оказания международной правовой помощи длителен и неэффективен.

2. Участие России в ряде универсальных конвенций по отдельным вопросам судебной взаимопомощи, разработанных в недрах Гаагской конференции по международному частному праву, существенно расширяет возможности для эффективного процессуального маневра при рассмотрении международного наследственного дела. Речь, в частности, идет об использовании механизмов Гаагских конвенций 1954 *(26), 1965 *(27), 1970 *(28) гг. и Европейской конвенции 1968 г. *(29), урегулировавших вопросы вручения судебных документов, получения доказательств и информации об иностранном праве за рубежом. К их достоинствам обычно относят:

а) универсальный и компромиссный характер в той мере, в какой используемые механизмы оказания правовой помощи основаны на синтезе процессуальных концепций common law и civil law;

б) ярко выраженная многовариативность решений. Например, с точки зрения способа передачи и исполнения судебного поручения о правовой помощи все последние конвенции данного типа предусматривают, если не оговорено иное, как минимум три варианта: непосредственное взаимодействие запрашивающего суда с центральным органом за рубежом; через свой центральный орган; допущение параллельного исполнения консульскими агентами или иными уполномоченными лицами. Здесь же можно отметить и наличие детальных практических рекомендаций, заключений, обзоров, разработанных в ходе работы органов Конференции на основе обобщения практики применения соответствующих конвенций*(30);

в) наличие стандартизированных, нередко многоязычных практических инструментов (стандартные формуляры/приложения).

Тем не менее конвенциональные механизмы оказания правовой помощи также не избавлены от ряда недостатков, к которым, в частности, можно отнести:

а) отсутствие единообразной юридической инфраструктуры, в рамках которой обеспечивалась бы реализация положений названных конвенций и эффективное взаимодействие между субъектами международной взаимопомощи. В действительности связи между центральными органами государств-участников не так уж и сильны, что не позволяет осуществлять во всех случаях оперативное сопровождение судебных поручений;

б) сохраняющиеся национальные различия в толковании отдельных положений универсальных конвенций периодически приводят к полному или частичному блокированию механизмов правовой помощи в отношениях отдельных государств или даже их групп. В этой связи можно упомянуть, скажем, судебные войны, разгоревшиеся между США и Европой в 1990-е гг. при определении эксклюзивности/неэксклюзивности - исключительности/неисключительности механизмов - оказания правовой помощи, предусмотренных Гаагскими конвенциями о вручении за границей документов и о получении доказательств*(31), в условиях агрессивно продвигаемого американскими судами экстерриториального подхода*(32). Другой горячей точкой уже длительное время остается частичное замораживание действия Гаагской конвенции 1965 г. о вручении документов в отношениях между Российской Федерацией и государствами во главе с США, исходящими из возможности взимать при определенных условиях плату за вручение судебных документов на их территории*(33);

в) отдельные практические трудности применения механизмов конвенций, связанные с неготовностью большинства национальных судов вникать в особенности соответствующих процедур в силу языковых, временных и иных технологических затруднений. Они могут усугубляться при отсутствии назначенного центрального органа, уполномоченного принимать поручения о правовой помощи в рамках соответствующей конвенции. Например, в России по истечении уже более 12 лет с момента вступления для нее в силу Гаагской конвенции 1970 г. о получении за границей доказательств центральный орган так и не определен, что вряд ли соответствует интересам выработки единообразной практики и создает риски неисполнения поручений российских судов по мотиву отсутствия взаимности*(34).

Выходит, что использование конвенциональных механизмов оказания правовой помощи не всегда является быстрым и эффективным.

3. Совершение отдельных процессуальных действий за рубежом в интересах домашнего наследственного спора может основываться на таком непрочном основании, как международная вежливость, используемая в отсутствие обязывающего международного договора или иного инструмента. Недостатки такой модели судебной взаимопомощи находятся на поверхности и связаны в том числе:

а) с зависимостью от неконтролируемого усмотрения запрашиваемого государства относительно объема, сроков и других параметров предоставления правовой помощи. Кроме того, добровольная основа для взаимодействия делает, как правило, неприменимым данный механизм в чувствительных делах, прямо или косвенно затрагивающих публичные интересы, что вовсе не редкость для крупных международных наследств*(35);

б) использованием единственного дипломатического канала передачи запросов о правовой помощи, что многократно удлиняет сроки прохождения документов;

в) невозможностью по общему правилу применения мер принуждения.

Таким образом, данный поход оборачивается максимально долгим и неэффективным.

Неофициальный путь, помимо существующих договорных механизмов, предполагает совершение за границей, и в большинстве случаев без участия властей иностранного государства, необходимых действий непосредственно в соответствии с процессуальным регламентом суда, рассматривающего наследственный спор. Например, и в России также получил определенное распространение подход, при котором государственные арбитражные суды извещают иностранных участников дела путем направления заказной корреспонденции по адресу их местожительства или местонахождения за рубежом, считая такой способ и достаточным, и надлежащим. Наиболее преуспели в использовании данной процессуальной технологии англо-американские суды, привлекающие для выполнения за рубежом отдельных поручений специально уполномоченных лиц, так называемых судебных комиссаров*(36).

К преимуществам данного пути можно, в частности, отнести:

а) инициативный и целенаправленный характер действий, совершаемых в иностранной юрисдикции за счет и при активном содействии заинтересованных участников дела;

б) простоту интеграции в местный процесс результатов, полученных за рубежом, которые не требуют оценки соответствия основополагающим процессуальным принципам lex fori;

в) сохранение контроля домашнего суда за действиями уполномоченных лиц и полученными за рубежом результатами, что гарантирует относительно объективный и всесторонний подход.

Тем не менее существующие недостатки такого одностороннего и узконационального подхода способны в определенный момент перевесить все его преимущества, что делает желательной для суда и участников процесса заблаговременную оценку потенциальных рисков. Речь, в частности, идет:

а) об относительной невозможности применения принуждения по крайней мере на иностранной территории*(37);

б) дороговизне;

в) риске возникновения параллельных и зависимых процессов за рубежом;

г) риске отказа в признании и приведении в исполнение финального судебного акта как нарушающего международный публичный порядок в процессуальной сфере.

То есть хотя данный путь оказания международной правовой помощи и является быстрым и эффективным, он вместе с тем остается дорогим и высокорисковым.

Примечание. На практике максимальный результат обычно дает разумное и соответствующее конкретным обстоятельствам дела сочетание официальных и неофициальных путей судебной взаимопомощи с оказанием заинтересованными лицами содействия суду, рассматривающему по существу международное наследственное дело. При этом следует по возможности избегать эксклюзивного применения за рубежом процессуальных механизмов lex fori как способных не только подорвать доверие к заключительному судебному акту, так и раздуть пламя межгосударственного конфликта.

В связи с этим можно отметить положительный опыт построения единого пространства судебной взаимопомощи в Евросоюзе. Европейский законодатель не только озаботился принятием специализированных регламентов по отдельным вопросам оказания правовой помощи за рубежом*(38) с максимальной детализацией процедур и обширной практической частью*(39), но и, главное, создал соответствующую им юридическую инфраструктуру, - Европейскую судебную сеть по гражданским и коммерческим делам (European Judicial Network in Civil and Commercial Matters). Состоящая на сегодня из 503 контактных точек, включая центральные органы, специализированных судей-связных, представителей основных юридических профессий во всех государствах-членах, эта Сеть обеспечивает качественное сопровождение любого судебного поручения. С учетом приоритета непосредственного взаимодействия между запрашивающим и запрашиваемым органами, фиксированных сроков исполнения поручений, развитого механизма контроля и оперативного снятия разногласий, такая унифицированная модель оказания международной правовой помощи позволяет добиваться наилучших результатов с точки зрения их быстроты, эффективности, затратности и юридической безопасности.

В условиях перманентной реформы процессуального законодательства, вызванной на этот раз объединением высших судов, российскому законодателю, возможно, следует задуматься о развитии набора альтернативных международному договору, но в то же время достаточно адаптивных механизмов взаимодействия с иностранными юрисдикциями при рассмотрении международных частноправовых споров, включая наследственные. Например, институт уполномоченных лиц сам по себе ни в чем не противоречит российской процессуальной концепции и мог бы вполне, при должном интересе и старании, вписаться в местные реалии.

Что касается развития договорных практик, особенно предусматривающих формирование единого правового пространства в Евразийском регионе, здесь основное внимание, на наш взгляд, должно уделяться максимальной детализации технологий и практической составляющей международной правовой помощи по отдельным предметам с одновременным созданием необходимой для их полноценной реализации юридической инфраструктуры.

И.Г. Медведев,

доцент кафедры гражданского процесса УрГЮА,

кандидат юридических наук, доктор права

(Университет Париж-XII, Франция)

В.В. Ярков,

заведующий кафедрой гражданского процесса УрГЮА,

доктор юридических наук, профессор,

заслуженный деятель науки РФ

"Закон", N 8, август 2014 г.

------------------------------------------------------------------------

*(1) По материалам доклада от 19.06.2014 на секции "Наследство без границ" IV Петербургского Международного Юридического Форума.

*(2) Мы оставляем за рамками данной статьи возможную дискуссию об определении понятия "международный наследственный спор". Из прагматических соображений считаем допустимым основываться здесь на широком его понимании как наследственного дела, в котором материальные и/или процессуальные правоотношения сторон осложнены иностранным, внешним элементом. В качестве такового может выступать участие в его рассмотрении и разрешении иностранного лица, нахождение наследственного имущества - объекта спора - за рубежом, нахождение сторон и/или других участников дела, доказательств и других элементов за границей, а также иная устойчивая связь дела с двумя и более юрисдикциями.

*(3) Российское право и известная нам судебная практика не поддерживают англо-американскую доктрину forum non conveniens, которая на сегодня является главенствующей при решении вопросов международной подсудности в судах стран common law (США, Великобритания, Новая Зеландия, Австралия и Израиль), разрешая судье отказываться от своей международной компетенции, определенной на основании закона или договора, если он полагает более своевременным и целесообразным рассмотрение дела в иностранном суде (см., напр.: Blair P. The Doctrine of Forum Non Conveniens in Anglo-American Law // Columbia Law Review. 1929; Fawcett J.-J. General Report // Declining Jurisdiction in Private International Law / ed. by J.-J. Fawcett. Oxford, 1995). Российская концепция процессуальной экономии, в частности правила о передаче дела по подсудности по месту нахождения основных доказательств, хотя и создает некоторые предпосылки для ее расширительного толкования, тем не менее не может применяться по усмотрению суда вопреки установленным правилам о компетенции.

*(4) Дополнительно об особенностях коллизионного и материально-правового регулирования наследования в разных странах см.: Медведев И.Г. Международное частное право и нотариальная деятельность. М., 2005. С. 99 и след.

*(5) Вкупе с оценкой перспектив экзекватуры потенциально выгодного решения данная правовая логика как раз и лежит в основе часто порицаемого поведения сторон дела по произвольному изменению международной подсудности частноправовых споров, известного как forum shopping.

*(6) Корреспондируя действующим коллизионным нормам в области наследования, такой подход к договорному разграничению компетенции по международным наследственным делам удобен прежде всего самим юрисдикционным органам: суды каждого Договаривающегося государства применяют в этом случае свое наследственное право. Соответственно, отпадает трудноразрешимая в современных условиях проблема установления, толкования и реального применения норм иностранного наследственного права. Оборотной стороной подобного опять-таки лексфористского решения являются: дробление наследственных споров на "движимые" и "недвижимые", множественность и параллелизм фактически взаимозависимых процессов, проводимых в разных странах по месту нахождения соответствующих активов, высокие расходы сторон и государств на их сопровождение и администрирование и как закономерный итог - нередкая противоречивость финальных судебных постановлений, вынесенных разными национальными судами. Говорить в таких условиях о предсказуемости и справедливости для заинтересованных лиц раздельного подхода к определению международной подсудности наследственных споров особо не приходится.

*(7) Данные правила применяются и при решении вопросов международной подсудности наследственных споров.

*(8) Конвенция о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам от 22.01.1993.

*(9) Конвенция о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам от 07.10.2002.

*(10) Договор от 03.02.1993 между Российской Федерацией и Латвийской Республикой о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам.

*(11) Однако оборотной стороной широкого подхода к международной подсудности наследственных споров российским судам является необходимость применения ими иностранного наследственного права в ситуации, когда последнее место жительства наследодателя находилось за рубежом (п. 1 ст. 1224 ГК РФ плюс большинство коллизионных наследственных норм в международных договорах РФ). Серьезные практические трудности, связанные с установлением, толкованием и реальным применением материальных норм иностранного законодательства, делают использование такого подхода нецелесообразным ввиду объективного увеличения общей длительности процедуры и угрозы качеству правоприменения.

*(12) Подробнее см.: Levitt P.S. The extraterritorial assertion of long-arm jurisdiction and the impact on the international commercial community: A comment and suggested approach. University of Pennsylvania Journal of International Law. 1987. N 9 (4). P. 713-739; см. также обзор действующих правил long-arm jurisdiction в 50 штатах США: Long-Arm Statutes: A Fifty-State Survey / ed. by D.L. Doyle. Chicago, 2003.

*(13) См.: New York Court of Appeals. Deutsche Bank Sec., Inc. v. Montana Bd. of Invs. 2006. NY Slip Op. 04338 [7 NY3d 65]. URL: http://nycourts.gov/reporter/3dseries/2006/2006_04338.htm (дата обращения: 11.08.2014); Berman M.A. The 'Long-Arm' Statute: Instant Messaging May Confer Personal Jurisdiction on Defendant. New York Law Journal. August 22. 2006.

*(14) См.: New York Court of Appeals. Licci v. Lebanese Can. Bank, SAL. 2012. NY Slip Op 07854 [20 NY3d 327]. URL: http://nycourts.gov/reporter/3dseries/2012/2012_07854.htm (дата обращения: 11.08.2014).

*(15) Представляется, что внесение Федеральным законом от 21.12.2013 N 376-ФЗ изменений в ст. 2, 3 Закона РФ от 25.06.1993 N 5242-1 "О праве граждан РФ на свободу передвижения, выбор места пребывания и жительства в пределах РФ", требующих регистрации именно по месту постоянного или преимущественного проживания, только усугубило данную проблему в ее международно-правовом измерении.

*(16) С учетом общераспространенной традиции разрешения конфликта квалификации именно на основе законов fori (п. 1 ст. 1187 ГК РФ) очевидно, что первоначальное обращение в определенный удобный суд предопределяет наполнение понятия "последнее место жительства" необходимыми заинтересованной стороне содержательными признаками.

*(17) В силу действия соглашения о конфиденциальности с одной из сторон этого дела и продолжения судебных разбирательств по нему до настоящего времени идентификация его участников не представляется возможной на данном этапе.

*(18) Например, для этого часто используется модель германского частного фонда Stiftung.

*(19) См., напр.: Gouthiere B. Les impots dans les affaires internationales. Paris, 2004. P. 765; для анализа рисков налоговой оптимизации по странам и континентам см., напр.: Paradis fiscaux et operations internationales. Mesures anti-evasion. Lutte contre le blanchiment. Pays et zones a fiscalite priviligiee / ed. by F. Lefebvre. Paris, 2005.

*(20) В делах международного наследования временной фактор нередко играет ключевую роль: в условиях нахождения сторон дела и/или наследственных активов на территории различных стран задача суда состоит в стабилизации наследственного правоотношения именно на момент открытия наследства. Поэтому чем более удален момент судебной фиксации юридически значимых обстоятельств дела от смерти наследодателя, тем больше риск неточного познания или неэффективного реагирования: имущество и доказательства утрачиваются, стороны и другие заинтересованные лица изменяют место жительства и/или правовой статус.

*(21) Например, как уже указывалось выше, использование российских коллизионных норм в области наследования ведет в большинстве случаев к применению материальных норм российского наследственного права. Соответственно, у компетентного российского суда, как правило, отпадает необходимость в установлении содержания применимых норм иностранного права, сокращая конечную длительность производства и снижая риск возникновения судейских ошибок при применении чуждых национальному правоприменителю правовых конструкций.

*(22) Именно в зависимости от применимого в деле о международном наследовании материального права решается вопрос о круге обстоятельств, юридически значимых для разрешения дела по существу, а также определяются относимость, допустимость и объем доказательственного материала, включая необходимые доказательства, а иногда и его ценность (доказательственная сила).

*(23) Например, практика оспаривания действительности нотариально удостоверенных завещаний по мотиву фактической недееспособности завещателя в момент его совершения основана в том числе на широком использовании в российских судах такого спорного инструмента познания, как посмертная психолого-психиатрическая экспертиза, проведение которой исключено в большинстве иностранных юрисдикций, также обеспечивающих проверку дееспособности лица непосредственно в момент удостоверения акта последнего волеизъявления.

*(24) См. тем не менее ниже о возможности использования исключительно внутренних инструментов при совершении процессуальных действий за рубежом в интересах домашнего процесса.

*(25) См., напр.: Конвенции о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам, заключенные в Минске 22.01.1993, Кишиневе 07.10.2002, а также Соглашение об обмене правовой информацией от 21.10.1994. Применительно к рассмотрению международных наследственных дел обращает на себя внимание факт отсутствия комплексных соглашений о правовой помощи со странами, привлекающими основной поток эмиграции и денег из России, например: Германия, Израиль, США, Канада, Австралия, Франция, Великобритания и др.

*(26) Конвенция по вопросам гражданского процесса (Гаага, 01.03.1954). Действует в СССР с 26.07.1967. Действие Конвенции для Российской Федерации подтверждено на основании заявления МИД России от 13.01.1992 и ноты МИД России от 14.04.1992, переданной депозитарию Конвенции.

*(27) Конвенция о вручении за границей судебных и внесудебных документов по гражданским или торговым делам (Гаага, 15.11.1965). Россия присоединилась к ней 01.05.2001 (Федеральный закон от 12.02.2001 N 10-ФЗ). Конвенция вступила в силу для России 01.12.2001.

*(28) Конвенция о получении за границей доказательств по гражданским и торговым делам (Гаага, 18.03.1970). Россия присоединилась к ней в 2001 г. (Федеральный закон от 12.02.2001 N 11-ФЗ). Конвенция вступила в силу для России 30.06.2001.

*(29) Конвенция об информации относительно иностранного законодательства (Лондон, 07.06.1968). Конвенция вступила в силу для СССР 13.05.1991.

*(30) См., напр.: Практическое руководство по применению Гаагской конвенции от 15 ноября 1965 г. о вручении за границей судебных и внесудебных документов по гражданским и торговым делам / отв. ред. Н.А. Жильцов. М., 2007; значительный объем практически ориентированного материала сосредоточен также в специализированных разделах официального сайта Гаагской конференции: вручение документов: http://hcch.net/index_en.php?act=text.display&tid=44 (дата обращения: 11.08.2014), получение доказательств: http://hcch.net/index_en.php?act=text.display&tid=23 (дата обращения: 11.08.2014).

*(31) Гаагские конвенции от 15.11.1965 о вручении за границей судебных или внесудебных документов по гражданским или торговым делам и от 18.03.1970 о получении за границей доказательств по гражданским или торговым делам.

*(32) Подробнее см.: Медведев И.Г. Письменные доказательства в частном праве России и Франции. СПб., 2004. С. 284 и след.; Он же. Получение доказательств за границей: новые рубежи или старые проблемы? // Коллегия. 2002. N 6.

*(33) В соответствии с п. VIII Заявления РФ по Конвенции 1965 г. "Российская Федерация исходит из того, что в соответствии со ст. 12 Конвенции вручение судебных документов, поступающих из государства-участника, не может служить поводом для взимания или возмещения сборов или издержек в связи с услугами, предоставленными запрашиваемым государством. Взыскание любым государством-участником подобных сборов (за исключением оговоренных в п. "а" и "б" ч. 2 ст. 12) будет рассматриваться Российской Федерацией как отказ от применения Конвенции в отношении Российской Федерации, и, соответственно, Российская Федерация не будет применять Конвенцию в отношении такого государства-участника (курсив наш. - И.М., В.Я.)".

*(34) Некоторые авторы тем не менее отмечают определенное тактическое преимущество такой позиции, поскольку она не лишает российские суды возможности направлять судебные поручения непосредственно в центральный орган запрашиваемого государства, но препятствует в этом иностранным судам других государств-участников. См: Ходыкин Р.М. Вопросы применения Гаагской конвенции 1970 г. о получении за границей доказательств по гражданским или торговым делам // Арбитражный и гражданский процесс. 2008. N 12. С. 23.

*(35) Достаточно упомянуть такие знаковые наследственные дела, которые одновременно затрагивали интересы сразу нескольких государств, претендующих на эксклюзивное право обладать соответствующими ценностями, как дела о библиотеке Шнеерсона, наследстве Рериха или о православном подворье в Ницце.

*(36) Например, правило 28 (b) Федеральных правил гражданского судопроизводства США разрешает суду, рассматривающему дело по существу, назначить по ходатайству одной из сторон любое лицо в целях получения доказательств как внутри США, так и за их пределами.

*(37) Это не исключает возможности применения косвенных инструментов давления на лиц, находящихся за рубежом и имеющих отношение к рассматриваемому делу, включая судебные штрафы и такую их разновидность, как астрент (последний, кстати, был применен как американскими, так и впоследствии российскими судами в скандальном деле о библиотеке Шнеерсона. Дополнительно см.: решение Арбитражного суда г. Москвы от 29.05.2014 по делу N А40-82596/2013). Однако серьезно рассчитывать на их эффективность можно только при наличии на досягаемой для суда территории активов, принадлежащих обязанному к совершению тех или иных действий лицу.

*(38) Регламенты от 28.05.2011 N 1206/2001 о сотрудничестве между судебными органами государств ЕС в области получения доказательств по гражданским и коммерческим делам (см. комментарий и перевод: Медведев И.Г. Взаимодействие стран Европейского союза в области получения доказательств по гражданским и торговым делам // Российский ежегодник гражданского и арбитражного процесса. 2002-2003. N 2; СПб., 2004. С. 632 и след.); от 13.11.2007 N 1393/2007 относительно вручения судебных и внесудебных документов в государствах-членах по гражданским и коммерческим делам.

*(39) Множество приложений/формуляров, в том числе динамических, заполняемых непосредственно на специально предназначенном для этого сайте http://e-justice.europa.eu/ (дата обращения: 11.08.2014), существенно облегчают работу национального правоприменителя.