"Уголовно-правовое значение коммерческого риска" (Яни П., "Российская юстиция", 1996, N 8)

Уголовно-правовое значение коммерческого риска

При признании хищения прямо умышленным преступлением следует установить, что сознанием посягателя не только охватывалось причинение ущерба, которое в случае совершения сделки сопряжено с получением кредитных (авансовых) средств и неисполнением взятых на себя по договору обязательств, заключающихся в их возврате (либо возмещении товаром, услугами, работами - по некредитному договору), но и наступление такого результата было для него желательно.

Рассмотрим типичную ситуацию, сходными с которой следственная практика очень богата. Так, почти всегда отказывается за отсутствием состава преступления в возбуждении уголовного дела в отношении предпринимателя Сидорова, если он, получив кредитные средства от различных банков (или авансовые от стороны по договору купли-продажи) и не вернув их, поясняет, что передал эти деньги, скажем, некоему Иванову как авансовый платеж по договору купли-продажи, а Иванов после этого с полученными деньгами скрылся.

И хотя данная версия представляется зачастую малоубедительной, какие-либо данные о завладении Сидоровым указанными средствами правоохранительные органы в ходе доследственной проверки либо расследования, как правило, не добывают. Поэтому очевидно, что причиной непривлечения к уголовной ответственности является невозможность опровержения указанной версии.

Зачастую при этом следствием делается ссылка на то, что Сидоров действовал в условиях коммерческого риска, что якобы исключает возможность привлечения его к уголовной ответственности.

В литературе также можно встретить то утверждение, что "если лицо в момент получения кредита намерено по возможности исполнить обязательство - мошенничества нет", "при этом не требуется, чтобы лицо было уверено в том, что оно исполнит обязательство", поскольку "совершая сделку, ее участники в какой-то степени идут на риск".

Самый общий контрдовод для этого утверждения тот, что тяжесть риска должник не может перекладывать на своего кредитора. Для кредитора риска в принципе не должно быть (если он выскажет соответствующее пожелание), поскольку законодательством предусмотрены различные средства обеспечения исполнения обязательств. По существу же вопроса мы хотели бы привести следующие соображения.

Проблема заключается, как представляется, в том, что указанные действия Сидорова могли бы быть охвачены составом хищения, если допустить возможность совершения этого преступления с косвенным умыслом либо если расценить умысел Сидорова не как косвенный, а как, скажем, прямой неопределенный.

В пользу возможности совершения мошенничества с косвенным умыслом имеются мнения ряда юристов, полагающих, что обман может лишь сознательно допускаться мошенником. При этом приводится в качестве примера ситуация, значительно схожая с той, которую рассматриваем и мы: обман в ней касается другого обстоятельства, однако по существу условия тождественны - одним из вариантов последствия своих действий лицо видит безвозмездное изъятие им имущества собственника путем введения последнего в заблуждение.

Примеры признания хищения с косвенным умыслом в соответствующей трактовке последнего, то есть как безразличного отношения к неизбежно наступающим последствиям, правоприменительной практике и практике официального нормативного толкования известны.

Однако возникает следующий вопрос: действительно ли подобное отношение к неизбежным последствиям своего деяния, если оно на самом деле безразлично для посягателя, следует расценивать как косвенный умысел?

Данная проблема, связанная с трактовкой с различных позиций той части определения косвенного умысла, где говорится о сознательном допущении общественно опасных последствий деяния, всегда вызывала в литературе большие споры.

Большинство исследователей придерживается того мнения, что психологическая интерпретация термина "желание", употребленного в ст.8 УК, подразумевает ориентацию действий на определенную цель. Стало быть, если последствия находятся вне этой цели, то, следовательно, они не желаемы и потому даже при осознании неизбежности их наступления речь следует вести только об их допущении.

С этой точки зрения и действия руководителя фирмы Сидорова, в том случае, если он осознавал объективную неизбежность неисполнения им своих обязательств, но как бы надеялся на авось, идя на риск, верил без всяких оснований в удачу (притом что - и это обязательно - возвращение кредита им обеспечено не было), совершаются как бы без желания причинения имущественного ущерба (в одном случае - контрагенту, в другом - банку) и потому расцениваются как совершенные с косвенным умыслом.

Однако существует и иная позиция, которая в свое время имела определенное число сторонников. Заключается она в иной, грамматической интерпретации термина "допущение". В соответствии с ней сознание неизбежности возникновения последствий в результате определенного деяния несовместимо с оценкой отношения к этим последствиям как их допущения. Если лицо понимает, что последствия обязательно наступят, нельзя говорить о том, что, совершая действия, имеющие своим результатом указанные последствия, последние не были желаемы. А как же, учитывая данную трактовку, расценить рассматриваемую нами ситуацию?

Сидоров, получая кредит и обеспечивая его возврат, исключает тем самым обвинение себя в желании причинить ущерб. Но если путем передачи вознаграждения ответственному за выдачу кредита работнику банка либо, скажем, подделки гарантийного письма или передачи в залог не принадлежащего ему имущества он создает видимость обеспечения исполнения обязательства по кредитному договору, а на самом деле в случае чрезмерно рискованной и неудачной операции не сможет этого сделать, можно говорить о предвидении им двух вариантов развития причинной связи, отправной точкой которой стали его действия.

В одном случае заемные средства им возвращаются, а в другом - нет. Поскольку исполнение обязательства не обеспечено, то, стало быть, вероятность второго варианта представляется руководителю фирмы очень высокой, при определенных условиях - неизбежной. Безусловно, конечно, что это осознание должно быть доказано не только самим фактом подделки документов.

Два конкретных примера-иллюстрации. Первый: за последние годы прекращено множество уголовных дел в отношении бизнесменов, где, по мнению следствия, не установлен прямой умысел на мошенническое завладение средствами банков. Должники (или замаскированные мошенники) выдвигают ту версию, что, получая раз за разом новые кредиты, рассчитывали погашать их за счет последующих. Причем, действительно, несколько первоначальных кредитных обязательств были ими таким образом исполнены. И следствие, как правило, при прекращении уголовных дел не останавливает даже факт значительных трат средств, полученных в качестве кредита, по нецелевому назначению, в частности, в личных интересах, а не для извлечения в последующем прибыли.

Второй: едва ли не по большинству уголовных дел о так называемых "финансовых пирамидах" (таких уголовных дел, процессуальные сроки по которым продлены в Генеральной прокуратуре - более ста, а всего по России более тысячи) не установлена и не может быть в принципе установлена однозначность желания сотрудников "инвестиционных фондов" и "финансовых компаний" причинить имущественный ущерб миллионам граждан, передавшим свои деньги в эти фирмы.

Составление следствием расчетов, согласно которым в определенный момент собирающие деньги лица должны были понять, что не смогут вернуть полученные средства с учетом тех трат на собственные нужды, на рекламу и т.д., которые они себе позволяли, можно было бы, на первый взгляд, назвать примером откровенного объективного вменения, поскольку, кроме этих соображений, во многих случаях ничем не удается опровергнуть ничуть не менее обоснованные расчеты обвиняемых (обоснованные - по мнению последних, что здесь особенно важно), в соответствии с которыми запланированная прибыль позволила бы им исполнить обязательства по договорам.

Таким образом, вменение объективно, так сказать, только с субъективной позиции следствия. На самом же деле мы полагаем выдвинутые обвинения действительно обоснованными, однако указание на прямой умысел должно быть аргументировано, на наш взгляд, иными соображениями.

Как нам представляется, о прямом умысле в данном случае нельзя говорить, если подразумевать под ним осознание и желание одного конкретного результата совершенных действий - причинения имущественного вреда путем мошеннического хищения у граждан (в первом приведенном примере - у банков).

Совсем, однако, другое дело, если расценивать психическое отношение к данным действиям как умысел прямой неопределенный. Это означает, что Сидоров и иже с ним равно как и руководители "пирамид" рассматривают два варианта последствий своих действий, один из которых заключается в невозможности исполнения взятых на себя обязательств и причинении тем самым вреда.

В этой ситуации ставка и последующая ссылка на коммерческий риск - мол, "удастся заключить выгодные контракты" (Сидоров), либо - "получу еще кредиты" (пример с банками), или - "появятся новые вкладчики" (руководители "пирамид") вовсе не исключает и обратного, то есть предвидения ими второго варианта развития событий, который столь же возможен, сколь и первый.

Здесь мы должны вернуться к приведенным выше воззрениям на содержание понятия "желание" для установления критерия, который позволил бы отграничить в обсуждаемых ситуациях умысел прямой неопределенный от умысла косвенного. Сделать это на самом деле довольно сложно, поскольку совершенно справедливо то мнение, что "теоретически возможно сконструировать неопределенный умысел и как прямой (когда виновный в равной мере желал наступления любого из предвиденных им последствий), и как косвенный (когда виновный, не желая ни одного из этих последствий, сознательно допускал наступление любого из них)" (Злобин Г.А., Никифоров Б.С. Умысел и его формы. М., 1972. С.100).

Для того, чтобы более четко разъяснить нашу позицию, воспользуемся аналогией и приведем пример, хорошо известный следственной и судебной практике.

Мало у кого возникнет сомнение в том, что хулиган, стреляющий в толпу, заявит о своем нежелании убивать кого-либо или причинять телесные повреждения. Вместе с тем, убийство из хулиганских побуждений есть убийство с прямым, а не косвенным умыслом, поскольку несмотря на основную цель, определяемую хулиганским мотивом, совершенно определенно и желание у хулигана убить или изувечить людей, в которых он стреляет.

Такой умысел признается прямым неопределенным (или альтернативным), несмотря не только на версию стрелявшего, но и на окончательную оценку деяния, признавшую фактическое безразличие хулигана к тому, какие последствия будут иметь его действия. Таким образом, на основе анализа объективных обстоятельств мы заключаем, что хулиган желал или убить, или ранить, или просто попугать людей, произведя в них выстрел.

Мы не видим принципиального различия описанной ситуации со взятой нами в качестве примера, ведь Сидоров также делает заявления о том, что не желал причинить своими действиями ущерба, то есть не имел прямого умысла на хищения.

Однако, по нашему мнению, в описанной ситуации Сидоров, а равно и создатели "пирамид", совершали свои действия с предвидением как одного, так и другого развития событий (притом, повторим, что реального, не вызывающего сомнений в возможности его использования, источника поступления прибыли у них не было и не ожидалось). Стало быть, совершая сами действия, они попросту не могли не желать каждого из возможных последствий. А потому причинение имущественного ущерба являлось следствием совершения ими хищения с прямым неопределенным умыслом.

Яни П.