Научное наследие цивилиста В. Н. Никольского (С.А. Егоров, "Журнал российского права", N 9, сентябрь 2002 г.)

Научное наследие цивилиста
В. Н. Никольского

Отречение от старого мира было для нас и отречением от богатейшего юридического наследия дореволюционной России, поскольку исследования, проведенные с позиций, чуждых марксистской методологии, признавались лишенными подлинной научности. Теперь по мере освобождения от канонов тоталитарного мышления все сильнее осознается необходимость востребования, освоения этого наследия, и прежде всего в целях расширения правопонимания, изрядно зауженного стереотипами классового подхода, сведением права к воле господствующего класса, а позднее к воле народа, но в итоге все равно к диктату, господству закона как инструмента политики. Правовые ценности долго подменялись ценностями классовыми, социалистическими. Чем-то неведомым для нас было на протяжении семидесяти лет понятие народного правосознания. А ведь без проникновения в его глубины невозможно понимание права как осознанной необходимости подчинения разумно установленному порядку человеческих взаимоотношений. Разумно установленному, подчеркнем, а не насажденному властью.

История наглядно свидетельствует, что многие волеустановленные законоположения отвергались жизнью как мертворожденные. Дореволюционные юристы, опираясь на народные правоубеждения, внимательно анализировали причины этого явления. Поэтому обращение к их трудам - один из самых эффективных путей к уяснению еще не уясненных до конца правовых истин. Большие возможности в этом отношении скрывает в себе творческое наследие отечественного цивилиста, крупного специалиста в области наследственного права В. Н. Никольского, проникнутое идеей его субстанциональности. Этот самобытный, хотя и не относящийся к числу корифеев юридической мысли ученый, к сожалению, оказался в полосе едва ли не полного забвения.

Воспитанник Московского университета, Владимир Николаевич Никольский начал свою научно-педагогическую деятельность в Ярославском Демидовском лицее, учебном заведении камерального профиля, готовившем специалистов по научному управлению народным хозяйством. Согласно его уставу 1845 г., главной целью лицея являлось "распространение основательных сведений по части камеральных наук в связи с отечественным законоведением". По сути, это было полуюридическое учебное заведение, в котором преподавались почти те же, что и в университетах, юридические дисциплины. Причем их блок по сравнению с предметами камерального цикла был более крупным и монолитным. В. Н. Никольский читал законы гражданские с их судопроизводствами и законы казенного управления (финансы). Заметим, что как по университетскому, так и по лицейскому уставу преподавались (начиная с 1835 г.) законы, а не право. С самых первых шагов своей научной деятельности он различал право и закон. Последнему ученый никогда не придавал универсального значения, видя в нем только внешнее выражение народного духа, проявление его разумных требований*(1). Как не имевший магистерской степени магистрант*(2), В. Н. Никольский состоял в лицее в звании исправляющего должность экстраординарного профессора. В 1859 г. он защитил магистерскую диссертацию "О началах наследования в древнейшем русском праве" и в том же году занял кафедру в Московском университете, где в течение пятнадцати лет читал курс гражданского права.

Как лектор В. Н. Никольский не был любимцем студенческой аудитории. А. Ф. Кони весьма нелестно отзывался о его чтениях*(3). Видимо, не каждому ученому это дано. Но упомянутый недостаток не снижает заслуг юриста В. Н. Никольского перед отечественным правоведением. Его исследования, способствуя повышению потенциала юридической науки, не могли косвенно не сказаться на общем уровне университетского преподавания гражданского права.

Первым из значительных трудов В. Н. Никольского была речь "Обзор главнейших постановлений Петра I в области личного семейного права", произнесенная на торжественном собрании Демидовского лицея 10 ноября 1857 года. В нем получают яркое освещение домостроевские порядки Московской Руси, прочно угнездившийся в них мрачный семейный быт со взглядом на заключение браков детей как на неотъемлемое право родительской власти. Это грубое противоестественное предубеждение на протяжении многих столетий жило и действовало вопреки учению христианской церкви о браке как о добровольном союзе мужчины и женщины, основанном на взаимном согласии и любви.

В. Н. Никольский подробно раскрывает жестокое предназначение рядной записи - договора, заключенного сторонами жениха и невесты при сговоре: "Дети, вступающие в брак, были предметом этого договора, как всякое другое имущество; они, по старинному народному выражению, - товар, родители - купцы и продавцы"*(4). Последствия невыполнения договора могли быть очень тяжелыми для виновной стороны: "Если жених в установленный срок означенной невесты не возьмет, или же отец своей невесты в срок не выдает, то взять на виноватом 1000, 5000 или 10000 рублей денег, сколько будет записано в записи"*(5). Самым же жестоким в этих замешанных на вековых предрассудках порядках, подчеркивает В. Н. Никольский, было то, что жених и невеста, определенные друг для друга родительским сговором, не только не имели голоса при вступлении в брак, но и виделись впервые уже супругами. Случалось и такое, что вместо настоящей невесты на смотринах фигурировало подставное лицо, например, красивая служанка. Подобная практика заключения браков вызывала недоумение у посещавших Московию иностранцев.

В. Н. Никольский всесторонне анализирует законодательные меры Петра I, направленные на преодоление домостроевского уклада русской семейной жизни, на внедрение более цивилизованных форм семейно-брачных отношений. Многие из этих мер относятся, по мнению автора, к числу самых прогрессивных установлений великого реформатора. Его Указом от 3 апреля 1702 года, отменившим рядные и сговорные записи о браках, нанесен удар по контрактному грубому воззрению на брак, которое "вело за собой деморализацию семейного быта". Характеризуя этот акт, В. Н. Никольский отмечает: "Формальная сторона брачного договора этим постановлением уничтожается совершенно. С этого времени, хотя отцы семейств и могли по-прежнему распоряжаться браками своих детей, но уже не могли своим сделкам придавать юридической силы: договор мог иметь место только относительно имущества, но не лица. Несмотря на то, что этим указом отнималась у брака контрактная форма, право сговаривать своих детей оставалось за их родителями... Но детям уже дается на первый раз возможность, так сказать, оглядеться в продолжении шести недель от обручения до венчания, узнать друг друга и потом, в случае, если они не сойдутся, объявить протест и быть свободным от немилого брака"*(6). Предоставление такой возможности уже само по себе являлось очень важным, ибо ранее "по правильному Св. отец рассуждению сговоренные освобождались от брака только в том случае, если они, не видевши друг друга ни до, ни во время обручения, узнавали о физических и умственных недостатках"*(7). Предоставление детям права на отказ от немилого супружества В. Н. Никольским расценивается как первый шаг вперед по пути освобождения гражданской личности.

Петр Великий твердо и последовательно проводил линию на запрещение принудительных браков. Следующим более решительным шагом в этом направлении был Указ 5 января 1724 года. При всей важности установленного права на отказ от уготованного сговором супружества Указ 1702 г. был недостаточен, подчеркивает В. Н. Никольский, для обеспечения свободы вступления в брак, ибо страшная, почти безграничная отеческая власть уничтожила всякую возможность пользоваться этим правом. Притом же, по общему народному убеждению, противиться воле родительской во всяком случае считалось не только грехом, но и преступлением. Вследствие этого и был издан в 1724 г. синодский Указ, которым принудительные браки объявлялись недействительными. Указ 5 января 1724 года гласил: "Повелеваем учинить во всем Российском государстве такое запрещение, дабы отныне родители и всякого звания люди рабов своих и рабынь к брачному сочетанию без самопроизвольного их желания, отнюдь не принуждали и не брачили, под опасением тяжкого штрафования"*(8). Но и этот грозный указ, констатирует В. Н. Никольский, оказался не в состоянии сокрушить первозданную силу невежественного обычая, дремучего родительского убеждения в праве располагать браками детей. Закон уступил жизни, принудительные браки продолжали совершаться.

В несомненную заслугу Петру I следует поставить установление более зрелого брачного возраста. Его Указ о единонаследии 23 марта 1714 года выдвигает условием вступления в брак достижение женщинами 17, мужчинами 20 лет.

Петром I положено начало законодательному дозволению браков русских с иностранцами. Синодский Указ от 23 июля 1714 года гласил: "Шведским пленным, которые обязались или впредь обяжутся присягою на вечную службу Его царского Величества, позволить жениться на русских девках и вдовах, без пременения веры их, на следующем условии: а до брака взять у них (шведов) сказку зарукою под штрафом жестокого истязания, что они, 1) жену свою ни прельщением, ни угрозами, никакими видами в веру свою приводить не будут, ниже делать ей укоризны за содержание православной веры, 2) детей своих мужеского и женского полу будут крестить в православную веру российского исповедания"*(9).

В. Н. Никольский подчеркивает большое историческое значение этих законодательных мер: "Одним словом, законодательство Петра делает решительный поворот в истории нашего брака; оно устанавливает его на человеческих, естественных началах и гарантирует его гражданскими постановлениями, в помощь церкви, действия которой до сего времени не могли оказывать всей своей благодатной силы"*(10). Ученым подробно рассматриваются причины, в силу которых православная церковь проявляла свое бессилие в наведении должного нравственного порядка в сфере семейной жизни, отнесенной к ее ведомству со времен введения христианства уставами Св. Владимира, Ярослава и других князей. В числе этих причин - устойчивость обычноправового уклада жизни народа и его невосприимчивость ко всему привносимому со стороны. "Народная жизнь, - утверждает В. Н. Никольский, - не может вдруг переменить своей субстанции - это дело времени, долгого исторического развития. Мы знаем, что христианство долго вело борьбу с язычеством, особенно в семейном быту. Принятие, следовательно, христианских начал, а вместе с тем и подчинение народа в делах семейственных суду духовенства и постановлениям греческой церкви совершалось у нас медленно. Притом же не все греческие постановления и могли быть применены к быту славян. Следствием всего этого было то, что византийское право, перенесенное на чуждую ему почву, не было собственно законом, не имело непосредственно законной силы, а скорее было источником, из которого почерпали то, что могло быть нам пригодно, - духом закона, которым руководствовалось наше духовенство при рассмотрении предметов своего ведомства. В применении византийского права, или лучше сказать, заимствованных из него постановлений, как канонических, так и гражданских, не могло быть ничего твердого и определенного, несмотря на то, что наши соборы и старались установить в этом отношении общие начала и принять гарантирующие меры"*(11). Поэтому, сознавая бессилие церкви, Петр, указывает автор, законодательно вторгался практически во все стороны уклада семейной жизни, ставя преграды родительскому произволу в отношении детей. Так, добавлением к п.9 "Духовного Регламента" было запрещено родителям насильно постригать своих детей в монахи: "Вошло в обыкновение, что родители младших сынов своих еще прежде довольного их рассуждения обещивают в монахи, а потом возрастных увещевают или понуждают стрищися в монашество, воспоминая им обещание свое, и не пуская жениться. Сей обычай "душепагубный" есть и чадом и родителем, ибо нужею налагаемое житие сие, есть бедство греховное, а родители того греха виновны будут. И хотя чада воли родительской подлежат, но не как скоты бессловесные, в том наипаче, что требует самих их рассуждения и воли, яковое есть избрание жития. Наблюдать сего накрепко и тако обещанных и принуждаемых не постригати и не принимати"*(12). Подобное посвящение детей иноческому житию, отмечает В. Н. Никольский, часто выступало как "умилостивительная" жертва за грехи целого семейства, ибо "обет пострижения детей обычно давался отцом семейства во избежание каких-либо несчастий, посетивших семью. В этом обете нельзя не видеть следов той древней ответственности, в силу которой некогда все родственники отвечали за преступления одного, равно как и один за всех"*(13).

Таким образом, сокрушение родительского права на принудительное пострижение детей в монахи служило дальнейшему утверждению в праве принципа индивидуальной ответственности.

Но наряду с прогрессивными автор исследования отмечает и ряд узаконений Петра в области личного семейного права, продиктованных сугубо государственными интересами и носивших ярко неправовой характер. Среди них - запрещение младшим детям дворян вступать в брак ранее 20 лет, а гардемаринам - ранее 25 лет. Причем последним и при достижении установленного возраста не разрешалось жениться без указа Адмиралтейской коллегии. Самовольная женитьба наказывалась ссылкой на каторжные работы сроком на три года. Это узаконение в отношении гардемаринов в последующем было распространено на всех состоявших на государственной службе лиц и даже на студентов. В российском дореволюционном законодательстве вплоть до декабря 1917 г. действовала норма, ставившая условием вступления в брак для довольно широкого круга лиц получение разрешения начальства. Петровское запрещение принудительных браков, заметим, не отменяло обязательного получения родительского согласия на брак. За ослушание закон угрожал детям тюремным заключением. В числе подобных противоправных законодательных мер В. Н. Никольским рассматриваются петровский Указ 20 января 1714 года, прямо связывавший реализацию права на брак с получением необходимого для службы образования, и синодский Указ 15 мая 1722 года, запрещавший церковное венчание лиц, принадлежавших к расколу, и в то же время строго преследовавший вступление раскольников в брак по обрядам их веры. "Раскольники, таким образом, - констатирует ученый, - были лишены права вступать в брак не по правилам православной веры; за браки, заключенные по обрядам их секты, как сами брачующиеся, так и венчавшие их подвергнуты духовному суду; за фактическое же сожитие они подвергались уголовному суду. Браки раскольников с православными были дозволены только под условием принятия первыми православия"*(14). По сути, этим указом создавался заколдованный круг. Весьма многочисленная часть подданных российского государства лишалась права на брак, что способствовало нарастанию в их среде антиправительственных настроений*(15).

Эта актовая речь В. Н. Никольского, несомненно, представляет собой весомый вклад в историческое изучение российского семейного права в контексте законодательной деятельности Петра I. Однако главные научные достижения ученого связаны с исследованием наследственного права в субстанциональном его значении. Начало изысканиям в этой области положено историческим трудом "О началах наследования в древнейшем русском праве. Историческое рассуждение" (магистерская диссертация). Подобным же образом - написанием магистерской диссертации на историко-правовую тему применительно к избранной специализации заявляли о своем вхождении в большую науку большинство дореволюционных цивилистов, криминалистов, административистов. И последующие исследования догмы права, как правило, ими велись в увязке с его историей. Словом, дореволюционные ученые-юристы были не только догматиками, но и историками в своей области науки.

Магистерская диссертация В. Н. Никольского написана с позиций теории родового быта. В ней последовательно проводится и отстаивается мысль, что общественные порядки Древней Руси, проникнутые родовым началом, обусловливали полное отсутствие у человека той эпохи прав и достоинства личности. "Везде человек в первобытную эпоху народной жизни, - пишет В. Н. Никольский, - является не сам по себе, как самостоятельное лицо, как индивид, но как часть известного целого, как член известной массы себе подобных, членов общины. Прав, следовательно, во имя собственного достоинства он не имеет, а имеет их на столько, на сколько может иметь в качестве члена своей общины"*(16).

Подобно Рейцу и Эверсу, В. Н. Никольский считает, что устройство первоначальной жизни наших предков, основанное на твердом сознании родового единства и крепости родственных уз, исключало возможность индивидуального владения недвижимым имуществом. Но не отстаивание этого взгляда, подвергавшегося аргументированной критике со стороны К. А. Неволина, Н. А. Гладкова и других представителей теории общинного быта, составляет главное содержание труда В. Н. Никольского. Его основное достоинство - во всестороннем исследовании самобытных начал древнерусского наследственного права. Сопоставляя византийские законы о наследовании и древнерусские нормы наследственного права, он приходит к выводу, что влияние первых было незначительным. В. Н. Никольский предпринимает интересную попытку объяснить происхождение рабства: "Первоначальный источник рабства - это отчуждение от родства. Рабство коренится в первых человеческих обществах, образующихся из первобытных родовых союзов. Человек, потерявший вследствие чего бы то ни было кровную связь с тем союзом людей, в котором родился, есть первый раб"*(17). Но слово "раб" тогда означало, полагает исследователь, "меньший член родового союза", "малый, слабый, беспомощный", "не имеющий равных прав с другими членами союза", и "доказательством тому служит производное от него слово робенок или рабенок"*(18). На такое происхождение несвободного класса, по мнению В. Н. Никольского, указывает и другое слово - "сирота", первоначально равное по своему значению слову "раб". "Сирота, - развивает далее он свою мысль, - человек, оставшийся без племени. Во времена господства родового быта подобный человек лишался всех прав, а так как вне родового союза не было для индивида никакого безопасного места, то он и примыкал внешним образом к тому родственному союзу, в котором родился, но примыкал без всяких прав, ибо у него не было единственного в это время основания правомерности - родственного единения с этим родовым союзом... Первоначальное значение сироты сохранилось в сознании наших предков довольно живо, так что вообще все несвободные назывались сиротами"*(19).

В 1871 году на основе монографии "Об основных моментах наследования. Сравнительное изложение" В. Н. Никольский защитил докторскую диссертацию. В этом фундаментальном труде, полемизируя с рядом немецких философов и юристов, он отстаивает понимание наследования как института объективно необходимого, имеющего субстанциональное значение, основанием которого является непрерывность человеческой жизни. Именно эта закономерность человеческого бытия, по его мнению, обусловила возникновение названного института в глубокой древности. В этой связи ученому представлялись односторонними философские учения, выводившие право из субъективной воли безусловного Я и соответственно сводившие наследование к акту воли оставителя наследства или к договору. Так, Кант рассматривает наследование как перенесение имущества умирающего на переживающего, основанное на предполагаемом согласии оставителя наследства с наследником. Близка к кантовской точка зрения Фихте, который считал возможным только наследование, основанное на частной воле и вводимое в силу наличием соглашения государства с волею всех*(20). Неосновательной считал В. Н. Никольский и научную позицию немецкого юриста Гросса, видевшего в наследовании институт чисто положительного права и полагавшего, что со смертью человека прекращаются все его права, а следовательно, и права собственности, а поэтому не существует "наследственного права, то есть исключительного права известных лиц на приобретение имуществ умершего, по отношению к ним опять наступает право общего владения"*(21).

Эти ученые, замечает В. Н. Никольский, "не признавая ничего объективного и чуждые понимания права как свободно-разумного, само по себе существующего порядка, ...естественно не могли найти в себе достаточной силы, чтобы поставить в свободное положение, спасти имущество навсегда исчезнувшего Я. Таким образом, они принуждены были допустить, что со смертью лица гаснут его права и обязанности, а имущество делается предметом нападения желающих захватить его, так что государству: остается лишь печальная задача найти средство спасения от разграбления посмертных имуществ и удержать порядок в виду воображаемых этих страхов. На самом же деле вопрос о судьбе посмертного достояния решается иначе по существу юридических отношений и общественной жизни"*(22). Раскрывая это положение, он рассматривает два вида юридических отношений. К отношениям первого рода относит право пожизненного владения, некоторые личные договорные отношения - права и обязанности из личного найма и др. Эти отношения неизбежно прекращаются со смертью лица. Смерть уничтожает носителя, которому они принадлежали. Замена его другим лицом невозможна, ибо это было бы существенным изменением самого отношения, а следовательно, и самих прав и обязанностей, из него вытекающих.

Напротив, для юридических отношений второго рода смерть лица не влечет за собою подобного последствия. Так как они могут быть выполнены другими лицами без изменения их сущности, то могут быть перенесены на другие лица. "Такое перенесение посмертных юридических отношений, - отмечает В. Н. Никольский, - то есть прав и обязанностей умершего лица на другое живое, мы находим в правах всех известных народов, и уже одно это обстоятельство указывает, что это не есть явление случайное, институт известного народа или времени, но есть институт необходимый"*(23). Требуют подобного перенесения и идея права, и идея справедливости, и нормальное развитие гражданского оборота, и многие другие общественные и личные интересы. Но все это лишь внешние побуждения, главное же сущностное, утверждает он, состоит в другом: "Высшая же внутренняя необходимость, потребность в этом перенесении заключается в непрерывности человеческой жизни. Юридические отношения суть отношения самой жизни, то есть постоянные ее потребности, возведенные в объективную принудительную силу, независимую от произвола частных лиц и случайностей единоличного их бытия"*(24). В этом труде В. Н. Никольского получает всестороннее развитие мысль о том, что правовые институты и учреждения не создаются, как правило, государством, а прежде всего являются порождением исторической жизни народа, служат выражением его воззрений и характера. Именно эти народные силы "устанавливают строй общественной и частной жизни; они же и дают ему законы, но не обратно, хотя, конечно, и общественное устройство при известных условиях обнаруживает влияние на быт народа. Причина такого хода вещей кроется в том, что народ есть такой же организм, как все другие. А потому развивается он по преимуществу, подобно им, из своего внутреннего существа"*(25). На самых ранних стадиях развития человеческого общества складываются и основные правовые понятия: "Юридические воззрения возникают вместе с народом и из народа и могут оставаться без юридического определения до тех пор, пока при усложнении общественной жизни применение их к делу не станет затруднительным"*(26).

Важное значение ученым придается исторически сложившемуся делению имуществ на родовые и благоприобретенные. Это деление своими корнями уходит в "первоначальный родовой быт, из которого вытекла и по которому сложилась вся наша общественная и семейная жизнь"*(27). Родовой быт разлагается, но сохраняются родовые понятия, они, по сути, неистребимы, продолжают оставаться определяющим началом в правовой жизни народа. Такова точка зрения исследователя. Строго ее придерживаясь, он высказывает принципиальное несогласие с теми юристами, которые видят в этом делении имуществ какое-то новейшее учреждение власти. Особое значение им придается родовому имуществу. По общему убеждению, оно не должно выходить за пределы круга родственников. Ему присуще родовое свойство как свойство личное, всегда связанное с членами известного рода. "Отсюда необходимо вытекает, - утверждает В. Н. Никольский, - что наследование по закону построено у нас на идее представительства умершего"*(28).

Отстаивая свой взгляд на наследование как на естественное представительство лица умершего, продолжение его бытия, ученый постоянно прибегает к свидетельству истории, обращается к изначальному пониманию наследования нашими предками. Первоначальное наше завещание, по мнению В. Н. Никольского, имело значение исповеди перед духовным отцом, письменной или устной памяти для кровных родственников: "Назначение преемника из посторонних лиц было бы не только тяжким грехом, который не в силах был бы взять себе на душу умирающий, но и нравственным преступлением"*(29). Таким образом, наследование предполагает, делает вывод ученый, наличие кровного преемства личности оставителя наследства. Поэтому предусмотренное действующим законодательством (Сводом законов Российской империи) наследование по завещанию не есть наследование в подлинном смысле слова; это не более как преемство посмертных имуществ в их совокупности. На этом основании понятие наследника должно определяться при наследовании по закону идеей представительства умершего, а при наследовании по завещанию - идеей совокупности посмертных имуществ. С тех же научных позиций он обосновывает понимание наследования жены после мужа как наследования особого рода. Основная мысль сводится к тому, что жена, как не состоящая в кровном родстве с мужем, не может быть продолжателем бытия умершего супруга. Несколько по-иному обстоит дело с наследованием дочери, но и она, считает правовед, не является наследницей в точном смысле этого понятия, поскольку, как предназначенная своей женской природой к уходу из рода отца, не может продолжать бытие умершего. Ей лишь выделяется, как и матери, строго означенная доля в наследственной массе. Это правоустановление, утверждает В. Н. Никольский, продиктовано именно "женским" положением дочери, а не ее второстепенной ролью в семье, не соображениями экономического порядка. Подтверждение тому - не только законодательные памятники истории, но и действующие в полную силу нормы крестьянского обычного наследственного права: "Какое бы экономическое значение ни имела семья у нашего земледельческого сословия, она все-таки и, прежде всего, есть союз кровный, родственный, потому и законы ее движения прежде всего кровные, родственные, а не экономические. Женщина устраняется от наследования у нашего земледельческого сословия не потому, что она не составляет рабочей силы, а потому, что она смотрит вон из семьи и рода или родства, живущего вместе"*(30). Как чуждое нашему историческому праву рассматривается ученым законодательно установленное наследование мужа после жены: "По понятиям наших предков только жена нуждается после мужа в содержании, ибо только женщина слаба и беспомощна"*(31). В то же время В. Н. Никольский отмечает жизненность исторических начал права, приведших к законодательному непризнанию права наследования восходящих: "Восходящие предшествуют нисходящим, а не следуют за ними; отсюда восходящие наследовать нисходящим не могут - это противоречило бы законам природы"*(32). Согласно дореволюционному российскому законодательству родители не имели права наследования после детей. Если же последние умирали бездетными, то их благоприобретенное имущество переходило в пожизненное владение отца и матери под запретом отчуждения.

Применительно к своей концепции ученым параллельно с русским прослеживается исторический ход развития римского, немецкого и французского наследственного права, углубляется понимание общечеловеческих и национальных начал наследования.

На протяжении всего исследования В. Н. Никольский, сохраняя верность взгляду на развитие права как на объективный процесс, отстаивает положение о неподвластности государству исторически сложившегося порядка наследования. Более, чем где-либо, государство бессильно в сфере семейного быта: "По общему убеждению, господствующему в настоящее время, наследование по закону есть право семьи, кровной связи, право кровного родства. Государство только санкционирует в наследовании те понятия и начала, которые образуются сами собою из жизни. Изменять эти понятия и начала ради внешних целей не только вредно, но и невозможно. В пример мы можем привести знаменитый указ Петра Великого о единонаследии. Последствием его были, с одной стороны, обход закона посредством сделок при жизни оставителя наследства, с другой - отравления и убийства. Указ едва пережил своего государя, а между тем Петр имел в виду государственные цели"*(33).

Труд В. Н. Никольского "Об основных моментах наследования" представляет весьма значительный вклад в отечественное правоведение. Дореволюционная критика относила его к числу лучших опытов самостоятельной догматической разработки русского права*(34). Научная значимость исследований незаслуженно забытого труженика отечественной юридической науки обязывает нас их изучать. И в этой связи нельзя не вспомнить прекрасное высказывание Н. М. Коркунова: "Русскому юристу стыдно не знать своих предшественников. Много ли, мало ли они сделали, мы должны это знать"*(35).

С.А. Егоров,

доцент Ярославского государственного университета

им. П. Г. Демидова, кандидат юридических наук

"Журнал российского права", N 9, сентябрь 2002 г.

-------------------------------------------------------------------------

*(1) См.: Никольский В. Н. Обзор главнейших постановлений Петра I в области личного семейного права. Ярославль, 1857. С.9.

*(2) Лицо, сдавшее магистерский экзамен по специальности.

*(3) См.: Скрипилев Е. А. О юридическом образовании в дореволюционной России (XVIII-начало XX вв.) // Государство и право. 2000. N 9. С.88.

*(4) Никольский В. Н. Указ. соч. С.60.

*(5) Там же. С.17.

*(6) Там же. С.61-62.

*(7) Там же. С.62.

*(8) Цит. по: Никольский В. Н. Указ. соч. С.106-107.

*(9) Никольский В. Н. Указ. соч. С.74.

*(10) Там же. С.92.

*(11) Там же. С.111.

*(12) Цит. по: Никольский В. Н. Указ. соч. С.103.

*(13) Там же.

*(14) Там же. С.69.

*(15) Только Законом 19 апреля 1774 года "О гражданских правилах раскольников" для последних был введен гражданский брак с его регистрацией в полицейских управлениях.

*(16) Никольский В. Н. О началах наследования в древнейшем русском праве. Исторические рассуждения. М., 1859. С.1.

*(17) Там же. С.28.

*(18) Там же.

*(19) Там же. С.29-30.

*(20) См.: Никольский В. Н. Об основных моментах наследования. Сравнительное изложение. М., 1871. С.2-3.

*(21) Там же. С.3.

*(22) Там же. С.12.

*(23) Там же. С.6.

*(24) Там же.

*(25) Там же. С.74.

*(26) Там же. С.75.

*(27) Там же. С.74.

*(28) Там же. С.78.

*(29) Там же. С.81.

*(30) Никольский В. Н. Об основных моментах наследования: С.133.

*(31) Там же. С.151.

*(32) Там же. С.152.

*(33) Никольский В. Н. Об основных моментах наследования... С.130-131.

*(34) См.: Энциклопедический словарь Брокгауза-Эфрона. Т.41. С.134.

*(35) Коркунов Н. М. История философии права. СПб., 1908. С.233.