"Согласие прокурора на арест - бюрократическая проволочка или осознанная необходимость?" (Шалумов М., "Российская юстиция", 1999, N 2)

Согласие прокурора на арест - бюрократическая проволочка
или осознанная необходимость?

Одним из проявлений демократизации правовой системы российского государства является установление в конституционных нормах (ст.ст.22, 23, 25) судебного порядка ареста, заключения под стражу и содержания под стражей, ограничения права граждан на неприкосновенность частной жизни, а также права на неприкосновенность жилища. Так как практическое применение этих норм зависит от определенных организационных и финансовых мероприятий, требующих значительного времени на их осуществление, предусмотрена поэтапная процедура введения их в действие. Так, закрепленные в ст.ст.23 и 25 положения об ограничении права граждан на тайну переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений только на основании судебного решения, а также о возможности проникновения в жилище граждан против их воли лишь в случаях, установленных федеральным законом или на основании судебного решения, действуют с момента вступления Конституции в силу. В то же время согласно ст.6 раздела второго Конституции "Заключительные и переходные положения" "до приведения уголовно-процессуального законодательства Российской Федерации в соответствие с положениями настоящей Конституции сохраняется прежний порядок ареста, содержания под стражей и задержания лиц, подозреваемых в совершении преступления". Такой порядок в настоящее время регламентируется, в частности, ст.ст.11, 96, 97, 122 УПК РСФСР, устанавливающими, что арест в качестве меры пресечения применяется лишь с санкции прокурора, а продление срока содержания обвиняемого под стражей может осуществляться только соответствующим прокурором.

Обсуждение проекта нового УПК РФ показало, что реализация в уголовно-процессуальном законодательстве рассматриваемых положений Конституции неизбежно связано с решением проблемы четкого разграничения судебного контроля и прокурорского надзора за законностью предварительного следствия, дознания и оперативно-розыскной деятельности, совершенствования прокурорских полномочий в данной сфере надзора.

Еще в 1994 году авторы Концепции развития прокуратуры задавались вопросом: как добиться, чтобы и максимально обеспечить права личности, и не ослабить борьбу с преступностью (Прокуратура Российской Федерации. Концепция развития на переходный период. М., 1994, С.63-65). Они писали: "Речь... должна идти не об устранении прокурорского надзора за применением мер процессуального принуждения и замене его судебным надзором, а о сочетании этих функций прокурора и суда..." В этих целях предлагается все представления (ходатайства) в суд органов дознания и следствия по вопросам ареста, продления срока содержания под стражей, ограничения других конституционных прав граждан предварительно согласовывать с надзирающим прокурором либо предоставить право на обращение в суд с такими представлениями (ходатайствами) самому прокурору. Такая точка зрения в целом нашла свое отражение в проекте УПК РФ, принятом в первом чтении Государственной Думой. С другой стороны, высказывается мнение о том, что следует отказаться от подобной "промежуточной" (!) роли прокурора, который в этой ситуации "ничего сам не решает, однако по тем или иным причинам может явиться непреодолимым барьером между следователем и судом". Так считает И.Кожевников, заместитель Министра внутренних дел - председатель Следственного комитета МВД России. "Предварительное согласование с прокурором обращений в суд, - пишет он, - ущемляет процессуальную самостоятельность следователя и приведет к неоправданным затратам времени, бюрократической волоките и снижению эффективности судопроизводства" (Российская юстиция. 1997. N 12. С.23).

Действительно, прокурор, не давая согласия следователю (органу дознания, органу, осуществляющему оперативно-розыскную деятельность) на возбуждение перед судом ходатайства о применении к подозреваемому, обвиняемому мер процессуального принуждения, лишает следователя права на дальнейшее обращение в суд. Исходя из сугубо узковедомственных интересов, в этом случае можно было бы сказать: а зачем прокурору, которого закон освободил от обязанности решать столь серьезный вопрос о санкционировании ареста и других мер процессуального принуждения, вновь брать на себя всю полноту ответственности за принятие окончательного решения об отсутствии оснований для ареста или иных мер? Ведь ответственности у прокурора и так хватает. Но в том-то и дело, что такой подход - ведомственный, негосударственный, не учитывающий ни смысла, ни характера прокурорского надзора за законностью, ни фактического состояния законности в сфере расследования преступлений. Следователь, имея самостоятельные процессуальные полномочия, сам принимает решения о привлечении к уголовной ответственности и необходимости направления дела в суд, который (и только он) может признать обвиняемого виновным в совершении преступления. Закон, возлагая на прокурора надзор за действиями и решениями следователя, предусматривает, что дело может быть направлено в суд только прокурором в случае утверждения им обвинительного заключения. Следуя же рассуждениям И.Кожевникова, получается, что и при утверждении обвинительного заключения прокурор "ничего сам не решает", однако "может явиться непреодолимым барьером между следователем и судом", а взамен выполнения "промежуточной роли" прокурор вполне "может осуществлять надзорную функцию как в процессе следствия, так и в ходе судебного разбирательства", предлагая суду исправлять нарушения и ошибки следователя путем оправдания подсудимого. Руководитель главного следственного органа МВД, выступая за освобождение следователей от "назойливой" прокурорской опеки при решении важнейшего процессуального вопроса - о помещении человека, подозреваемого или обвиняемого в совершении преступления, в следственный изолятор и лишении его на период следствия свободы, не учитывает, на мой взгляд, по крайней мере два обстоятельства. Первое - профессиональный и качественный уровень следствия и дознания в органах МВД сегодня оставляет желать лучшего (достаточно вспомнить, сколько дознавателей и следователей милиции не имеет высшего юридического образования и сколько незаконных решений органов дознания и следователей МВД ежегодно отменяется прокурорами), что требует принятия неотложных мер по усилению как ведомственного контроля, так и прокурорского надзора за предварительным расследованием. Второе и самое главное - смысл надзора прокурора за законностью расследования преступлений как раз и заключается в том, чтобы своевременно пресекать и устранять любые нарушения закона и следственные ошибки, не допуская передачи в суд незаконных или необоснованных ходатайств следователя.

В проекте УПК удачно найдено компромиссное решение, позволяющее соединить преимущества прокурорского надзора и возможности суда в обеспечении законности применения следователем мер процессуального принуждения. В суд должно поступать только такое ходатайство следователя о применении данных мер, которое признано законным и обоснованным надзирающим прокурором. Кроме того, прокурор должен иметь право в целях устранения нарушений, связанных с ненадлежащим исполнением следователем своих обязанностей, сам обратиться в суд с представлением об изменении избранной подозреваемому или обвиняемому меры пресечения в виде подписки о невыезде, залога и т.п. на заключение под стражу, а также давать следователю обязательное указание о вхождении в суд с таким ходатайством. Другое дело - судебное рассмотрение ходатайства. Здесь роль прокурора уже иная: он лишь равноправный участник процесса, который при установлении определенных обстоятельств может не поддержать ходатайство. И в этой ситуации спорным представляется утверждение Н.Колоколова о том, что "отказ... прокурора от необходимости ареста обвиняемого (подозреваемого)... влечет немедленное прекращение производства (в суде)" (Российская юстиция. 1998. N 3. С.11). Правильнее все же сохранить за судом право не согласиться с мнением прокурора, участвующего в заседании, и вопреки ему удовлетворить ходатайство следователя (хотя, безусловно, если подобное мнение высказывает сам следователь или прокурор, внесшие ходатайство (представление), суд обязан прекратить производство).

Не менее важно совершенствовать полномочия прокурора и по надзору за законностью отмены или изменения следователем меры пресечения, избранной на основании судебного решения. Досрочная отмена, изменение меры пресечения, равно как и других мер процессуального принуждения, примененных по судебному решению, должны допускаться только с согласия прокурора в тех случаях, когда он поддержал ходатайство следователя в суде, а также сам обращался с таким ходатайством.

Представляется, что аналогичным образом отмена следователем постановлений, санкционированных прокурором, также должна предварительно согласовываться с прокурором. Данные предложения учитывают практику применения и отмены действующих мер процессуального принуждения, при которой прокурор лишен возможности своевременно предупредить нарушение закона или ошибку со стороны следователя.

Что же касается высказываемой в печати вполне разумной идеи создания института специализированных органов судебной власти - федеральных следственных судей, то при сегодняшнем состоянии федерального бюджета она, к сожалению, рискует на ближайшие годы так и остаться лишь идеей.

Заместитель прокурора Костромской области,

кандидат юридических наук

М.Шалумов