Высказанная обвинителем позиция предопределяет пределы судебного разбирательства (В. Кальницкий, "Российская юстиция", N 12, декабрь 2002 г.)

Высказанная обвинителем позиция
предопределяет пределы судебного разбирательства

"Слово не воробей, вылетит - не поймаешь" - эта пословица точно отражает смысл ситуации, возникающей при изменении обвинителем позиции, высказанной им ранее в прениях. Приведу, в качестве иллюстрации, реальный пример. Согласно обвинительному заключению подсудимые обвинялись в разбойном нападении. В своей речи прокурор просил переквалифицировать содеянное как самоуправство и кражу. После прений сторон суд усмотрел необходимость возобновить судебное следствие. В ходе повторных прений обвинитель вернулся к первоначальному обвинению, изложенному в обвинительном заключении. По обстоятельствам дела было очевидно, что причины возобновления следствия принципиального значения не имели, сбор дополнительных доказательств имел чисто формальное значение, что невольно наводило на мысль, что весь смысл "судебного маневра" был только в том, чтобы дезавуировать изменение обвинения. В соответствии с приговором подсудимые признаны виновными в разбойном нападении.

С моей точки зрения, подобная корректировка обнародованного в прениях сторон обвинительного тезиса принципиально не допустима. Речи сторон в прениях - это официальная процессуальная деятельность. Высказанная в речи прокурора позиция по поводу квалификации содеянного, воспринятая участниками судебного разбирательства и отраженная в протоколе, не его частное мнение, а официально высказанная позиция государственного обвинения. Это процессуальное решение прокурора, ничем по своей правовой природе не отличающееся, например, от решения прокурора об изменении (в сторону смягчения) обвинения при утверждении им обвинительного заключения. И в том, и в другом случае подсудимый принимает к сведению это более мягкое обвинение и готовится защищаться именно от него. Недопустимость ухудшения положения подсудимого всегда связывалась с его психологическим настроем и подготовкой к защите от менее тяжкого обвинения. Переход к более тяжкому обвинению нарушает право на защиту, так как подсудимый к ней не готов. Презюмируется, что не готов. Именно в этом сущность и юридическая ценность процессуального правила строгого соблюдения пределов судебного разбирательства.

Вспомним теперь дискуссию советского времени о допустимости ухудшения положения подсудимого в ходе судебного разбирательства без возвращения уголовного дела на дополнительное расследование. Уместно, думаю, напомнить, что указанное ухудшение не допускалось в силу того, что у подсудимого в таком случае не было бы возможности подготовиться к защите от более тяжкого обвинения. Например, лицо обвинялось в грабеже, прокурор, направляя дело в суд, переквалифицировал деяние как кражу, после чего вновь возникло предположение о необходимости вменить подсудимому именно открытое хищение. В подобных случаях всегда признавалось, что подсудимый уже "расслабился" и не готов к защите от обвинения в прежнем полном объеме. Нет основания отказываться от этой правильной точки зрения. Срок, в течение которого официально действовало более мягкое обвинение, не имеет значения. Рассуждения, что подсудимый еще не успел переосмыслить процессуальные ходы и готов к защите от первоначального обвинения, несостоятельны. Порядок есть порядок, и вероятность наступления неблагоприятных последствий следует толковать в пользу подсудимого.

Если приведенные рассуждения правильны, то возникает вопрос, почему же они неприменимы к тем случаям, когда, как в приведенном выше примере, делается попытка при повторных прениях сторон вернуться после отказа к первоначальной квалификации преступления? На мой взгляд, применимы полностью. Речь обвинителя определила пределы судебного разбирательства. Если обвинение изменено в сторону улучшения положения подсудимого, то возвращение к первоначальному положению невозможно, даже если изменилась доказательственная база. Представляется, что все сказанное относится не только к случаю возобновления судебного следствия и проведения повторных прений сторон, но и к ситуациям, когда в рамках одной и той же речи обвинитель корректирует свое выступление. Разумеется, имеются в виду четкие и осмысленные заявления прокурора, а не случайные оговорки и неточности, тотчас же исправляемые.

Состязательность уголовного процесса поставила судьбу дела в жесткую зависимость от позиции государственного обвинителя. Действующий УПК предусматривает, что полный или частичный отказ прокурора от обвинения влечет прекращение уголовного дела или уголовного преследования полностью или в соответствующей его части (ч.7 ст.246 УПК). Обвинитель может заблокировать любое уголовное преследование. Обратная сторона столь значительного процессуального полномочия состоит в том, что очень высока цена ошибки обвинителя. Именно поэтому так велик соблазн исправить возникшее в судебном заседании положение путем повторного изложения иной оценки содеянного или замены обвинителя. Последняя ситуация имела место в одном широко освещаемом в СМИ судебном процессе. Замена обвинителя ставилась прессой под сомнение с точки зрения целесообразности, в ней пытались увидеть попытку оказания давления на суд и даже политику. Но никто не обратил внимания на принципиальную невозможность такого шага в силу его несогласованности с установленными в законе пределами судебного разбирательства. Мы полагаем, что замена обвинителя в ситуации, когда он обнародовал отказ от обвинения или его смягчение, не дает право на восстановление первоначального обвинительного тезиса. Иначе нарушается правило о пределах судебного разбирательства и, следовательно, право подсудимого на защиту.

Необходимо затронуть и вопрос об учете в описанных ситуациях позиции потерпевшего. Например, потерпевший не соглашается с мнением государственного обвинителя и настаивает на обвинении подсудимого в разбое. Можно ли считать, что первоначальное обвинение сохраняет свою юридическую силу, поскольку поддерживается иным представителем стороны обвинения и поэтому возврат к нему допустим? Из ч.7 ст.246 УПК следует, что нельзя: позиция потерпевшего при отказе государственного обвинителя от обвинения не учитывается. Однако, на мой взгляд, это не бесспорно. В постановлении Конституционного Суда РФ по делу о проверке конституционности положений пп.1 и 3 ч.1 ст.232, ч.4 ст.248 и ч.1 ст.258 УПК РСФСР от 20 апреля 1999 г. обязанность суда постановить оправдательный или обвинительный приговор, констатирующий виновность подсудимого в менее тяжком преступном деянии, связывается с отказом от обвинения как прокурора, так и потерпевшего. Из наличия ходатайства именно стороны, а не только прокурора исходил и Верховный Суд РФ, когда говорил об условиях возвращения уголовного дела для дополнительного расследования по ряду оснований (п.4 постановления Пленума от 8 декабря 1999 г.). Представляется, что юридическая сила указанной позиции Конституционного Суда с принятием УПК РФ не преодолена. К тому же, новый уголовно-процессуальный закон наделил потерпевшего правом поддерживать обвинение (п.16 ч.2 ст.42 УПК).

Нет сомнений, что вопрос о возможности восстановления государственным обвинением обвинительного тезиса, измененного им ранее в судебном заседании в сторону смягчения, а также о значении в этом случае позиции потерпевшего нуждается в разъяснении Пленума Верховного Суда РФ.

В. Кальницкий,

начальник кафедры Омской академии МВД России,

кандидат юридических наук,

доцент

"Российская юстиция", N 12, декабрь 2002 г.