Издержки в защитительной речи (И. Резниченко, "Российская юстиция", N 11, ноябрь 2002 г.)

Издержки в защитительной речи

Адвокаты в судебных речах при рассмотрении уголовных дел допускают ошибки двоякого рода. С одной стороны - это упущения, появляющиеся, например, из-за недостаточного опыта и низкой квалификации или поверхностного знания дела и торопливости, отсутствия веских аргументов. С другой - издержки защиты, которые возникают в те моменты, когда адвокаты, идентифицировав себя с клиентом, не ставят себя на место судьи и начинают использовать доводы, которые, несмотря на самые благие побуждения, не могут привести к успеху.

Издержки защиты - самостоятельное явление в судебной речи, требующее исследования. Проявления их многообразны. И чаще всего они возникают в связи с полемикой со стороной обвинения - прокурором. Вместо взвешенного, спокойного диалога подчас наблюдаются искусственное, неоправданное обострение, нападки на оппонента.

Так, по делу Грибова, обвинявшегося в изнасиловании, адвокат В.И. Шингарев проявил настойчивость и профессионализм, добившись прекращения дела. Но в полемике с прокурором его способ опровержения позиции обвинителя я не могу поддержать. Обратимся к соответствующей части речи защитника: "Прокурор заявил в своей речи, что нужно решить вопрос таким образом: или у Грибова есть состав преступления, или у Грибова нет состава преступления. Если нет состава преступления, его нужно оправдать, если есть состав преступления, его нужно осудить. Но такая постановка вопроса прокурором совершенно неправильна. Ведь уголовно-процессуальный закон предусматривает оправдание человека и по другим основаниям - за недостаточностью улик. Значит, суд оправдывает не только тогда, когда он убежден в невиновности человека, но и тогда, когда суд не убежден в его виновности. Таков советский закон. И следовательно, товарищ прокурор сознательно или несознательно внес путаницу в столь существенный принцип советского уголовного процесса" (Речь В.И. Шингарева в защиту Грибова // Речи советских адвокатов. М., 1968. С.122).

Приведенный адвокатом отрывок из обвинительной речи показывает, что прокурор по данному делу увидел только эту альтернативу. Защитник же взглянул на это более широко, но, очевидно, захваченный азартом полемики, позволил себе явную передержку, ведь обвинитель вовсе не утверждал, что оправдание за недостаточностью улик невозможно. Еще меньше оснований было упрекать прокурора в том, что "он внес путаницу в столь существенный принцип". Непонятно, как можно внести путаницу в то, о чем не было высказано никакого суждения.

Таким образом, сначала адвокат приписал прокурору то, что тот не говорил, а потом сам стал опровергать не высказанное обвинителем положение. Но самое интересное, что В.И. Шингарев просил оправдать Грибова именно из-за отсутствия в его действиях состава преступления ("...не было ни насилия, ни борьбы"). Искусственность такой полемики очевидна, а упреки в адрес прокурора были несостоятельными изначально.

Издержки в речи защиты проявляются и в ситуации противоборства между адвокатами при защите подсудимых с противоположными интересами. Я думаю, что даже в тех случаях, когда вопрос об ответственности подсудимых решается по принципу "или-или", адвокаты не должны бросаться в крайности. Так, выступая по делу Каструбо-Карицкого и др., Ф.Н. Плевако, по сути, обвинил своего коллегу А.И. Урусова в инсинуациях.

Выступая после А.И. Урусова, который ради защиты Дмитриевой обвинял Карицкого, Ф.Н. Плевако не мог оставить без внимания доводы коллеги. Одна из его фраз была такой: "Урусов высказал такого рода темные, ни на чем не основанные сомнения не только в достоинстве показания, но даже в личном достоинстве свидетелей, что, я думаю, без всяких усилий с моей стороны Ваше житейское разумение, Ваша совесть отвергнут подобный прием". Такого рода отповедь коллеге по защите была более чем достаточна. Но далее Ф.Н. Плевако высказывается так: "...подрывается достоинство свидетеля не подобными инсинуациями..." (Речь Ф.Н. Плевако в защиту Каструбо-Карицкого // Судебные речи известных русских юристов. М., 1958. С.725-742). Обвинять коллегу в инсинуациях было по меньшей мере некорректно.

К издержкам можно отнести и идеализацию клиента. Адвокат, выступая по групповому делу, заявил, что его клиент - белая ворона среди подсудимых. Однако только его подзащитный был ранее судим за аналогичное преступление. Оборотной стороной идеализации является демонизация потерпевших и других подсудимых, интересы которых противоречат интересам клиента. В таких случаях адвокат позволяет себе необдуманные, неоправданные нападки - их роль в преступлении преувеличивается, а облик без всякой необходимости рисуется черными красками.

Такую позицию занял адвокат В.И. Жуковский по делу Гулак-Артемовской, обвинявшейся в подлоге векселей потерпевшего Пастухова, к тому времени скончавшегося. Защитник обвинил Пастухова в том, что у него не было социальных инстинктов: "...Его общественная деятельность ограничивается изданием книг о карточной игре и поощрением в издательстве книг, представляющих собой дорогую, роскошную детскую литературу. Содержание этих книг, надерганное из разных хрестоматий..." (Речь адвоката В.И. Жуковского по делу Гулак-Артемовской // Судебные речи известных русских юристов. М., 1958. С.296-310). Однако упреки адвоката безосновательны: обращаясь к изданию книг для детей, Пастухов пользовался хрестоматиями как апробированными источниками, т.е. ответственно относился к своей задаче. Далее адвокат изобличил Пастухова в том, что тот увлекся Артемовской с ее, как он выразился, "исканием приключений сомнительного свойства", которые, однако, и следствием, и судом были оценены как преступление.

Н.Г. Михайловская и В.В. Одинцов этот промах В.И. Жуковского расценивают как его успех: "Даже отрицательная характеристика подзащитной "искательница приключений сомнительного свойства" служит не для ее осуждения, а для развенчания образа положительного героя", т.е. Пастухова (Михайловская Н.Г., Одинцов В.В. Искусство судебного оратора. М., 1981. С.35). Однако задача В.И. Жуковского состояла не в развенчании Пастухова, а в защите Артемовской. В итоге этот пассаж в речи адвоката оказался не только бесполезным, но и причинил несомненный ущерб защите Артемовской.

Ярким примером демонизации других подсудимых является речь Ф.Н. Плевако в защиту Санко-Лешевича, обвинявшегося в подстрекательстве Дмитриевой к убийству своей сестры Шиманович.

Главным доказательством его виновности стали показания Дмитриевой, убившей Шиманович. Адвокат опровергает эти показания: "...что это за женщина? Сатанинский убийца с легкостью, с которой не всякий зарежет курицу для пирога, уничтожает жизнь молодой женщины... Для подобных натур... подстрекателей не нужно... следствие обратило ее слова в слова истины. Таким образом, дьявол превращается в пророка. О кощунство!" (Плевако Ф.Н. Речь по делу Е.Ф. Санко-Лешевича // Избранные речи. М., 1993. С.433-441).

Отсутствие аргументов восполняется громогласной риторикой. В самом деле, если подстрекателей не нужно, то почему же Дмитриева совершила убийство? На этот вопрос ответа не дается, а ведь "сатанинский убийца" ранее никого не убивал, причина преступления даже не упоминается.

Издержки проявляются и в таком явлении, как игнорирование законов логики. Обратимся к речи по делу Рыбаковской, обвинявшейся в убийстве Лейхфельда. Ее адвокат К.К. Арсеньев коснулся вопроса о том, просил ли Лейхфельд перед смертью, "чтобы ее близко к нему не подпускали". Вот отрывок из речи защитника: "может быть, я ошибаюсь, но мне показалось, что эта просьба была заявлена не самим Лейхфельдом, а доктором, с которым она говорила. Доктор мог думать, что слишком близкое объяснение с Рыбаковской повлияет вредно на больного, и поэтому мог требовать, чтобы Рыбаковская была близко не допускаема. Таким образом, требование, на которое ссылается товарищ прокурора, исходило не от Лейхфельда" (Речь К.К. Арсеньева по делу Рыбаковской // Судебные речи известных русских юристов. М., 1958. С.273-292).

Однако даже четыре предположения ("может быть, я и ошибаюсь", "мне показалось", "мог думать", "мог требовать") не могли привести к категорическому выводу ("требование исходило не от Лейхфельда"), но предположение было провозглашено фактом.

К издержкам защиты относятся и те случаи, когда адвокат в качестве аргументов защиты использует обвинительные доводы. Вот один из таких примеров. Укшинский, обвиняемый в утоплении своей бывшей любовницы Мезиной, виновным себя не признал, поэтому вполне понятно, что его адвокат М.Г. Казаринов просил об оправдании подзащитного. В своей речи защитник остановился на показаниях одного из свидетелей о том, что Укшинский на его глазах утопил Мезину: "показания этого свидетеля подрываются особенно тем, что никто из других свидетелей его на пристани не видел и что он в тот вечер не рассказывал о виденном событии, а лишь на другой день явился в участок для изложения своего показания" (Казаринов М.Г. Загадочное дело. СПб., 1913. С.207-213).

Показания этого свидетеля о том, что подсудимый на его глазах утопил Мезину, имели убийственный для защиты характер, и пройти мимо них адвокат не мог. Первый из его доводов, что никто не видел свидетеля на пристани, - слабый, но приемлемый. Его могли и не заметить, ведь он не делал ничего такого, чем мог бы привлечь внимание окружающих. Но второй довод адвоката, по сути, не оправдательный, а обвинительный, причем большей силы. Раз вечером после гибели Мезиной свидетель был дома, ни с кем не виделся (иначе адвокат об этом обязательно упомянул бы), ни от кого ничего об этом случае не слышал, то он действительно был очевидцем происшествия, и его впечатления сохранились в абсолютной первозданности. Никто на него не повлиял, и он по собственной инициативе явился в участок, где и был допрошен. Какие основания не доверять показаниям очевидца? Думаю, этот довод защиты не ослабляет, а усиливает позицию обвинения. Его не следовало приводить в речи: трактовка обвинительного доказательства как оправдательного ничего не изменила.

Издержки полемики проявляются и в тех случаях, когда она превращается в самоцель, и в итоге выясняется, что нет предмета спора. Приведу еще один отрывок из речи Ф.Н. Плевако по делу Санко-Лешевича (уже упомянутого в моей статье): "...говорят, что будто бы жена Ефима Лешевича под предлогом продажи какого-то шкафа просила приехать к ней мужа убитой г. Шимановича, дабы склонить его отказаться от взведенного им на ее мужа обвинения. Нет, это неправда! Шкаф - это был только предлог, чтобы вызвать Шимановича, ибо она в продаже его не нуждалась, но горячо любящая мужа жена воспользовалась им как единственным средством поговорить с Шимановичем, разуверить его в виновности мужа, в чем она глубоко убеждена, и... это ей ставят в упрек. Стыдно!" Как честный полемист Ф.Н. Плевако четко воспроизводит факты. И оказывается, что опровергать абсолютно нечего. Адвокат не оспаривает, что жена его клиента в продаже шкафа не нуждалась и воспользовалась ссылкой на это, чтобы поговорить с Шимановичем. Тогда нужно признать, что продажа шкафа была не более чем предлогом для встречи, целью которой было - "разуверить Шимановича в виновности мужа" и, стало быть, побудить его отказаться от обвинения мужа. Так где же та самая неправда, о которой вопрошал адвокат? И за что должно быть стыдно тем, кого адвокат так и не смог переубедить? Оказывается, спорить было не о чем.

Известно, что Ф.Н. Плевако выступал подчас и без подготовки. Уникальный дар слова, глубокие познания в праве, огромный опыт принесли ему заслуженный успех. Но и у него бывали досадные огрехи. Ошибки великих не менее поучительны, чем их достижения.

Помимо указанных выше причин появления издержек есть еще одна, пожалуй, самая главная.

При осуществлении профессиональной деятельности у адвоката появляется и формируется установка на защиту, имеющая универсальный характер. Ведь между защитником и клиентом, как правило, нет барьеров. Готовность адвоката к защите сочетается с доверием клиента к нему. Это доверие необходимо оправдать. В результате у защитника появляется и усиливается идентификация с клиентом.

Однако для достижения успеха адвокат должен поставить себя и на место суда, чтобы уже с позиции судьи дать оценку доказательствам по делу, обстоятельствам дела и его квалификации. Таким образом, для него характерен феномен двойной идентификации.

Если идентификация с клиентом является психологической основой защиты и приводит к активности, к поискам и использованию аргументов защиты, то идентификация с судом реализует другую функцию - отбора именно тех аргументов, которые могут быть приняты судом. Ослабление идентификации с судом приводит к понижению уровня самоконтроля, к использованию таких аргументов, от которых в интересах защиты следовало бы воздержаться.

И. Резниченко,

адвокат, доктор юридических наук, профессор

"Российская юстиция", N 11, ноябрь 2002 г.