Некоторые вопросы процессуального положения потерпевшего и подсудимого по УПК РФ и защита прав человека (М.И. Байтин, А.В. Аверин, "Журнал российского права", N 12, декабрь 2004 г.)

Некоторые вопросы процессуального положения потерпевшего и
подсудимого по УПК РФ и защита прав человека

Уголовно-процессуальное законодательство занимает особое место в системе специально-юридических гарантий законности в силу его первостепенного значения для защиты прав личности, борьбы с преступностью, нормативно-правового обеспечения деятельности суда, прокуратуры и других правоохранительных органов. Нормы уголовно-процессуального права отражают столкновение общественных и индивидуальных интересов, противоречия в отношениях между обществом, государством и личностью. Одновременно с этим уголовно-процессуальная правоприменительная деятельность, и в первую очередь - судебная, вскрывает эти противоречия, обнажая болевые точки правового регулирования отношений, затрагивающих различные аспекты прав человека и гражданина.

С первого июля 2002 г. вступил в силу новый Уголовно-процессуальный кодекс РФ. Очевидно, что закономерности общественного развития давно требовали концептуального изменения уголовно-правовой, уголовно-процессуальной политики России, и - соответственно - существенного изменения уголовного и уголовно-процессуального законодательства. Приведению уголовно-процессуальных норм в соответствие с уровнем современных общественных отношений и призван был служить новый уголовно-процессуальный закон. Необходимо отметить, что концепция (общее направление) была выбрана верно. Произошла существенная переориентация судебного правоприменения. На стадии судебного разбирательства следственный уголовный процесс был преобразован в состязательный. Суд из органа расследования стал субъектом оценки позиций спорящих сторон. Безусловно, это - прогрессивный шаг, но при непременном условии - если созданы процессуальные гарантии, исключающие не только возникновение критической диспропорции между возможностями тяжущихся сторон, но и превращение суда из органа отправления правосудия в формального статиста уголовно-процессуального состязания.

Несмотря на то, что стратегическое направление в изменении уголовно-процессуального законодательства было выбрано верно, со временем обнаружились и слабые стороны нового УПК РФ. Следует отметить, что как представители правовой науки*(1), так и представители правоприменительной деятельности открыто заявляли о своих сомнениях по целому ряду положений проекта УПК РФ. Жизнь доказала обоснованность этих утверждений, поскольку за время действия УПК РФ было принято более десяти федеральных законов, которыми (не считая введенной Федеральным законом от 4 июля 2003 г. N 92-ФЗ части шестой Кодекса) в статьи Кодекса внесены многочисленные изменения и дополнения*(2). Кроме того, постановлением Конституционного Суда РФ от 8 декабря 2003 г. N 18-П положения ч. 7 ст. 236, ч. 4 ст. 237 и ч. 9 ст. 246 УПК РФ были признаны не соответствующими Конституции РФ, а Пленумом Верховного Суда РФ было принято постановление от 5 марта 2004 г. N 1, в котором высшая судебная инстанция страны вынуждена была дать официальное разъяснение судебным органам по вопросам применения норм УПК РФ.

Целью настоящей статьи тем не менее является не рассмотрение указанных упущений, а концептуальный анализ одной из важных социально-правовых проблем, возникших вместе с новым УПК. Суть ее проявляется в том, насколько новое уголовно-процессуальное законодательство способно обеспечить равновесие между процессуальной лояльностью и репрессивностью. Цель, которая должна быть достигнута в результате поиска и достижения этого равновесия, вызывает необходимость создания условий, максимально позволяющих привести виновного на скамью подсудимых, а невиновного оправдать. При этом уголовно-процессуальный закон должен одинаково гарантировать защиту прав как потерпевшего, так и лица, подвергающегося уголовно-правовому преследованию.

"Конечно, лучше освободить 10 из 100 виновных, нежели осудить одного невиновного, - отмечал в свое время известный юрист дореволюционной России В.Д. Спасович, - но если законодательство, нисколько не уменьшая гарантий судебных, которыми пользуется невинность, уменьшит только шансы безнаказанности настоящих злодеев, то нельзя не желать, чтобы оно изменило в этом направлении свою систему. Если теперь, положим, на каждый десяток обвиненных два освобождаются от наказания, потому что они невинны, пять - потому что хотя вина их несомненна, но нет против них законных доказательств, а три только приговариваются к наказанию, то нельзя не желать, чтобы законодательство таким образом устроило судопроизводство, чтобы семь или восемь преступников были наказываемы, а два или три невиновных освобождались по-прежнему от наказания. Ничто так не способствует к сохранению правосостояния, как неизбежность наказания, хотя бы самого умеренного. Она прямее или вернее ведет к цели, она лучше защищает общественный порядок, нежели жестокие казни"*(3).

Насколько актуально звучат мысли, которым около 150 лет! Сегодня их практическая значимость очевидна, поскольку в ныне действующем УПК РФ имеется существенное упущение. В ряду задач уголовного судопроизводства (ст. 6 УПК РФ) не указана главная - обеспечение неотвратимости ответственности виновного лица за совершение преступления. С этим напрямую связан вопрос о соотношении уголовно-процессуальных прав потерпевшего и обвиняемого (подсудимого). По мнению многих специалистов, самым незащищенным субъектом уголовного процесса является, как это ни парадоксально, потерпевший. И это при том, что уголовно-процессуальное законодательство фактически не ограничивает "произвол" суда в оценке доказательств, что, в свою очередь, при сохраняющемся пока обвинительном уклоне в уголовном правоприменении практически лишает невиновного шансов на гарантированное оправдание.

Если же, не меняя правовой направленности УПК РФ, более жестко регламентировать правоприменительную деятельность (и в первую очередь - судебную) в вопросах оценки доказательств (что, само по себе, крайне необходимо), то, с учетом правовой незащищенности потерпевшего в уголовном процессе, легко прогнозируется возникновение такого положения, когда значительно возрастет число лиц, искусно избегающих уголовной ответственности за содеянное. Для исключения подобной перспективы требуется привести УПК РФ в соответствие с социальными реалиями.

Со всей решительностью необходимо поставить вопрос о восстановлении института доследования. Научно-правовая, а также социально-политическая идея исключения действующим УПК РФ из уголовного процесса института возвращения уголовных дел для производства дополнительного расследования, претворенная законодателем в жизнь, явно опередила время. Эта принципиально верная идея рассчитана на существенно более высокий уровень профессиональной (теоретической и практической) подготовки лиц, занимающихся вопросами расследования преступлений и правового сопровождения уголовных дел. В свою очередь, общеизвестно, что для общества одинаково опасными и вредными являются как нормы права, значительно отставшие от времени, так и юридические нормы, значительно опережающие время, поскольку и те и другие явно не соответствуют социально-экономическим реалиям.

В связи с тем, что правовая уголовно-процессуальная концепция, связанная с исключением института доследования, не подтверждена реальными возможностями отечественного уголовного досудебного правоприменения, судебная правоприменительная практика стала искать "лазейки" для того, чтобы в том или ином конкретном случае "обойти" закон. В частности, при возникновении необходимости суды (ссылаясь на ст. 237 УПК РФ) возвращают уголовные дела прокурору для так называемого устранения препятствий их рассмотрения. При этом устранение недостатков проявляется в том числе и в перепредъявлении обвинения на более тяжкое, что без дополнительного расследования сделать невозможно.

В то же время уголовно-процессуальный закон при точном следовании его букве требует от суда либо постановления оправдательного приговора тогда, когда в ходе судебного разбирательства выясняется, что органы предварительного следствия ошибочно квалифицировали действия подсудимого более мягкой статьей обвинения либо суд вынужден соглашаться с ошибочной юридической квалификацией действий подсудимого. В последнем случае приговор суда следует признавать также незаконным, как и приговор, которым лицо (при явном недостатке доказательств обвинения) признается виновным в совершении преступления лишь на основании личного жизненного опыта судьи, объективированного его внутренним убеждением.

Современная уголовно-процессуальная регламентация ставит суд в такое положение, когда судья, установив в ходе судебного разбирательства, что действия подсудимого должны получить квалификацию по статье Уголовного кодекса, предусматривающей ответственность за более тяжкое преступление, нежели инкриминированное подсудимому на предварительном следствии (например, вместо предъявления обвинения в совершении разбойного нападения подсудимому предъявлено обвинение в совершении грабежа), с учетом действующего уголовно-процессуального законодательства вынужден осознанно квалифицировать действия подсудимого неверно (то есть признавать, что подсудимый совершил не разбойное нападение, а грабеж). Не нонсенс ли это? Однако с точки зрения действующего закона подобная позиция суда в порядке вещей.

В связи с этим с учетом социальной оценки уголовно-процессуального закона возникает вопрос: не слишком ли негативна для нашего общества такая уголовно-процессуальная регламентация, когда суд, то и дело встречаясь с фактами недостаточной профессиональной компетентности работников досудебного уголовного правоприменения, не может в рамках закона "оказать им содействие" в более полной и точной оценке произошедших событий, а вынужден осознанно закреплять допущенную органами предварительного следствия юридическую ошибку? При таком положении очевидно, - и это главный момент, к которому должно быть приковано внимание, - что конституционное требование о равенстве всех перед законом в уголовном процессе оказывается фикцией.

Для общества исключительно важным является понимание того, что закрепленные правила поведения обязаны в одинаковой мере соблюдать все, кого они касаются. Следовательно, если в действиях лица, совершившего общественно опасное деяние, содержатся признаки преступления, квалифицируемые как разбой (ст. 162 УК РФ), то у потерпевшего должно быть право (при прочих равных условиях) добиваться ответственности правонарушителя именно по ст. 162 УК РФ, а государство должно создать такие условия, которые бы максимально способствовали наступлению ответственности правонарушителя за совершение разбойного нападения.

Кроме того, уголовное законодательство не должно допускать, как это имеет место в настоящих условиях, такого положения, когда индивидуальный фактор (профессиональный уровень должностных лиц, причастных к досудебному расследованию преступления, а именно следователя и прокурора) является доминирующим при решении вопроса о юридической оценке действий правонарушителя, провозглашаемой судом от имени государства. Между тем при существующей правовой регламентации уголовного процесса более мягкая, но ошибочная юридическая квалификация, даваемая органами предварительного следствия конкретным действиям, приводит к формально "узаконенным" несправедливости и неравенству.

Несправедливости - поскольку принцип справедливости предполагает в том числе возможность и необходимость привлечения преступника к уголовной ответственности именно за то, что было им совершено. Неравенству - поскольку одни и те же действия (с точки зрения их юридической квалификации) могут иметь в судебном приговоре различную юридическую оценку в зависимости от профессиональных знаний следователя и прокурора или от каких-либо иных причин, из-за которых в рамках досудебного производства по уголовному делу действия одного обвиняемого были квалифицированы верно, а другого - ошибочно (в сторону смягчения).

Иными словами, существующая правовая регламентация уголовного процесса определена таким образом, что даже в случае подтверждения сомнений в точности той юридической оценки, которая дана органами предварительного следствия действиям подсудимого, у потерпевшего в ходе судебного разбирательства нет ни малейшего шанса добиться справедливой (юридически точной) ее оценки. Вполне понятно, что здесь речь идет о тех случаях, когда в ходе судебного разбирательства выясняется, что подсудимым совершено преступление, которое подлежит квалификации по более тяжкому обвинению, нежели то, которое было предъявлено органами предварительного следствия. Очевидно, что при соотношении прав потерпевшего и лица, подвергнутого уголовно-правовому преследованию, принцип справедливости в уголовном процессе сегодня выглядит в известной мере декларацией.

Анализ причин, способствовавших появлению УПК, в котором акценты в ущерб интересам потерпевшего смещены в сторону лица, преследуемого в уголовном порядке, свидетельствует о том, что в общественном сознании до настоящего времени гипотетическая угроза правам и свободам личности, которая может исходить от государства, воспринимается как опасность большего порядка, чем реальное посягательство на права и законные интересы одного лица со стороны другого.

В общественном сознании находят свое отражение, как минимум, два фактора - социально-политический и социально-психологический.

Социально-психологический фактор проявился в смещении акцента общественного сочувствия. В известные исторические периоды борьбы с инакомыслием в нашем государстве лица, открыто выражавшие свое несогласие с существующими социальными порядками, подвергались разного рода репрессиям, в том числе уголовно-правовым, вызывая к себе сочувствие окружающих (правда, чаще тайное, нежели открытое). Распространение общественного сочувствия от политических осужденных на "неполитических" преступников произошло закономерно по мере пропорционального роста числа заключенных, осужденных за совершение так называемых политических преступлений. Кроме того, строгое государственное уголовно-правовое воздействие на лиц, совершавших малозначительные преступления, притупило в сознании общества чувство опасности, исходящей не только от конкретного преступника, но и от самого явления.

Социально-политический фактор проявляется в том, что помимо исторически сформированного чувства страха перед политическими репрессиями, осуществлявшимися государственной машиной, общественное сознание постоянно получает свидетельства о многочисленных фактах нарушения прав человека со стороны лиц, наделенных государством властными полномочиями. Активизация правоохранительных органов в борьбе с так называемыми оборотнями, взяточниками и т.п. в известной мере усиливает тревогу рядового гражданина за свои права и свободы, склоняет его к мысли о том, что для него основная опасность исходит не от равного ему, с которым можно бороться, а от государства, с которым бороться бесполезно.

Еще в XIX веке известный английский юрист Р. Гаррис утверждал: "Когда вопрос о действии общественного правосудия обсуждается теми, кто по долгу своему обязан заботиться о том, чтобы закон был исполнен до конца, мне кажется, что охрана честных людей от тех, "кто смеет чинить законом зло", заслуживает не меньшего внимания, чем забота о наказании тех, кто закон нарушает"*(4) (здесь и далее выделено нами. - М.Б., А.А.).

Таким образом, помимо того, что "неистребима традиционная российская любовь к шараханию из одной крайности в другую"*(5), сегодня российское общество интуитивно "из двух зол выбрало меньшее", а именно попыталось создать условия для защиты человека от государства, не позаботившись должным образом о том, чтобы в рамках уголовного процесса до конца были соблюдены паритеты между правами потерпевшего и его процессуального противника.

Следует заметить также, что само по себе ущемление в рамках Уголовно-процессуального кодекса прав потерпевшего (в связи с отступлением от принципа равенства и справедливости) не только не гарантирует формирование и защиту прав лица, преследуемого в уголовном порядке, а, напротив, создает предпосылки для того, чтобы за формой была выхолощена суть его процессуальных прав.

Общеправовой принцип соразмерности прав и обязанностей участников правоотношений имеет универсальное значение и проявляется, в частности, в том, что искусственное уменьшение прав одного из участников правоотношения вызывает соразмерное уменьшение обязанностей его контрсубъекта, что, в свою очередь, влияет и на права последнего.

Процессуальные права субъекта, преследуемого в уголовном порядке, надежно защищаются не тогда, когда происходит умаление прав потерпевшего, а тогда, когда устранены причины, способствующие нарушению прав подозреваемого, обвиняемого или подсудимого. Достижение этой цели возможно лишь в случае комплексного подхода к формированию условий, способствующих охране прав и законных интересов лица, подвергающегося уголовно-правовому преследованию, а это, в свою очередь, является одной из гарантий соблюдения прав и законных интересов самого потерпевшего.

Например, можно ли считать, что права и законные интересы потерпевшего соблюдены, если в результате нарушения прав и законных интересов обвиняемого был осужден невиновный или если у потерпевшего, участвовавшего в уголовном процессе, после осмысления маловразумительных и неубедительных доводов, содержащихся в обвинительном приговоре, остались большие сомнения в том, что был наказан истинный преступник?

В специальной литературе верно отмечено, что "процессуальное право есть показатель степени цивилизованности общества"*(6). Соответственно, в развитии процессуального права просматривается следующая важная закономерность: чем более развито общество, тем детальнее в законодательстве регламентируется деятельность, связанная с охраной социального порядка, прав, свобод и законных интересов граждан и организаций. Но поскольку процессуально-правовое регулирование осуществляется специально уполномоченными субъектами, то их деятельность должна быть упорядочена и урегулирована так, чтобы исключить со стороны юрисдикционных органов малейшие злоупотребления. По утверждению цитируемого автора, особой научной проработки заслуживает фактическая система механизма процессуального регулирования, которой в теории уделялось явно недостаточно внимания. Познание сущности, механизма, закономерностей и тенденций развития процессуального права создает необходимую научную базу для его целенаправленного совершенствования. И если законодатель будет внимательно прислушиваться к ученым, искренне озабоченным дальнейшим развитием процессуального права, граждане и организации при обращении в юрисдикционные и иные правоохранительные органы будут получать надлежащую правовую защиту*(7).

Не вдаваясь в исчерпывающий научно-правовой анализ нового УПК, хотелось бы привлечь внимание еще к двум важным моментам.

Одной из гарантий соблюдения прав человека в уголовном процессе является прозрачность деятельности органов уголовно-процессуального правоприменения. В рамках проводимой судебной реформы было бы крайне целесообразно осуществить материально-технические мероприятия, направленные на полное и точное фиксирование судебного уголовного процесса. Связанные с этим материальные затраты государства - ничто по сравнению с той выгодой, которую общество, а следовательно, и государство получит взамен. Необходимо, чтобы в ходе каждого уголовного процесса в соответствии с требованиями законодательства осуществлялась аудиозапись (и лучше на цифровой носитель), которая должна стать обязательным приложением к протоколу судебного заседания*(8). Государство тем самым создаст объективные предпосылки для повышения профессионального уровня судей и представителей правоохранительных органов, искоренения правового невежества правоприменителя в уголовном процессе, соблюдения прав и законных интересов потерпевшего и подсудимого, иных участников процесса.

В соответствии с действующей уголовно-процессуальной регламентацией показания людей не должны иметь приоритета сами по себе, а оцениваться при изучении конкретной версии в совокупности с другими доказательствами, свидетельствующими о тех или иных фактах или событиях.

Новелла, введенная в уголовно-процессуальную правоприменительную практику вместе с УПК РФ, согласно которой не может являться доказательством показание подозреваемого или обвиняемого, данное в ходе предварительного следствия без участия защитника (п. 1 ч. 2 ст. 75 УПК РФ), частично соответствует нашему представлению о юридическом свойстве (значении) для дела такого доказательства, как показания подозреваемого или обвиняемого. С учетом правового положения данного лица в уголовном процессе, позволяющего ему не только в соответствии со ст.51 Конституции РФ не давать показаний вообще, но и давать любые показания, в том числе и явно ложные, по нашему мнению, показания лиц, обвиняемых в совершении преступления, не должны учитываться как доказательство обвинения. Логика данного размышления состоит в следующем: если признательные показания обвиняемого (или подсудимого) не являются "царицей доказательств", то сами по себе, без совокупности других доказательств, они не могут быть положены в основу выводов суда о виновности того или иного лица в совершении преступления. Раз так, то в любом случае для признания лица виновным в совершении преступления требуется наличие такой совокупности доказательств, которая сама по себе (без признательных показаний обвиняемого или подсудимого) свидетельствует о доказанности вывода о виновности данного лица в совершении преступления. В этом случае показания подсудимого не имеют принципиального значения для окончательного вывода о его виновности.

Какое значение для дела тогда могут иметь признательные показания подозреваемого или обвиняемого (на стадии предварительного следствия) и подсудимого (на стадии судебного разбирательства)? На стадии предварительного следствия признательные показания подозреваемого или обвиняемого (если это чистосердечные показания лица о совершенных им действиях) позволяют следователю, "не распыляясь на версии", сконцентрировать свои усилия по закреплению доказательств, подтверждающих правдивость версии обвиняемого. На стадии же судебного разбирательства признательные показания подсудимого могут быть свидетельством его искреннего раскаяния в совершенных действиях, а также подтверждением того, что он активно способствовал следствию в раскрытии преступления, то есть в данном случае они характеризуют личность подсудимого.

Какая цель может быть достигнута, если законодатель исключит показания лица, обвиняемого в совершении преступления, из перечня доказательств обвинения? На современном уровне "обвинительного следствия" и не отошедшего от обвинительного уклона суда исключение из доказательств обвинения показаний подозреваемого, обвиняемого и подсудимого, с одной стороны, поставит следствие и суд в жесткие рамки требований о необходимости делать вывод о виновности лица в совершении преступления только на основе совокупности собранных по делу доказательств, а с другой стороны, в определенной мере будет способствовать искоренению фактов получения признательных показаний от обвиняемых любыми средствами, среди которых имеют место физическое и психическое насилие. Средства же, как известно, не оправдывают цель, а объясняют ее истинное значение.

В свою очередь, "...было бы нарушением всех норм: чтобы истина добывалась с помощью физической боли, как будто она коренится в мускулах и жилах несчастного. Такой подход - верное средство оправдать физически крепких злоумышленников и осудить слабых невиновных: Чувствительный невиновный признает себя виновным, надеясь тем самым прекратить страдания: Всякое насильственное действие спутывает и заставляет исчезнуть мельчайшие индивидуальные признаки предметов, с помощью которых иной раз правда отличается ото лжи"*(9). Это актуально и сегодня, хотя сказано два с половиной века назад.

До тех пор, пока общество будет продолжать заниматься самообманом, а именно искать причины социальных проблем не в самом себе и вместо преодоления проблем создавать видимость их разрешения, оно обречено на социальные катаклизмы. Общество, сознательно или по заблуждению позволяющее ущемлять права той или иной социальной группы, само становится уязвимым, поскольку позволяет в этом случае какой-либо власти встать над законом. А "всякая стоящая над законом власть, - по меткому замечанию Бентама, - угрожает будущему, как бы полезны ни были ее первые деяния. Порожденное произволом благо не может выйти за узко очерченные рамки, тогда как зло его безгранично, а потому и угроза, которую он несет в себе, также не имеет пределов"*(10).

Таким образом, анализ проблемы соотношения прав подсудимого и потерпевшего по действующему УПК РФ приводит к выводу о необходимости детального научно-правового осмысления сложившейся практики уголовно-процессуального правоприменения и приведения уголовно-процессуального законодательства в соответствие с уровнем социально-экономического развития нашего общества и с учетом общепризнанных мировым сообществом критериев оценки соблюдения прав человека. Вместе с тем новый УПК за время своего действия наглядно продемонстрировал слабые стороны в такой сфере государственной деятельности, как законотворчество.

Качество законотворческой деятельности необходимо оценивать не по бойцовским или артистическим способностям законодателей, не по остроте дебатов и продолжительности их освещения на телевидении и в других средствах массовой информации и тем более не по количеству принятых в запланированные сроки законов.

Качество цивилизованного законотворчества должно определяться тем, насколько точно законодатели воспринимают и отражают характер, уровень и сущность общественных отношений, подвергаемых правовому регулированию, насколько правильно с учетом требований законодательной техники выражены (сформулированы) принимаемые нормы права, насколько гармонично они вписываются в действующую систему права и, наконец, насколько принятые нормы права способствуют прогрессивному развитию общества, государства и личности.

Для приближения законотворческой деятельности государства к высокому качеству, соответствующему социальным потребностям, необходимо создать механизм, обеспечивающий не только гарантированную и наиболее полную обратную связь между правоприменением (в первую очередь - судебным) и правотворчеством, но и гарантированное фактическое участие правовой науки в вопросах проведения доктринальных экспертиз подготовленных законопроектов. Органическая связь правотворчества с правовой наукой и правоприменительной деятельностью является надежным гарантом выбора обществом правильного пути своего развития.

М.И. Байтин,

профессор Саратовской государственной академии

права, доктор юридических наук,

заслуженный деятель науки РФ

А.В. Аверин,

адвокат Адвокатской палаты

Владимирской области,

доктор юридических наук

"Журнал российского права", N 12, декабрь 2004 г.

-------------------------------------------------------------------------

*(1) См., например: Ефимичев С.П. Уголовно-процессуальный кодекс РФ: принятый в первом чтении проект нуждается в уточнении // Журнал российского права. 1998. N 1. С. 66-78; Байтин М.И. Сущность права (современное нормативное правопонимание на грани двух веков). Саратов, 2001. С. 261-272; и др.

*(2) Как заявил Председатель Конституционного Суда РФ Валерий Зорькин, УК РФ и УПК РФ, едва принятые, были почти наполовину изменены. Причем изменены так, что вместо одних недостатков в них появились другие. См.: РГ. 2004. 19 мая.

*(3) Спасович В.Д. Избранные труды и речи. Тула, 2000. С. 32-33.

*(4) Гаррис Р. Школа адвокатуры. Тула, 2001. С. 323.

*(5) Становление судебной власти в обновляющейся России / Отв. ред. Б.Н. Топорнин. М., 1997. С. 5.

*(6) Лукьянова Е.Г. Теория процессуального права. М.: Норма, 2003. С. 42.

*(7) См.: Там же. С. 11, 229-233.

*(8) Естественно, речь идет о техническом обеспечении звукозаписи всего хода судебного процесса и исключении возможности ее последующей редакции.

*(9) Беккариа Ч. О преступлениях и наказаниях. М., 1995. С. 121, 125-126.

*(10) Цит. по: Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. М., 2001. С. 106.