Правосознание в переходный период общественного развития (В.В. Сорокин, "Журнал российского права", N 10, октябрь 2002 г.)

Правосознание в переходный период
общественного развития

Правосознание представляет собой совокупность мысленных и чувственных оценок правовых явлений, правовых отношений. В научной литературе правосознание определяется как часть (вид) общественного сознания, содержанием которого являются взгляды, убеждения, идеи, которые относятся к праву*(1). Данное определение с формальных позиций может соответствовать понятию правовой идеологии. В структуре правосознания существуют еще чувственные элементы, образующие правовую психологию. В правовой системе правосознание выполняет довольно значительную функциональную нагрузку: преобразование потоков информации от правовой системы к субъекту правовой деятельности и обратно. Подобный информационный обмен осуществляется в сфере правосознания в юридических категориях, концепциях, правовых чувствах, с помощью которых люди оценивают правовую реальность. В силу непрекращающихся коммуникационных связей правосознание призвано отражать общую настроенность и состояние правового развития, служить интеллектуальной основой правовой системы.

Существенный вклад в учение о правосознании внес выдающийся российский правовед И.А. Ильин, рассматривавший его в качестве более значительного феномена, чем само право. Это понятие в работах ученого обозначает некий рационально-волевой акт, соединяющий как психологически-аффективный аспект, так и онтологически-правовой. Правосознание понимается Ильиным как "естественное чувство права и правоты", как "особая духовная настроенность инстинкта", как "особого рода инстинктивное правочувствие" - как некая универсалия, имеющая и формально-юридическое, и естественно-правовое измерение*(2). Правосознание не тождественно "законосознанию" и не сводится к правильному усвоению гражданами норм позитивного права.

Понимание правосознания в качестве внутреннего компонента изменяющейся правовой системы позволяет теоретически проанализировать детерминационные связи между целями и результатами правового развития. В правосознании переходного периода общественного развития отражается общий духовный климат правовой системы. Поэтому трансформации, присущие такому правосознанию, заслуживают особого научного внимания.

Признаки переходности наблюдаются во всех компонентах правовой системы современной России. Правосознание в этот период можно характеризовать как недостаточно развитое, не полностью сформировавшееся или "незрелое". В целом оно отличается фрагментарностью, противоречивостью и радикальностью.

Фрагментарность правосознания обусловлена разрывом единого духовно-правового пространства, когда ранее господствовавшие правовые ценности оказываются отринутыми, а в отношении новых еще не сложился общесоциальный консенсус. Разрушение мировоззренческого стержня правовой системы в отсутствие механизмов передачи правового опыта от одного поколения субъектов права к другому влечет социальную напряженность.

Противоречивость переходного правосознания вызвана несовершенством иных компонентов правовой системы, чье состояние оно призвано отражать в идеях, чувствах. Нерешенность многих правовых вопросов и заимствование неадаптируемых ценностей зарубежной правовой культуры затрудняют понимание и усвоение права широкими слоями населения, формирование устойчивых правовых традиций в массовом сознании.

По мере углубления реформ правовой радикализм может стать реакцией на трудности преобразований. Удовлетворение социально оправданных ожиданий общества не означает лавинообразного преобразования правовой системы в течение исторически короткого периода времени. Последовательное, отвечающее приоритетам правового регулирования повышение условий жизни большинства членов общества более отвечает потребностям устойчивого правового развития.

Кризис правосознания в переходный период общественного развития возникает вследствие рассогласования потребностей и интересов, ценностных ориентаций и установок, норм и традиций, сознательных правовых образов субъектов правовых отношений. Парадоксальность переходной ситуации в духовно-правовой сфере заключается в том, что правосознание не только отражает уже сложившиеся правовые явления, но и предопределяет характер будущих. Поэтому движение к правовой государственности должно идти не только по линии совершенствования законодательства, но и повышения уровня правосознания людей.

Некоторые ученые утверждают, что реформа правовой системы возможна лишь при высоком уровне развития правосознания*(3). Подобные рекомендации сопровождаются попытками ускоренного внедрения в общественное правосознание новых идеалов, принципов, ценностей. Переориентация массового правосознания нередко происходит с преувеличением роли новых правовых идей. В положительной оценке динамики развития правосознания присутствует поспешность. В. Рукавишников, Л. Халман и П. Эстер полагают, что между политическими и правовыми культурами российской и "атлантической" цивилизаций с 1998 г. нет прежних глубоких качественных различий и что в составе населения России "будет постепенно возрастать удельный вес носителей субкультур активной группы"*(4). Данный тезис представляется сомнительным, так как до сих пор он не получил подтверждения в социально-политической и правовой практике России.

Правосознание наряду с динамизмом обладает и устойчивостью, сопротивляемостью новым идеям и принципам. Для преодоления прочно вошедших в сознание правовых взглядов и предрассудков требуется гораздо больше времени, чем для обновления нормативно-правовых актов. Переходное развитие правовой системы показывает, что трансформация процесса правообразования, системы права и системы законодательства может осуществляться в сравнительно короткие сроки, в то время как правовое сознание, которое было приобретено обществом в течение долгой жизни, не может подвергаться быстрым переменам.

Правосознание - явление не только относительно самостоятельное по отношению к многочисленным внешним условиям, но во многом неизменное на протяжении значительных отрезков времени. Концептуально важно обратить внимание на то, что правосознание есть духовная основа правовой системы, обеспечивающая устойчивость последней даже при значительном динамизме развития. Правосознанию присуща некоторая константа, которая при всех изменениях экономики и политики воспроизводит некий тип отечественного правового мышления, выступающий основой российской традиции права. Правосознание и правовая культура народа обеспечивают непрерывность развития правовой традиции, гарантируют правовую преемственность. Можно вспомнить, что при рецепции германского Гражданского уложения в правовую систему Японии данный правовой материал был фактически отторгнут сознанием японцев. Как замечают К. Цвайгерт и Х. Кетц, "многочисленные японские кодексы, скроенные по образцу континентального европейского права, оставались мертвой буквой в условиях правовой действительности этой страны"*(5). Аналогичная ситуация возникала при переносе европейского права в Оттоманскую империю. Вряд ли возможно в страну с устоявшейся традицией континентальной правовой семьи (например, Российскую Федерацию) перенести нормы обычного права. Выбор, вероятнее всего, будет сделан в пользу норм правовой системы страны из родственной правовой семьи.

В переходный период возникает несоответствие правовой идеологии и правовой психологии подавляющего большинства людей изменившейся реальности. (При этом правовая идеология может "забежать" далеко вперед в сравнении с развитием социально-экономической ситуации, а правовая психология - заметно отстать от них.) Это приводит к неадекватному поведению субъектов права, усугубляющему социально-психологическую дезадаптацию общества в переходный период.

Структурная преемственность в правовой сфере оказывается тесно связанной с преемственностью в культурных ориентациях. В правосознании возникают переходные симбиозы, включающие элементы старых и новых идеологических факторов. Хотя в канун переходного периода субъекты права и испытывают острую потребность в новых ценностных ориентациях, но в течение этого времени им приходится использовать прежние стандарты правосознания либо мириться с их существованием. Далеко не все пережитки прошлого в сознании субъектов права имеют негативный характер: некоторые стереотипы правосознания выполняют активную системосохраняющую роль (в частности, представления об иерархии нормативно-правовых актов или чувство уважения к закону). Общественное правосознание поэтому способно выполнять консервативную функцию постепенного приспособления новых социальных институтов к изменяющимся условиям экономического и политического развития. Как показывает история формирования английской правовой системы, консервативность - важное условие эволюционного правового развития. Право, будучи продуктом длительной эволюции, может приспосабливаться к меняющимся условиям, сохраняя свою непреходящую общечеловеческую ценность. Уважительное отношение к праву может выработаться, когда оно становится частью традиции и в течение длительного времени функционирует в относительно неизменном виде, аккумулируя инновации и развиваясь по пути общественного прогресса. Именно этого не хватает многим переходным правовым системам, которые пытаются решать задачи коренных преобразований посредством разрушения, а не приспособления и постепенного совершенствования правовых институтов.

Ряд современных и значительная часть авторов XIX в. предпринимали попытки абсолютизации западноевропейского типа правового мышления, считая его единственно возможным и универсальным. Однако главным недугом российской национальной ментальности представляется отсутствие не правосознания европейского типа, а творческого воспитания своего собственного и неповторимого правосознания, укорененного в сознании и психологии российского народа, в его этических, исторических, культурных и религиозных традициях. Предстоит также, видимо, преодолеть дисбаланс между автономным правосознанием частных лиц, связанным с вопросами имущества, чести, долга, и общественным правосознанием.

В настоящее время нельзя упрощенно и прямолинейно использовать тезис о принципиальном отставании сознания от бытия, господствовавший в отечественной общественной науке в недавнем прошлом. Все известные переходные правовые преобразования начинались именно с трансформации правосознания значительной части общества. Накануне перехода правовой системы к новому типологическому качеству основная масса населения увлекается идеей преобразований, осознавая негативы ранее избранной правовой ориентации. В момент, когда вызревает системный кризис общества, правосознание опережает действительное движение правовой системы. Опережает в целом, чаще всего ошибаясь в частностях и определениях. Когда же системные противоречия реализуют себя в правовой действительности, правосознание уже не может опережать движение конкретной действительности. Оно отстает, разделяя колебания сторон нового общественного противоречия, формируясь одновременно с ним, но менее стремительными темпами.

Соответствующий уровень правосознания не является автоматическим следствием объективной потребности. Он формируется в ходе самостоятельной целенаправленной деятельности по правовому просвещению и воспитанию субъектов права. Неразвитое правосознание во многом отражает незавершенность структур гражданского общества, государства и правовой системы. Его зрелость зависит не только от совершенства механизма правового регулирования, но и от степени зрелости самих субъектов правовой деятельности.

Учитывая неравномерное развитие правосознания в изменяющейся обстановке*(6), не следует перескакивать через длительный и сложный этап формирования новых устойчивых правовых взглядов. Права и обязанности входят в структуру личности не механически, а в преобразованном виде в форме мыслительных и психологических феноменов. Личностное отношение к правам и обязанностям есть, таким образом, проявление степени усвоения их ценности в сознании субъекта. В общественном правосознании проходят проверку различные правовые проекты, идеи и решения. Так, например, в 1996 г. судами присяжных (новая форма судопроизводства в Российской Федерации) было вынесено 80 оправдательных приговоров, которыми были оправданы 19,1 процента подсудимых, а в судах, действующих без участия присяжных заседателей, в том же году было оправдано 0,3 процента подсудимых*(7). Полученные результаты вызвали необходимость продолжения данного судебного и правового эксперимента.

В переходный период происходит существенное изменение мировоззренческих ориентаций. Как писал Р. Штаммлер, "отдельное лицо попадает в такую исторически изменяющуюся среду общественной жизни. Под напором ее впечатлений оно заимствует у нее и образ мыслей, и образ своего существования"*(8). Важно учитывать, что резкая, во многом полярная, смена правовых ценностей в условиях предшествующего долговременного их насаждения в обществе вызывает колоссальный социальный шок. При этом разрушаются не только отжившие реликты правосознания, но и привычные духовные ориентиры - справедливость, равенство, свобода. А потеря ориентиров правосознания не менее опасна, чем дезорганизация правореализующей деятельности. Отсюда следует, что процесс разрушения прежней системы правовых ценностей не должен опережать конструктивного процесса формирования новой, альтернативной системы ценностей и норм.

Ценностный вакуум в правовой сфере в условиях существования правовой системы невозможен. Однако при ослаблении идеологической функции государства правовые ценности могут быть замещены ценностями криминального мира либо иными клановыми установками. Искаженная правовая психология переходного общества, лишенного идеологических ориентиров развития, оказывается восприимчивой к заманчивым обещаниям быстрого выхода из катастрофического положения. В этих условиях очень сильным становится фактор эмоционального воздействия на субъектов права. Такой духовно-нравственный климат общества препятствует процессу упрочения подлинно правовых начал государственности.

Типы изменения правосознания общества зависят от направленности переходного периода. Однако закономерно на первоначальном его этапе возрастает чувство личной свободы, которое нередко основывается на свободе выражения политических пристрастий, вероисповедания и одновременно утрате чувства определенности в отношении будущего. Свобода людей, стремящихся к реализации исключительно своих эгоистических целей и не уважающих свободу других людей, отдаляет общество от идеи правового государства. Либеральная модель переходных преобразований, используемая с начала 1990-х гг. в ряде стран Восточной Европы и в России, предполагает переход от системоцентристского к персоноцентристскому типу правовой культуры. Целями подобного правового развития провозглашаются личность, ее права и свободы. Но изначально не был просчитан риск, который следует за этим. Дело в том, что в цивилизациях западного типа, где абсолютизируется ценность личной свободы, упор делается на динамичное развитие. В обществах переходного периода динамика изменений колоссальна, поэтому им более подходят ценности системоцентристской правовой культуры, базирующиеся на солидарности, ответственности, обязанностях по отношению к общине, природе. Только ценности системоцентризма позволяют обеспечивать в этот период устойчивость государственно-правового развития, гражданский мир и согласие. Персоноцентристский тип правовой культуры возможен в обществе, обладающем высокой степенью стабильности и высоким уровнем общей культуры, а также при более или менее справедливой системе распределения материальных благ. В обществе переходного периода персоноцентризм обычно оборачивается диктатурой олигархического меньшинства в условиях глубокой социальной дифференциации.

Принцип "равных стартовых возможностей", осуществляемый при невмешательстве государства, порождает не гуманистические последствия, а имущественное расслоение общества. В этом случае большинство обречено вести скудную в духовном и материальном смысле жизнь, отвлекаясь от политико-правовых проблем на постоянную заботу зарабатывания средств к существованию. Обостряются социальные противоречия, возникает резкая поляризация богатства и бедности, ослабляется роль институтов, традиционно выполняющих нравственно-регулятивную функцию. Возникает подозрение, что такого рода либеральные модели используются не в целях реального возвышения человеческой личности, а для тотального передела собственности в интересах немногих.

Формирование гражданского общества неизбежно требует обеспечения автономии личности. Но это требование вовсе не означает гиперболизации индивидуальных потребностей, нравственных и социальных деформаций общества, резкой противоположности и противоборства интересов различных его групп. В переходный период как никогда необходимы чувства взаимосвязанности, ответственности и солидарности людей. Если таковые исчезают, защите прав и свобод человека наносится прямой ущерб. Такова логика системности социума.

Либеральная модель с ее переоценкой роли частной собственности и недооценкой роли государственного (в том числе правового) регулирования умножает число маргинальных личностей, психологически неустойчивых, надломленных, утративших какие-либо ценностные ориентации. В условиях поляризации социальных сил слабо защищенные слои населения оценивают реформы общества как ограбление, а лица, сколотившие за это время состояния, склонны оценивать реформы положительно. Статистика свидетельствует, что при либертарном переходе пессимизм, отчаяние и ощущение напрасно прожитой жизни возникает у большинства граждан. По данным опросов 1995 г., доля недовольных уровнем жизни, например, в Венгрии составила 80 процентов, в Польше - 77 процентов, в Чехии - 60 процентов*(9). Согласно данным РНИСиНП, в 1999 г. около 20 процентов российских граждан являлись носителями либертарного типа ментальности, основанного на индивидуалистических ценностях, пять процентов населения находились в противоречивом состоянии, а остальные признавали формирующуюся систему отношений несправедливой*(10). Углубление пропасти между богатыми и бедными, прогрессирующее обнищание значительной части трудоспособного населения порождают реакцию отторжения реформ, в том числе рост преступности, депрессию и другие негативные последствия. Массовая маргинализация препятствует становлению гражданского общества, основанного на принятии и защите большинством населения демократических ценностей и свобод.

В условиях общей нищеты люди не способны сознавать себя свободными, полноправными личностями. Материальное обнищание, профессиональная и социальная неустроенность, неясность жизненной перспективы понижают порог представления человека о собственной ценности. Отсюда пассивность многих субъектов правовой деятельности в деле судебной защиты своего достоинства. И.Б. Михайловская в результате своих юридико-социологических исследований приходит к выводу, "что, несмотря на экономические, политические и психологические трудности посттоталитарного этапа развития нашего общества, осознание ценности юридической помощи становится характерным для значительной части населения. Вместе с тем процесс такого осознания идет неравномерно применительно к различным демографическим и социальным группам"*(11). Маргинализация общественного правосознания проявляется в утрате широкими слоями населения интереса к принципиальным вопросам государственно-правового развития, глубоком разочаровании в избранном курсе реформирования общества, нарастании социальной тревоги и готовности принять любые, но зато эффективные способы упорядочения социальных связей. В процессе широкомасштабной приватизации, проведенной в соревновательном духе в бывших республиках СССР, члены трудовых коллективов занимали достаточно индифферентную позицию. Во многом это объясняется тем, что, став совладельцами предприятий лишь формально, трудовые коллективы не могут ощутить себя таковыми в фактических отношениях. История государств и правовых систем свидетельствует, что маргинальные массы могут становиться движущими силами переходного общественного развития только на разрушительных этапах преобразований. Для немногочисленной части общества, алчущей скорой наживы либо иного удовлетворения узкогрупповых интересов, поддержание маргинализации общественного сознания, в частности правосознания, становится непременной задачей.

Можно заключить, что либеральная модель переходных преобразований приводит к несоответствию уровня правовой деятельности уровню развития правосознания. Это происходит потому, что материальные, организационные и иные факторы вынуждают субъекта поступать вопреки некоторым идеальным побуждениям и желаниям. Заметим, что западное потребительское общество, потеснив нравственные начала и ценности на периферию, оказалось в духовном тупике, хотя и сохраняет стабильными государственные и правовые институты. Когда, копируя стабильные западные общества, реформаторские силы в переходный период обращаются к ценностям свободы, неизбежно разрушаются ценности порядка и равенства. В реальном правовом воздействии на переходные общественные отношения такое смещение приоритетов оборачивается настойчивым стремлением к форсированию событий, выбором радикальных средств управления. Но произвольное обращение с выстраданными социальным опытом правовыми ценностями равенства, правопорядка, свободы и ответственности в конечном счете завершается пренебрежением к человеку. Тогда человеческую личность рассматривают как безгласную рабочую силу, готовую продавать себя на каких угодно условиях, лишь бы продолжать выживание. Такая форма добровольного рабства оказывается куда более изощренной и эффективной, чем примитивное рабовладение в древних обществах.

Российский опыт переходных преобразований уникален тем, что обыденное правосознание большинства населения оказалось выше по уровню правовой культуры, чем правосознание государственного аппарата и реформаторских сил. Благодаря устойчивым представлениям российского народа о взаимной ответственности и справедливости удалось сохранить относительный правопорядок. Только актуализация социально-культурных традиций отечественного правосознания способна обеспечить оптимальную трансформацию отечественной правовой системы. Реконструкция правового сознания российских людей, включающая всю совокупность глубинных социальных ценностей, может рассматриваться в качестве примера системного ответа на вызовы XXI века.

Маргинальное правосознание увеличивает в переходный период чувство изолированности и разногласия между социальными группами, подрывая консенсус в отношении политико-правовых основ нового строя. В переходных условиях сложившееся в российском обществе сознание, возможно, окажется благоприятной почвой для достижения демократического консенсуса на коллективистской основе. Успешная трансформация переходных обществ возможна лишь при реализации программы реформ, учитывающей специфику национального менталитета и существующие традиции. К чертам же российской самобытности индивидуализм и пренебрежение идеалами развития никогда не относились. Российскому обществу свойственны высокая духовность, стремление к высоким нравственным идеалам, общинность, коллективизм, невысокий ценностный статус частной собственности, находящие преломление в массовом правосознании субъектов права. При таких условиях для России более предпочтительна не либеральная, а социал-демократическая модель правового реформирования.

При кардинальном изменении правовой системы резко поляризуется общественное мнение: выявляются сторонники и противники новых правовых идей и стандартов правового поведения. Сложности адаптации субъектов к условиям жизнедеятельности в новой системе правил и отношений порождают у одной части общества требование быстрых и решительных перемен их правового статуса, другая часть испытывает ностальгию по прежнему правовому порядку, третья - предпринимает усилия, чтобы приспособиться к новым условиям. Реформатор отечественного права М. М. Сперанский в свое время отмечал неустойчивость массового правосознания "от восторгов по поводу начала перемен до всеобщего презрения реформ и самих реформаторов"*(12). Просматривается циклическая сменяемость правовых настроений общества на различных этапах переходного периода.

На первом его этапе господствует правовой романтизм (идеализм), который можно определить как преувеличение и переоценку роли и места права в жизни общества. Р.А. Курносенко дает более подробное определение: правовой идеализм есть "негативное направление правосознания на определенном (довольно низком) уровне развития правовой культуры, характеризующееся гипертрофированными идеологическими представлениями о социальных, политических, экономических и других возможностях права и закона и психологическим отношением к ним как всемогущим и самодостаточным средствам решения любых проблем общества"*(13). Преувеличение реальных регулятивных возможностей права влечет интенсификацию правотворческой деятельности. Считается, что, приняв тот или иной закон, можно переустроить общество. И все же развеем миф об исключительно негативном характере правового романтизма. В частности, декларирование правовых идеалов можно признать допустимым в переходный период вариантом правового идеализма. Умеренный правовой романтизм поддерживает уважение к праву и правовой системе в целом, раскрывает резервы творческой активности субъектов правовой деятельности. И тогда правовые явления, казавшиеся недостижимыми, могут стать реальностью. Иллюстрацией тому является стремительное распространение новых правовых идей, ранее находящихся под запретом. Магия их привлекательности на начальном этапе становится настолько сильной, что захватывает многих, вызывая эффект неожиданности в консервативных кругах. Затем новомодные правовые идеи обретают материальную силу, заполняя пробелы правосознания (то есть неактуализированные, но способные к актуализации части правового сознания, которые возникают либо на основе полного отсутствия знаний о каком-либо элементе правовой действительности, либо на основе забывания таких знаний)*(14).

Правовой романтизм может проявляться в формах правового негативизма - осознанного игнорирования правовых норм ввиду соблюдения новых правовых идей, пока не закрепленных в нормативно-правовых актах, и правовом инфантилизме, представляющем собой несформированность и пробельность правовых представлений применительно к новым правовым условиям.

По мере углубления правовой реформы, осложняющегося дезорганизационными факторами, правовой идеализм уступает место правовому нигилизму. В.А. Туманов дает такое определение этому явлению: "Правовой, или юридический, нигилизм есть скептическое и негативное отношение к праву вплоть до полного неверия в его потенциальные возможности решать социальные проблемы"*(15). В коллективной монографии "Право и политика современной России" (М., 1996) аналогичным образом определяется правовой негативизм*(16). Но между этими явлениями можно заметить некоторую разницу. Правовой нигилизм связан с отрицанием социальной ценности права как таковой, а при правовом негативизме правонарушитель осознает ценность правового регулирования для общества, но его личные интересы в данный момент расходятся с общественными. Н.В. Варламова трактует понятие правового нигилизма слишком широко, не учитывая различных мотивов нарушения закона субъектами права. По ее мнению, правовой нигилизм характеризуется, во-первых, юридической некомпетентностью (отсутствием правовых знаний), во-вторых, негативной оценкой права (отрицанием его позитивной роли как способа регулирования общественных отношений), в-третьих, распространенностью навыков и стереотипов неправового и противоправного поведения*(17). В действительности только вторая из трех указанных характеристик в полной мере отвечает сути правового нигилизма. Юридическая некомпетентность может в равной мере порождать как правовой нигилизм, так и правовой идеализм, будучи феноменом не только правосознания, но и правового поведения. А распространенность противоправного поведения в обществе может свидетельствовать не только об отрицании социальной ценности права (правовом нигилизме), но и об уже упоминавшемся правовом негативизме.

Истоки нигилистического отношения к праву логичнее всего искать не в исторической неготовности субъектов к коренным правовым преобразованиям, а в отсутствии цивилизованных демократических процедур разрешения обостряющихся правовых противоречий. Наряду с имеющимся равнодушием к правовому реформированию в обществе может повышаться ожесточение, агрессивность. Однако данная тенденция не является характерной чертой национальной правовой культуры какого-либо общества. В этом проявляется закономерная реакция населения на ухудшение общего уровня жизни в процессе реформ. В 1999 году Всероссийский центр изучения общественного мнения предлагал респондентам список морально-нравственных и правовых ценностей. Первые три места заняли: "Законность и правопорядок" (20 процентов), "Стабильность" (16 процентов), "Достойная жизнь" (10 процентов)*(18). Наименьшую поддержку получили ценности: "Сильная держава", "Свобода", "Богатство". Показательна и практика суда присяжных в Российской Федерации: если в 1993-1995 гг. присяжные выносили оправдательные приговоры 16 процентам подсудимых, то позднее эта цифра снизилась до 9,4 процента*(19). В данном случае откат либерального правосознания произошел вследствие беспрецедентного роста преступности в стране.

Ухудшение положения дел в стране в переходный период порождает догмы о всесилии мер государственного и правового принуждения. К. Хендли отмечает, что, несмотря на принятие законов Российской Федерации, в целом позволяющих защищать права граждан, они относятся к этим правовым новациям с изрядной долей скептицизма, по-прежнему предпочитая официальным способам обеспечения своих интересов неформальные, основанные на силовом давлении*(20). Правосознание былой России традиционно отличалось низким уровнем развития. Об этом в начале XX в. убедительно писали П.И. Новгородцев*(21) и Б.А. Кистяковский. Последний указывал, что "широкими кругами нашего общества право до сих пор не признавалось и не признается самостоятельной силой, регулирующей, направляющей, созидающей различные формы личной и общественной жизни, каковой оно является по своему подлинному существу"*(22).

В переходный период общественного развития негативная оценка в правовом сознании регулятивных возможностей права не в последнюю очередь вызвана неспособностью правоохранительных органов государства преодолеть многочисленные нарушения законности. Если к 1996 г. количество гражданских дел в судах Российской Федерации увеличилось троекратно в сравнении с уровнем 1980-х гг.*(23), то в 1998 г. наметилось заметное сокращение обращений граждан за судебной защитой. Когда в 1992-1995 гг. в коммерческих банках и других кредитных организациях, которые аккумулировали вклады населения, "растворились" денежные средства более 30 млн человек, государство оказалось неспособным не только предупредить гигантскую финансовую аферу, но и наладить механизм компенсации вкладов. В итоге у субъектов права трудно вырабатывается привычка использовать право в свою защиту. Приверженность граждан правовым формам отстаивания своих интересов может зависеть от способности политической и правовых систем, особенно на стадии их становления, добиваться результатов, которые соответствуют социально оправданным ожиданиям членов общества.

Систематические и широкомасштабные нарушения законности вызывают социальную напряженность, питают антидемократические настроения. Правовая система в переходный период ориентирована на формирование правового сознания субъектов правовой деятельности, отвечающего идеалам нового правового развития. С этой целью нормативно закрепляются новые правовые ценности, трансформируются устоявшиеся правовые взгляды, внедряются в сознание новые правовые установки. Но, как признает В.Н. Кудрявцев, "идея правового государства отнюдь не стала органической для российского человека, будь то чиновник, представитель прессы или рядовой обыватель"*(24). Важно осознание того факта, что субъекты тогда приспособят свое поведение к правовой системе, когда будут убеждены, что право им потенциально полезно. Главная проблема заключается не в юридическом невежестве, а в отсутствии чувства юридической защищенности у основной массы населения. Ученые предлагают: "Очевидно, что в программах телевидения, принимаемых по всей стране, должен быть выделен специальный час утром и вечером, когда разъяснялось бы содержание важнейших новых законов, указов и постановлений, затрагивающих права и интересы граждан"*(25). Подобное мероприятие окажется малоэффективным, если граждане в своей повседневной жизни встречаются с неисполнением законодательства, безнаказанностью правонарушителей. Только режим законности формирует у индивида социальную уверенность в устойчивости правопорядка, надежности и защищенности его правового статуса.

Для того чтобы новые правовые ценности органично вошли в правовую культуру, быт и привычки членов общества, необходимо не только вести постоянную правовоспитательную работу, но и правильно определить круг этих ценностей. Ведь если в законодательстве закрепляются несправедливые нормы, оно вряд ли будет исполняться добровольно. Подобные законы вызывают закономерное неуважение к себе и правовой системе в целом, а значит, стимулируют поиск форм поведения, которые позволили бы обойти норму права.

В конечном итоге новые правовые взгляды должны не привноситься в общество "сверху", а быть объективным отражением назревших потребностей правового развития. При общем ускорении развития правосознания в переходный период недопустимо форсировать этот естественно-исторический процесс какими бы то ни было радикальными средствами. Радикалистские меры по отношению к праву никогда не оказывались эффективнее эволюционных форм укоренения нового правового строя. Например, поспешное принятие конституции в отсутствие конституционной культуры не приносит тех правовых результатов, на которые рассчитывают реформаторские силы, и может вызвать дополнительное обострение социальных противоречий. Попытки скорейшего преодоления пропасти между кризисом законности и правовым государством способны повлечь беззаконие. И. А. Ильин считал единственно верным путем ко всем реформам постепенное воспитание правосознания. Совершенствовать право, по его мнению, - не значит придумывать новые законы, а глубже и адекватнее воспитывать "верное и все более углубляющееся и крепнущее правосознание"*(26).

Правосознание, как и другие компоненты переходной правовой системы, является системным явлением, требующим к себе соответствующего отношения. Только такой подход позволяет, не идеализируя правовую реальность, оценить подлинные масштабы изменений правового сознания и наметить стратегические и тактические задачи по его повышению, рассчитанные на длительные исторические сроки.

Прогресс правосознания предполагает совершенствование всех сфер правовой жизни переходного общества в комплексе с экономическими, политическими и культурными условиями.

В.В. Сорокин,

заведующий кафедрой теории и истории государства и права

Алтайского государственного университета, доцент,

кандидат юридических наук

"Журнал российского права", N 10, октябрь 2002 г.

-------------------------------------------------------------------------

*(1) См.: Керимов Д. А. Методология права (предмет, функции, проблемы философии права). М., 2000. С.384.

*(2) См.: Ильин И. А. Собр. соч.: В 10 т. Т. 2. М., 1993. С.140.

*(3) См.: Анохин Ю. В. Обеспечение безопасности личности - основная цель реформирования российской правовой системы // Российская правовая система: становление, проблемы, пути совершенствования. Барнаул, 2001. С.64.

*(4) Рукавишников В., Халман Л., Эстер П. Политические культуры и социальные изменения: международные сравнения. М., 1998. С.196.

*(5) Цвайгерт К., Кетц Х. Введение в сравнительное правоведение в области частного права. М., 1995. С.104.

*(6) См.: Субетто А. И. Системогенетика и теория циклов. СПб., М., 1994. Ч.2. С.49.

*(7) См.: Законность в Российской Федерации. М., 1998. С.150.

*(8) Штаммлер Р. Сущность и задачи права и правоведения // Вестник Гуманитарного университета. Серия: Право. 2000. N 1. С.64.

*(9) См.: Gligorov V. The Great Transformation Revisted // Balkan Forum. 1996. N 4. P. 25, 29.

*(10) См.: Голенкова З. Т. Динамика социокультурной трансформации в России // Социс. 1999. N 10. С.78.

*(11) Михайловская И. Б. Потребность в юридической помощи как индикатор социальных процессов в посттоталитарной России // Конституционное право: Восточноевропейское обозрение. 2000. N 1. С.52.

*(12) План государственных преобразований графа М. Сперанского. СПб., 1905. С.114.

*(13) Курносенко Р. А. О сущности, причинах и путях преодоления правового идеализма // Российская правовая система: становление, проблемы, пути совершенствования. Барнаул, 2001. С.120-121.

*(14) См.: Белканов Е. А. Структура и функции правосознания: Автореф. дисс. ... канд. юрид. наук. Екатеринбург, 1996. С.12.

*(15) Туманов В. А. Правовой нигилизм в историко-идеологическом ракурсе// Государство и право. 1993. N 8. С.20.

*(16) См.: Право и политика современной России. М., 1996. С.210.

*(17) См.: Варламова Н. В. Правовой нигилизм: прошлое, настоящее и будущее России? // Конституционное право: Восточноевропейское обозрение. 2000. N 1. С.90.

*(18) См.: Проблемы развития и совершенствования российского законодательства. Томск, 1999. С.10.

*(19) См.: Современное российское право: федеральное и региональное измерения. Барнаул, 1998. С.135.

*(20) См.: Айзенштадт Я. От тоталитарного государства к правовому. М., 1993. С.31.

*(21) См.: Новгородцев П. И. Кризис современного правосознания. М., 1909.

*(22) Кистяковский Б. А. Философия и социология права. СПб., 1998. С.381.

*(23) См.: Бернэм У., Решетникова И. В., Ярков В. В. Судебная реформа: проблемы гражданской юрисдикции. Екатеринбург, 1996. С.111.

*(24) Кудрявцев В. Н. Нужна ли России государственная идеология? // Обозреватель. 1988. N 1. С.4.

*(25) Конституция и закон: стабильность и динамизм. М., 1998. С.92.

*(26) Ильин И. А. Указ. соч. Т. 4. 1994. С.107.