Посягательства на личные (гражданские) права в УК России и в УК Украины (Л.Г. Мачковский, "Журнал российского права", N 3, март 2002 г.)

Посягательства на личные (гражданские) права
в УК России и в УК Украины

Принятие Украиной нового Уголовного кодекса - значительное событие в процессе реформирования уголовного законодательства на постсоветском пространстве. Теперь, после его вступления в силу, в 13 из 14 бывших союзных республик (кроме Молдовы) действуют новые уголовные законы. Они во многом схожи. Это объясняется близостью социально-политической и экономической ситуации, а также существованием в исторически недалеком прошлом единой правовой системы. Кроме того, в ныне самостоятельных и независимых государствах законы создают люди, которых объединяет одинаковая база уголовно-правовых взглядов, заложенная единым, по сути, юридическим образованием. Одновременно каждая из бывших республик, хотя и основывается на общей для всех четырнадцати государств уголовно-правовой теории, движется в развитии уголовного законодательства своим собственным путем. Все это, вместе взятое, создает особо благоприятные условия для взаимного использования опыта уголовно-правового регулирования. Не случайно в каждом из принимавшихся УК видно стремление перенять новейший опыт законотворчества, учесть просчеты и недостатки уголовных кодексов других государств, принятых ранее.

С учетом этих соображений анализ одного из разделов Особенной части нового УК Украины может представить интерес для совершенствования российского уголовного законодательства. Настоящие заметки ставят перед собой задачи описания, сопоставления и первого осмысления нового опыта в уголовно-правовом регулировании.

Объем криминализации посягательств на конституционные права в современном УК Украины увеличился. Ко времени окончания действия кодекса 1960 г. в нем было 17 статей о такого рода посягательствах: 14 статей, посвященных преступлениям против политических и трудовых прав, и три - о нарушении равноправия, уклонении от уплаты алиментов, разглашении тайны усыновления. В разделе V "Преступления против избирательных, трудовых и иных личных прав и свобод человека и гражданина" ныне действующего УК размещено 28 статей*(1) (для сравнения: в гл.19 УК России в настоящее время 15 статей). Причем в 13 статьях содержатся нормы об ответственности за деяния, ранее не признававшиеся преступными. Десять из них восприняты из предыдущего УК и только пять статей - новые.

Все посягательства на конституционные права в ходе их исследования обычно объединяются в три группы - деяния против гражданских (личных), политических и социально-экономических прав.

К преступлениям против гражданских прав относят нарушение равноправия (дискриминацию), посягательства на неприкосновенность частной жизни, на свободу совести и вероисповедания.

Нарушение равноправия в зависимости от расовой, национальной принадлежности или отношения к религии, а также разжигание национальной вражды сформулировано в ч.1 и 2 ст.161 нового УК Украины как формальный состав. И только ч.3 этой нормы в качестве обстоятельства, особо отягчающего ответственность, признает "гибель людей либо иные тяжкие последствия". Данная норма изменила свое место в Особенной части по сравнению с прежним кодексом. В УК УССР 1960 г. она находилась в главе об иных преступлениях против государства. Однако диспозиция нормы изменена не была.

Российский законодатель поступил иначе. Составы преступления, которые в прежнем кодексе описывались в ст.74 (ее диспозиция совпадает с соответствующими статьями обоих украинских кодексов), в УК 1996 г. были обоснованно разделены ввиду разных непосредственных объектов посягательства. Ныне ст.136 предусматривает ответственность лишь за дискриминацию, а в ст.282 установлена ответственность за возбуждение национальной вражды. Однако при этом дискриминация из формального состава стала материальным ("нарушение равенства : причинившее вред правам и законным интересам"), а возбуждение национальной вражды сохранилось как формальный состав.

Включение в число обстоятельств, подлежащих установлению по каждому уголовному делу, такого оценочного признака, как "причинение вреда правам", вряд ли упростит и облегчит задачу привлечения к уголовной ответственности виновных в дискриминации. Дискриминационные действия, несомненно, обладают повышенной степенью общественной опасности сами по себе, независимо от тех фактических последствий, которые они за собой повлекли. Не случайно равноправие людей является конституционным принципом, основой демократического общества. Видимо, это соображение стало основным для создателей новых уголовных кодексов в доброй половине бывших советских республик, установивших уголовную ответственность за сам факт совершения дискриминационных действий в нормах с формальными составами. Однако другая половина бывших республик приняла уголовные кодексы, в которых данная норма сформулирована как материальный состав. Без специального анализа и при отсутствии пояснительных записок к кодексам, которые могли бы разъяснить позиции законодателей, понять мотивы обоих противоположных решений затруднительно. Но ответ на вопрос, какое из этих решений эффективнее, имеет несомненное значение для правоприменительной практики. В юридической литературе и СМИ за последние годы многократно сообщалось о совершении дискриминационных действий*(2). Между тем, по данным судебной статистики за 1997-2000 гг., к уголовной ответственности по этой статье в России привлекаются один-два человека в год. Не является ли одним из возможных объяснений этого явления чрезмерная усложненность диспозиции нормы в российском кодексе, вызывающая необходимость каждый раз устанавливать факт "причинения вреда правам" и затрудняющая на практике привлечение виновных к уголовной ответственности?

В прежнем УК Украины ответственность за нарушение неприкосновенности частной жизни отсутствовала. Но в течение прошедшего десятилетия подобная норма повсеместно вводилась в новые уголовные законы суверенными государствами, возникшими на территории бывшего СССР. В статье 182 нового УК Украины она сформулирована следующим образом: "Незаконное собирание, хранение, использование или распространение конфиденциальной информации о лице без его согласия или распространение этой информации в публичном выступлении:".

Как известно, УК России к этим признакам добавляет понятие "личной или семейной тайны", вводит мотив в субъективную сторону состава преступления (корыстная или иная личная заинтересованность), а также конструирует данный состав, как и в норме о дискриминации, в качестве материального состава ("причинили вред правам и законным интересам"). Конфиденциальный - это доверительный, не подлежащий огласке, секретный*(3), а тайна - это все то, что индивидуум желает скрыть от всех остальных*(4). Поэтому "конфиденциальные сведения о лице" и "сведения о частной жизни лица, составляющие его личную и семейную тайну" можно считать однородными понятиями (если не обсуждать в данном случае различий между личной и семейной тайной).

Высказанные соображения о спорности включения последствий в норму о дискриминации могут быть распространены и на анализируемый состав. Здесь следует подробнее остановиться на вопросе о целесообразности включения мотива в качестве обязательного признака субъективной стороны состава данного преступления.

В уголовном законодательстве различаются "мотивы личного характера и все иные мотивы, не имеющие личного смысла и значения"*(5). К числу "иных мотивов" обычно относят ложно понимаемые узковедомственные, государственные или общественные интересы*(6), мотивы ложно понятой необходимости*(7). Можно утверждать, что в России не должно быть привлечено к ответственности лицо, ошибочно считающее, что интересы общества требуют нарушения неприкосновенности частной жизни потерпевшего ради сбора сведений о его противоправном поведении. Виновному достаточно заявить, что им движет не месть, корысть, ревность и т. п., а стремление добиться привлечения потерпевшего к правовой ответственности. Правильность такого положения сомнительна. Охрана неприкосновенности частной жизни уголовно-правовыми средствами не должна сужаться за счет условий, относящихся к тем или иным побуждениям виновного. Конституционное право человека на неприкосновенность частной жизни должно защищаться уголовным законом от общественно опасных действий независимо от тех мотивов, которыми руководствуется виновный, и тех целей, которые он перед собой ставит. Вместе с тем вполне логично, что умышленное разглашение коммерческой тайны (ст.232 УК Украины) - в отличие от личной тайны - наказуемо, когда оно причинило существенный вред субъекту хозяйственной деятельности и совершено из корыстных или иных личных побуждений*(8).

Позиция российского уголовного законодательства по этому вопросу не совсем последовательна. Нарушение тайны переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных или иных сообщений является разновидностью посягательства на неприкосновенность частной жизни. В УК России ответственность за эти действия установлена вне зависимости от того, зачем виновный совершал противоправные действия, то есть мотив не является необходимым признаком состава данного преступления. Получается, что нарушение неприкосновенности частной жизни, совершенное путем подслушивания телефонных переговоров, наказуемо всегда, а то же деяние, совершенное, например, путем подсматривания - только в случае его совершения по личным мотивам. Кстати (возвращаясь к вопросу о последствиях как признаке состава), в первом случае российский законодатель не требует устанавливать и "причинение вреда правам".

В УК Украины норма об ответственности за нарушение тайны переписки, телефонных переговоров или иной корреспонденции состоит из двух частей. Они сходны с ч.1 и 2 ст.138 УК России. Первая из них содержит простой состав, а вторая устанавливает повышенную ответственность за действия, совершенные в отношении государственных и общественных деятелей, или должностным лицом, или с использованием специальных средств, предназначенных для негласного получения информации. Вопрос об ответственности за незаконное производство, сбыт или приобретение в целях сбыта специальных технических средств (ч.3 ст.138 УК России) решается в украинском УК иначе. В анализируемой статье такие действия не предусмотрены, хотя их общественная опасность очевидна. Ответственность за их совершение, вероятно, будет наступать по нормам, содержащимся в разделе о преступлениях в сфере хозяйственной деятельности (ст.202 "Нарушение порядка занятия хозяйственной деятельностью" или ст.203 "Занятие запрещенными видами хозяйственной деятельности").

Не вызывает сомнений, что использование специальных средств, предназначенных для подсматривания, подслушивания, проникновения в линии связи и передачи информации, способствует доступу преступника к сведениям о частной жизни человека. Применение такой техники облегчает действия виновного, придает посягательствам на неприкосновенность частной жизни повышенную степень общественной опасности. Но само по себе незаконное производство спецтехники (или ее незаконный сбыт) вряд ли может быть отнесено к общественно опасным деяниям, непосредственно посягающим на неприкосновенность частной жизни. Следует признать, что основным объектом этого преступления выступают общественные отношения, регулирующие порядок ведения экономической или хозяйственной деятельности, и его надлежащее место - в ином разделе Особенной части российского уголовного закона.

На примере нормы об ответственности за нарушение тайны переписки прослеживается склонность украинского законодателя к увеличению интенсивности пенализации посягательств на конституционные права.

Согласно ст.131 УК УССР (в ред. от 1 октября 1996 года) нарушение тайны переписки наказывалось исправительными работами на срок до одного года или штрафом в размере до 35 минимальных доходов. Часть первая ст.163 УК Украины 2001 г. (простой состав, аналогичный ч.1 ст.138 УК России) предусматривает наказание в виде исправительных работ на срок до двух лет или штраф до 100 минимальных доходов. Статья 131 УК УССР квалифицирующих обстоятельств не предусматривала. Ныне часть вторая ст.163 УК Украины предусматривает усиление наказания при использовании служебного положения или специальных технических средств для негласного получения информации. Наказание - лишение свободы на срок от трех до семи лет. Для сравнения: ч.2 ст.138 УК РФ при тех же квалифицирующих обстоятельствах предусматривает в качестве наказания штраф либо арест на срок до четырех месяцев.

Уголовно наказуемое нарушение неприкосновенности жилища сформулировано в ст.162 УК Украины как "незаконное проникновение в жилище либо иное владение лица, незаконное проведение в них осмотра или обыска, а равно незаконное выселение либо иные действия, нарушающие неприкосновенность жилища граждан". По сравнению с кодексом 1960 г. ответственность за данные действия в ныне действующем законе расширена: ранее субъектом преступления признавалось только должностное лицо. В настоящее время это обстоятельство (в России - использование служебного положения) признается отягчающим ответственность.

Нуждается ли диспозиция данной нормы в конкретизации за счет перечисления возможных незаконных действий, с помощью которых осуществляется проникновение в жилище, как это сделано в украинском законе? Думается, подобное перечисление излишне. Оно лишь загромождает диспозицию подробностями, в которых нет необходимости. Среди российских специалистов не вызывает сомнений тот факт, что наказуемым является любое незаконное проникновение в жилище*(9).

Более сложный вопрос о целесообразности включения в диспозицию нормы положения о том, что незаконное проникновение должно быть совершено "против воли проживающего в нем лица". В прежнем УК РСФСР (ст.136) этого признака в составе преступления не было. Очевидна связь нормы действующего российского УК и конституционной нормы: "Жилище неприкосновенно. Никто не вправе проникать в жилище против воли проживающих в нем лиц иначе как в случаях, установленных федеральным законом, или на основании судебного решения" (ст.25 Конституции РФ) (выделено мною. - Л.М.). Отметим, что в Конституции Украины 1996 г. сходное положение отсутствует (ст.30). Российская конституционная норма допускает проникновение в жилище с согласия лица либо в силу закона или судебного решения. Таким образом, одно противопоставляется другому. Уголовно-правовая норма сконструирована иначе: для привлечения виновного к ответственности необходимо установить оба признака - незаконность проникновения и отсутствие воли проживающего. В УПК, ГПК, законах о милиции, федеральных органах налоговой полиции, Статусе депутата Совета Федерации и Статусе депутата Государственной Думы и других российских нормативно-правовых актах достаточно детально разработаны основания проникновения в жилище. Следственно-судебные органы, как правило, не испытывают затруднений в разграничении законных и незаконных нарушений неприкосновенности жилища. Но вряд ли имеется правовая возможность для привлечения виновного к ответственности по нормам действующего УК России (ч.1 или ч.3 ст.139), если потерпевший дал согласие на проникновение в жилище, которое является на самом деле незаконным, но его воля под влиянием обмана или заблуждения была сформирована неправильно. Распространенность и общественная опасность подобных ситуаций не вызывают сомнений. Видимо, смысл и направленность конституционной нормы не в полной мере нашли отражение в УК России.

Посягательства на свободу совести и вероисповедания представлены в разделе V УК Украины 2001 г. четырьмя статьями. Это - повреждение религиозных сооружений или культовых строений (ст.178), незаконное удерживание, осквернение или уничтожение религиозных святынь (ст.179), воспрепятствование осуществлению религиозного обряда (ст.180) и посягательство на здоровье людей под предлогом проповедования религиозных вероучений или исполнения религиозных обрядов (ст.181).

Статьи 178 и 179 - новеллы кодекса. В УК УССР подобных составов преступления не было. Причинение ущерба, цель и мотив действий обязательными признаками составов не являются. Наказуемое деяние исчерпывающе сформулировано в приведенных названиях соответствующих статей. В обоих случаях допускается наказание вплоть до трех лет лишения свободы, то есть деяния отнесены к категории средней тяжести (классификация преступлений в зависимости от характера и степени общественной опасности в России и на Украине в целом тождественны). Мы далеки от мысли вторгаться в такую специфическую область, как определение требуемого в другой стране объема охраны свободы совести и вероисповедания уголовно-правовыми средствами. Однако полагаем, что украинские правоприменители будут испытывать затруднения при разграничении описываемых нами норм с нормами о хулиганстве, умышленном уничтожении чужого имущества и об уничтожении, разрушении либо порче памятников истории или культуры.

При сравнении нормы об ответственности за воспрепятствование осуществлению религиозного обряда в украинском и российском кодексах возникает вопрос о целесообразности включения последствия в число необходимых признаков состава преступления. Думается, он должен быть решен в пользу украинского закона, установившего уголовную ответственность только в случае, если незаконное воспрепятствование привело "к срыву или поставило под угрозу срыва религиозный обряд". Трудно представить себе, что воспрепятствование осуществлению религиозного обряда, не приведшее к наступлению вредных последствий (в частности, к его срыву), может обладать столь высокой степенью общественной опасности, что будет заслуживать именно уголовной, а не административной ответственности. Между тем в настоящее время диспозиции ст.193 КоАП РСФСР (ст.5.26 Кодекса РФ об административных правонарушениях, вступающего в силу с 1 июля 2002 года) и ст.148 УК России, если отбросить некоторые вариации юридической лексики, повторяют друг друга. Дело законодателя - выявить и сформулировать те последствия, которые будут критериями разграничения этих видов ответственности.

Вторая часть данной нормы в украинском кодексе предусматривает ответственность за принуждение священнослужителя к проведению религиозного обряда путем физического или психического насилия. Представляется, подобные обстоятельства учтены в российском УК, который в ст.148 устанавливает ответственность не только за воспрепятствование религиозному обряду, как и на Украине, но и деятельности религиозной организации в целом. Можно считать, что понуждение священника к проведению религиозного обряда есть одна из форм воспрепятствования свободной деятельности религиозной организации.

Ныне украинский законодатель расценивает как нарушение свободы совести посягательство на здоровье людей под предлогом проповедования религиозных вероучений или исполнения религиозных обрядов (ст.181). В прежнем УК аналогичная норма, сформулированная как "организация или руководство группой, деятельность которой осуществляется под предлогом проповедования религиозных вероучений или исполнения религиозных обрядов и сопряжена с причинением вреда здоровью людей или половой распущенностью:" (ст.209), находилась в главе о преступлениях против общественной безопасности, общественного порядка и здоровья населения. На первый взгляд, ст.239 УК РФ сформулирована шире и имеет другую направленность, оправдывающую ее размещение в главе о преступлениях против здоровья населения и общественной нравственности. По существу, обе нормы противостоят получившим в последние годы определенное распространение злоупотреблениям свободой мысли, совести, вероисповедания*(10) и предусматривают ответственность за посягательства на конституционные права. Повышенная общественная опасность обсуждаемых действий связана с причинением вреда здоровью, половой распущенностью, отказом от выполнения гражданских обязанностей, совершением иных противоправных деяний, то есть с посягательством на общественную нравственность, общественную безопасность, общественный порядок в целом. Позиция российского законодателя представляется в этой связи более убедительной.

Л.Г. Мачковский,

кандидат юридических наук,

доцент Московского педагогического университета

"Журнал российского права", N 3, март 2002 г.

-------------------------------------------------------------------------

*(1) Здесь и далее используется "Уголовный кодекс Украины" в переводе В.И. Тютюгина (Харьков, 2001). Отметим, что шесть статей (ст.164-169) посвящены ответственности за преступления против семьи и несовершеннолетних, которые в России выделены в самостоятельную главу. Это - уклонение от уплаты алиментов на детей и родителей, нарушение и злоупотребление правами и обязанностями опекуна, нарушение тайны усыновления и незаконные действия по усыновлению. В данной работе эти нормы не исследуются.

*(2) См.: Кругликов Л.Л. Нормы главы 19 УК Российской Федерации в системе мер защиты основных прав и свобод человека // Юридическая техника и проблемы дифференциации ответственности в уголовном праве и процессе: Сб. статей. Ярославль, 1999. С.5.

*(3) См.: Словарь иностранных слов. М., 1949. С.332.

*(4) См.: Фатьянов А.А. Тайна как социальное и правовое явление. Ее виды // Государство и право. 1998. N 6. С.5.

*(5) Волков Б.С. Мотивы преступлений. Казань, 1982. С.41.

*(6) См.: Уголовное право России. М., 1999. Т. 2. С.645.

*(7) См.: Волков Б.С. Указ. соч.

*(8) Охрана тайны осуществляется в УК Украины с помощью нескольких норм. Так, в специальных статьях установлена отсутствующая в России ответственность за разглашение сведений о проведении медицинского осмотра на выявление заражения ВИЧ-инфекцией или иной неизлечимой инфекционной болезнью (ст.132), а также за незаконное разглашение врачебной тайны (ст.145). По нашему мнению, определение оптимального соотношения общей и специальных норм в охране различных видов тайны, а также неприкосновенности частной жизни в целом нуждается в специальном исследовании.

*(9) См.: Уголовное право. Особенная часть / Под ред. А.И. Рарога. М., 1996. С.94; Российское уголовное право. Особенная часть / Под ред. В.Н. Кудрявцева, А.В. Наумова. М., 1997. С.334; Уголовное право России / Под ред. А.Н. Игнатова, Ю.А. Красикова. М., 1999. Т. 2. С.155.

*(10) См.: Бурковская В.А. Злоупотребление свободой совести и вероисповедания: к постановке проблемы. - В сб.: Актуальные проблемы борьбы с преступностью. М., 2001. С.45-46.