Принцип тесной связи в международном частном праве: теория и практика (В.В. Кудашкин, "Законодательство и экономика", N 9, сентябрь 2004 г.)

Принцип тесной связи в международном частном праве: теория и практика

Принцип тесной связи (Proper Law) является новеллой современной кодификации российского международного частного права (МЧП). Законодательно он закреплен в п. 2 ст. 1186 ГК РФ, согласно которому если невозможно определить право, подлежащее применению на основании международных договоров Российской Федерации, Гражданского кодекса, других законов и обычаев, признаваемых в Российской Федерации, то применяется право страны, с которой гражданско-правовое отношение, осложненное иностранным элементом, наиболее тесно связано.

В литературе было высказано мнение о вспомогательном характере указанного принципа. Так, М.М. Богуславский отмечает: "Коллизионное правило, содержащееся в п. 2 ст. 1186: является резервным, вспомогательным"*(1).

Между тем даже при беглом просмотре норм раздела VI ГК РФ ясна его особая роль в регулировании международных частных отношений в целом. Данный принцип регулирования гражданско-правовых отношений используется в ст. 1188, если невозможно определить применимое право в соответствии с правом страны, в которой действует несколько правовых систем; в ст. 1211, определяющей в качестве ключевого принципа коллизионной привязки в случае отсутствия соглашения сторон о выбранном праве применения права страны, с которой договор тесно связан; в ст. 1213. Следует учитывать, что на этом принципе основано не только коллизионное, а правовое регулирование в целом как договорных, так и вещных правоотношений с иностранным элементом. Законодательно определены критерии тесной связи: для договорных правоотношений с иностранным элементом в целом они основаны на связи правоотношения с правом страны, где находится место жительства или основное место деятельности стороны, которая осуществляет исполнение, имеющее решающее значение для содержания договора; в отношении договорных отношений, связанных с недвижимостью, содержание критерия тесной связи иное - наиболее тесной является связь с правом страны, где находится недвижимое имущество.

Из приведенных примеров, можно, по крайней мере, сделать вывод об особой роли принципа тесной связи для регулирования гражданско-правовых отношений с иностранным элементом. Однако изучение данного правового явления раскрывает его не только коллизионную природу, но и как общего принципа правового регулирования международных частных отношений.

На ключевое значение принципа тесной связи указывает и практика Международного коммерческого арбитражного суда при Торгово-промышленной палате Российской Федерации (МКАС при ТПП РФ). При рассмотрении споров судьи МКАС все чаще обращаются к этому принципу, как к наиболее адекватному сущности международных частных отношений методу определения применимого права. Именно это обстоятельство определяет актуальность исследования и практических, и теоретических аспектов означенного принципа, ибо по мере углубления и расширения внешнеэкономических связей его применение будет объективно возрастать.

Наукой международного частного права принцип тесной связи изучен недостаточно. В многочисленных исследованиях высказывались лишь отдельные мнения о его природе, сущности и содержании, основанные больше на априорных аргументах, чем на применении адекватной методологии для изучения этого правового явления*(2).

Так, Н.Ю. Ерпылева подчеркивает: "Закон, с которым правоотношение наиболее тесно связано, выступает как дополнительная формула прикрепления, по сравнению с законом автономии воли, и регулирует круг договорных правоотношений"*(3). По мнению М.М. Богуславского и В.П. Звекова, введение для правового регулирования международных частных отношений неоднозначно сформулированных принципов и норм, не содержащих привязку к конкретной национальной правовой системе, приводит к непредсказуемости в определении применимого права*(4).

Исторические предпосылки формирования принципа тесной связи

Принцип тесной связи обусловлен природой и сущностью регулируемых международных частных отношений и объективной необходимостью определить ту правовую систему, которая имеет с ним более тесную связь, чем другие. Исходя из международной природы указанных общественных отношений, а также из взаимодействия национальных правовых систем, осуществление иностранного права не может рассматриваться как исключение из правила. Общим правилом здесь должно быть то, что в силу международного характера регулируемых общественных отношений объективно должен состояться выбор применимого права в порядке и на условиях, определенных своей национальной правовой системой.

Теоретически важно ответить на вопрос: каким образом осуществляется правовое регулирование международных частных отношений при взаимодействии систем внутригосударственных отношений и соответственно национальных правовых систем?

Особенность правового регулирования международных частных отношений состоит в том, что оно осуществляется не непосредственно материальными нормами, а опосредованно, т.е. выбор применимого права, являясь коллизионным правоотношением, в то же время входит в фактический состав гражданского правоотношения с иностранным элементом, призванного регулировать международное частное отношение*(5).

Даже беглый обзор более чем восьмивековой истории международного частного права показывает, что основные усилия ученых были сосредоточены на поисках принципа разрешения коллизий иностранных законов при регулировании международных частных отношений, основанного на объективности связи правоотношения с иностранным элементом с национальной правовой системой.

Ответ на данный вопрос может быть найден только при применении средств, адекватных предмету правового исследования, т.е. прежде всего системно-правового подхода. Исходная методологическая посылка для такого исследования сформулирована А.А. Рубановым: "В условиях отражения каждой правовой системой всех других правовых систем при решении вопроса, какая иностранная система подлежит подключению к механизму регулирования, должен использоваться критерий, сформулированный столь абстрактно, чтобы в принципе он мог указать на любую иностранную правовую систему"*(6).

Подходы в поисках объективного критерия для определения применимого права впервые были обозначены Савиньи, метод которого заключался в отыскании для каждого юридического отношения той правовой сферы, к которой это отношение принадлежит по самой своей природе*(7). Однако "формула Савиньи не разрешила вопроса, чем определяется оседлость правоотношения в том, а не другом правопорядке, и все ее значение состояло только в указании пути, на котором следует искать решения конфликта между разноместными законами"*(8).

В российской науке международного частного права такой путь был указан Б.Э. Нольде, который писал, что "всякая коллизионная норма является ответом на вопрос о том, какой из разноместных гражданских материальных законов применяется к данной категории правоотношений, заключающих в себе международные (или междуобластные) элементы; ответ этот дается признанием обязательной силы за тем из этих законов, с которым данная категория правоотношения одним из своих международных (или междуобластных) элементов, по мнению данной коллизионной системы, всего теснее связана"*(9).

Указав путь - "принцип тесной связи правоотношения с правом", Б.Э. Нольде не развил свою теорию для объяснения, на чем основывается тесная связь. Свое слово в науке по этому вопросу сказал М.И.Брун, который считал, что "выбор между разноместными законами материального права в случае их коллизии предполагает не только оценку содержания этих законов (их социальной цели), но и испытание крепости привязок. Содержание законов материального права оценивается для того, чтобы конфликтный законодатель мог сказать, может ли он допустить действие иностранного закона, буде образовалась какая-либо из четырех привязок правоотношения с иностранным элементом к его материальному законодательству; для начертания самой конфликтной нормы необходима дальнейшая оценка - к какому из двух законодательств правоотношение тянется сильнее"*(10). Вместе с тем в основании выбора того или иного вида коллизионных привязок лежит характер материальных норм, регулирующих правоотношение с иностранным элементом. Но в определенной мере эти правовые нормы являются субъективным выражением объективной потребности в регулировании конкретных общественных отношений порядком, прямо установленным этими нормами. В основании юридической силы привязки должно лежать не содержание материальной нормы, а характер и природа регулируемого этой нормой общественного отношения. Применение указанной нормы возможно в результате анализа, насколько в ней и каким образом реализуется государственный интерес.

Поиск позитивных форм связей между правовой системой и правоотношением с иностранным элементом был продолжен советскими учеными. Советская доктрина международного частного права исходила из применения классических "жестких" коллизионных привязок. А.А. Рубанов попытался дать им научное обоснование: "Теоретическое достоинство этой категории норм состоит в том, что в основе употребляемых ими понятий лежат объективно существующие характеристики регулируемых социальных отношений. Конечно, эти характеристики отражаются в правовой норме в опосредованном виде, причем в некоторых правовых системах такое опосредование довольно сложно, а частично имеет искусственный характер: Тем не менее такая связь все же существует и может быть прослежена, хотя и в искаженном виде. Поэтому, не преувеличивая четкости решения вопроса об определении иностранной правовой системы, которая может быть достигнута с помощью использования таких понятий, следует все же признать, что нормы этого рода предпочтительнее предположения "отыскивать право, с которым данное отношение имеет наиболее тесную связь"*(11). Однако ученый не замечает, что те или иные коллизионные принципы как раз и отражают принцип наиболее тесной связи правоотношения с иностранным элементом с конкретной правовой системой с точки зрения этой правовой системы. Каждый коллизионный принцип по своей сути является юридической формой этой связи. Многие из них были выработаны в результате многовекового взаимодействия национальных правовых систем и поисков юристами наиболее объективных связей, связывающих международное частное отношение с конкретной правовой системой. Некоторые принципы очевидны и предопределены объектами правового регулирования. Например, если рассматривать отношения, связанные с оборотом вещей, то наиболее объективной будет их связь с той правовой системой, которая действует в месте нахождения вещи. Весьма трудно представить, что такая связь будет существовать между вещью, находящейся в Англии, и правовой системой Франции. Эта объективная связь и отражена в lex rei sitae.

Такой четкости и конкретности связи мы не видим при определении применимого права в отношениях, связанных с лицами. Личный закон может определяться либо lex domicilii, либо lex patriae. В отношениях, связанных с юридическими лицами, вариантов еще больше. В этом случае мы имеем как раз пример, когда связь такого элемента общественного отношения, как его субъект, с правовой системой не столь очевидна, вследствие чего не существует единого выработанного принципа, отражающего существо такой связи.

Еще более разнообразна картина в отношении обязательственного статута. Эволюция доктрины международного частного права претерпела значительные изменения в поисках наиболее оптимального критерия. Международному частному праву знакомы такие коллизионные привязки экономических отношений и основанных на них обязательственных правоотношений, как lex loci contractus и lex loci solutionis. Еще недавно связь внешнеэкономического общественного отношения с конкретной правовой системой была опосредована в советском праве законом места заключения сделки. Но судебная практика и развитие доктрины показали, что данный принцип не отражает объективную связь между международным частным отношением и правовой системой. В результате мы получили диверсифицированную систему принципов (презумпций), отражающих принцип применения права, тесно связанного с правоотношением (ст. 1211 ГК РФ).

Последующее развитие российской доктрины показало безосновательность отказа от гибких коллизионных привязок, существование которых предопределено глобализацией мирохозяйственных отношений и интеграционными процессами в мировой экономике. Именно на эту тенденцию в развитии международного частного права обращают внимание А.И. Муранов и А.Н. Жильцов*(12).

Роль принципа тесной связи в международном правовом регулировании
международных частных отношений

Международным сообществом были предприняты значительные усилия по нормативному закреплению принципа тесной связи в международном праве.

Одним из первых международных договоров, в котором закреплялся принцип тесной связи, стала Конвенция об юрисдикции, применимом праве и признании решений об усыновлении (Гаага, 1965 г.). В настоящее время указанный принцип закреплен более чем в двух десятках международных договорах, регулирующих различные аспекты международных частных отношений. Анализ этих договоров выявляет следующие особенности международно-правового регулирования этого института.

До 1980 г. речь шла только о самом принципе тесной связи без нормативного закрепления его критериев, что в целом позволяет говорить о его расплывчатости и неконкретности. Так, в Конвенции о кодексе поведения линейных конференций (Женева, 1974 г.) определено, что при отсутствии договоренности сторон применяется право, которое, по мнению примирителей, наиболее тесно связано с данным спором. Конвенцией о праве, применимом к режимам собственности супругов (1978 г.) закреплен подход в применении права, с которым, принимая во внимание все обстоятельства, собственность супругов наиболее тесно связана. Однако такие неконкретные формулировки не могли удовлетворять практику правоприменения.

Мощное развитие принцип тесной связи получил в Римской конвенции о праве, применимом к договорным обязательствам 1980 г. Поиски наиболее объективного критерия связи спорного правоотношения с имманентной ей национальной правовой системой привели к нормативному закреплению в этом качестве генеральной презумпции принципа, содержанием которой является тесная связь договора со страной, в которой сторона, осуществляющая исполнение, являющееся характерным для данного договора, имеет в момент заключения договора свое обычное местожительство или находится административный центр корпоративной или единоличной организации. При этом Конвенция уточняет указанный принцип, сформулированный хотя и достаточно конкретно, но в общем виде, рядом частных презумпций (критериев) относительно определения страны, к которой принадлежит сторона договора, осуществляющая исполнение, характерное для договора. Так, применительно к сфере профессиональной предпринимательской деятельности страной, с которой договор наиболее тесно связан, будет страна местонахождения основного коммерческого предприятия стороны, осуществляющей указанное исполнение. Однако Конвенцией установлен приоритет норм договора в вопросе определения исполнения, являющегося характерным: если по условиям договора, его исполнение должно осуществляться стороной в ином месте, нежели местонахождение ее основного коммерческого предприятия, договор тесно связан со страной местонахождения такого иного места (п. 2 ст. 4). В последующих пунктах ст. 4 Конвенцией установлены критерии тесной связи для договоров, предметами которых являются: недвижимость (местонахождение недвижимости); перевозка товаров (договор наиболее тесно связан со страной, в которой в момент заключения договора перевозчик имел свое основное коммерческое предприятие, или со страной местонахождения места погрузки или разгрузки, или со страной местонахождения коммерческого предприятия грузоотправителя).

Определяя принцип тесной связи и наиболее характерные презумпции этой связи Римская конвенция закрепляет гибкий подход, который наиболее ярко раскрывает суть принципа тесной связи: если из обстоятельств дела в целом явствует, что договор имеет наиболее тесную связь с иной страной, чем вышеизложенные правила, то эти правила не применяются (п. 5 ст. 2). Иными словами, сколь бы ни объективны были закрепленные нормативно критерии принципа тесной связи, они всегда будут "страдать" определенной негибкостью и неадекватностью самому принципу. Именно поэтому в Конвенции закреплен самый гибкий принцип тесной связи - в случае невозможности применить нормативно закрепленные презумпции принципа тесной связи применяется право страны, определяемое из обстоятельств дела в целом.

Римская конвенция 1980 г. дала новый мощный толчок развитию принципу тесной связи, обусловленный интенсификацией международного коммерческого оборота и процессами глобализации. Начиная с 1980 г. усилия международного сообщества были сконцентрированы на поиске и детальном определении критериев тесной связи спорного правоотношения с правовой системой в конкретных сферах правовой действительности.

Были выработаны следующие виды генеральных презумпций, закрепляющих критерии определения применимого права на основе принципа тесной связи:

деловые отношения между сторонами (ст. 8 Гаагской конвенции о праве, применимом к договорам международной купли-продажи товаров 1986 г.);

обстоятельства, известные сторонам или предполагаемые ими в тот либо иной момент до заключения или при заключении договора о финансовом лизинге и факторинге (ст. 3 Конвенции УНИДРУА о международном финансовом лизинге и ст. 2 Конвенции УНИДРУА о международном факторинге);

любые субъективные и объективные элементы контракта (ст. 9 Межамериканской конвенции о праве, применимом к международным контрактам).

Особенностью международно-правового регулирования принципа тесной связи является определенная ограниченность в нормативном закреплении конкретных презумпций, отражающих существо тесной связи. Это обусловлено трудностями согласования единой позиций при подготовке конкретных норм, регулирующих этот институт, в силу противоречивости интересов различных государств, их политическими, культурными и экономическими обычаями, вековыми традициями правопонимания в регулировании тех или иных аспектов социальной действительности.

Именно поэтому дальнейшее развитие данный принцип получил в национальных законодательствах по МЧП, которые принимались после вступления в силу Римской конвенции 1980 г.

Роль принципа тесной связи во внутригосударственном правовом
регулировании международных частных отношений

В более ранних кодификациях МЧП данный принцип был сформулирован именно как принцип без законодательного закрепления презумпций, раскрывающих содержание критериев тесной связи. К ним относятся Гражданский кодекс Португалии 1966 г. (ст. 41), Федеральный закон Австрии 1978 г. "О международном частном праве" (§ 1).

В национальных кодификациях МЧП, принятых после 1980 г., закреплены генеральные презумпции и системы частных презумпций, отражающих существо тесной связи с учетом национальных традиций.

Так, в Федеральном законе Швейцарии 1987 г. "О международном частном праве" в качестве генеральной презумпции определена тесная связь договора с государством, в котором сторона, обязанная совершить предоставление, определяющее существо обязательства, имеет место обычного пребывания. В последующем законом определены частные презумпции для отдельных видов договоров: в договорах об отчуждении имущества - предоставление отчуждателя; в договорах поручения, подряда и других договорах об оказании услуг - предоставление услугодателя; в договоре хранения - предоставление хранителя и т.д.

Аналогичный подход, заключающийся в создании развитой системы частных презумпций, определяющих существо тесной связи, закреплен Законом Лихтенштейна 1996 г. "О международном частном праве", Гражданским кодексом Квебека 1991 г., Законом Румынии 1992 г. N 105 применительно к регулированию отношений международного частного права.

Вместе с тем отдельные европейские страны - члены Европейского союза (к таковым, например, относится Италия) не пошли по пути создания системы частных презумпций, отражающих существо принципа тесной связи, а сделали отсылку к нормам Римской конвенции 1980 г., что, по всей видимости, является следствием полного их согласия с подходами этого международного договора.

Значение Римской конвенции 1980 г. для развития принципа тесной связи не ограничено рамками Европейского союза и уже не носит регионального характера. Формирование системы презумпций, отражающих суть тесной связи, характерно для стран всех частей мира, относящихся к различным правовым семьям.

Указанный подход нашел серьезную поддержку в рамках кодификации МЧП в Австралии. В законопроекте о выборе права содержатся подходы весьма близкие к Римской конвенции 1980 г., в определенных частях даже повторяя их, а также дополнительные аспекты, отражающие особенности национально-правовой системы Австралии, которая относится к англо-американской правовой семье (п. 5 ст. 9). Так, используя презумпцию характерного исполнения для определения тесной связи, закрепленную в Римской конвенции, законопроект, учитывая англо-американскую природу правовой системы Австралии, на основе доктрины локализации устанавливает, что указанная презумпция должна определить право, свойственное договору, в случае, если стороны договора прямо или ясным предположением не избрали право, свойственное договору.

Принцип тесной связи прочно вошел в правовую систему Китая. Указание на применение права страны, с которой договор тесно связан, мы находим в общих положениях Гражданского кодекса 1986 г. (ст. 145), Законе 1999 г. "О договорах" (ст. 126), Законе 1992 г. "О морской торговле" (ст. 269). Вместе с тем система презумпций, отражающих существо тесной связи, закреплена не в законодательных актах, а в Пояснениях Верховного народного суда по некоторым вопросам применения Закона о внешнеэкономическом договоре, имеющих нормативный характер.

Заметно влияние института тесной связи Римской конвенции 1980 г. и в странах СНГ. Однако абсолютного однообразия в вопросах правового регулирования определения применимого права на основе принципа тесной связи в этих стран нет.

Модель части третьей Гражданского кодекса для стран СНГ закрепила принцип тесной связи для определения применимого права. Но Модельный закон в отличие от Римской конвенции не определяет критерии тесной связи. Система коллизионных привязок, закрепленная в ст. 1225, не указана в качестве системы презумпций, отражающих существо генеральной презумпции, как это сделано в Римской конвенции, определившей в этом качестве тесную связь со страной, в которой осуществляется исполнение, характерное для конкретного договора. Именно поэтому принцип тесной связи не нашел должного развития и закреплен в качестве субсидиарной презумпции на случай, если невозможно определить применимое право на основе закрепленных коллизионных привязок для различных видов договоров.

Вследствие этого в тех государствах - участниках СНГ, которые пошли по пути, предложенному Модельным законом, принцип тесной связи не нашел должного развития. К ним относятся Армения (Гражданский кодекс 1998 г.), Белоруссия (Гражданский кодекс 1998 г.), Казахстан (Гражданский кодекс 1999 г.), Киргизия (Гражданский кодекс 1998 г.), Узбекистан (Гражданский кодекс 1996 г.).

Явное влияние Римской конвенции 1980 г. чувствуется в МЧП Грузии. Особый подход проявился уже в том, что в отличие от других стран СНГ она не включила нормы МЧП в Гражданский кодекс, а приняла специальный Закон 1998 г. N 1362-II "О международном частном праве", определив сферой его применения не только гражданско-правовые отношения, но и семейные, а также связанные с ними нормы процессуального права. Это обусловило восприятие Грузией и подходов Римской конвенции 1980 г. в отношении принципа тесной связи, которая практически повторила соответствующие нормы Конвенции. Однако, восприняв указанный подход, Грузия не предприняла шагов по дальнейшему развитию принципа тесной связи через формирование системы частных презумпций.

Краткий анализ показывает, что Россия в развитии принципа тесной связи среди бывших стран СНГ пошла дальше всех. Взяв за концептуальную основу правового регулирования гражданско-правовых отношений с иностранным элементом указанный принцип, Россия сформулировала его генеральную презумпцию как связь договора с правом страны, где находится место жительства или основное место деятельности стороны, которая осуществляет исполнение, имеющее решающее значение для содержания договора. В последующем генеральная презумпция развернута в национальную систему частных презумпций, отражающую существо тесной связи различных видов договоров. Таким образом, можно констатировать, что на постсоветском пространстве Россия продвинулась дальше всех в поиске и законодательном закреплении наиболее объективного метода правового регулирования международных частных отношений, являющегося отражением соответствующей закономерности правового опосредования взаимодействия национальных правовых систем в условиях глобализации.

Законодательно закрепленный принцип тесной связи активно применяется в практике МКАС при ТПП РФ.

Между российской организацией (истец) и алжирской фирмой (ответчик) был заключен контракт на поставку из Алжира определенных товаров. Поставка этих товаров ответчиком произведена не была. Рассматривая возникший спор, МКАС при ТПП РФ признал применимым алжирское право, которое имеет с договором наиболее тесную связь в силу того, что продавцом является фирма, учрежденная и действующая на территории Алжира, обязательства по контракту подлежали исполнению также в Алжире (дело N 76/1997, решение от 26 января 1998 г.)*(13).

В контракте между продавцом (индийская фирма) и покупателем (российская организация) стороны не указали применимое право. В возникшем споре, рассмотренном МКАС при ТПП РФ (дело N 265/1997, решение от 23 марта 1999 г.), определяя применимое право суд указал, что индийское право имеет наиболее тесную связь с контрактом: продавцом является фирма, учрежденная и действующая на территории Индии; передача товара по контракту осуществлялась также в Индии*(14).

Основные виды генеральных презумпций принципа тесной связи

Теоретический и практический интерес представляет анализ основных генеральных презумпций принципа тесной связи, нашедших самое значительное развитие в Римской конвенции 1980 г., Федеральном законе Швейцарии 1987 г. "О международном частном праве" и разделе VI Гражданского кодекса РФ.

Как ранее было отмечено, Римской конвенцией 1980 г. закреплена генеральная презумпция принципа тесной связи, определяющая в качестве таковой связь со страной, в которой сторона, осуществляющая исполнение, являющееся характерным для данного договора, имеет в момент заключения договора свое обычное местожительство или находится административный центр корпоративной или единоличной организации.

В изложенной презумпции можно выделить три основных условия (частные презумпции):

1) содержательное условие презумпции определяет в качестве квалифицирующего признака осуществление исполнения, являющегося характерным для данного договора;

2) субъектное условие презумпции состоит в связи со страной стороны, осуществляющей исполнение;

3) временное условие включает связь с той страной, в которой сторона имеет в момент заключения договора свое обычное местожительство или находится административный центр корпоративной или единоличной организации.

Все три условия существенно изменены в швейцарском законе о МЧП (1987 г.) и разделе VI ГК РФ, за исключением, пожалуй, того, что все они в совокупности определяют принцип тесной связи национального законодательства.

Содержательным условием принципа в швейцарском законе установлено совершение предоставления, определяющее существо обязательства, а в российском - осуществление исполнения, имеющее решающее значение для содержания договора.

Следует отметить определенную близость в подходах Римской конвенции и швейцарского права к формулированию данной презумпции.

Как было отмечено, в основании презумпции принципа тесной связи в швейцарском законодательстве положена связь существа обязательства с его стороной, которая совершает предоставление. Правовая доктрина исходит из следующего: существо обязательства сводится к тому, что конкретные лица юридически связываются между собой, его цель - установить определенное поведение должника в интересах кредитора*(15). "Существо обязательства сводится к обязанию конкретных лиц к определенному поведению в рамках имущественного (гражданского) оборота, т.е. к тем или иным формам товарообмена"*(16).

Представляется, что подход в определении существа обязательства через поведение обязанного лица совершить в интересах кредитора конкретно-определенные действия с целью удовлетворения его имущественных интересов как субъекта товарообмена не оправдан. Речь идет о совершении не любых, а конкретно-определенных действиях, характерных именно для этого вида обязательств. В таком подходе не существенно, что в относительных обязательствах каждая из сторон является и кредитором и должником, а значит, действия должна совершить каждая из сторон. Критерием здесь является не абстрактная обязательность совершения каких-либо действий, а именно характерных, свойственных, обусловленных причинно-следственной связью для существа данного обязательства.

Указанный в Римской конвенции подход характерного исполнения в более глубокой и объективной форме был развит в швейцарском законодательстве.

Российское законодательство пошло по несколько иному пути. В основание содержательного условия презумпции был положен не объективный критерий существа обязательства, а исполнение, имеющее решающее значение для содержания договора. Формальная разница в терминах "существо обязательства" и "содержание договора" имеет в то же время важное значение. Речь о том, что первичнее и объективнее в предлагаемых подходах. Следует учитывать, что содержание договора не определяет существа обязательства. Оно может отражать существо обязательства, но не определять. Как правовое явление существо обязательства характеризуется определенной объективностью, т.е. независимостью от субъекта правоотношения. В то же время действия, совершаемые субъектом, конечно же, зависят от воли субъекта - именно их совокупность, закрепленная по воле субъекта в договоре, определяет его содержание. Однако характеристика этих действий, закрепляемых и совершаемых по воле субъекта, обладает объективными признаками, определяющими существо возникшего на основе указанных действий обязательства. И в этом смысле категория "существа обязательства" отражает его объективные характеристики, т.е. носит независимый от воли субъекта характер. Вместе с тем категория "содержание договора" носит субъективисткий характер, определяется по воле субъекта обязательства. Иными словами, существо обязательства в целом должно определять содержание договора, в то время как содержание договора не определяет, а отражает существо лежащего в его основании обязательства.

Сказанное непосредственно касается и проблемы содержательного условия принципа тесной связи. Представляется, что в его основание должны быть положены явления объективные, не зависящие от воли субъекта правоотношения, отражающие закономерности правового регулирования международных частных отношений. В этих целях использование для определения существа тесной связи, возникающей между гражданско-правовым отношением с иностранным элементом и национальной правовой системы, - существа обязательства - является объективным и закономерным. В то же время едва ли в этом качестве может выступать содержание договора, поскольку оно не определяет, а всего лишь отражает в определенной части существо обязательства. В остальных частях содержание договора включает множество иных условий, связанных с существом обязательства опосредованно в силу его наличия, например условия поставки товара, расчетов, требования к приемке, качестве, упаковке и т.д. Каждое из них в конкретной ситуации может иметь решающее значение для исполнения договора. Соответственно, закреплять поиск тесной связи на этой основе представляется в определенной мере уязвимым. В такой ситуации многое зависит от судебной и арбитражной практики в тех случаях, когда существо принципа тесной связи не определено в системе презумпций, установленных в п. 3 ст. 1211 ГК РФ, либо суд не обязан ими руководствоваться в силу полномочия, предусматривающего самостоятельный выбор применимого права, например МКАС при ТПП РФ (ст. 28 Закона РФ от 7 июля 1993 г. N 5338-1 "О международном коммерческом арбитраже"*(17)). Та же ситуация возникает и в договоре, содержащем элементы различных договоров, когда необходимо определить право страны, с которой такой договор, рассматриваемый в целом, наиболее тесно связан, если иное не вытекает из закона, условий или существа договора либо совокупности обстоятельств дела (п. 5 ст. 1211 ГК РФ).

В Обзоре судебной практики Федерального арбитражного суда Московского округа по рассмотрению дел с участием иностранных лиц подчеркивается, что арбитражный суд вправе самостоятельно выбрать правовую систему того государства, право которого, по его мнению, наиболее тесно связано с существом спорного правоотношения, в случае, когда стороны во внешнеэкономическом контракте в качестве применимого права указали на законодательство двух государств (дело КГ-А40/1344-99 (А40-44291/98-10-700).

При рассмотрении спора в кассационной инстанции между страховым обществом, которое заявило иск о признании сделки (договора о продаже) недействительной и применении последствий ее недействительности к российскому акционерному обществу, действовавшему по доверенности от имени иностранной компании (Багамские острова), судом при определении применимого права было отмечено следующее.

Заключенный договор является не договором поручения, а агентским соглашением, как и было определено сторонами в соответствии с условиями договора. При этом ответчик выступал не в качестве поверенного, а в качестве маркетингового агента. В соответствии с соглашением применимым к отношениям сторон правом является право Англии и России.

В российском праве на момент заключения договора (1992 г.) отсутствовало понятие агента. Однако институт агентирования подробно урегулирован английским правом, стороны предусмотрели возможность применения норм права обеих правовых систем.

В связи с этим суду первой инстанции следовало применить право Англии как правовой системы, подробно регламентирующей деятельность маркетингового агента, и установить, может ли агент в соответствии с английским правом нести ответственность за совершенные действия от имени назначившего его юридического лица*(18).

Следует также учитывать, что закрепление в российском праве в содержательной части презумпции принципа тесной связи осуществление исполнения, имеющего решающее значение для содержания договора, не имеет абсолютного значения. Пунктом 1 ст. 1211 ГК РФ установлено, что он применяется, если иное не вытекает из закона, условий или существа договора либо совокупности обстоятельств дела. Применение данной оговорки, особенно в части учета существа договора, сближает подход российского права с Римской конвенцией 1980 г. и швейцарским законом 1980 г.

Практика МКАС при ТПП РФ придерживается именного такого подхода, когда при определении применимого права учитывается совокупность обстоятельств дела, а не генеральная презумпция осуществления исполнения, имеющего решающее значение для содержания договора. Так, в споре между бельгийской (ответчик) и российской (истец) сторонами, определяя применимым российское право, хотя по общему правилу должно было быть применимо бельгийское право, МКАС учитывал следующие обстоятельства: 1) коммерческое предприятие бельгийской стороны (филиал) находится на территории России; 2) ответчик, оспаривая действительность контракта, ссылался исключительно на нормы Гражданского кодекса РФ, а не бельгийского права*(19).

В отношении субъектного условия принципа тесной связи Римской конвенцией 1980 г. определены самостоятельные частные презумпции для сторон обязательства, находящихся в двух ситуациях: не участвующих в профессиональной деятельности и занимающихся профессиональной деятельностью (п. 2. ст. 4).

Для первой категории сторон установлены следующие условия:

для стороны, в качестве которой выступают граждане, физические лица и лица без гражданства, применен критерий места жительства;

для стороны, выступающей в качестве юридического лица либо таковой не являющейся, но относящейся по праву отдельных государств к субъектам права, применен критерий места нахождения административного центра корпоративной или единоличной организации.

Для сторон, занимающихся профессиональной (обычной торговой) деятельностью, установлены два специальных правила. Общим правилом является характерное исполнение обязательства стороной, принадлежность которой к стране определяется местонахождением ее основного коммерческого предприятия в этой стране. Однако, если по условиям договора его исполнение должно осуществляться в ином месте, нежели местонахождение ее основного коммерческого предприятия, то для определения презумпции тесной связи использован иной критерий - страны местонахождения такого иного места.

Швейцарский закон о МЧП в целом воспринял подходы Римской конвенции в установлении самостоятельных правил для осуществления профессиональной и непрофессиональной деятельности сторонами обязательства, но с определенными, весьма существенными, отличиями. В качестве общего критерия определено место обычного пребывания стороны обязательства (ст. 117). С учетом норм ст. 20 для физических лиц место обычного пребывания находится в том государстве, в котором оно проживает в течение некоторого срока, даже если этот срок заранее ограничен. Так как Римской конвенцией не установлены специальные правила, что считать обычным местонахождением физического лица, в этом случае могут быть применены указанные правила швейцарского закона о МЧП. Противоречия в данном случае между нормами Римской конвенции и швейцарского закона не существует.

Иная ситуация с определением территориальной принадлежности стороны обязательства при осуществлении профессиональной деятельности.

В отличие от Римской конвенции (местонахождение основного коммерческого предприятия) швейцарский закон определяет в этом качестве место, указанное в уставе или в договоре товарищества (ст. 21), а при отсутствии такого указания таковым считается место осуществления фактического управления товариществом. Если учитывать, что существо обязательства в целом определяет конкретно-определенное поведение должника, осуществляющего характерное исполнение, то в этом случае определение применимого права может не совпасть с правом такого исполнителя. То есть по договору купли-продажи товара, стороной которой является швейцарская сторона, если применимым будет определен швейцарский закон о МЧП, по общему правилу в качестве применимого может быть определено не швейцарское материальное право, а право страны местонахождения товарищества, которое указано в его уставе. При применении Римской конвенции в этом случае будет использован иной критерий - местонахождение основного коммерческого предприятия швейцарской стороны.

Однако Римская конвенция в правовом регулировании этого вопроса не ставит точку, а устанавливает гибкое правило: если по условиям договора его исполнение должно осуществляться в ином месте, чем местонахождение стороны обязательства, то для определения тесной связи учитывается страна местонахождения такого исполнения. Иными словами, не определяя в качестве основания презумпции тесной связи осуществление исполнения, определяющее существо обязательство, именно Римская конвенция наиболее последовательна в реализации этого подхода.

В целом же разница по этому вопросу состоит в том, что Римская конвенция придерживается фактического подхода, т.е. действительного местонахождения стороны, осуществляющей характерное исполнение, а швейцарский закон - формального подхода, т.е. формально-юридического определения местонахождения в уставе или договоре товарищества.

Ранее уже отмечалось, что содержательная презумпция принципа тесной связи, закрепленная в п. 2 ст. 1211 ГК РФ, не в полной мере отражает объективное основание принципа тесной связи, т.е. связь между существом обязательства и соответствующей национальной правовой системой. Аналогичная ситуация и с субъектной презумпцией данного принципа. Российское законодательство не устанавливает специальных правил для случаев осуществления профессиональной и непрофессиональной деятельности. Используемый критерий "основное место деятельности стороны" в случае, не предусмотренном системой презумпций п. 3 ст. 1211 ГК РФ, не позволяет в достаточно определенной мере установить территориальную привязку принципа тесной связи. Наиболее наглядно такую неопределенность можно увидеть на примере договора простого товарищества, в отношении которого установлена территориальная привязка принципа к месту осуществления деятельности такого товарищества. Однако не редкость, когда такая деятельность в равной мере осуществляется в различных странах. Например, для достижения единой цели объединяются усилия научно-исследовательской организации, осуществляющей основную деятельность на территории России, и организации, внедряющей результаты исследовательской деятельности в производства, осуществляющей деятельность на территории иностранного государства. В котором из указанных мест осуществляется основная деятельность? Критерии, выработанные Римской конвенцией и швейцарским законодательством, в этом случае создают больше предпосылок для определенности в этом вопросе, чем отечественное законодательство.

Между тем применение презумпции места деятельности стороны, осуществляющей исполнение, имеющее решающее значение для содержания договора, активно используется в арбитражной практике. В деле N 278/1998 МКАС при ТПП РФ (решение от 8 апреля 1999 г.) между истцом (китайская организация) и ответчиком (российской организацией) не было определено применимое право. При его определении МКАС исходил из того, что контракт между сторонами был заключен на территории Российской Федерации и его исполнение тесно связано с местом нахождения представительства истца, также расположенного на территории России. Применимым было выбрано российское право*(20). К такому выбору привело применение именно принципа тесной связи, так как использование императивной презумпции lex venditoris в действовавших на тот момент Основах гражданского законодательства Союза ССР и республик 1991 г. должно было привести к выбору права страны продавца, т.е. китайского права.

В деле N 305/1998 МКАС при ТППРФ (решение от 31 января 2000 г.) между российской организацией (истцом) и бельгийской организацией (ответчиком) суд при определении применимого права также исходил из презумпции основного места деятельности сторон договора, а не lex venditoris, применимого в силу Основ гражданского законодательства 1991 г. При этом во внимание было принято, что иностранный участник спорного правоотношения имеет бельгийскую принадлежность, однако его основное коммерческое предприятие, участвующее в исполнении договора (в данном случае филиал), находилось на территории России. То есть был использован подход, закрепленный в субъектной презумпции принципа тесной связи ст. 4 Римской конвенции 1980 г. (при осуществлении профессиональной деятельности страной стороны договора, осуществляющей характерное исполнение, будет являться страна местонахождения ее коммерческого предприятия).

Следует отметить, что, не являясь участницей Римской конвенции 1980 г., российская правовая система содержит норму, близкую к ней в части субъектной презумпции принципа тесной связи. Указанная близость обусловлена включением в нее Венской конвенции о международной купле-продаже товаров 1980 г. Согласно ст. 10 Конвенции в случае если сторона имеет более одного коммерческого предприятия, ее коммерческим предприятием считается то, которое с учетом обстоятельств, известных сторонам или предполагавшихся ими в любое время до или в момент заключения договора, имеет наиболее тесную связь с договором и его исполнением. В Римской конвенции по этому вопросу определено, что договор, заключаемый в рамках профессиональной деятельности, имеет более тесную связь со страной, в которой находится местонахождение основного коммерческого предприятия стороны, осуществляющей характерное исполнение.

В споре между английской фирмой (истцом) и российской организацией (ответчиком) при определении применимого права МКАС при ТПП РФ (дело N 2/1995, решение от 5 ноября 1997 г.) установил, что наиболее тесную связь с контрактом имело коммерческое предприятие истца (английской фирмы), находящееся в Швейцарии. Английская компания заключала договор с ответчиком через свою контору или представительство в Швейцарии. В то время как Англия не является участницей Венской конвенции 1980 г., Швейцария участвует в ней с 1 марта 1991 г. По обстоятельствам дела представляется оправданным считать, что в контексте контракта наиболее тесную связь с ним имело коммерческое предприятие истца в Швейцарии, швейцарский адрес которого был обозначен на печати, скреплявшей контракт, и через которое должно было осуществляться (и фактически осуществлялось) исполнение договорных обязательств, а именно оплата товара, так как и Швейцария, и Россия являются участницами Венской конвенции 1980 г.*(21)

Временная презумпция принципа тесной связи тоже имеет определенные отличия. Римская конвенция устанавливает правило, согласно которому территориальная привязка принципа определяется в момент заключения договора (п. 2 ст. 4). То есть если в последующем сторона договора поменяла свое место жительства либо административный центр корпоративной или единоличной организации или место нахождения ее основного коммерческого предприятия при осуществлении профессиональной деятельности, то это не влияет на определение применимого права.

Данный подход не был воспринят швейцарским законом о МЧП. Временная презумпция в нем четко не выделена, однако анализ п. 2 ст. 117 показывает, что речь идет о месте обычного пребывания или делового обзаведения во время совершения предоставления, а не заключения договора, как в Римской конвенции.

Статья 1186 ГК РФ исходит из аналогичного подхода с той лишь разницей, что временная презумпция в Гражданском кодексе сформулирована более определенно и прямо указывает на место жительства или основное место деятельности стороны договора в момент осуществления исполнения.

Теоретические основания принципа тесной связи гражданского
правоотношения с имманентной ему национальной правовой системой

Следует отметить, что существование принципа тесной связи для разрешения коллизий законов в международном частном праве имеет теоретические обоснование. Он отражает системный характер международного взаимодействия национальных правовых систем.

Национальная правовая система, будучи надстройкой системы внутригосударственных отношений, опосредует не только связи и отношения внутри системы, но и вовне, при взаимодействии самой системы и составляющих ее элементов с другими системами. Правовая надстройка обеспечивает как взаимодействие системы внутригосударственных отношений, тем самым объективно предполагая, что при правовом опосредовании общественных отношений, в которых присутствует иностранный элемент, возможна его связь не с национальной, а с иностранной правовой системой, так и целостность системы. Возникающие при этом связи не должны произвести возмущающее воздействие на систему внутригосударственных отношений, которое может произойти, если разорвать объективно существующую связь международного частного отношения и правоотношения с иностранным элементом с национальной правовой системой.

Таким образом, исключительный характер должно носить исключение применения и осуществления иностранного права. Именно исключению из общего правила служит ряд правовых институтов в любой национальной правовой системе, как, например, оговорка о публичном порядке, императивные нормы, имеющие особое значение, обход закона. С этой точки зрения принцип отыскания права, с которым данное правоотношение наиболее тесно связано, выступает объективной закономерностью взаимодействия различных национальных правовых систем.

В силу того что принцип тесной связи отражает закономерности функционирования (взаимодействия) систем внутригосударственных отношений и правового опосредования взаимодействия национальных правовых систем, исследуя эволюцию международного частного права, можно говорить о противоречии между содержанием такого правового опосредования, т.е. тесной связи применимого права с существом регулируемых отношений, и правовой формой такого опосредования, т.е. использованием традиционных жестких коллизионных привязок, отличающихся однозначностью и определенностью.

Указанное противоречие было отмечено А.Н. Жильцовым и А.И. Мурановым, которые пишут: "На современном этапе развития международного частного права одним из основных противоречий в нем является напряженность между стремлением к правовой определенности, предсказуемости регулирования и потребности в гибком регулировании"*(22).

Содержание принципа тесной связи

Это теоретически важный вопрос. Речь идет о том, что указанный принцип тесной связи выступает лишь юридической формой объективно существующей связи международного частного отношения, гражданско-правового отношения с иностранным элементом и национальной правовой системой. Однако любая форма содержательна. И это содержание далеко не однозначно в правовых системах и доктринах различных государств. Так, Е.В. Кабатова отмечает: "Если сравнивать структуру обычной коллизионной нормы с привязкой "тесная связь", то мы вынуждены будем признать, что "тесная связь" очень мало на нее похожа. Коллизионная норма, вернее привязка коллизионной нормы, всегда указывает на конкретную правовую систему, подлежащую применению"*(23).

В английской доктрине принцип тесной связи выражен в двух теориях: теории намерения и теории локализации. Теория намерения означает, что правом, свойственным договору, является право, применение которого входило в намерение сторон. Доктрина локализации исходит из того, что таковым является право, в котором в большей степени группируются элементы договора. Различие между этими двумя теориями является различием между субъективностью и объективностью*(24).

Германская доктрина исходит из того, что правом, свойственным договору, является право выбранное сторонами. Возможен и молчаливый выбор, когда применимое право определяется из норм договора или обстоятельств дела по таким признакам, как выбранная валюта, язык, место заключения договора, по юрисдикции суда или арбитража. В целом германская доктрина основана на определении права страны, которое имеет объективную и наиболее тесную связь с договором. В случае, если выбор применимого права не был сделан сторонами, применяется право, обеспечивающее исполнение договора, наиболее характерное для его сути (ст. 28 Вводного закона ГГУ)*(25).

Закономерность правового регулирования, заключающаяся в том, что правом, свойственным гражданско-правовому отношению с иностранным элементом, является право, имеющее с ним наиболее тесную связь, институализирована в правовой системе в виде принципа тесной связи. Указанный принцип имеет не только и даже не столько коллизионный характер в чистом виде, т.е. обусловливает применение соответствующей коллизионной нормы. В правовой действительности он имеет фундаментальное значение для регулирования международных частных отношений в целом, определяя соотношение коллизионного и материального регулирования в этой сфере. Оба указанных метода являются проявлениями указанной закономерности, так как опосредованное (коллизионное) либо прямое (материальное) регулирование является проявлением сущностных свойств принципа тесной связи. Определенные свойства международного частного отношения, обусловленные материальным содержанием и волевым опосредованием, предопределяют характер и существо воздействия на них национальной правовой системы для достижения результата, адекватного национальным интересам. Именно этим определяется значение указанной закономерности и для регулирования международных частных отношений, характеризующихся доминированием государственного интереса. Государственный интерес предопределяет необходимость устанавливать прямые устойчивые связи между гражданско-правовым отношением с иностранным элементом и российской правовой системой, что проявляется в непосредственном регулировании наиболее существенных аспектов этих отношений. Императивными материальными нормами соответствующего законодательства прямо регулируются субъектный и объектный составы указанных правоотношений, а также некоторые субъективные права и обязанности при совершении сделок и исполнении обязательств по ним*(26).

Вместе с тем даже в указанных областях государственный интерес не является настолько абсолютным, чтобы исключать применение к правоотношениям с иностранными элементами иностранное право. В этом нет объективной необходимости. Именно поэтому отдельные аспекты обязательственных правоотношений в этих сферах социальных отношений не требуют для их регулирования применения исключительно российского права, и соответственно объективно тесной связью для них является не односторонняя связь с материальными нормами российского права, а диверсифицированная потенциальная связь с множеством национальных правовых систем, имеющая коллизионный характер.

Природа принципа тесной связи

В правовой литературе указывается на коллизионную природу принципа тесной связи. Так, В.П. Звеков подчеркивает: "Следует заметить, что значение "гибкой" коллизионной нормы, отсылающей к праву страны, с которым отношение наиболее тесно связано, переросло рамки "рядового" коллизионного правила". И далее: "указанный принцип приобрел "статус" одного из основных коллизионных начал"*(27).

Однако проведенное выше исследование принципа тесной связи, позволяет сделать вывод, что он имеет не столько коллизионную природу, т.е. локализованную исключительно рамками коллизионного права, сколько международно-частноправовую природу, отражая сущность и природу международного частного права в целом. Указанный принцип стоит над коллизионным и материальными методами правового регулирования международных частных отношений, отражающими только отдельные стороны правового регулирования в этой области.

Таким образом, принцип тесной связи является общим принципом международного частного права, определяющим основополагающие начала в правовом регулировании международных частных отношений. В то же время коллизионный и материально-правовой методы являются частными принципами международного частного права, применимость которых обусловлена действием принципа тесной связи*(28).

Необходимо подчеркнуть, что изменение позитивного правового регулирования международных частных отношений в настоящее время и выдвижение на первое место принципа тесной связи - результат процессов глобализации, происходящих в мировом сообществе, и прежде всего интернационализации социально-экономических отношений между государствами.

Соотношение автономии воли и принципа тесной связи

Российская доктрина в целом исходит из ключевого значения автономии воли сторон в области правового регулирования международных частных отношений*(29).

М.М. Богуславский подчеркивает, что "исходным принципом российского законодательства при определении права, подлежащего применению к правам и обязанностям сторон по внешнеэкономической сделке, является принцип автономии воли сторон"*(30). По мнению В.П. Звекова, "российское законодательство исходит из главенствующего значения автономии воли сторон при выборе правопорядка, которому они намерены подчинить права и обязанности по сделке"*(31).

На первый взгляд кажется, что существует определенное противоречие между решающим значением с точки зрения доктрины принципом автономии воли, на основе которого определяется применимое право к спорному правоотношению с иностранным элементом, прежде всего обязательственному статуту, и закономерностью правового регулирования международных частных отношений, в соответствии с которой указанное право определяется на основе принципа тесной связи.

Однако проведенное исследование позволяет сделать вывод, что никакого теоретического и практического противоречия в действительности не существует. Принцип, предоставляющий сторонам выбирать применимое право к возникшему между ними правоотношению, в силу его закрепления государством в соответствующей правовой системе отражает наиболее объективную связь международного частного отношения с имманентной ему правовой системой. Это предопределено природой международных частных отношений, отражающих взаимодействие систем внутригосударственных отношений и национальных правовых систем. Указанные отношения опосредуются в том числе и коллизионным принципом lex voluntatis, являющимся частным проявлением принципа тесной связи, который в реальной правовой действительности выступает основным правовым регулятором отношений в этой сфере. Именно на это обращает внимание Х. Кох, когда пишет о зависимости от lex cause: ":этот принцип ограничен определенными рамками. Свободный выбор права, применимого к договору, может повлечь за собой нарушения, если тем самым будут исключены важные защитные нормы того правопорядка, с которым договор объективно наиболее тесно связан"*(32).

Закономерен вопрос: почему lex voluntatis соотносится с lex cause как частное и общее?

Указанное соотношение предопределено коллизионной природой lex voluntatis. А как было обосновано ранее, опосредованное (коллизионное) регулирование является одним из проявлений сущностных свойств принципа тесной связи. Возникающие в результате выбора права связи между правоотношением с иностранным элементом и выбранной правовой системой отражают наиболее объективный способ правового воздействия на международные частные отношения, опосредующие частные интересы субъектов при взаимодействии национальных правовых систем. Сущностная связь между lex voluntatis и lex cause предопределена самой природой международного частного права, призванного обеспечить наиболее объективное и адекватное правовое воздействие на указанные отношения. В силу частной природы отношений закономерным является наделение их участников правом самостоятельно определять применимое право, которое наиболее полно отражает интересы сторон в возникающих правоотношениях. Именно в силу частного характера указанных отношений выбор права сторонами опосредует наиболее тесную связь, объективно возникающую при таком выборе между правоотношением с иностранным элементом и связанной с ним правовой системой, по своим характеристикам квалифицируемой в качестве одной из возможных форм принципа тесной связи.

При этом следует учитывать, что речь не может идти о неограниченности воли сторон при таком выборе. Она ограничена императивными нормами, имеющими особое значение, и императивными коллизионными нормами международного частного права. Необходимо подчеркнуть, что указанные нормы, в силу того что они обеспечивают интересы государства в правовом регулировании международных частных отношений, также являются частными проявлениями принципа тесной связи, т.е. обеспечивают объективно возникающие тесные связи между правоотношениями с иностранными элементами и правовыми системами, заинтересованными в осуществлении правового воздействия на такие отношения.

В.В. Кудашкин,

руководитель группы законодательного обеспечения деятельности

федерального государственного унитарного предприятия "Рособоронэкспорт",

доктор юридических наук, академик Академии военных наук

"Законодательство и экономика", N 9, сентябрь 2004 г.

------------------------------------------------------------------------------

*(1) См. п. 9 комментария к ст. 1186 в кн.: Комментарий к части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации. - М.: Юрист, 2002.

*(2) Одной из немногочисленных работ, в которой предпринята попытка специального исследования принципа тесной связи, является статья Р.М. Ходыкина: Ходыкин Р.М. Критерий наиболее тесной связи в международном частном праве.

*(3) Ерпылева Н.Ю. Международное частное право.- М.: NOTA BENE, 1999. - С. 87.

*(4) См.: Международное частное право: современные проблемы / Под ред. М.М. Богуславского в 2-х кн. - М.: Наука, 1993. - Кн. 1. - С. 47; Звеков В.П. Международное частное право: Курс лекций. - М.: Норма - Инфра-М, 1999. - С. 123.

*(5) См. подробнее: Кудашкин В.В. Правовое регулирование международных частных отношений. - СПб.: Юридический центр Пресс, 2004. - С. 121, 122.

*(6) См.: Рубанов А.А. Теоретические основы международного взаимодействия национальных правовых систем. - М.: Наука, 1984. - С. 99.

*(7) См.: Мандельштам А.Н. Гаагские конференции о кодификации международного частного права. - М., 1900. - Т. 1. - С. 158.

*(8) Брун М.И. Введение в международное частное право. - Петроград, 1915. - С. 24.

*(9) Нольде Б.Э. Очерк международного частного права / Лист Ф. Международное право в систематическом изложении. - Юрьев, 1909. - С. 470.

*(10) Брун М.И. Публичный порядок в международном частном праве.- Петроград: Сенатская типография, 1916. - С. 56.

*(11) Рубанов А.А. Указ. соч. - С. 100.

*(12) См.: Жильцов А.Н., Муранов А.И. Национальные кодификации в современном международном частном праве. Тенденции и противоречия в его развитии на пороге третьего тысячелетия / Международное частное право: Иностранное законодательство. - М.: Статут, 2001. - С. 39, 40.

*(13) Арбитражная практика Международного коммерческого арбитражного суда при ТПП РФ за 1998 г. / Сост. М.Г. Розенберг. - М.: Статут, 1999. - С. 38-42

*(14) Практика Международного коммерческого арбитражного суда при ТПП РФ за 1999-2000 гг. / Сост. М.Г. Розенберг. - М.: Статут, 2002. - С. 61-66.

*(15) См.: Рожкова М.А. К вопросу об обязательствах и основаниях их возникновения // Вестник ВАС РФ.- 2001.- N 6.

*(16) Гражданское право: Учебник. В 2-х т. Изд. 2-е / Под ред. Е.А. Суханова. - М.: Бек, 2000. - Т. II; полутом 1. - С.14.

*(17) Ведомости СНД и ВС РФ. - 1993. - N 32. - Ст. 1240.

*(18) Вопросы правоприменения. Судебно-арбитражная практика Московского региона. - 2000. - N 2.

*(19) См.: Практика МКАС при ТПП РФ за 1999-2000 гг. - С. 199-203.

*(20) См.: Практика МКАС при ТПП РФ за 1999 - 2000 гг. - С. 73-75.

*(21) Арбитражная практика за 1996-1997 гг. - М.: Статут, 1998.- С. 244-254.

*(22) Жильцов А.Н., Муранов А.И. Указ. соч. - С. 44.

*(23) Кабатова Е.В. Изменение роли коллизионных норм в международном частном праве / Международное частное право: современная практика / Под ред. М.М. Богуславского и А.Г. Светланова. - М.: ТОН - Остожье, 2001. - С. 9.

*(24) См.: Чешир Д., Норт П. Международное частное право.- М.: Прогресс, 1982. - С. 246, 247.

*(25) См.: Кох Х., Магнус У., Винклер фон Моренфельс П. Международное частное право и сравнительное правоведение. - М.: Международные отношения, 2001. - С. 141-145.

*(26) См.: Кудашкин В.В. Научно-практический комментарий к Федеральному закону "О военно-техническом сотрудничестве Российской Федерации с иностранными государствами". - М.: Международные отношения, 2002. С.79-83; Он же. Государственное регулирование торговли продукцией военного назначения с иностранными государствами: теория и практика. СПб.: Юридический центр Пресс, 2003. - С.174-184.

*(27) Звеков В.П. Указ. соч. - С. 124.

*(28) Наиболее наглядно это проявляется в действии императивных норм, имеющих особое значение. См. подробнее: Кудашкин В.В. Актуальные вопросы международного частного права. - М.: Волтерс Клувер, 2004. - С. 28-46.

*(29) См.: Муранов А.И. К вопросу об "обходе закона" // Московский журнал международного права. - 1997. - N 3. - С. 52.

*(30) Богуславский М.М. Международное частное право. - М.: Юрист, 1998. - С. 204.

*(31) Звеков В.П. Указ. соч. - С. 286.

*(32) Кох Х., Магнус У., Винклер фон Моренфельс П. Указ. соч. - С. 143.