Потребительский договор: новый институт немецкого договорного права (Ю.А. Власов, "Правосудие в Поволжье", N 6, сентябрь-октябрь 2004 г.)

Потребительский договор: новый институт немецкого договорного права

Понятие потребительского договора сформировалось в Германии под непосредственным влиянием директив Европейского союза, регулирующих гражданские правоотношения.

В настоящее время одним из центральных субъектов гражданского права ЕС является потребитель. Потребителю посвящено обширное регулирование директив ЕС, хотя комментаторы достаточно единодушно констатируют, что нормы права ЕС характеризуются различием концепций защиты потребителя.

Модель защиты с помощью императивного регулирования, воплощенная в директиве 1999/44/EG "О купле-продаже потребительских товаров", имеет особое значение для договорного права, т.к. посредством этой директивой "был сделан наиболее решительный шаг по сближению проблемы защиты потребителя и базовых основ договорного права"*(1).

В Германии термин "потребительский договор" был впервые использован в "новой редакции Вводного закона к ГГУ от 21.09.01994 года, который регулирует некоторые аспекты международного частного права"*(2).

В Статье 29 Вводного закона к ГГУ закреплены коллизионные нормы относительно потребительских договоров. В этой же статье впервые дается определение потребителя. Статья формулирует, что при договорах о поставке движимых вещей или оказании услуг, заключаемых с целью, которая не может быть отнесена к профессиональной или производственной деятельности правомочного лица (потребителя), а также при финансировании подобной сделки, выбор права не должен вести к тому, чтобы потребитель лишился защиты, гарантированной ему императивными предписаниями государства, где он обычно пребывает.

Но только после вступления в силу новой редакции Германского гражданского уложения от 2002 года с ее реформой обязательственного права "потребительский договор получил общепризнанный статус и нашел свое отражение в самом авторитетном немецком юридическом словаре Крейфельдса"*(3).

"Модернизация немецкого обязательственного права ввела в Германское гражданское уложение целый комплекс предписаний, связанных с концепцией потребительского договора"*(4).

Прежде всего, это появление в ГГУ понятий "потребитель" и "предприниматель".

Согласно введенному в ГГУ § 13, потребителем является любое физическое лицо, которое заключает юридическую сделку с целью, которая не может быть отнесена ни к его производственной, ни к его самостоятельной профессиональной деятельности. Иными словами, она относится к кругу его частных правовых интересов. С этой точки зрения, потребитель есть никто иной, как обобщенный в рамках ГГУ гражданин (физическое лицо ГГУ). Потребителем может быть и предприниматель, приобретающий, например, предметы личного пользования.

§ 14 ГГУ определяет предпринимателя как физическое или юридическое лицо или правоспособное товарищество, которое при заключении юридической сделки действует в осуществление своей производственной или самостоятельной профессиональной деятельности. Введение защитных механизмов в отношении предпринимателя принципиально исключено, т.к. он в них не нуждается, более того - их применение противоречило бы свободным предпринимательским отношениям.

Собственно определение потребительского договора содержится в § 310, п. 3 новой редакции ГГУ от 2002 года. Параграф определяет сферу применения общих условий сделок, а в п. 3 регулируется специальное применение общих условий сделок при договорах между предпринимателем и потребителем и эти договоры определяются как "потребительские договоры".

Потребителю в новой редакции ГГУ предоставляется ряд принципиальных привилегий. В примечании к разделу "Право отказа и возврата при потребительских договорах" оговаривается, что данный раздел служит трансформации директивы ЕС 85/577/EWG от 20.12.1985 года относительно защиты потребителя в случае договоров, заключенных вне специализированных помещений, директивы ЕС 94/47/EG от 26.10.1994 года о защите приобретателя относительно некоторых аспектов договоров о приобретении временных прав пользования недвижимостью, директивы ЕС 97/7/EG от 20.04.1997 года о защите потребителя при заключении договоров в рамках дистанционного сбыта. Таким образом, указывается на прямую связь данного регулирования с правом ЕС.

Важнейшим для потребителя является право отмены своего волеизъявления. В § 355, п. 1 ГГУ закрепляется, что в случае, когда потребитель отказался в надлежащий срок от договора, то он больше не связан своим волеизъявлением, направленным на заключение договора. Отказ не обязан содержать обоснования и должен быть заявлен предпринимателю в течение двух недель в форме текста или в форме обратной пересылки.

Согласно § 355, п. 2 ГГУ срок начинается с момента, когда потребителю в текстовой форме были сообщены ясно выраженные разъяснения о его праве отказа. Если текст в электронной форме, то для потребителя должны стать понятными его права с учетом примененного средства коммуникации. При договорах, иных, чем заверенные нотариально, разъяснения должны быть отдельно подписаны потребителем или завизированы квалифицированной электронной подписью. Если договор заключается в письменной форме, то срок не начинает исчисляться, пока потребителю не будут доступны соответствующие документы (в первую очередь, текст договора) либо копии документов.

Право отказа погашается не ранее шести месяцев после заключения договора. При спорном начале срока бремя доказывания ложится на предпринимателя.

§ 356 ГГУ предусматривает, что право отказа от потребительского договора может быть заменено неограниченным право возврата, если договор заключен на основании торгового проспекта.

Потребитель при обратной пересылке может отправить вещь почтовой посылкой. В соответствии с § 357 ГГУ расходы по пересылке и соответствующий риск при отказе и возврате несет предприниматель. При заказе стоимостью до 40 евро расходы по обратной пересылке могут быть возложены на потребителя, но не тогда, когда присланный товар не соответствует заказанному.

К сфере потребительского договора также примыкает регулирование общих (стандартных) условий сделок (§§ 305-310 ГГУ) и специальные предписания о купле-продаже потребительских товаров, которые предоставляют покупателю ряд привилегий, защищающих его как потребителя. (§§ 474-479 ГГУ).

Потребительские договоры являются договорами, как правило, в области частного права и принципиально охватывают все отрасли частного права, в сфере которых предприниматель в рамках своей предпринимательской деятельности заключает договоры с потребителем. По определению под потребительские договоры не подпадают договоры в области семейного и наследственного права.

Потребительскими договорами могут быть все типы договоров. В первую очередь, речь идет о договорах купли - продажи и оказания услуг, но это могут быть и договоры найма, перевозки, хранения и т.д. Относительно купли-продажи и оказания услуг законодатель в разделе ГГУ "Обязательственные отношения из договоров" ввел подраздел "Особые формы сбыта", который касается, по сути, исключительно потребительских договоров и регулирует особые ситуации их заключения. К особым формам сбыта закон относит сделки, заключенные "перед дверью", дистанционный сбыт, сделки в электронной форме.

Суммируя, можно сказать, что немецкое договорное право получило новый инструмент в сфере своего практического применения.

Однако на теоретическом уровне осталось много открытых вопросов.

Как уже отмечалось, корни потребительского договора уходят в частное право ЕС. Однако в какой "степени родства" он состоит с немецким договорным правом? Например, бросается в глаза обильная деталями техника регулирования, характерная для директив ЕС. Эта техника есть выражение культуры правотворчества, от которой в сравнимых областях догматика ГГУ принципиально отказалась. Уровень абстракции в ГГУ на порядок выше, и принцип абстракции, основополагающий для ГГУ, явно вступает в противоречие с детальной конкретизацией регулирования, присущей директивам ЕС. Но речь идет о более глубоком уровне анализа - о совместимости или несовместимости идеологии потребительского договора и принципов немецкого гражданского права.

Исходя из определения, потребительский договор однозначно отсутствует, если обеими противостоящими сторонами договора являются предприниматели (предпринимательский договор) или не предприниматели, т.е. частные лица (частный договор). Таким образом, главным признаком потребительского договора является асимметрия партнеров по договору: с одной стороны договора - потребитель, с другой - предприниматель.

Итак, теперь ГГУ регулирует, по существу, три категории договоров: предпринимательские договоры; частные договоры; потребительские договоры.

По мнению О. Яурнига, вышеописанное тройственное разделение договоров является "чисто формальным". Он считает, что "если ориентироваться на социально-экономическую роль потребителя, то может возникнуть опасность понимать гражданское право как право защиты потребителя, а гражданский кодекс употреблять в старых его частях только для "частных договоров" или при необходимости и для "предпринимательских договоров"*(5).

Однако понятие потребительского договора носит отнюдь не формальный, а вполне содержательный характер, т.к. касается концепции немецкого договорного права, присутствующей в ГГУ.

Что в действительности означает асимметрия потребительского договора? То, что в его основе отражено неравенство личных позиций сторон, структурно присущее договору, и регулирование отражает данную структуру. Немецкими учеными активно дискутируется вопрос, как эта асимметрия соотносится с принципами ГГУ, которое изначально выстроено на принципе частной автономии, т.е. на принципе свободы воли, и на равенстве субъектов частного права.

Х.Г. Якобс, профессор Боннского университета, считает, "что модернизация обязательственного права, в частности, концепция потребительского договора, несет с собой покушение на принципы ГГУ в одном из самых существенных пунктов. ГГУ следует принципу свободы и ответственности отдельной личности (принципу частной автономии). Этой цели противоречат нововведения в ГГУ: контроль общих условий сделок ограничивает заключение договора и его содержание, право отказа от договора отменяет, по существу, связанность договором, т.е. строго говоря, покушается на принцип pacta sunt servanda"*(6).

В свою очередь, T. Пфейффер указывает, что "неравенство, закрепленное видом деятельности, действует как критерий для включения защитных механизмов, встроенных в потребительский договор"*(7).

Но, по сути, полемика носит более общий характер, чем уточнение отдельных аспектов потребительского договора; поднят "вечный" вопрос о свободе и справедливости как о фундаментальных ценностях договорного права.

Как этот вопрос решает немецкая правовая мысль?

Весь порядок немецкого частного права выстроен на почве частной автономии. Под частной автономией понимается принцип, направляющий и определяющий все частное право, согласно которому любое частное лицо свободно формирует свои правоотношения. Этот принцип является выражением общего принципа самоопределения человека в своих личных делах. Среди различных возможностей формирования своих правоотношений с позиций частной автономии чаще всего индивидуум пользуется возможностью договора. Эта сфера частной автономии обозначается как свобода договора. При этом очевидно различие между частной автономией и свободой договора: в то время как частная автономия охватывает свободу формирования множества правоотношений, в том числе и осуществление односторонних юридических сделок, свобода договора как часть частной автономии воплощает в себе правомочие заключить договор, т.е. осуществить правовые действия благодаря совпадающим волеизъявлениям.

Догматика немецкого гражданского права понимает под принципом свободы договора принципиальное правомочие, предоставленное правопорядком субъектам частного права, заключать свободно от вмешательства государства частные соглашения, имеющие обязательственную правовую силу. Обязательственное право подчиняет договор - как средство воплощения свободы договора - детальному регулированию, которое, однако, может оказаться бессмысленным при отсутствии свободного осуществления договора.

Признаваемая в принципе свобода договора не может признаваться безгранично. "С одной стороны, пространство свободы одного субъекта права находит свои границы в правах другого, т.к. безграничная свобода, по сути, сама себя отменяет, и часто только ограничения гарантируют подлинное осуществление свободы. С другой стороны, необходимо защищать сообщество людей в целом от чрезмерного, произвольного пользования частными свободами"*(8).

Поддержание порядка договорного права выражается также в стремлении закона обеспечивать справедливость договора, от которой не может отказаться ни один правопорядок и при перманентном упущении которой свобода договора во многом утрачивает свой легитимный базис. Справедливость договора немецкие ученые традиционно рассматривали в социальном контексте; основы такого подхода были заложены знаменитой работой Отто фон Гирке "Социальная задача частного права"*(9). Другой классик немецкого права Рудольф Иеринг, еще в 19-ом веке исследуя связь между социальным договорным поведением и договорным правом, пришел к выводу, что требования договорной справедливости деловых отношений соблюдается сами по себе. Он указал на два вида саморегулирования. Личный эгоизм сторон ограничивается как социальным регулятором рыночной конкуренции, так и индивидуальной коррекцией поведения ввиду будущих деловых контактов. Однако, по его мнению, существуют четкие границы такой самостабилизации. Правопорядок, гарантирующий частную свободу, но не гарантирующий справедливости, кажется Иерингу "охранной грамотой для вымогателя, охотничьим билетом для разбойников и пиратов, дающим право охоты на всех, кто попадет в руки, - горе поверженным"*(10).

Выдающийся немецкий правовед 20-го века К. Ларенц понимал справедливость договора в аристотелевском смысле, т.е. как коммутативную, компенсационную, взаимно выравнивающую позиции сторон справедливость, являющуюся основным принципом регулирования отношений индивидуумов относительно друг друга. К. Ларенц писал: "Согласно идее справедливости договор должен достигать такого равновесия между его участниками, при котором каждая сторона имеет возможность видеть защищенным свой собственный элементарный интерес. Никто не должен подвергаться произволу другого, никто не должен служить целям другого лица, не имея в виду одновременно достижение и собственных целей. Частная автономия и имманентная справедливость договора, правильно понятые, не противоположны, но взаимообусловлены и находятся друг с другом в диалектической связи. Постичь договорное право возможно только исходя из этих двух элементов в их внутренней взаимосвязи"*(11).

Вследствие вышеуказанного немецкие правоведы предписывают договору известную социальную функцию, состоящую в том, чтобы был возможным разумный обмен интересами и их справедливое выравнивание.

Такая концепция полемически встречается даже представителями круга немецкого права. Например, швейцарский автор Дж. Бишофф дает развернутую критику немецких коллег. Он пишет, что "правопорядок гарантирует отдельным субъектам права в известных пределах принципиальное полномочие вступать в договорные отношения под личную ответственность, отказывая при этом государственной власти в праве на вмешательство. В этих рамках самоопределения контрагенты преследуют с заключением договора исключительно собственные, даже противоположные предметные цели; при этом дело каждой отдельной личности обеспечивать свои интересы с выгодой или ущербом для себя. Если договору предписана социальная организующая задача, выходящая за границы согласованного сторонами регулирования, то договор как инструмент преследования исключительно частных интересов и осуществления исключительно частных целей будет уничтожен или существенно ограничен"*(12).

Критика во многом незаслуженная, т.к. немецкая наука права подчеркивает, что обеспечение справедливости договора не может быть достигнуто с помощью общеобязательных принудительных норм, которые независимо от реальной потребности в защите препятствуют любому отклонению от них и, тем самым, в сфере своего действия полностью парализуют свободу договора. Гарантии справедливости договора ограничены защитой партнера по договору. С этой односторонне направленной защитой в пользу партнера соблюдение справедливости служит требуемой в известных случаях защите самоопределения в рамках договора; в остальном же сохраняется свобода формирования договора сторонами (конститутивная свобода). Свобода договора по-прежнему признается основой автономных и гибких отношений в рамках юридической сделки. Поскольку обеспечение справедливости ограничено типичными случаями признанной потребности в защите, во всех остальных сферах свобода договора сохраняет свои необходимые функции.

Более того, - в ГГУ закреплена как раз модель договора, абстрагированная от социальных параметров. Эта модель исходит из представления, что основание обязательственных отношений лежит только в воле сторон, а это предполагает абстрагирование от личностей партнеров по договору, от конкретных деталей обмена исполнениями и от структуры социального отношения, на которое опирается этот обмен.

Как же выглядит потребительский договор в свете вышесказанного?

Параграф 13 ГГУ, описывая потребителя негативно, как "не предпринимателя", опирается не на определенные качества его личности, но на определенное поведение в рыночных отношениях. В немецкой литературе высказывается мнение, что "тем самым выражается социологическое понимание роли потребителя"*(13). Другими словами, защита потребителя связана непосредственно с его экономической ролью.

На предпринимателя в рамках потребительского договора возлагается ряд дополнительных договорных обязательств, связанных с тем, что он осуществляет определенный вид деятельности, т.е. тоже связанных с его экономической ролью. В частности, для него предусмотрены широкие обязанности информирования и комплексные требования к правильному разъяснению потребителю его права отказа от договора. Можно даже говорить об "известной дискриминации предпринимателя при потребительском договоре"*(14).

С данной точки зрения, потребитель и предприниматель перестают быть полностью абстрактными субъектами договорного права, а потому законодатель отступает от принципа их абстрактного равенства. Возрастающая сложность и нетранспарентность многих ситуаций и их последствий требуют осуществлять превентивную правовую защиту в случаях типичного, явного уже на структурном уровне нарушения равенства сторон, чтобы по возможности соблюсти более общие принципы защиты от заблуждения при заключении договора из-за ошибочно сформированной воли, а также защиты свободы воли от принуждения или введения в вынужденное положение. Концепция потребительского договора в том и состоит, что он выявляет фактическое неравенство сторон и направлен на его выравнивание.

Фактическое неравенство следует, прежде всего, из структурного и масштабного различия в доступе к информации, имеющей значение для приятия решений при заключении договора, а также из наличия или отсутствия альтернатив принятия решений у сторон, ведущих переговоры. Наличие такой альтернативы и означает наличие свободы договора, которая включает в себя свободу решения, заключать или не заключать договор, а также свободу выбирать партнеров по договору.

Право принципиально обязано учитывать оба этих обстоятельства, что было уже не чуждо "классическому" частному праву. Это показывают такие существенные и старые институты права, как запрет обмана и введения в заблуждение или запрет принуждения и ростовщичества с его элементом использования затруднительного положения.

Потребительский договор, развивая эти положения, конкретизирует определенную группу лиц, которая наиболее уязвима, и типичные случаи нарушения паритета договора. При потребительском договоре эти случаи преимущественно вытекают из особых ситуаций заключения договора. Когда законодатель предоставляет потребителю право отмены договора, речь идет о соблюдении справедливости договора в целом, а не в отдельных частностях. Защищаемое благо в данном случае есть свобода заключения договора, но не формирование его содержания.

Стефан Грундманн в дискуссии вокруг проекта нового ГГУ вполне обоснованно выдвинул на первый план общность целей защиты потребителя и целей ГГУ. "Только благодаря выравниванию дефицита информации у одной из сторон может возникнуть ответственность, как она понимается в ГГУ"*(15).

В юридическом словаре подчеркивается, что "в сфере потребительского договора действует множество специальных предписаний, относящихся к информированию клиента"*(16). Вот, например, круг информационных обязанностей предпринимателя при дистанционных договорах. В § 312с ГГУ предписывается, что перед заключением дистанционного договора предприниматель обязан своевременно способом, соответствующим примененному средству дальней связи, дать потребителю четкую и понятную информацию о деталях договора, как это определено в статье 240 вводного закона к ГГУ, и деловой цели договора. Информация, определенная в данной статье, сообщается в форме текста в указанном там объеме и указанным там способом. При телефонном общении предприниматель должен уже при начале разговора ясно обозначить свою идентичность и деловую цель договора.

Можно, конечно, увидеть в этом перечне обязанностей "дискриминацию предпринимателя", заложенную в потребительском договоре. Однако диспаритет во владении информацией может быть устранен только двумя путями. Первый путь: потребитель самостоятельно овладевает информацией, которая необходима для взвешенного и компетентного решения о заключении договора. Но этот путь требует расходов, усилий и времени, которые могут превосходить интерес потребителя в договоре. Второй путь представляет собой наиболее рациональное "разделение труда" между сторонами при заключении договора.

Нормы, введенные в ГГУ для регулирования случаев ограничения альтернативы у потребителя, новы для ГГУ, но сами принципы такого регулирования тоже не чужды немецкому гражданскому праву. Ограничения свободы принятия решения при сделках, заключенных "перед дверью", заключаются во внезапности предложения заключить договор при невозможности сравнить его условия с рыночной конъюнктурой; при дистанционном сбыте - в невозможности предварительной проверки товара. Контроль содержания общих условий сделок, обязанность информирования потребителя и право отказа от договора есть ничто иное, как попытка, несмотря на данные ограничения, обеспечить свободу решения и основанную на ней гарантию справедливости договора.

Важно отметить, что потребительский договор привносит новое качество гарантирования справедливости договора. Справедливость "обычного" договора имела конкретно-индивидуальный критерий, сутью которого был учет конкретных интересов и целей сторон. Этот критерий (основа его § 242 ГГУ) носит субъективный и индивидуальный характер. Критерии справедливости потребительского договора носят объективный и генерализованный характер, будучи закрепленными целым комплексом предписаний.

Для интеграции потребительских договоров в ГГУ существенное значение имеет и то, что обнаруживается явная принадлежность материального предмета регулирования потребительских договоров к гражданскому праву.

С точки зрения материального предмета регулирования потребительские договоры в предписаниях о контроле общих условий сделок и о праве отказа от потребительских договоров касаются условий заключения договора, т.е. последствий возможных недостатков заключения договора. Кроме того, потребительские договоры затрагивают вопросы преддоговорной информации сторон. Другими предметами регулирования является форма договора и содержательная действительность юридических сделок или отдельных пунктов. Система возражений, регулируемая в законе о дистанционном сбыте, касается принципа гражданского права, устанавливающего относительность обязательственных отношений.

Самым решающим для вопроса интеграции потребительских договоров в ГГУ является то, что основы этого инструмента уже есть в кодексе. Однако прежнюю правовую ситуацию можно было толковать как выражение взаимосвязи между правилом и исключением: общий принцип свободы договора, заложенный в ГГУ, распространялся на регулирование и тех случаев, которые являлись исключениями. То есть в этом отношении и за ними признавался ранг всеобщности. На потребительских договорах лежит все же известная печать исключительности. Но они, по мнению Т. Пфейффера, "не потребуют особой интерпретации, если последовательно исходить из понимания, что в их основе лежат принципы гражданского права. Такое гражданско-правовое понимание дает возможность свести на единой основополагающей идее потребительские договоры, вводимые в ГГУ, и фундаментальные принципы ГГУ"*(17).

Концепция потребительского договора отразила новейшие тенденции частного права ЕС и в то же время затронула коренные проблемы договорного права. Эти два момента определят и его дальнейшую судьбу.

Потребительский договор, тесно связанный с правом ЕС, неизбежно будет отражать основные тенденции европейского права в области защиты потребителя.

Что касается немецкого подхода к защите потребителя, то защитное регулирование, связанное со статусом потребителя, не представляет собой особое право, действующее только для определенного круга лиц, но относится к общему гражданскому праву. В этом смысле на опасения О. Яурнига можно ответить, что немецкое гражданское право уже является правом защиты потребителя.

В Германии действует доктрина, что в порядке гражданского права, признающем принцип частной автономии, защита потребителя (в свободе принятия решений) обязана первично обеспечиваться регулированием, связанным с определенной ситуацией, и лишь вторично зависеть от типа договора. В немецком праве защита потребителя исходит не из изначальной презумпции слабости потребителя, но из выявления ситуации, которая ограничивает частную автономию потребителя. Однако в праве ЕС просматривается тенденция к возрастающей "заботливости" относительно потребителя, что, в конечном счете, может привести к превращению "информационной модели" в компенсационную, корректирующую или ограничивающую модель защиты потребителя. В радикальных вариантах это будет означать или тотальный контроль обязанностей перед потребителем или создание материального равенства преддоговорных и тем самым договорных отношений в его пользу. Первое, не имея четких контуров контроля, подменило бы контрагентов судьями, решающими судьбу договора, второе оправдывало бы любое преимущество потребителя в каждом отдельном случае.

Другой момент связан с границами справедливости договора. Простая увязка с определением потребителя еще не дает содержательного основания для легитимно очерченных границ его защиты. Представление, что правовое благоприятствование должно распространяться так далеко, чтобы выровнять неравенство сторон при заключении договора до полного паритета, является нереальным, т.к. конкретное равенство позиций сторон при преддоговорных переговорах нельзя измерить или определить правовыми средствами. Т.к. абсолютный паритет недостижим, и небольшие его нарушения едва ли ведут к серьезному ущербу для более слабой стороны, то для введения в действие защитных механизмов должно наличествовать существенное и очевидное нарушение паритета договора, которое действительно ущемляет свободу принятия решения. Чтобы избежать правовой неопределенности, мешающей нормальному деловому обороту, признание нарушения паритета договора обязано опираться на очень четкие критерии, которые не должны выходить за рамки правовых оценок и не нести экономическую, социальную или иную нагрузку, уводящую из правового поля.

Потребительский договор не может и не должен оградить потребителя от малейших договорных рисков. Завязывание договорных отношений неизбежно означает для каждой стороны принятие определенного риска; осознанное намерение заключить договор подразумевает также и готовность к тому, что исполнение договора может принести известные убытки или не будет достигнута цель, представление о которой связывалось с договором.

Ю.А. Власов,

аспирант кафедры гражданского, трудового

и семейного права Российского университета дружбы народов

"Правосудие в Поволжье", N 6, сентябрь-октябрь 2004 г.

-------------------------------------------------------------------------

*(1) Taschner H.C. Internationale Ubereinkommen, EG-Richtlinien, Europaisches Zivilgesetzbuch./Festschrift fur Peter Schlechtriem zum 70. Geburtstag. - Tubingen: Mohr, 2003 - S. 278.

*(2) Einfuruhrungsgesetz zum Burgerlichen Gesetzbuch.// Bundesgesetzblatt, T.I, Bonn, 1994, N. 63, S. 2550 - 2551.

*(3) Rechtsworterbuch/begr. Von Carl Creifelds. - 17. Aufl. - Munchen: Beck, 2002. - S. 1448 - 1449.

*(4) Neufassung des Burgerlichen Gesetzbuchs ( vom 1.1 . 2002).// Bundesgesetzblatt, T. 1. - 2002. - N. 2. - S. 42 - 324.

*(5) Jauernig O. Verbraucherschutz in " Mischfallen"?/Festschrift fur Peter Schlechtriem zum 70. Geburtstag. - Tubingen: Mohr, 2003 - S. 569.

*(6) Diskussionsbericht./Zivilrechtswissenschaft und Schuldrechtsreform. - Tubingen: Mohr, 2001. - S. 550.

*(7) Pfeiffer Thomas. Integration vom " Nebengesetzen" in das BGB./Zivilrechtswissenschaft und Schuldrechtsreform. - Tubingen: Mohr, 2001. - S. 497.

*(8) Bischoff J. Vertragsrisiko und clausula rebus sic stantibus. Risikozuordnung in Vertragen bei veranderten Verhaltnissen. Zurich, 1983, S. 5 - 7.

*(9) Gierke O. Die soziale Aufgabe des Privatrechts. Berlin, 1889, S. 46.

*(10) Oechsler J. Wille und Vertrauen im privaten Austauschvertrag.// Rabels Zeitschrift fur auslandisches und internationales Privatrecht. - 1996. - Bd. 60, H. 1. - S. 107.

*(11) Larenz Karl. Geschaftsgrundlage und Vertragserfullung. Munchen; Berlin, 1957, S. 163.

*(12) Ibid. Bischoff J. S. 29.

*(13) AGB-Gesetz; Kommentar. - 3. Aufl. - Munchen: Beck, 1994. S. 1897.

*(14) Ibid. Pfeiffer Th. S. 497.

*(15) Diskussionsbericht./Zivilrechtswissenschaft und Schuldrechtsreform. - Tubingen: Mohr, 2001. - S. 550.

*(16) Bydlinski Franz. Das bewegliche System und die Notwendigkeit einer Makrodogmatik.//Juristische Blatter. - 1996. - H. 11. - S. 697.

*(17) Ibid. Pfeifer Th., S. 500.