Определение понятия "добросовестность" в российском гражданском праве (С.А. Краснова, "Журнал российского права", N 3, март 2003 г.)

Определение понятия "добросовестность"
в российском гражданском праве

В повседневной жизни для оценки поведения человека часто применяется определение "добросовестный", которое расшифровывается в словарях русского языка как "честно, старательно исполняющий свои обязанности, обязательства"*(1). Однако данные понятия присутствуют и в качестве юридических терминов, характеризующих поведение субъектов гражданских правоотношений с положительной стороны (добросовестное) или негативной (недобросовестное), во многих гражданско-правовых актах. Так, например, в Законе РСФСР от 22 марта 1991 г. "О конкуренции и ограничении монополистической деятельности на товарных рынках"*(2) упоминается о недобросовестной конкуренции, в Федеральном законе от 22 апреля 1996 г. "О рынке ценных бумаг"*(3) - о недобросовестной эмиссии и т.д. А пункт 3 ст.10 Гражданского кодекса РФ устанавливает, что в случаях, когда закон ставит защиту прав в зависимость от того, осуществлялись ли эти права разумно и добросовестно, разумность действий и добросовестность участников гражданского оборота предполагаются.

Тем не менее общее легальное определение добросовестности в гражданском законодательстве отсутствует. В научной литературе о данной категории упоминается, как правило, в связи с отдельными проблемами - злоупотребления правами или виндикацией от добросовестного приобретателя вещи. Поэтому представляется необходимым выяснить, что же все-таки следует понимать под добросовестностью и какое значение имеет установленное в ст.10 ГК РФ предположение о добросовестности участников гражданского оборота.

Прежде всего следует отметить, что анализируемая категория не является изобретением российской юридической науки. Появление и дальнейшее ее развитие происходило в римском частном праве, проникнутом на раннем этапе развития строгим формализмом: действовало не то, что было желаемо, а то, что было сказано. С течением времени наряду с использованием старых строгих договоров появляются договоры "доброй совести" (obligationes bonae fidei), в которых содержалось определение истинного намерения сторон или обычаев делового оборота. Более того, bona fides учитывалась не только в обязательственных правоотношениях, но и при нарушении вещных прав, в частности, при выбытии вещи из обладания собственника добросовестность владельца влияла на определение объема его ответственности по виндикационному иску и на решение ряда других вопросов.

Однако и в римских источниках права не содержалось общего определения bona fides. Тем не менее, исходя из самого названия "добрая совесть", можно сделать вывод, что данный термин был связан прежде всего с субъективной стороной поведения, то есть характеризовал отношение лица к определенным действиям (заключению договора, приобретению имущества от несобственника). Более того, анализ Дигест Юстиниана позволяет констатировать, что добросовестность означала, прежде всего, отсутствие умысла со стороны активно управомоченной стороны (истца по спорам из обязательств) либо ответчика (при виндикации вещи)*(4). В пользу данного факта свидетельствует появление в римском праве классического периода такого процессуального средства защиты интересов ответчика, как exceptio doli generalis, то есть возражения, которое в отличие от exceptio doli specialis не содержит в себе ссылки на dolus (обман), имевший место при возникновении сделки. Здесь же указывается, что истец теперь, вчиняя иск, действует вопреки нормам aequi iuris или вопреки bona fides*(5). Кроме того, учитывая, что к dolus классическими римскими юристами была приравнена culpa lata (грубая небрежность), можно заключить, что добросовестность в римском праве - это, с одной стороны, субъективный элемент поведения участника гражданского оборота, характеризующийся отсутствием умысла либо грубой небрежности, а с другой стороны - некий общий, наряду со справедливостью, принцип частного права, позволявший римским юристам и преторам, применяя в конкретных ситуациях существующие в обществе представления о должном и недолжном, развивать и дополнять тем самым цивильное право*(6).

Несмотря на то, что в современной Европе преторское право как специфическая правовая система исчезает, принципы справедливости и добросовестности получают новую жизнь в основных гражданских законах большинства зарубежных стран. Так, например, ст.6 Французского гражданского кодекса (ФГК) предусматривает запрет на нарушение частными соглашениями законов, затрагивающих общественный порядок и добрые нравы, 157 Германского гражданского уложения (ГГУ) указывает на необходимость толкования договора согласно требованиям доброй совести и обычаям делового оборота, а § 242 устанавливает обязанность должника исполнять действия добросовестно, в соответствии с обычаями гражданского оборота. На необходимость учета добросовестности указывают и нормативные акты в странах англосаксонской системы права, в частности, в ст.1-203 Единообразного торгового кодекса (ЕТК) США предусматривается обязанность добросовестного поведения при исполнении обязательства. При этом под добросовестностью применительно к коммерсанту понимается фактическая честность и соблюдение им разумных коммерческих критериев честного ведения торговых дел, но какие критерии являются разумными и какое ведение торговых дел будет честным, в ЕТК не определяется.

Следствием такой многозначности категории добросовестности на нормативном уровне явились бесчисленные попытки ее определения в науке гражданского права, в том числе и российской. Так, определение добросовестности некоторыми немецкими цивилистами как не только возражения (exceptio) заинтересованного лица по факту установления действительного смысла заключенного договора, но и как возражения, касающегося недобросовестности контрагента в момент заключения договора, следствием которого может быть признание сделки недействительной, было подвергнуто критике российскими дореволюционными учеными. В частности, И.А. Покровский считал, что такое расширительное понимание добросовестности привело бы к полному судейскому контролю над всей областью гражданского оборота с точки зрения совершенно субъективных и произвольных представлений о "справедливости", "социальных идеалах" и т.д.*(7)

Нужно отметить, что данная позиция автора во многом опиралась на положения действовавшего тогда Свода законов Российской империи: ст. 1538, 1539 связывали с доброй совестью именно толкование сделки, но не вопрос о ее действительности*(8). Тем не менее подобное ограничение сферы применения понятия "добрая совесть" наталкивается на два серьезных возражения: во-первых, в случае возникновения разногласий между сторонами договора конкретное содержание добросовестности применительно к данной сделке будет также определяться судом (ведь и в российском законодательстве не содержалось общего определения добросовестности); во-вторых, явное отсутствие добросовестного поведения лица при заключении сделки и непринятие данного факта во внимание только из-за боязни судейского произвола может оказаться большим злом, чем неправильная или произвольная оценка судьей данного факта.

Тем не менее в принятом в 1922 году ГК РСФСР также не появилось нормы, в которой содержалось бы определение добросовестности и указывалось на необходимость учета данной категории при реализации гражданских прав и обязанностей. Не появилась такая норма и в ГК РСФСР 1964 года (добросовестность учитывалась при истребовании имущества из чужого незаконного владения и как условие возмещения расходов лицом, совершившим сделку с лицом, не достигшим 15 лет). Следует также отметить, что избранная законодателем позиция нашла поддержку и в юридической науке того периода. Так, В.П. Грибанов считал, что существующие в буржуазном праве понятия "добрая совесть" и "добрые нравы" являются "каучуковыми" правилами, которые позволяют значительно расширять рамки свободного судейского усмотрения и тем самым выйти за рамки законности*(9).

Однако с принятием в 1991 году Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик категория добросовестности все же получает выражение на нормативном уровне в качестве одного из условий, с которым связывается осуществление и защита прав участников гражданского оборота, а в ныне действующем ГК РФ помимо вышеупомянутой нормы п.3 ст.10 существует и правило п.2 ст.6, предполагающее при устранении пробелов в праве применение требований добросовестности, разумности и справедливости. Да и в современной науке гражданского права получает все большее распространение мнение о необходимости и полезности использования так называемых оценочных понятий, в том числе и добросовестности, требующих привлечения норм морали, которые тонко понимаются и чувствуются людьми*(10).

Однако помимо общей правовой проблемы соотношения права и морали возникает и более частный вопрос: о значении, которое законодатель придал понятию добросовестности, поместив его в ст.10 ГК "Пределы осуществления гражданских прав". Следует отметить, что далеко не все кодифицированные акты зарубежных стран предусматривают необходимость осуществления прав и исполнения обязанностей в соответствии с "доброй совестью". Так, уже упоминавшиеся нормы ГГУ и ЕТК США связывают с ней лишь исполнение контрагентами договорных обязательств. Формулировка же п.3 ст.10 ГК РФ в большей степени соответствует ст.2 Гражданского уложения Швейцарии (ГУШ): "При осуществлении прав и исполнении обязанностей каждый должен поступать по доброй совести. Явное злоупотребление правами не пользуется защитой". При этом заметно и определенное отличие двух названных правовых норм: исходя из буквального толкования ст.2 ГУШ можно констатировать, что добросовестное исполнение обязанностей является общим правилом, стандартом поведения, а отклонение от него есть злоупотребление правом.

В то же время для российского законодателя добросовестное поведение субъектов не является общим пределом осуществления гражданских прав, что следует из конструкции самой статьи 10-й, в п.1 которой указывается на недопустимость действий, являющихся злоупотреблением правом, а в п.3 устанавливается предположение добросовестности участников гражданского оборота. Тем самым, по мнению В. Емельянова, законодатель, указывая на добросовестность, формирует границы не всех прав, а только некоторых, специально указанных в законе*(11).

Во-вторых, если ГУШ лишь предусматривает обязанность субъектов гражданского оборота осуществлять права и обязанности добросовестно, то российский ГК, как представляется большинству ученых, содержит презумпцию добросовестности. При этом ее содержание сводится некоторыми авторами лишь к процессуальному аспекту - распределению бремени доказывания между сторонами*(12). Однако такое ограничение содержания материально-правовой презумпции, каковой и является презумпция добросовестности, представляется неверным: в отличие от процессуальной презумпции, которая не выходит за пределы решения вопроса о бремени доказывания и возможности признания факта доказанным, материально-правовая презумпция имеет значение и для установления определенных материально-правовых последствий*(13).

Так, в соответствии со ст.173-174 ГК РФ сделка, совершенная юридическим лицом в противоречии с целями его деятельности либо в результате выхода лица за пределы полномочий, может быть признана недействительной, если будет доказано, что другая сторона знала или должна была знать об указанных фактах. В данном случае презумпция добросовестности позволяет контрагенту настаивать на исполнении заключенной сделки, и лишь при ее опровержении сделка признается судом недействительной, что, в свою очередь, влечет двустороннюю реституцию.

Однако возникает и другая проблема в связи с формулировкой п.3 ст.10 ГК. Презумпция добросовестности имеет место лишь в случаях, когда закон ставит защиту гражданских прав в зависимость от того, осуществлялись ли они разумно и добросовестно. Исходя из буквального толкования указанной нормы, можно сделать несколько выводов. Во-первых, презумпция добросовестности существует лишь для истца (лица, чьи права нуждаются в защите), тогда как ответчик в качестве возражения может ссылаться на недобросовестность истца, опровергая тем самым существующую презумпцию (данная процессуальная конструкция очень схожа с рассмотренной выше exceptio doli generalis). Во-вторых, это предположение действует лишь в случаях, когда закон связывает с добросовестностью защиту гражданских прав. Но даже при самом тщательном анализе в тексте норм Гражданского кодекса не обнаруживается ни одного конкретного случая зависимости защиты прав потерпевшего от его добросовестного поведения.

Тем не менее существует один случай, когда защита обязательственного права поставлена в зависимость от психического отношения истца к неисполнению, ненадлежащему исполнению обязательства: ст.404 ГК РФ предусматривает право суда уменьшить размер ответственности должника, если кредитор умышленно или по неосторожности содействовал увеличению размера убытков, причиненных неисполнением или ненадлежащим исполнением обязательства, либо не принял разумных мер к их уменьшению. Что же касается добросовестности, то с ее наличием или отсутствием ст.173-174, 302, 157 и многие другие связывают различные материальные последствия, и касаются они не только и не столько поведения истца, сколько поведения ответчика (ст.302, например, указывает на невозможность виндикации собственником вещи от добросовестного возмездного приобретателя в том случае, когда она выбыла по его воле).

Таким образом, несмотря на отсутствие легального определения понятия "добросовестность", ясно, что данная категория характеризует субъективную сторону поведения участников гражданского оборота, на что указывает использование в нормах, учитывающих добросовестное поведение лица, словосочетания "не знал и не должен был знать". Незнание или извинительное заблуждение, как называл добрую совесть Л.И. Петражицкий*(14), отражает субъективное восприятие окружающей действительности, определенных фактов и обстоятельств на основе наличия или отсутствия информации о них. С этой позиции добросовестность не тождественна противоправности, в которой выражается отношение действия или бездействия субъекта к действующим нормативно-правовым предписаниям и запретам и которая носит объективный характер. Поэтому следует согласиться с В.И. Емельяновым, что в ряде законов необоснованно используется термин "добросовестность" в тех случаях, когда речь идет о противоправности, например, в ФЗ "О рынке ценных бумаг"*(15).

Учет психического отношения лица к объективной действительности, как справедливо отмечает В.И. Емельянов, позволяет выделить в составе недобросовестности интеллектуальный (осознание своих действий и предвидение вероятного вреда от них) и волевой (желание или нежелание наступления вреда) компоненты*(16). Такая структура недобросовестности тождественна структуре категории "вины", что могло бы свидетельствовать о полном совпадении понятий "недобросовестность" и "вина". Тем не менее вина в гражданском праве имеет значение для привлечения лица к ответственности - договорной или деликтной, - тогда как недобросовестность влечет необходимость принять на себя неблагоприятные последствия совершенного действия, не являющиеся мерами ответственности. Например, возвратить имущество гражданина, объявленного умершим, полученное недобросовестным лицом по возмездной сделке (п.2 ст.46 ГК). Вследствие этого целесообразным представляется предложенное В.И. Емельяновым соотношение исследуемых категорий: "недобросовестность" как более широкое по объему понятие включает в себя "виновность" - недобросовестное поведение, влекущее гражданско-правовую ответственность, а также "недобросовестность" в узком смысле, вызывающую иные неблагоприятные последствия*(17).

Следовательно, при определении поведения сторон регулятивных правоотношений в их ненарушенном состоянии (как вещных, так и обязательственных) - приобретателя имущества, его собственника, должника или кредитора по обязательству - решающее значение имеет категория добросовестности. В случае же нарушения права или охраняемого законом интереса наряду с понятием недобросовестности может использоваться понятие виновности, если совершенное деяние является гражданским правонарушением.

Таким образом, подводя итог всему вышеизложенному, можно сделать вывод: добросовестность в российском гражданском праве - это понятие, характеризующее субъективную сторону поведения участников гражданских правоотношений, наличие которой в предусмотренных законом случаях позволяет субъекту беспрепятственно осуществлять свои права и требовать исполнения обязанностей, а ее отсутствие (недобросовестность) влечет неблагоприятные материально-правовые последствия, в том числе и применение мер ответственности к недобросовестному лицу-правонарушителю.

Однако следует отметить, что по смыслу п.3 ст.10 ГК РФ с добросовестностью в российском гражданском праве связана лишь защита прав, да и то в предусмотренных законом случаях, тогда как истинный спектр действия данного понятия намного шире, что неоднократно подчеркивалось в данной статье. Единственным же примером соотнесения защиты права с добросовестностью (ее отсутствием) может служить ст.404 ГК, предусматривающая возможность снижения размера ответственности должника при обнаружении недобросовестности (вины) кредитора.

Бесспорно, что существующая в настоящее время формулировка п.3 ст.10 ГК РФ отнюдь не способствует научному осмыслению данной категории, дезориентирует субъекты гражданских прав и правоприменительные органы и вследствие этого нуждается в законодательной корректировке.

С.А. Краснова,

ассистент кафедры гражданского права

Кемеровского госуниверситета

"Журнал российского права", N 3, март 2003 г.

-------------------------------------------------------------------------

*(1) См.: Ожегов С.И. Словарь русского языка. Изд. 9-е. М., 1972. С.155; Словарь русского языка / Под ред. проф. А.П. Евгеньева. Т.1. М., 1957. С.554.

*(2) См.: Ведомости РСФСР. 1991. N 16. Ст.499.

*(3) См.: СЗ РФ. 1996. N 17. Ст.1918.

*(4) См.: Памятники римского права. Законы XII таблиц. Институции Гая. Дигесты Юстиниана. М., 1997. С.279.

*(5) См.: Хвостов В. М. Система римского права. М., 1996. С.74-75.

*(6) См.: Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. М., 1998. С.262.

*(7) См.: Покровский И. А. Указ. соч. С.261.

*(8) См.: Свод Законов Российской империи. Т. Х. Ч.1. СПб., 1900.

*(9) См.: Грибанов В.П. Пределы осуществления и защиты гражданских прав. М., 1992. С.21.

*(10) См.: Гараймович Д.А. Оценочные понятия в современном гражданском праве // Цивилистические записки: Межвузовский сб. научных трудов. М., 2001. С.150.

*(11) См.: Емельянов В. Пределы осуществления гражданских прав // Российская юстиция. 1999. N 6. С.14-16.

*(12) См.: Комментарий к Гражданскому кодексу РФ, части первой / Под ред. О.Н.Садикова. М., 1996. С.28; Учебник гражданского права. Ч.1 / Под ред. проф. З. И. Цибуленко. М., 2000. С.251.

*(13) См.: Ойгензихт В.А. Презумпции в советском гражданском праве. Душанбе, 1976. С.26-27.

*(14) См.: Петражицкий Л.И. Права добросовестного владельца на доходы с точек зрения догмы и политики гражданского права. СПб., 1902. С.116.

*(15) См.: Емельянов В.И. Разумность, добросовестность и незлоупотребление гражданскими правами. М., 2002. С.98.

*(16) См.: Там же. С.99.

*(17) См.: Емельянов В.И. Указ. соч. С.106.