Защита прав изобретателей в России до XIX века (В.Д. Ярыш, "Журнал российского права", N 1, январь 2005 г.)

Защита прав изобретателей в России до XIX века

О патентном праве как об институте российского права можно говорить только с 1870 года, когда выдача охранного документа перестала зависеть исключительно от усмотрения монарха, а была поставлена в зависимость от наличия в заявленной идее легально закрепленных признаков. Началом становления патентного права в России принято считать 1812 год, когда в нашей стране появился первый законодательный акт по этому вопросу. Но и до его появления защита прав изобретателей уже имела место. Это дает основание говорить о праве привилегий - по названию документа, которым охранялись права изобретателей.

Становление права привилегий неразрывно связано со становлением капиталистических отношений. По мере приобретения товарным производством универсального характера все более очевидной становилась необходимость закрепления права на изобретения, придания им товарной формы. В России, как и в других странах, охрана прав изобретателей в форме патента развилась из феодальной привилегии. Причем наименование охранного документа - "привилегия" - сохранялось в нашей стране вплоть до 1917 года.

Первые привилегии выдавались в основном на торговлю. Конец XVI-начало XVII вв. в истории России ознаменованы значительным развитием ремесел: начинают выдаваться жалованные грамоты на "заведение мануфактур", на "прииск" полезных ископаемых. В этих грамотах уже прослеживаются ограничительные элементы, характерные и для современных патентов: выдача на определенный срок, запрет "в урочное время заводить всем подобную фабрику". Например, в 1634 году пушечных дел мастеру Елисею Коэту выдается грамота на приобретение в Московском уезде пустошей для строительства стеклянного завода с правом беспошлинной продажи изделий в течение 15 лет и запрещением на это время всем другим устраивать подобные заводы*(1). В XVIII веке центр тяжести смещается в сторону привилегий на заведение фабрик, при некотором сокращении числа грамот на торговлю.

В мае 1722 г. Петром I выдана привилегия "компанейщикам" игольных заводов*(2). Сидор Томилин и Панкрат Рюмин с братьями еще в 1717 году получили право "размножать игольные заводы и Русских людей тому игольному мастерству обучать (из малолетних и бедняков, которых за счет заводов содержать)". "Компанейщики" истратили на это дело свыше 30 тыс. рублей. В своем обращении к императору они подчеркивают, что "... привилегии им на тот завод во обнадеживание о невзимании с тех игл 30 лет пошлин не дано". Петр I указал не взимать пошлину с торговли иглами 15 лет. В этой привилегии впервые можно увидеть ее компенсаторный характер, то есть признание заслуг первооткрывателей в той или иной области и вознаграждение этих заслуг. В дальнейшем эта черта проявляется более ярко. Так, например, в 1733 году была выдана привилегия Прядунову, Чирцову и Собинскому за отысканную ими в Поморье серебряную руду. Этот документ прямо-таки изобилует уверениями в том, что старания их обязательно будут оценены и вознаграждены. Императрица Анна Иоанновна дает им свое "Всемилостивейшее обнадеживание, что если по их прилежному старанию (здесь и далее курсив мой. - В.Я.) серебряная руда будет найдена в таком количестве, что можно завод устроить, они и их наследники к прибыли того завода допущены будут"*(3). Сам характер вознаграждения, отовариваемый в привилегиях, еще долго будет варьироваться в зависимости от конкретной ситуации, но, по крайней мере, можно утверждать, что в первой трети XVIII века возникает осознанная необходимость воздать должное первооткрывателям вообще и изобретателям в частности.

Как правило, все жалованные грамоты на заведение фабрик снабжались примерно одинаковым перечнем привилегий, которые предоставлялись их владельцам. Кроме запрета иным лицам заниматься этим видом деятельности определенное время, к ним относились привилегии: не платить пошлин при покупке сырья как при ввозе из-за границы, так и в России; "судом и расправою и всякими делами (кроме криминальных) ведомым быть в Коммерц-Коллегии; из рода держателей фабрики и их приказчиков ни в какие службы не выбирать и тем от фабрики не отлучать; постоев в их домах не ставить". В отсутствие норм права о неприкосновенности собственности, и тем более о неприкосновенности прав на результаты интеллектуальной деятельности актуально следующее положение привилегий: "Всемилостивейше обнадеживаем, что та фабрика у них и их наследников отнята не будет", и с их капитала не будут взиматься никакие дополнительные подати, кроме всеобщих налогов ("настоящих поборов")*(4).

Середина XVIII века отмечена первой (из помещенных в Полном Собрании законов Российской Империи) привилегией на изобретение, поскольку сведения о выдаче привилегий на изобретения до 1649 года отсутствуют. Эта привилегия была выдана сенатским Указом 2 марта 1748 г. купцу Антону Тавлеву "на устроение фабрик для деланья красок и о правилах на учреждение оных"*(5). В тексте документа поясняется, что привилегия выдается на устроение фабрик для изготовления красок по предложенному Тавлевым способу.

Именно 1748 год знаменателен также тем, что упомянутая привилегия стала первым документом, в котором прослеживаются зачатки будущей патентно-правовой охраны. Выдача этой привилегии произведена до промышленного переворота, то есть это не проявление общего правила, а первый из ряда отдельных случаев, когда автору удалось признать за собой если не право, то исключительную привилегию на свое изобретение.

В рассмотренной выше первой привилегии на изобретение, выданной купцу Тавлеву, отмечается, что "... представленные образцы красок адмиралтейских живописного дела мастерами были испытаны и явились в сравнении с немецкими и венецианскими красками весьма удовлетворительного качества"*(6). Представляется, что это и есть та самая отправная точка, от которой, собственно, берет свое начало современная патентная экспертиза.

После первой привилегии на изобретение 1748 г. аналогичные привилегии посыпались как из рога изобилия: на заведение шелковичного завода по особому рецепту, на произведение синей краски из отечественного сырья и т.д. Профессор М.В. Ломоносов в 1752 году получил привилегию на производство разноцветных стекол, бисера, стекляруса и других галантерейных вещей на 30 лет: "Дабы он, Ломоносов, яко первый в России таких секретов сыскатель, за понесенный им труд удовольствие иметь мог: того ради впредь от нынешнего времени 30 лет никому другим в заведении тех фабрик дозволения не давать"*(7). В этих привилегиях так же, как и в первой, весьма четко заявлено о представлении проб изделий и их апробации до выдачи привилегий.

Следующим важным шагом в развитии защиты прав изобретателей стал Высочайше утвержденный 9 марта 1776 г. доклад Сената "О награждении подпоручика Афанасия Ратецова за найденный им в винокурении легчайший способ, и о вознаграждении таким же образом и прочих, кои сделают для общей пользы новое изобретение"*(8). Оценивая этот документ, нужно отметить, что, если в части о награждении А. Ратецова он носит индивидуальный характер, то в части, предусматривающей в дальнейшем поощрение других изобретателей, доклад является, по сути, нормативным актом, первой в истории отечественного патентного права нормой права.

В 1774 году А. Ратецов просил выдать ему привилегию на новый легчайший способ винокурения. Он указал, что сам этим способом уже пользуется, и привел описание преимуществ нового способа по сравнению с известными. И "по мере пользы оного, надеется он (Ратецов. - В.Я.) удостоиться получить награждение". Для начала Сенат рассмотрел описанные модели. Это свидетельствует, что прошение о выдаче привилегии содержало описание изобретения. По рассмотрении Сенат решил, что "от такого образца винокурения несомнительной пользы ожидать возможно, однако же, чтобы тем более удостовериться было дано задание Белгородскому губернатору, в губернии которого находятся Ратецова заводы, чтобы он освидетельствовал, подлинно ли через изысканный Ратецовым в винокурении новый способ представляемая от него польза быть может". Нет сомнений, что это уже не прообраз, а самая настоящая экспертиза. Анализ текста доклада также дает основание предполагать, что экспертиза проводилась на предмет пользы нового способа. Как видно из прошения Ратецова, он сам надеется на вознаграждение, только если его изобретение будет найдено полезным. Другими словами, сами изобретатели подтолкнули правительство искать в изобретениях пользу, и только таким - полезным изобретениям - предоставлять охрану. Но нельзя не отметить, что в данном случае под пользой сокрыта и реализуемость, промышленная применимость нового решения. Если идея нереализуема, то и пользы от нее ждать нечего, а если она реализуема, то польза будет, но может быть большей или меньшей.

Итак, из доклада о награждении Ратецова мы делаем вывод об обязательности экспертизы по существу и пользе как необходимом признаке охраноспособного изобретения. Когда Сенат убедился в ходе экспертизы в пользе заявленного способа винокурения, он обратился с запросом к императрице Екатерине II. "За неимением о награждении просителей за таковые изобретения закона Сенат сам собою к вознаграждению приступить не может: но во уважение всего сделанного, а паче для побуждения других к подобным для общей пользы изобретениям осмеливается Вашему Императорскому Величеству всеподданнейше представить, не угодно ли будет выдать Ратецову в вознаграждение одну тысячу рублей?" Резолюция Екатерины II была краткой: "Быть по сему".

Способ поощрения изобретателей установился не сразу, причем развитие не было линейным. В прошении о выдаче самой первой привилегии на изобретение его автор просил позволить ему завести фабрику для реализации изобретения с запретом всем остальным заводить такую же, то есть просил монопольного права. Ратецов же просил лишь вознаграждения от правительства. И его просьба была удовлетворена, к тому же данный прецедент получил дальнейшее развитие.

Эволюционировало не только содержание привилегий, но и их форма. Изначально единой формы привилегий установлено не было. Иногда в названии жалованной грамоты вообще не было указания на какую бы то ни было исключительность. Например, сенатский Указ от 18 июля 1749 г. "О позволении французскому фабриканту Антону Гамбету завести в Малороссии шелковичный завод"*(9). И только в самом тексте устанавливается запрет всем остальным в Малороссии заводить такие же заводы. Указание на исключительность в наименовании могло выглядеть, например, так: сенатский Указ от 20 октября 1751 г. "О делании принадлежащих к священнодействию и церковному благолепию вещей одному Московскому купцу Кункину"*(10).

Анализ привилегий, помещенных в Полном Собрании законов Российской Империи, позволяет проследить следующую тенденцию. Как правило, акт прямо назывался "Привилегия", выданная тогда-то тому-то за то-то. Но начиная с 1755 года, слово "привилегия" в наименовании акта зачастую стало заменяться на слова "исключительное право". К примеру, сенатский Указ от 21 марта 1755 г. "О предоставлении Английскому фабриканту Мартыну Ботлеру на 10 лет исключительного права делать в России шпалеры"*(11). Представляется, что это не просто терминологическая замена, а укоренившееся в сознании понимание права на нечто новое - исключающее притязания других лиц.

Забегая вперед, стоит отметить, что документ, охранявший права изобретателей, и после появления Манифеста о привилегиях 1812 г. продолжал называться привилегией. Термин "привилегия" используется в основном и в Законе о привилегиях 1896 г. Но в этом законе употребляется также словосочетание "патент на привилегию" (например, в ст. 20, 30). Таким образом, путь от "привилегии" к "патенту" был долгим. Термин "патент" не успел утвердиться окончательно в качестве названия охранного документа в дореволюционной России.

Постепенно менялся и язык привилегий. Со временем он терял свою витиеватость, но, вероятно, это связано не только и не столько с превращением привилегий во все более весомый документ, сколько просто с упрощением самого языка. Однако на эту объективную тенденцию оказывали влияние различные субъективные факторы. Так, привилегии, выдаваемые во времена Анны Иоанновны, вообще трудны для прочтения, столь длинно и многократно в них повторяются ее титулы.

Итак, к последнему десятилетию XVIII века Россия подошла, выработав основные принципы защиты прав на изобретения: описание изобретения в прошении о выдаче привилегии, новизна, польза, предварительная экспертиза, необходимость отметить заслуги изобретателя. В этих условиях идея законодательного закрепления этих прав, казалось бы, уже просто витала в воздухе. Но XVIII век так и не принес России нормативного акта по охране прав изобретателей. Впрочем, попытки его разработки предпринимались.

В 1794 году на имя Екатерины II поступает проект такого нормативного акта. Он был представлен автором, пожелавшим остаться неизвестным. Это печальный факт, так как разработанные им "Начертания о поощрении полезных изобретений"*(12) включали в себя все лучшее как из отечественной практики защиты прав авторов, так и из зарубежной. Остается только удивляться, как в России того времени, где никто не проводил анализа привилегий, этот человек вообще смог создать такое творение!

Документ состоял из нескольких частей, не все из них были собственно проектом нормативного акта. Документ включал: введение; описание значения изобретений для развития науки и техники, а следовательно, и значения нормативного акта об изобретениях; примерный устав о порядке предоставления привилегий на изобретения; проект грамоты для защиты изобретений; перечень польз от введения предлагаемой разработки; ответы на возражения, которые могли возникнуть при ознакомлении с проектом. Таким образом, документ составлен так, чтобы у читателя не возникли вопросы о необходимости и причинах его принятия, в отношении полезности такого документа. Причем дается и финансовое заключение о том, как принятие закона отразится на формировании казны, даже прокомментированы возможные возражения. Можно только пожелать современным законодателям готовить столь продуманные законопроекты.

Во введении автор ставит проблему необходимости "определенного непреложного ободрения" изобретателей как фактор, стимулирующий изобретательскую деятельность. По его мнению, это "единственный способ разбудить спящие умы, умножить изящные рукоделия, усовершенствовать ремесла, облегчить работы и уменьшить привоз чужестранных вещей (радение, столь редкое сегодня. - В.Я.)". Во втором разделе документа автор подробно разбирает различные варианты стимулирования деятельности изобретателей к творчеству и приходит к выводу, что самым верным средством является "благоучрежденное запрещение", то есть предоставление монополии изобретателям. "Да будет дано всякому изобретателю исключительное право делать и продавать изобретенную им вещь несколько лет одному". Эти слова написаны большими буквами, чтобы подчеркнуть основную мысль всего многостраничного труда.

Изобретением составитель "Начертаний..." предлагает считать только "совсем новую вещь", ранее неизвестную в России, то есть предлагает установить в качестве требования к изобретению локальную новизну. Сделать на теоретическом уровне вывод о том, что изобретением должна быть новая вещь, в тех условиях было уже нетрудно. Гораздо сложнее было догадаться включить в число изобретений "производство вещей необыкновенным способом или орудиями неизвестными в России". Изобретение согласно "Начертаниям..." должно было вести или к сокращению количества рабочих и времени для изготовления вещей, или обеспечить более высокое их качество, или меньшую стоимость, но наиболее желательным является сочетание всех этих качеств.

Таким образом, в "Начертаниях..." сформулированы признаки, какими должно обладать предложение, чтобы его можно было квалифицировать как изобретение. Указывалось, что описание изобретения должно производиться настолько полно и точно, чтобы по истечении срока действия патента каждый мог использовать это изобретение. Монопольное право на использование изобретения могло предоставляться на семь или на 14 лет в зависимости от пользы изобретения.

"За дарование грамоты платить изобретателю в казну тысячу рублей". Такая высокая пошлина, по мнению автора проекта, должна была пресечь поток легкомысленных изобретателей от "вымышления незначительных изобретений".

Следует обратить внимание на последнюю приведенную формулировку: "за дарование грамоты", то есть соблюдение всех правил, выраженных в "Начертаниях...", не гарантировало изобретателю получения привилегии. Привилегия по проекту по-прежнему была милостью монарха. В статье 6 проекта эта мысль выражена более ясно: "Когда же Императорское Величество всемилостивейше снизойдет до утверждения доклада", тогда и будет выдана привилегия.

Сведения о выдаче привилегий должны были в обязательном порядке публиковаться. К вещам, изготовленным на основе защищенного изобретения, можно было прилагать копию грамоты. Такие вещи обязательно следовало клеймить словом "грамотовая". Легко увидеть, что оно имеет тот же смысл, что сегодня слово "патентованная".

Итак, "Начертания о поощрении полезных изобретений" представляют собой прогрессивный почти по всем положениям проект нормативного акта в сфере защиты прав изобретателей. Его появление в конце XVIII века - явление весьма примечательное в истории патентного права России. Положения проекта глубоко и всесторонне продуманы. Остается только сожалеть, что первый патентный закон России 1812 г. далеко не все перенял из этого документа.

Тем не менее некоторые последствия появления этого проекта имели место.

Так, 7 августа 1801 г. вышел Именной, данный Сенату Указ "О поощрении учинивших изобретения и открытия к усовершенствованию земледелия, торговли и промыслов"*(13). И сходство в названии, и имеющиеся текстуальные совпадения указывают на то, что этот указ основывался на положениях "Начертаний...". Что же касается содержательной части Указа, к сожалению, он воспринял из "Начертаний..." совсем немного. Указ 1801 г. вообще невелик по объему. Тем не менее фактически это уже второй правовой акт, содержащий нормы права по изобретательству (первым можно считать указ о награждении А. Ратецова. - см. выше). Таким образом, эти свидетельства опровергают устоявшуюся позицию, что первый нормативный документ в этой сфере появился в России только в 1812 году. Утверждение этого акта во многом явилось логическим продолжением, закреплением положений рассмотренных выше документов, следствием многолетней практики выдачи привилегий.

В.Д. Ярыш,

старший преподаватель кафедры теории и

истории государства и права Кубанского госуниверситета,

кандидат юридических наук

"Журнал российского права", N 1, январь 2005 г.

-------------------------------------------------------------------------

*(1) См.: Плужник А.И. Из истории развития патентного дела в России // Вопросы изобретательства. 1966. N 9. С. 9.

*(2) См.: Полное Собрание законов Российской Империи. Собрание первое. СПб., 1830. Т. 6. Ст. 4006. С. 676-677 (далее - ПСЗ РИ).

*(3) ПСЗ РИ. Собр. первое. Т. 9. Ст. 6403. С. 126-128.

*(4) См., например: ПСЗ РИ. Собр. первое. Т. 10. Ст. 7294. С. 190-191.

*(5) ПСЗ РИ. Собр. первое. Т. 12. Ст. 9487. С. 841-847.

*(6) Там же.

*(7) ПСЗ РИ. Собр. первое. Т. 13. Ст. 10057. С. 750-753.

*(8) ПСЗ РИ. Собр. первое. Т. 20. Ст. 14447. С. 359-361.

*(9) См., например: ПСЗ РИ. Собр. первое. Т. 13. Ст. 9651. С. 110-112.

*(10) См., например: ПСЗ РИ. Собр. первое. Т. 13. Ст. 9885. С. 501-504.

*(11) См., например: ПСЗ РИ. Собр. первое. Т. 14. Ст. 10376. С. 334-335.

*(12) См.: Российский государственный архив древних актов. Ф. 16. Д. 189. Ч. 1. Л. 38-85 с об.

*(13) ПСЗ РИ. Собр. первое. Т. 26. Ст. 19965. С. 738.