Дело "Норд-Оста" живет... (А.Е. Расторгуев, "Адвокат", N 5, май 2003 г.)

Дело "Норд-Оста" живет...

Дело о возмещении морального вреда жертвам "Норд-Оста" сейчас уже трудно назвать громким в прямом смысле слова - как мы и предполагали в предыдущей публикации (см.: "Адвокат". - 2003. - N 1). Средства массовой информации активно освещали ход судебного процесса только в его начале, а с вынесением судебного решения об отказе в иске нескольким заложникам потеряли интерес к теме, будто демонстрируя состояние общественного сознания в оценке этого дела: ничего заложники не добьются, зря их адвокаты инициировали этот процесс, в России справедливости все равно не найдешь, даже если правда на твоей стороне...

Вначале казалось, что не только общественная совесть, но и закон на стороне жертв теракта - не случайно же адвокаты заложников выбрали в качестве основы для исковых требований положения ст.17 Закона "О борьбе с терроризмом". Впрочем, "положения" - это громко сказано для весьма схематично сформулированной статьи 17, которая скорее напоминает некоторые положения Конституции РФ: провозглашенные в них права граждан декларируют стремление государства к идеалу, которое выражается в признании этих прав, совсем необязательно подкрепленном реальным обеспечением в форме конкретно разработанной законодательной базы.

Тем не менее я рискнула подготовить этот материал именно для рубрики "Громкое дело": внимание СМИ - не самый главный показатель важности тех или иных процессов общественной жизни, и примеров тому немало. Не отвлекаясь на них, замечу, что, возможно, российские масс-медиа проглядели тенденцию, продемонстрированную делом "Норд-Оста": претензии, заявленные гражданами властям, рассматриваются в лучших традициях российской действительности, сформировавшихся за последние несколько лет.

Впрочем, журналисты тоже не остались в стороне от процесса. Наглядный пример - организация прямого эфира программы "Свобода слова", посвященной проблемам пострадавших от терактов, который транслировал канал НТВ 31 января. Обращаю внимание: речь идет не о содержании программы, а о ее подготовительном этапе. Некоторые акценты, четко расставленные при подборе участников программы, напрямую свидетельствуют о зараннее срежиссированном итоге: общественное мнение должно было сформироваться определенным, а не каким-либо другим образом. Этот вывод - не результат аналитической работы автора этих строк, а всего лишь фиксация некоторых деталей, сопоставление которых говорит само за себя. С удовольствием поделюсь своими "открытиями" с читателем.

Когда нашей редакции предложили участвовать в прямом эфире программы "Свободы слова", посвященной пострадавшим от терактов, мы, естественно, согласились. Поскольку заложники "Норд-Оста" - моя тема и я должна была представлять позицию редакции, то в переговорах с одной из продюсеров программы я попыталась уточнить состав участников. Выяснилось, что на передачу приглашены не столько заложники "Норд-Оста", сколько пострадавшие от других терактов - взрывов домов в Москве, например. В целях "объективности", как утверждала моя собеседница, специально не приглашали самих заложников и родственников погибших, а также адвокатов, участвующих в судебном процессе по иску заложников. Возможно, в таком подходе был резон, но непосредственное присутствие в студии и наблюдение за тем, что происходило по окончании передачи, позволяет мне усомниться в искреннем стремлении авторов "Свободы слова" к объективности. Несмотря на то, что мое выступление было заранее оговорено, я так и не решилась высказаться - настолько не вязалось то, что я собиралась говорить, с тем, что происходило в студии прямого эфира. А уж в "закулисье", где нам, приглашенным участникам (не просто зрителям) по окончании передачи предлагались коньяк и все такое, я убедилась, что интуиция меня не подвела - нельзя было ввязываться в словесные баталии о проблемах заложников. За фуршетным столом я обнаружила своим соседом не кого-нибудь, а... представителя правительства Москвы на судебном процессе по иску заложников "Норд-Оста" А.Е. Расторгуева. Его пригласили на программу не как зрителя, а именно в качестве адвоката правительства Москвы. Как и я, он должен был выступить. Только в отличие от меня он не выступил не потому, что формируемое дискуссией поле общественного осознания проблемы заложников не вязалось с его позицией, а наоборот - оно настолько четко вписывалось в позицию правительства Москвы, что его выступление стало бы "перебором". А.Е.Расторгуев не скрывал своего удовлетворения исходом передачи; я же не стала скрывать своей заинтересованности открывшейся мне истиной: организаторы эфира лукавили, когда заявляли, что специально не приглашали ни заложников, ни их адвокатов "в целях объективности". Интересно, из каких соображений они пригласили только одну сторону судебного процесса по иску заложников и даже планировали ее выступление? Ответ очевиден.

Редакция "Адвоката" старается придерживаться принципа объективности (насколько это вообще возможно), и поскольку читателям уже была представлена позиция адвоката заложников И.Л. Трунова, будет справедливо дать возможность и другой стороне судебного процесса - адвокату правительства Москвы Андрею Евгеньевичу Расторгуеву - высказаться на страницах нашего журнала.

Это тем более необходимо, потому что, на мой взгляд, дело заложников "Норд-Оста" рано или поздно станет по-настоящему громким, в том числе и для СМИ: открывающиеся в нем перспективы все-таки выходят за рамки рядового судебного процесса, как бы ни старались власти низвести его до уровня обычной тяжбы - не тот формат, господа.

Представитель ответчика А.Е. Расторгуев:
"Адвокаты истцов неправильно поставили акценты в требованиях"

Андрей Евгеньевич, в судебном процессе по искам бывших заложников "Норд-Оста" и родственников погибших Вы представляете ответчика - правительство Москвы. По информации издательского дома "Коммерсант", московское правительство негласно консультирует адвокат Павел Астахов, активно отстаивающий в СМИ позицию о необоснованности исков и заявленных в них претензий. Кто еще из адвокатов работает по этому делу?

- В процессе участвуют адвокаты бюро И. Трунова, которые, понятно, выступают на стороне истцов. А что касается правительства Москвы, то, кроме меня, больше никто не представляет в суде его позицию. Более того, нет никаких официальных доказательств, что П. Астахов консультирует правительство Москвы. Я не знаю, кто пустил этот слух.

Журнал "Коммерсант-Власть". Вы не читали эту статью, опубликованную буквально по следам событий вокруг освобождения заложников?

- Да, я видел эту статью, но я бы не стал горячиться и принимать на веру все, что публикуется в наших СМИ. Конечно, при разработке теоретического обоснования позиции правительства Москвы и потом, в процессе ее тактической реализации в суде я, конечно же, советовался с нашим руководством, поскольку дело касается городского бюджета. Но в процессе по этому делу я работаю один: никаких других адвокатов, представляющих правительство Москвы, в нем не участвует.

Тогда, пожалуйста, представьтесь нашим читателям. Итак, Вы работаете в правительстве Москвы?

- Да, у правительства Москвы есть юридическая служба, которая обеспечивает представительство его интересов в судебных и других учреждениях. Это обычная юридическая работа, которая ведется в каждой организации, но я работаю в том подразделении юридической службы, которое занимается непосредственно судебным представительством - в правовом управлении правительства Москвы.

Вам, конечно, доводилось общаться с другими адвокатами по этому делу, и Вы наверняка лучше меня представляете себе их отношение к искам заложников. Не могли бы Вы обрисовать их позиции - в чем они солидарны, а в чем отличаются?

- Дело в том, что примерно за месяц до того, как были поданы первые иски в суд (где-то в ноябре 2002 г.), И. Трунов развернул, как Вам известно, достаточно активную кампанию в средствах массовой информации, которая освещала предстоящий процесс односторонне, опираясь исключительно на аргументы истцов, и рисовала перспективы дела с точки зрения И. Трунова. Во множестве появившихся тогда публикаций говорилось о том, что позиция истцов абсолютно выигрышна, поскольку основывается на нормах Закона "О борьбе с терроризмом". В принципе, И. Трунов до сих пор держится за те строки Закона, которые на самом деле всего лишь декларируют возможность выплаты компенсаций пострадавшим от теракта, но никак не прописывают порядок ее выплаты.

Первое время каких-либо откликов со стороны профессионалов в прессе не было. Никто из практикующих юристов не комментировал высказывания И.Трунова и журналистов, не было и оценок перспектив исхода дела. Первые высказывания адвокатов об этом деле появились позже, когда уже были назначены конкретные даты рассмотрения исков в судебных заседаниях (напомню, это были предновогодние дни). Я сейчас точно всех фамилий не припомню, но, например, Г. Резник высказался нейтрально, сказав, что при определенных условиях истцы могут дело выиграть. П. Астахов тоже выступал по этому вопросу в разных газетах - он говорил о том, что, скорее всего, дело не имеет положительной перспективы для истцов, поскольку в Законе "О борьбе с терроризмом" все-таки отсутствует прямое указание на то, что из бюджета субъекта Федерации может быть возмещен именно моральный вред, о котором шла речь в исковых требованиях. В прессе были озвучены позиции и других юристов. В целом, насколько я помню, профессионалы высказывались довольно скупо и весьма осторожно, что вполне объяснимо: это первое подобное дело в Российской Федерации, никогда раньше такие иски никем не предъявлялись и судами не рассматривались. Естественно, нужно было дождаться решения суда, чтобы иметь представление о том, как действовать дальше и какие шаги предпринимать, поэтому адвокатское сообщество от комментариев по этому поводу воздерживалось. Особняком здесь стоит господин М. Барщевский - в прошлом адвокат, сейчас он представляет Правительство в Верховном, в Высшем Арбитражном и Конституционном судах Российской Федерации. В своем первом высказывании, насколько я помню, он держал нейтралитет, и его позиция была сродни позиции Г. Резника. Однако впоследствии, когда по некоторым искам уже было принято решение судом первой инстанции, М.Барщевский в прямом эфире НТВ в программе "Свобода слова", посвященной пострадавшим от терактов, озвучил позицию, которая фактически совпала с той, которую сегодня занимает правительство Москвы.

Андрей Евгеньевич, помните, при первой нашей встрече Вы говорили, что до того, как за дело взялся И.Трунов, истцы пытались обращаться к другим адвокатам, но те отказались?

- Некоторые истцы мне говорили, что ходили к адвокатам, называли даже какие-то фамилии. По правде говоря, я не расспрашивал у истцов, к кому именно они обращались и почему им отказали, поскольку общались мы исключительно в перерывах между судебными заседаниями. Мне кажется, что все эти юристы - не бессердечные люди, просто они понимали очевидную бесперспективность этого дела и не хотели ввязываться в изначально проигрышную игру. Помимо того, что речь идет о гражданско-правовом споре - это ведь очень тяжелое дело еще и с моральной, психологической точки зрения. Многие из истцов сами были заложниками, многие потеряли самых близких людей. Ясно, что в судебном процессе, связанном с исследованием обстоятельств насильственных действий, всегда подразумевается, что истцы должны давать подробные показания о том, что они пережили. Естественно, это тяжело. Поэтому мне кажется, что адвокаты, к которым истцы первоначально обращались (в том числе известные и уважаемые люди), поступили правильно и с профессиональной, и с моральной, человеческой точек зрения. Согласитесь, понимать бесперспективность дела и тем не менее привести людей в суд, поставить их перед телекамерами, вынудить снова в процессе дачи показаний восстанавливать в памяти ужас, который им довелось пережить совсем недавно - это очень и очень нехорошо. В данном деле получается, что людей напрасно подвергли серьезному психологическому испытанию.

Вы не могли бы объяснить свою уверенность в изначальной бесперспективности заявленных судебных исков?

- Я понял, что в этих исках будет отказано, когда с ними ознакомился. Первоначально, как Вы помните, об этих исках много писали средства массовой информации, излагая исключительно точку зрения адвокатов заложников. Наша сторона готовилась к ответу, не имея на руках никаких документов - в частности исковых заявлений, и было неизвестно, какие конкретно основания заявлены в исковых требованиях. Когда же мы получили материалы и дело стало приближаться к судебному заседанию, обнаружилось, что исковые заявления оформлены таким образом, что из них совершенно непонятно, какие обстоятельства являются основанием требовать от правительства Москвы возмещения морального вреда. В исках содержались всего лишь ссылки на три статьи Гражданского кодекса, регламентирующие общие положения о моральном вреде, и статью 17 Закона "О борьбе с терроризмом". Я в своей жизни видел много исковых заявлений, но таких малограмотных еще не встречал. После ознакомления с этими исками у меня сложилось впечатление, что адвокаты заложников и родственников погибших менее всего нацелены на положительный результат.

То есть лично у Вас мнение о бесперспективности этого дела для истцов сложилось при ознакомлении с исками. Но почему его заранее считали проигрышным адвокаты, отказывая в помощи пострадавшим от теракта на Дубровке?

- Могу только предполагать. Знаете, если бы истцы пришли ко мне, я бы тоже отказался представлять их интересы, так как не вижу юридических оснований выиграть дело. Браться за дело без расчета на стопроцентный результат именно в данном случае, на мой взгляд, неэтично, - и я уже объяснил почему.

Обратимся к ходу процесса. В кассационной жалобе на решение Тверского суда г. Москвы от 23 января об отказе в иске некоторым пострадавшим защита привела четыре аргумента в подтверждение своей оценки этого решения как неправомерного. Я бы попросила Вас, если можно, прокомментировать их по порядку. Первый: "До настоящего времени суд не выдал истцам и их представителям решения суда".

- Собственно говоря, это и не входит в обязанности суда. Решение суда находится в деле, а оно хранится в канцелярии суда. Любой из истцов вправе прийти и получить копию на руки. Посылать же решения истцам суд не обязан. Все, кто хотели их получить, получили.

- Эта стандартная формулировка гражданского процесса применяется, когда необходимо подать жалобу на решение суда. Но в данном случае содержание кассационной жалобы полностью не раскрыто. Все сводится к оценке тех доводов и обстоятельств, которые исследовались в судебном заседании. Оценка защиты противоречит оценке, вынесенной решением суда.

А конкретнее?

- Да нет там никакой конкретики! Вы же видели эту кассационную жалобу: другого, более развернутого текста просто не существует - она состоит именно из тех фраз, которые Вы цитируете.

Будем обсуждать то, что есть. Итак, третий аргумент кассационной жалобы: "Выводы суда не соответствуют обстоятельствам дела".

- Опять тот же прием: заявлять и не объяснять. На самом деле выводы суда соответствуют обстоятельствам дела - они находятся в точном соответствии с тем, что было исследовано в судебном заседании, и основаны на законе. Адвокаты истцов ничем не смогли опровергнуть доводы, которые приводило правительство Москвы.

И, наконец, последняя цитата: "Судом нарушены и неправильно применены нормы материального и процессуального права". Что здесь имеется в виду?

- Здесь опять-таки, на взгляд адвокатов истцов, суд неправильно истолковал ст.17 Закона о борьбе с терроризмом, но в кассационной жалобе не приводится никаких заслуживающих внимания доводов, которые бы опровергали мнение суда.

То есть Вы считаете, что эта кассационная жалоба не содержит никаких серьезных аргументов, способных изменить решение в пользу истцов?

- По крайней мере, у меня не сложилось такого впечатления. В данном случае это просто кассационная жалоба "для протокола", чтобы в материалах дела был такой документ. На мой взгляд, в жалобе нет никаких серьезных доводов, опровергающих выводы суда первой инстанции или хотя бы подводящих к сомнению, которое необходимо для пересмотра судебного решения. Но в то же время не стоит забывать, что суд более высокой инстанции это дело еще не рассматривал. Не знаю, какие будут у него мотивы, чем он будет руководствоваться, так что в принципе пока вопрос остается открытым.

Вернемся к ходу процесса. 30 января адвокаты потерпевших, по сути, взяли тайм-аут, когда попросили предоставить дополнительное время для ознакомления с протоколом судебного заседания в связи с его большим объемом. Защита также попросила продлить срок подачи замечаний на протокол. Чем, на Ваш взгляд, был вызван такой шаг?

- Скорее всего, желанием потянуть время, чтобы подготовить мотивированную кассационную жалобу. Ну и конечно, чтобы как-то подстраховаться: возможно, была попытка найти какие-то зацепки в протоколе судебного заседания, даже, может быть, уличить судью в чем-то, что сыграло бы на руку защите. Но ни к каким конкретным результатам это не привело.

Чем Вы объясняете неявку целой группы истцов на судебные заседания, в результате которой суд вынес определение о выделении их исков в отдельное производство?

- Неявка группы истцов произошла из-за того, что эти люди не являются профессиональными юристами и не обязаны знать закон. Дело в том, что суд с самого начала известил всех истцов об их праве не присутствовать на заседаниях или не давать показания при условии, что такие истцы подадут письменные заявления с просьбой рассмотреть дело в свое отсутствие. Адвокаты истцов в один голос заявили, что истцы хотят участвовать во всех судебных заседаниях, и все хотят лично дать показания. Заседание длилось семь дней, перерывы объявлялись только на ночь и выходные дни. Кто-то из истцов пришел только в первый день, кто-то - и на второй, а потом многие перестали ходить (не знаю, по каким причинам). Их адвокаты начали это обыгрывать в свою пользу: например, стали утверждать, что истцы не извещены о дне судебного заседания. Но это неправда, поскольку все они присутствовали на первом заседании, а отсутствующим были высланы повестки в установленном порядке, т.е. никаких оснований для подобных заявлений не было. В дальнейшем одновременно с решением было вынесено и определение суда о выделении исков большинства истцов из первой группы в отдельное производство именно на том основании, что они не являлись на судебные заседания и при этом не просили рассмотреть дело в их отсутствие.

К чему приведет выделение этих исков в отдельное производство?

- Думаю, к тому, что процесс затянется. Было четыре группы истцов, теперь появилась еще одна.

Хотелось бы получить Ваши комментарии по содержанию исков. Например, в них не только заявлено требование о возмещении морального вреда, но и выражено убеждение, что правительство Москвы не справилось со своими обязанностями в сфере борьбы с терроризмом, а также не приняло надлежащих мер при ликвидации последствий теракта - в том числе не оказало должной поддержки и помощи пострадавшим и их родственникам.

- Такие заявления звучали и в судебном процессе со стороны адвокатов истцов, но дело в том, что они ничем не были подкреплены. Конечно, на бытовом уровне можно говорить, что московские власти могли бы сделать больше, можно судить и о том, плохо или хорошо была организована работа по спасению заложников, по оказанию медицинской помощи. Но раз уж дело дошло до суда, то необходимо доказывать факты. В данном случае документом было бы решение суда по какому-нибудь другому делу, которым были бы оценены действия городских властей именно в тот период. Ничего такого не было. Поэтому правильно или неправильно была организованна работа по спасению заложников, осталось личным мнением истцов. Неудивительно, что суд не согласился с ними.

Не означает ли это, что нужно было сначала дождаться окончания расследования уголовного дела по теракту на Дубровке и потом уже обращаться с гражданским иском о возмещении вреда к конкретным, выявленным следствием субъектам?

- Это личное дело каждого человека - подавать тот или иной иск. И в том виде, как он был подан, что называется "здесь и сейчас", так он и рассматривается судом. Основания для приостановления гражданского дела до рассмотрения дела уголовного предусмотрены законом в конкретных случаях. Здесь таких оснований нет.

А как, по Вашему мнению, было бы правильнее поступить истцам в этом случае?

- Мне кажется, что если бы в результате расследования уголовного дела выяснилось, что определенные действия каких-либо организаций, допустим, органов здравоохранения, были незаконными, то было бы гораздо больше оснований для подачи гражданского иска и больше шансов выиграть дело. Сейчас их нет, и мне кажется, что адвокаты истцов неправильно поставили акценты в требованиях.

В связи с большими суммами, заявленными истцами в качестве компенсации, и их "неподъемностью" для городского бюджета не пыталось ли правительство Москвы, так сказать, переадресовать эти требования федеральному центру?

- Нет, конечно. Во-первых, иски можно переадресовать только с согласия истца, а во-вторых, они были заявлены на основании статьи 17 Закона "О борьбе с терроризмом", где прямо сказано о возмещении за счет бюджета субъекта Федерации, на территории которого произошел теракт. Поэтому процессуальных оснований о признании правительства Москвы ненадлежащим ответчиком нет. Здесь речь о том, что правительство Москвы признано ненадлежащим ответчиком по материальному признаку, а не по процессуальному, поскольку есть указание на возмещение морального ущерба.

Вы не могли бы подвести итог по этому делу хотя бы статистически: сколько исков было подано, скольким истцам отказано?

- Всего было подано 65 исков, на настоящий момент рассмотрено и вынесено решение по шести из них. Решение это вступило в силу после рассмотрения кассационной жалобы 28 апреля.

А какова судьба остальных исков?

- Оставшиеся иски назначаются к рассмотрению в судебных заседаниях постепенно - часть из них была назначена на середину марта. Сложно прогнозировать, сколько времени реально продлится процесс по рассмотрению всех исков в этом деле. Например, в начале февраля рассматривалось несколько дел. Адвокаты истцов на судебные заседания не являлись - представляли документы, что больны или заняты в других процессах. Поэтому заседания по рассмотрению исков бывших заложников "Норд-Оста" и родственников погибших постоянно откладываются.

Сколько всего прошло заседаний?

- Больше четырнадцати. Уточним. Я говорю о заседаниях по разным искам - не только по искам с вынесенным решением, а по всем. Дело, которое закончилось вынесением решения, слушалось семь дней. Два дня до этого предварительное судебное слушание - это уже девять заседаний. Четыре дела в начале февраля плюс несостоявшееся судебное заседание, плюс кассационная жалоба и еще один иск группы заложников, рассмотрение которого пока отложено по просьбе адвокатов истцов.

Судебные заседания по этим искам перенесены на конец мая, и в это же время будут рассматриваться новые иски, в частности выделенное в отдельное производство дело группы истцов, которые не являлись на судебные заседания. Еще назначено к рассмотрению дело о компенсации материального вреда, которое выделено в отдельное производство, но требования истцов в нем до сих пор не конкретизированы.

Вы не в курсе, на какой стадии расследование уголовного дела по теракту на Дубровке?

- Следствие еще ведется. Других сведений у меня нет.

Как Вы прокомментируете вызов адвоката истцов И.Трунова для дачи показаний по уголовному делу?

- Эта история насколько громкая, настолько и смутная. Перед этим вызовом И. Трунов несколько раз заявлял в средствах массовой информации (и пытался заявить в судебном заседании), что у него есть некая видеокассета, которая снята неизвестно кем и демонстрирует события в зале ТК "Дубровка" в те трагические дни. Он пытался приобщить ее в качестве доказательства по гражданскому делу. Откуда она у него, я не знаю, он об этом не говорил, да, собственно говоря, никто его и не спрашивал. Говорил он об этой кассете часто и активно - неудивительно, что органы прокуратуры заинтересовались ею.

Кто-нибудь видел эту кассету?

- Она не приобщалась к материалам дела и в суде не исследовалась. Я даже, честно говоря, не помню, чем закончилась история с вызовом И.Л.Трунова в прокуратуру.

Он отказался давать показания в связи с тем, что, выступая в качестве свидетеля в уголовном деле, мог лишиться своего процессуального статуса в гражданском деле.

У меня вопрос к Вам не как к профессионалу, а как к человеку. Я заранее извиняюсь за его возможную некорректность. Представьте, что среди заложников и погибших от теракта на Дубровке были Ваши знакомые или родственники. Возникла бы дилемма: с одной стороны, профессиональный долг требует защищать интересы правительства Москвы и городского бюджета, с другой - возникает естественная потребность помочь пострадавшим. Что бы Вы сделали?

- Я думаю, что нашел бы возможность не участвовать в этом деле в качестве юриста. Вся эта история, конечно, ужасна. Люди испытали огромное потрясение. Я видел их на судебных заседаниях, общался с ними. Я им искренне сочувствую, но все-таки не могу относиться к этому делу только с эмоциональной стороны. Представьте, как если бы врач, видя, чем Вы болеете, заведомо лечил бы Вас от другой болезни, при этом желая казаться грамотным, что с профессиональной точки зрения по крайней мере неэтично. В этом деле произошло нечто подобное: истцов представляют люди, которые получили диплом о высшем юридическом образовании и вроде практикуют как адвокаты. Предполагается, что они знают законы, знакомы с судебной практикой. Мне непонятно, с какой целью они втравили истцов в данный процесс, ведь профессиональный юрист заранее должен был знать, что дело проигрышное.

Не могли бы Вы описать атмосферу судебных заседаний?

- Атмосфера была нелегкая. Люди рассказывали, что они пережили, находясь в зале, как искали своих детей, близких. Естественно, все это было тяжело. Естественно, все им сочувствовали, но были вынуждены находиться в рамках процессуальных требований, которые предъявляет закон. В каких-то случаях суд просил говорить по существу, не отклоняться от темы, в каких-то случаях предлагал адвокатами истцов устранить психологический аспект процесса.

Каким образом?

- Я уже говорил об этом - тем истцам, которые не желали давать показания в суде, потому что им тяжело, предлагалось рассмотреть дело в их отсутствие. Это было возможно, но адвокаты настаивали, чтобы все истцы являлись в суд. Однако явку истцов на заседания адвокаты не обеспечили. Людей можно понять, почему они перестали приходить на заседания: мало того, что само выступление в суде для них было тяжелым испытанием, так еще их же адвокаты после выступлений задавали им множество очень неприятных вопросов.

Например?

- Например: "Что Вы испытали, когда узнали, что Ваш сын находится в заложниках в театральном зале на Дубровке?" Или: "Что Вы чувствовали эти три дня, когда ждали, чем все закончится?" Адвокаты утверждали, что это необходимо для того, чтобы подтвердить факт причинения моральных страданий. Я считаю, что первая задача адвокатов заключалась в том, чтобы избавить истцов от дополнительных моральных переживаний, а не мучить их, как это происходило на процессе.

Значит, факт причинения морального вреда никто не оспаривал?

- Нет, его никто не оспаривал. Ясно, что моральные страдания имели место. Но для того, чтобы иск был удовлетворен, необходимо одновременное присутствие нескольких факторов: должно иметь место причинение вреда, установлена вина причинителя вреда и доказана причинная связь между ними. В деле "Норд-Оста" факт причинения моральных страданий является бесспорным, а вот вины правительства Москвы в причинении морального вреда нет. Суд с этим согласился. Адвокаты истцов не смогли представить никаких доказательств того, что правительство Москвы совершило какие-то виновные действия или же бездействие, которые могли бы привести к этому факту причинения моральных страданий. Так же не была установлена и причинная связь: моральный вред был причинен не правительством Москвы.

Кто в таком случае должен быть ответчиком по этому делу?

- Ответчиком по иску о возмещении морального вреда согласно Гражданскому кодексу является лицо, которое этот вред причинило. В деле о последствиях теракта надо рассматривать, кто является организатором террористической акции и кто ее осуществлял.

Но исполнители ликвидированы, а организаторов найдут, видимо, не скоро. Получается, что претензии предъявлять не к кому?

- Если судить с формально юридической точки зрения (а она основывается на статье 17 Закона "О борьбе с терроризмом"), то получается, что нет. Но в Гражданском кодексе предусмотрены общие основания предъявления исков о компенсации морального вреда. Конечно, в том виде, как прописаны нормы ГК, они не применимы к данному конкретному делу. Но я думаю, что грамотный адвокат смог бы найти эти основания и предъявить иск к тем организациям, которые он считает виновными именно в причинении истцам морального вреда.

И кто это, по-Вашему, может быть?

- Мне кажется, что если истцы указывают в судебном заседании, что они недовольны организацией медицинской помощи, то можно предъявить иск к больнице, которая является юридическим лицом - к той конкретной больнице, куда поступил конкретный заложник или родственник заложника. Есть и другая предусмотренная законом возможность - предъявить иск к организации, которая, прямо скажем, зарабатывала на спектаклях мюзикла "Норд-Ост", а на охране и безопасности такого массового мероприятия сэкономила. Насколько мне известно, это ОАО "Линк".

А как насчет правительства Москвы, которое по факту если и обеспечило безопасность, то полусотне вооруженных людей с запасом взрывчатки, а никак не мирным жителям города?..

- Вы понимаете, в чем дело: да, за безопасность города в целом правительство Москвы, конечно, отвечает, но как это применить к данному конкретному случаю? Ответственность правительства Москвы может наступить, я уже об этом сказал, если решением суда или приговором по уголовному делу будут установлены виновные действия или бездействие правительства Москвы. Во-первых, такого решения в данном случае нет, а во-вторых, как правительство Москвы обеспечивает безопасность в Москве? Есть ряд федеральных законов и законов г. Москвы, которые устанавливают положения по охране общественного порядка, а также органы и организации, которые должны его обеспечивать. В данном случае мы говорим о Федеральной службе безопасности и об органах внутренних дел. Правительство Москвы, естественно, принимает в пределах своих полномочий различные нормативные акты в рамках программы борьбы с преступностью как общего характера, так и на какой-то конкретный период. В качестве примера могу сказать, что когда был взрыв в подземном переходе на Пушкинской площади, правительство Москвы приняло распоряжение, предусматривающее конкретные меры по повышению, что называется, бдительности правоохранительных органов - там были указания московским органам внутренних дел, в каких пределах действовать в случае повторения подобных ситуаций и в соответствии с федеральным законодательством давались инструкции, как действовать при обнаружении подозрительных лиц или предметов. Тем же распоряжением была создана специальная комиссия, которая занималась расследованием этого и других террористических актов. Собственно говоря, правительство Москвы - это коллегиальный государственный орган субъекта РФ, действующий в рамках полномочий, предоставленных ему законом. Московское правительство принимает постановления по вопросам, которые оно имеет право рассматривать, т.е. в пределах своей компетенции. В пределах полномочий правительства Москвы и проводились все необходимые действия во время и после трагедии с "Норд-Остом". Если говорить об этом очень обобщенно, в Москве есть милиция, которая знает, в каких случаях как действовать. Если произошел захват заложников - это экстраординарная ситуация; в другое время милиция предпринимает свои обычные оперативные и процессуальные меры по предотвращению правонарушений.

Все, наверное, правильно. Только знаете ли, тому, чтобы произошло такое экстраординарное событие, как массовый захват заложников в столице, немало способствует и то обстоятельство, что московская милиция слишком занята поборами с несчастных эсэнгэшных строителей без регистрации, и ей некогда ловить настоящих бандитов и выискивать террористов...

- Об этом много говорится, но мы не можем этого утверждать, поскольку правительство Москвы к этому прямого отношения не имеет. Давайте рассматривать вопрос с точки зрения закона: если какой-то человек или организация считают, что их права нарушаются, они вправе обратиться в суд и доказать это. Суд вынесет решение, что права этого человека или организации действительно нарушены или откажет им в иске. Если кто-то считает, что та или иная городская организация не справилась со своими обязанностями и допустила халатность - обращайтесь в суд и доказывайте это в установленном законом порядке. Если есть претензии к милиции, к больнице, органам ФСБ - никто не лишен возможности доказать их виновность в судебном порядке.

Давайте вернемся к определению ответчика по иску о компенсации морального вреда. Никто не спорит, что непосредственными причинителями вреда являются террористы. Тем не менее в Законе "О борьбе с терроризмом" сказано, что возмещение вреда производится из бюджета субъекта РФ, на территории которого произошел теракт, а сумма выплаченных компенсаций впоследствии взыскивается с непосредственного причинителя вреда.

- Да, но о каком вреде там идет речь? Вред бывает материальным и моральным. Физические и нравственные страдания, которые невозможно точно определить в денежной форме - это моральный вред. Для того чтобы моральный вред был взыскан, нужно руководствоваться не только Законом "О борьбе с терроризмом", но и Гражданским кодексом, который имеет большую юридическую силу, нежели нормы Закона "О борьбе с терроризмом" именно в части гражданско-правовых норм.

Как же так: Гражданский кодекс - акт прямого действия и Закон "О борьбе с терроризмом" - тоже? Значит, эти акты равноправны, а Вы говорите о приоритете норм ГК.

- Да, они равноправны. Но в ГК есть ст.3, которая гласит, что нормы гражданского права, содержащиеся в других федеральных законах, должны соответствовать Гражданскому кодексу. ГК РФ установил общие основания возмещения вреда - и материального, и морального. Конкретно о моральном вреде говорится, что он может быть возмещен при наличии вины причинителя. Установлены и исключения - конкретные случаи, когда моральный вред возмещается при отсутствии вины причинителя, но нигде в ГК не указывается, что моральный вред возмещается не тем лицом, которое этот вред причинило. А статья 17 Закона "О борьбе с терроризмом" устанавливает, что вред возмещается за счет субъекта Федерации, который, грубо говоря, причинителем вреда не является. И самое главное - в ст.17 не конкретизируется, какой вред имеется в виду - моральный или материальный. В таком случае мы ориентируемся на Гражданский кодекс, а в нем не предусмотрены случаи возмещения морального вреда лицом, который не является его причинителем. Вот в отношении материального ущерба - да, ГК указывает, что обязанность его возмещения может быть возложена на лицо, не являющееся причинителем.

Если бы Закон "О борьбе с терроризмом" был написан более четко и ясно, то у истцов были бы шансы на другой исход дела.

То есть Вы тоже, как и многие, склоняетесь к тому мнению, что необходима доработка Закона "О борьбе с терроризмом", в котором будет конкретизирован порядок компенсации морального вреда?

- Мне кажется, что нужна не столько доработка, сколько принятие других - специальных - федеральных законов, как это было сделано в Америке. Там созданы фонды специального назначения - для компенсации вреда, причиненного вследствие террористических актов. У нас в стране ситуация для этого не только назрела, но, я бы сказал, уже перезрела.

Средства этих фондов, насколько я понимаю, формируются не столько за счет частных пожертвований граждан и организаций, сколько за счет конфискованного имущества организаций, признанных террористическими. Арест имущества таких организаций и его конфискацию в Америке считают важной линией борьбы с терроризмом. Конфискованные средства направляются в фонд для выплаты компенсаций жертвам терактов и, таким образом, получается, что причиненный вред компенсируют в конечном счете террористы.

- В нашем Законе ничего не написано о террористических организациях - там все сводится к непосредственному исполнителю террористического акта, возможно, к заказчикам - т.е. к тем людям, вина которых будет установлена приговором суда. А теперь представьте такую картину: предположим, произойдет некий террористический акт с причинением очень большого материального ущерба, который возмещен из бюджета субъекта РФ. Встает вопрос: как взыскать эти средства с непосредственных причинителей вреда? Руководствуясь тем, что написано в Законе "О борьбе с терроризмом", надо ехать в аул и искать там хижину, где жил погибший террорист: Достаточно ли будет того, что в этой хижине можно обнаружить, для возмещения понесенного бюджетом субъекта РФ ущерба? Конечно, нет.

Такой практики, как в США, когда арестовываются счета, у нас нет. Но, честно говоря, я и в Законе "О борьбе с терроризмом" не вижу достаточных оснований для реализации описанного Вами механизма, тем более что организация может быть признана террористической только по приговору суда. Можно ли будет реально арестовать эти счета, есть ли эти счета - это еще вопрос, во всяком случае, у нас в стране и на данный момент.

Запад широко используют арест счетов не только на своей территории, но и за ее пределами. А разве Российская Федерация не может арестовывать иностранные счета?

- Может - через Интерпол и другие международные организации, но в реальности, когда дело дойдет до практического исполнения, мне кажется, что шансов здесь очень мало. И самое главное, в России сейчас нет закона, который бы четко описывал и регулировал такую ситуацию.

Как Вы считаете, в каком законе должен быть определен порядок компенсации вреда - в действующем Законе "О борьбе с терроризмом" или в каком-то другом?

- Закон " О борьбе с терроризмом" - это закон комплексный. Там не все сводится только к порядку компенсации ущерба от террористических действий. Закон содержит много других положений, связанных с определением полномочий органов, осуществляющих борьбу с терроризмом, порядком ведения антитеррористических операций. Скорее всего, в него будут внесены дополнения. Я думаю, что нет никаких препятствий для разработки и принятия закона о возмещении вреда, причиненного террористическими актами. Он должен быть очень грамотно разработан, соответствовать Конституции РФ и Гражданскому кодексу. Процесс по искам бывших заложников "Норд-Оста" показал, насколько необходимо четкое регулирование в этой сфере.

Как Вы думаете, может ли Закон "О борьбе с терроризмом" стать объектом проверки на соответствие его Конституции РФ?

- Любой закон может быть проверен в Конституционном Суде.

А видите ли Вы основания для проверки именно этого Закона?

- Нет. Опять-таки в силу своей нечеткости и неконкретности ст.17 Закона "О борьбе с терроризмом" не дает оснований делать вывод, противоречит она Конституции или нет.

Изучить Закон "О борьбе с терроризмом" несложно - он совсем "худой". А пресловутая ст.17 - о компенсации жертвам терактов - чуть ли не самая короткая и, я бы сказала, она вызывающе декларативна. Особенно это режет глаз, когда доходишь до детально расписанного порядка компенсации лицам - участникам антитеррористических операций. Невольно соглашаешься с адвокатом И. Труновым, когда он говорит о том, что у военных работа такая - рисковать собой. А люди, которые пришли на спектакль отдохнуть, вправе рассчитывать на защиту государства, ведь в обмен на свои деньги налогоплательщики делегируют государству не только полномочия, но и обязанности, в том числе по обеспечению безопасности...

- Конечно, в этом есть несправедливость - я имею в виду само существование ст.17 в ее сегодняшнем виде. Я тоже считаю, что она носит чисто декларативный характер. И кстати говоря, никто не предполагал, что поданные иски бывших заложников и родственников погибших от теракта на Дубровке будут основываться именно на этой статье. Неудивительно, что суд счел ее неприменимой.

Придется вспоминать недавнюю, но все-таки историю. Когда был принят закон "О борьбе с терроризмом"?

- В 1998 году.

К тому времени в стране было совершено уже немало терактов.

И какие это были теракты - и по жертвам, и по наглости... Главная цель терроризма была достигнута - вся страна уже боялась. А Закон написан так, как будто это происходило где-то "за бугром", в каком-нибудь "городе контрастов"...

- Мне вообще очень сложно понять, какими мотивами руководствовалась Государственная Дума или отдельные депутаты при работе над этим Законом. Вы помните, как в прямом эфире программы "Свобода слова", посвященной жертвам терактов, А. Митрофанов заявил, что он один из авторов этого Закона и объяснил, что текст так и готовился, чтобы применить его было сложно. Правда, он так и не объяснил, зачем и кому это было нужно...

Конечно, Закон "О борьбе с терроризмом" необходим, поскольку он определяет механизм антитеррористической деятельности, полномочия ФСБ и других органов. В частности, там указывается, что местные власти и органы субъектов РФ оказывают помощь федеральным органам, но не вправе непосредственно вести антитеррористическую деятельность. Может быть, даже правильно, что в Законе подробно регулируется вопрос о компенсации ущерба участникам антитеррористической деятельности, поскольку это уже, формально говоря, вопрос пенсионного законодательства - обеспечение компенсации лицам (или их родственникам), которые потеряли здоровье или даже жизнь в результате своей профессиональной деятельности. Такой подход имеет право на существование. Но раз уж приняли такой Закон, то надо было тщательнее согласовать его положения с Гражданским кодексом и другими законами и, конечно, рассмотреть вопрос о компенсации жертвам теракта. Почему этого не было сделано, не знаю. На практике нам, юристам, приходится работать с тем, что есть, а не с тем, что хотелось бы иметь. Теперь определение порядка возмещения вреда жертвам терактов нельзя обойти: слишком громко прозвучал "Норд-Ост". Я думаю, в итоге все закончится внесением серьезных изменений в действующий Закон "О борьбе с терроризмом" в интересующей нас части.

Появляются и другие варианты решения проблемы с возмещением вреда. 26 февраля я побывала на любопытном "круглом столе", который назывался "Терроризм и страхование. Чрезвычайные ситуации и страхование". Несколько страховых компаний объединились в Ассоциацию, которая пытается выработать единые правила страхования от терактов и чрезвычайных ситуаций. По сути своей это был, конечно, пиар, продвигающий новое структурное образование страховщиков, осененное, правда, покровительством МЧС, в недрах которого, оказывается, вызревает законопроект по страхованию от чрезвычайных ситуаций. Похоже, что тема терроризма просто под руку подвернулась. Журналистам долго рассказывали о достоинствах нового проекта, но в конечном итоге выяснилось, что такого страхового случая, как "террористический акт", все-таки не существует. Для получения выплат страховаться надо по классической схеме или "додумывая" ситуации, которые могут случиться, если человек окажется жертвой теракта. Но всего, что может произойти, не предусмотришь. Кроме того, если человек остался жив и неувечен после теракта, он все равно попадает в поле правовой неопределенности. Я могу проиллюстрировать это одним примером: когда представители страховых компаний перечислили страховые случаи, по которым производятся выплаты, их перечень ограничился потерей жизни и получением разнообразных физических увечий. Мне пришлось задать вопрос: от чего должен был страховаться один молодой актер мюзикла "Норд-Ост", бывший заложник (а в недалеком будущем, возможно, и бывший актер). Он остался жив и не получил физических увечий. Он продолжает играть в спектакле, но ему грозит увольнение... "из-за отсутствия блеска в глазах". Причина потери блеска в глазах понятна, как понятно и то, что с такой формулировкой увольнять его никто не будет, но ведь уже предупредили... Страховщики согласились, что забыли упомянуть в числе страховых случаев потерю трудоспособности, но как ее доказывать в данном конкретном случае, никто не знает, "ведь это не материальная сторона дела".

- Если рассуждать теоретически, то можно составить некую профессиональную экспертизу с участием актеров и медиков, которые смогут определить, на сколько процентов человек утратил свои таланты, поэтому у Вашего знакомого, даже если его уволят, есть шансы восстановиться. Другое дело, дадут ли ему там работать потом. А что касается страхования от потери трудоспособности вообще, то, конечно, это возможно. Ведь общие правила страхования определяются законодательством только в самых общих чертах, а страховые компании уже сами определяют, в каких случаях они выплачивают страховые возмещения. Вообще стоит развивать эту страховую систему. Но это уже вопрос не к законодателю и уж тем более не к правительству Москвы. Это, так скажем, частная инициатива бизнеса.

В отношении упомянутого "круглого стола" справедливости ради надо отметить, что разрабатываемая при участии МЧС программа страхования рассчитана не на частных лиц, а на государственные организации и предприятия с повышенной степенью опасности, которые должны поголовно охватить своих сотрудников чем-то вроде обязательного медицинского страхования, но с акцентом на чрезвычайные ситуации. Это журналисты своими вопросами постоянно пытались перевести обсуждение на тему: что делать обычным гражданам, не работающим на военизированных объектах, но подверженным не меньшему риску быть взорванными в метро, на спектакле или в собственном доме? Выяснилось, что гражданам рекомендуется самим позаботиться о страховании своей безопасности.

- Давайте не будем смешивать разные вещи. Есть случаи, когда предусмотрено обязательное страхование: это работники милиции и других ведомств, чья работа связана с риском для жизни. В отношении же, так сказать, "гражданского населения" замечу, что не вижу ничего странного в стремлении людей обезопасить себя. Угроза терроризма сейчас велика по всему миру и то, что люди будут страховаться от этого риска, правильно. Страхуют же сейчас машины и дачи. Как Вы сказали, теракт действительно может произойти в самом неожиданном месте - на спектакле, в торговом центре...

В подземном переходе, в метро...

- Нет, переходы и метро - это другое: здесь речь идет о страховании коммерческих лиц, и если к ним будет предъявлен иск, то они могут его компенсировать за счет страховых выплат.

Хорошо, Андрей Евгеньевич, я поняла. Приношу свои извинения, что отвлеклась от основной темы. Что предстоит еще в деле с исками заложников "Норд-Оста"?

- После рассмотрения Мосгорсудом кассационной жалобы истцов остались нерассмотренными иски других граждан в суде первой инстанции. Проигравшие истцы намерены, насколько я знаю, обратиться в Европейский Суд по правам человека. Это их право. Но до этого нужно еще пройти все судебные инстанции внутри страны, включая Верховный Суд РФ.

А какие перспективы у истцов в Европейском Суде?

- Об этом рано говорить, ведь пока неизвестно, чем здесь все кончится. Посмотрим, что будет в дальнейшем. Я уверен в правоте своей позиции, но это не значит, что суды вышестоящих инстанций с ней согласятся.

Знаете, мне бы не хотелось, чтобы создалось впечатление, будто в этом процессе я вел себя как робот, которому совершенно все равно, что чувствует противоположная сторона. Мне было очень важно показать истцам, что мы не враги, что мы с ними не спорим и никоим образом не хотим загнать их в угол. В частности, мы совершенно осознанно заявили в суде, что не оспариваем факта моральных и физических страданий истцов. В судебном решении это отражено. Казалось бы, это обычная формальная процедура (так называемое "признание факта"), но в данном деле она дала очень много: это помогло нам существенно сократить продолжительность процесса, сэкономить время, поскольку, если бы мы такого заявления не сделали, истцы формально должны были и дальше доказывать, что они претерпевали моральные, нравственные, физические страдания, во всех подробностях рассказывая, как они переживали те дни и что чувствовали. А поскольку ответчики факт причинения моральных и физических страданий признали, то истцы автоматически в силу прямого указания закона были освобождены от доказывания.

Я обратил внимание, что когда мы это сделали, настроение у адвокатов бюро И. Трунова очень сильно испортилось, ведь после признания факта причинения морального вреда у суда не было другой альтернативы, кроме как отказать защите в представлении доказательств этого факта. Адвокаты истцов явно намеревались представить суду различного рода видеоматериалы, пригласить свидетелей, которые были в здании и могли бы подтвердить факт причинения истцам моральных страданий. Я не думаю, что показания этих свидетелей помогли бы истцам. Как раз наоборот, это пошло бы им во вред, поскольку они оказались вынужденными вновь пережить весь этот ужас.

Мне было очень приятно, что мы нашли неплохой человеческий контакт с истцами, многие из них подходили и говорили: "Мы все понимаем, мы абсолютно вас не осуждаем, не предъявляем к вам никаких претензий... Нам адвокаты сказали, что единственная наша возможность - искать государственных денег в суде".

О других возможностях, как я понимаю, мы уже говорили?

- Да, верно: если кто-то недоволен больницей - пожалуйста, подавайте в суд на больницу; если кто-то недоволен действиями организации, которая занимается представлением мюзикла, поскольку она-то и должна была обеспечивать безопасность посетителей - подавайте в суд на нее.

Нет, ну это было бы просто смешно: у правительства Москвы нет денег выплатить все эти компенсации, а у организации одного из множества московских мюзиклов эти деньги нашлись бы?!

- Я не говорю о компенсациях в заявленном размере, потому что сумма в миллион долларов, которая была заявлена адвокатами, взята, честно говоря, с потолка. Правда, истцы по делам о компенсации морального вреда обычно так и поступают, но можно было написать все-таки не миллион долларов, а какую-нибудь более реальную сумму.

Вы же понимаете, что это было сделано в установке на сложившуюся практику, ведь обычно суды останавливаются на сумме на порядок меньше заявленной. Я хочу вернуться к тому моменту, когда Вы говорили об удовлетворении от процесса и найденного взаимопонимания с истцами. Простите, но его можно резюмировать и так: "Мы понимаем, как вы страдаете, но ничем помочь не можем"...

- Нет, это совсем не так: помощь была оказана. Родственникам погибших выплачено по сто тысяч рублей; выжившим заложникам возмещены все расходы на погребение близких, включая даже расходы на перевозку погибших из других регионов; предусмотрена также компенсация потерянного имущества - т.е. машин, пропавших в зале вещей, мобильных телефонов и т.д. Предусмотрена и компенсация другого рода: предлагается психологическая и медицинская помощь, путевки в санатории. Согласитесь, делается достаточно много. Сами истцы неоднократно говорили о том, что правительство Москвы оказывает им помощь.

Один из аргументов адвоката И.Л. Трунова о необходимости уточнения законодательства связан с отсутствием критериев оценки человеческой жизни в разных случаях. Поэтому он настаивает на необходимости установить точные критерии определения размера компенсации.

- Если вы обратились в суд сейчас, при действующем законе, то будьте добры руководствоваться его нормой, а не говорить том, что было бы желательно; если же хотите добиться хорошего закона - добейтесь его принятия Государственной Думой. Суд ни в одной стране мира не рассматривает дела на основании законов, которые еще не приняты - он рассматривает дела на основании тех законов, которые действуют сейчас.

И.Л. Трунов в одной из публикаций в нашем журнале объяснял, что видит своей главной задачей возбуждение общественного интереса к проблеме возмещения вреда пострадавшим от терактов с тем, чтобы поскорее начали доработку ст.17 Закона и установили конкретный порядок выплаты компенсации.

- Его заключение вполне справедливо с человеческой точки зрения, но давайте определимся: он это заявление сделал в качестве адвоката? Тогда оно не имеет смысла. Если же это его личное мнение - то у него есть полное право высказываться как угодно.

В данном случае громкий процесс позволил сфокусировать общественное мнение на важности этой проблемы и понимании необходимости развивать законодательство в этой сфере, коль скоро теракты происходят все чаще..

- Возможно, этот процесс и получил большой резонанс, но если затевался он только с тем, чтобы побудить законодателя к совершенствованию закона... Я не знаю, входит ли это в задачи адвоката; я только знаю, что адвоката в первую очередь должны беспокоить интересы его подзащитного. Использовать истца в качестве средства для достижения посторонних целей - я даже не знаю, как это назвать. В любом случае к адвокатской этике это не имеет отношения, особенно если твой клиент пережил то, что пережили бывшие заложники и их близкие.

От редакции:

Справедливость требует предоставить возможность адвокатам истцов - в частности И.Л. Трунову - ответить на высказанные в этом интервью упреки. Что мы и намерены сделать в ближайших номерах. Кроме того, поскольку дело по иску заложников "Норд-Оста" еще не закончено (и, пройдя все круги российских судебных инстанций, видимо, получит свое продолжение в судах международного уровня), редакция будет пристально следить как за ходом судебных процессов, так и за изменением общественных настроений по отношению к этому показательному делу. Так что дело "Норд-Оста" продолжается...

А.Е. Расторгуев

"Адвокат", N 5, май 2003 г.