Российская правовая наука рубежа XIX-XX веков и формирование личностного подхода в наказании (А.А. Иванов, "Журнал российского права", N 5, май 2005 г.)

Российская правовая наука рубежа
XIX-XX веков и формирование личностного подхода в наказании

Наряду с целью общей превенции правонарушений на юридическую ответственность возлагается и задача частной превенции - удержание правонарушителя от совершения правонарушений в будущем. При этом частная превенция достигается максимальным "приспособлением" в каждом конкретном случае мер юридической ответственности к правонарушителю. Истинно справедливым наказание будет тогда, когда при определении характера и суровости применяемых мер принуждения, объема возлагаемой на правонарушителя ответственности будут учтены все особенности совершенного правонарушения и личности виновного. Иными словами, мера наказания должна быть индивидуализирована.

Понимание такой детерминированной взаимосвязи и взаимообусловленности, законодательное оформление механизма ее практического осуществления происходило постепенно и неравномерно, отражая рост социального и правового сознания, осмысления идей о ценности человеческой жизни и самой личности, ее прав и свобод. При этом если по своей сути наказание за все время своего существования так и осталось карой, возмездием за содеянное, то его цели, как и цели юридической ответственности вообще, претерпевали соответствующие эволюционные изменения: от игнорирования прав и интересов личности до признания ее в качестве важнейшей ценности. Оставаясь основной формой реакции государства на неправомерное поведение людей, наказание со временем стало рассматриваться не просто как акт мести правонарушителю и элемент устрашения других лиц, но и как средство исправления правонарушителя и предупреждения правонарушений.

Наиболее ярко отмеченная закономерность проявилась в области уголовного права и смежных с ним отраслей. Н.С. Таганцев по этому поводу отмечал: "Из всех областей права наиболее изменчивым является право уголовное: на понятиях о преступлении и наказании с наглядностью отражаются все политические и социальные перевороты народной жизни, и чем быстрее развивается жизнь, тем быстрее совершаются эти реформы"*(1). История показывает, что именно в данных отношениях не только впервые были формально закреплены предпосылки и правила индивидуализации наказания, но и сделаны первые попытки теоретического обоснования индивидуализации в качестве принципа уголовного права. Однако для этого понадобилось долгое время.

Правовые институты XVIII века вышли из недр средневековья и несли все его характерные черты: сословность и неопределенность наказаний, их крайнюю и всепоглощающую жестокость и несоразмерность с тяжестью преступлений. Кара представлялась справедливым возмездием за преступление и, преследуя цели устрашения и устранения (преступников), рассматривалась в качестве важнейшего (подчас единственно возможного) средства борьбы с противозаконными деяниями. Правонарушение воспринималось как дерзкое покушение на определенный свыше порядок. И поэтому лишь жестокое и немедленное возмездие преступнику должно было восстановить нарушенное и устрашить будущих потенциальных преступников. Наиболее эффективным средством борьбы с преступностью считалась смертная казнь. Понятно, что при таком отношении речи о необходимости исследования личности преступника не велось, а учет особенностей субъекта преступления практически ограничивался его "состоянием". В. Ливановский писал, что "первой и главной целью наказания: было поддержание божественного порядка в обществе, посредством подчинения своевольной личности под власть Всесильного Могущества, управляющего миром". Наказание, по его мнению, имело целью "поддержать существующие общественные отношения и уничтожить совершившееся противозаконие и являлось источником справедливости"*(2).

Правонарушения считались посягательством на установленный порядок, одно сомнение в справедливости которого было уже преступлением. Для борьбы с ним признавались справедливыми любые средства. "Наказание имело в виду поддержать общественную безопасность посредством устрашения от ожидаемых нарушений права как необходимой обороны против угрожающих в настоящее время нарушений, так и посредством предупреждения против будущих преступлений"*(3). Видимо, именно этим и обусловливалась жестокость наказаний. Во внимание принималась лишь тяжесть посягательства, но не "наказательность субъективная"*(4). Этим в какой-то мере и объясняется обычная для эпохи феодализма неопределенность и обезличенность наказаний. И если для средневековой юрисдикции человек, совершивший правонарушение, был не более чем субъектом наказания, с устранением которого исчезает и само правонарушение, то индивидуализировать ответственность вне пределов внешних сторон деяния (его тяжести) представлялось излишним.

В середине XVIII века по феодальному праву был нанесен мощный удар. В Европе вышла книга Ч. Беккариа "О преступлениях и наказаниях", в которой автор, подвергнув беспощадной критике всю современную ему практику осуществления правосудия, выдвинул идеи о необходимости соразмерности выносимого наказания тяжести преступления, о равенстве перед судом и наказанием, об ограничении смертной казни, о запрещении жестоких наказаний и применения пыток и др.

Многие положения труда Ч. Беккариа, а также сочинений ряда других мыслителей были включены Екатериной II в ее "Наказ" Уложенной комиссии (учреждения по систематизации законодательства) в 1767 году. И хотя многие из этих положений не нашли своего реального воплощения в законодательстве, они стали основой для последующего глубокого исследования сущности фундаментальных институтов права и их дальнейшего совершенствования*(5). Особенно это касалось попыток разработки мотивов совершения правонарушений, а также целей и видов наказания.

С конца XVIII века в Европе растет протест против жестоких наказаний и находит своих последователей призыв к гуманности в борьбе с преступниками. Эти идеи распространяются и в России*(6). Устрашение как цель наказания подвергается осуждению*(7), и в результате многолетних дискуссий формируется качественно новое направление целей наказания - исправление и предупреждение.

Деятельность по систематизации российского законодательства и активная исследовательская работа отразились на дальнейшем развитии законодательных предпосылок осуществления принципа индивидуализации юридической ответственности. Прежде всего это связано с совершенствованием таких критериев, как тяжесть правонарушения, степень виновности субъекта, смягчающие и отягчающие наказание обстоятельства совершения противоправного деяния. Однако, несмотря на то, что данные факторы всегда являлись определяющими, вопросы вины не подвергались глубокому изучению и разработке. Закон учитывал личность лишь как лицо, стоящее на той или иной сословной ступени, а немногие нормативные указания на свойства, характеризующие личностные особенности субъекта, и обстоятельства, смягчающие и отягчающие ответственность, в подавляющем большинстве не выходили за пределы состава правонарушения. На определение конкретной меры наказания они существенно не влияли.

Долгое время личность была носителем опасности конкретного правонарушения, и государство боролось с правонарушителями, ликвидируя преступников. Отсюда вера в спасительное (очистительное) воздействие наказания. А для "лучшего усвоения лекарства", как представлялось, необходимо было лишь установить точное соответствие между преступлением и наказанием и найти лучший способ исполнения последнего. Так, еще в начале XIX века С. Баршев, развивая идею справедливого воздаяния за правонарушение, указывал на прямую зависимость степени репрессивности наказательных средств от тяжести преступления. В частности, он отмечал, что "эти средства не должны быть употребляемы без разбора. Но всякий раз, как скоро идет дело о назначении наказаний за преступления, из них со строгой осмотрительностью должно быть избираемо именно то, которое наиболее приличествует преступлению"*(8).

Такой подход вполне отвечал понятиям абстрактной справедливости и соответствовал традициям классической школы права. Однако появление во второй половине XIX века социологических теорий и вследствие этого изменение видения целей наказания потребовало в процессе его назначения и исполнения наряду с тяжестью содеянного учета особенностей личности, ее прав и законных интересов.

Общими тенденциями развития норм об ответственности, которые были характерны для второй половины XIX века, можно назвать: изменение ориентиров в оценке преступного деяния, постановку новых целей перед юридической ответственностью, обращение к личности преступника, общую гуманизацию применения наказания и т.д. Отмечая это, нельзя не остановиться на кратких характеристиках таких направлений отечественной юридической науки, как классическая и социологическая школы уголовного права. Именно в ходе становления этих тесно связанных друг с другом направлений отечественной правовой доктрины и острой борьбы между ними сформировалась идея личностного подхода при осуществлении мер юридической ответственности, а вместе с ним и принципа ее индивидуализации. В результате право стало наполняться гуманистическими элементами и институтами, соответствующими демократическим новациям великих реформ 1860-1870-х годов.

Классическая школа уголовного права, выйдя из недр феодализма и испытав на себе воздействие принципов буржуазного права, разработала идею о необходимости соответствия наказания тяжести совершенного преступления, обосновала вопросы виновности и соучастия, обстоятельства, "усиливающие или уменьшающие виновность деятеля", и многое другое*(9). Как отмечал Л.Е. Владимиров, классическая школа в целом выполнила поставленные перед ней задачи "установления составов отдельных преступлений, с точностью провела границу дозволенного и запрещенного; дала твердую почву для применения закона в суде для назначения наказания человеку, сообразно его виновности, выразившейся в совершенном деянии, имеющего изложенные в законе признаки"*(10).

В числе наиболее важных постулатов классической школы уголовного права назывались следующие:

- человек является носителем свободной воли, и преступление есть результат его произвольного выбора. Поэтому если человек, обладая нравственной свободой, избирает зло, он должен нести наказание за свой выбор;

- процесс принятия решения о совершении преступления носит исключительно рациональный характер. Человек совершает преступление лишь в случае, если считает его полезным для себя после взвешивания всех pro и contra;

- усиливая наказание, общество делает преступления менее привлекательными, что позволяет удерживать людей от их совершения;

- искусство законодателя и его гуманизм заключаются в том, чтобы ужесточение наказания проводилось не по принципу "чем больше, тем лучше", а по принципу "ужесточать лишь настолько, чтобы сделать преступление непривлекательным"*(11).

Однако, занимаясь общими вопросами наказания и разработкой конкретных составов преступлений, классическая школа оторвалась от практических проблем борьбы с преступностью. К середине XIX века кризис официального направления юридической науки стал очевиден, что позволило представителям нового - социологического направления начать активную критику старых догм*(12). Например, Э. Ферри отмечал: "Для криминалистов, судей и законодателей область правосудия содержит в себе три момента: преступление, суд и наказание. Классическая школа не знает преступника, который между тем является началом и вместе с тем конечной целью деятельности общественной обороны от преступности"*(13). Наиболее "компактно" задачи социологического направления были сформулированы голландским криминалистом Ван Гамелем: "Вместо теоретического уголовного права мы должны создать уголовное право практическое. Три понятия страшно мешают нам в этом. А именно: "вменяемость", "наказание" и "преступление"*(14).

Осуждались абстрактность принципов классической школы, забвение изучения целей наказания и то, что цели ответственности она определяла наказанием, а не наказание целью*(15). А также то, что за "объективной тяжестью" преступления она не замечала личности преступника и рассматривала само преступление как результат исключительно свободной воли человека. Отсюда, резюмировали "социологи", - вера в спасительное воздействие наказания, "полная его безличность" и в большинстве случаев - не борьба с преступностью, а "истребление виновных"*(16).

Такая критика представляется вполне обоснованной и справедливой, так как догматическая школа была крайне консервативна, и какие бы прогрессивные новации ею ни вносились, они имели, скорее всего, поверхностный характер. "Но, - указывали сторонники так называемого положительного (социологического) направления, - современная преступность в отличие от преступности старых веков характеризуется не столько как антигосударственное, сколько как антисоциальное явление"*(17). Следовательно, продолжали они, естественным будет поиск социальных корней преступности. Необходимо, наконец, определить цели, на достижение которых мобилизовать как юридические, так и социальные институты. Не "наказание", а "приискание мер, способных исправить". Необходимо создать систему приспособления преступника к честной нормальной жизни при существующих социальных условиях*(18).

При этом процесс применения норм об ответственности должен был быть направлен на "индивидуализацию виновности отдельного преступника, описанного в законе, в индивидуального преступника, совершившего индивидуальное преступное деяние"*(19). С.П. Мокринский по этому поводу писал: "Наказание: уже само по себе есть зло: Ставить и избирать предположения уголовной репрессии надлежит поэтому с величайшей осторожностью, разумной экономией общественных и государственных сил и возможною пощадой интересов самого наказываемого"*(20). Это отмечал и Н.С. Таганцев: "...наказание падает на преступника за совершенное им преступное деяние с проявленными в нем субъективными и объективными элементами и карательные меры должны иметь свойство применимости к особенностям каждого отдельного деяния, должны обладать свойством видоизменяемости или гибкости, способностью индивидуализироваться... Наказание должно быть направлено, насколько это достижимо, к возрождению в преступнике человека и полезного члена общества, к развитию и укреплению в нем начал религии и нравственности, к искоренению в нем дурных привычек, к приучению его к труду и порядку"*(21). В данном направлении законодательно закреплялись и цели наказания. Детально разрабатывались критерии индивидуализации юридической ответственности, позволяющие отражать все многообразие социально-правовой действительности и в первую очередь особенности личности правонарушителя.

Судья должен был изучать личность преступника, принимая во внимание все обстоятельства его жизни, находя те мотивы, которые натолкнули его на преступление. Правоприменитель, будучи связанным формальными условиями, должен руководствоваться "объективными свойствами и тяжестью учиненного деяния". Изучив личность преступника и обнаружив причины опасности его и деяния для общества, судья должен определить наиболее целесообразные для данного случая меры из соответствующей системы, установленной законодателем*(22). И.Я. Фойницкий, предпринявший одним из первых в России критический анализ основных институтов и категорий официального направления уголовно-правовой науки с точки зрения социологического подхода, подчеркивая перспективность последнего, отмечал: "Всякое наказание должно быть справедливо, применяясь только к виновному и соответствуя как объективной тяжести посягательства, так и субъективной виновности"*(23).

Таким образом, социологическая школа в идеале представляла себе правосудие, основанное на "индивидуализации мер сообразно личности преступника". Многие из этих положений нашли свое воплощение в законодательстве дооктябрьского периода. Они подчеркивали необходимость и обеспечивали возможность установления максимально достижимого различия в пределах тяжести возлагаемых на виновных мер принуждения в зависимости от характера и степени опасности совершенных деяний, особенностей личности правонарушителей и обстоятельств, выходящих за рамки состава правонарушения, но влияющих на смягчение либо на усиление ответственности.

Не будет преувеличением сказать, что Уголовное уложение 1903 г. явилось лучшим компромиссом между классическим направлением юридической науки и "правом социальной сферы". Об этом свидетельствует также и отсутствие в нем таких разработанных и теоретически обоснованных представителями социологического направления институтов, как "опасное состояние личности" и вытекающих из этой "опасности" "мер социальной защиты", вся пагубность которых в чистом виде для ведущих представителей дооктябрьской юридической науки была очевидной. В частности, российский криминолог В.Д. Набоков в этой связи отмечал: "Нам, русским, знакомы понятия о "неблагонадежности", и "о лицах, вредных для общественного спокойствия", и "о вредных порочных членах" сельских обществ"; мы знаем, во что могут превратиться меры предупреждения и пресечения в отношении этих лиц, которые теми или другими учреждениями признаны "опасными". И мы должны признать, что орудование понятием "опасное состояние" личности особенно опасно и нежелательно там, где приходится думать не о расширении прав административной власти, а наоборот, о введении ее в надлежащие рамки... Предоставление ей возможности объявлять человека опасным, и без тех гарантий, которые заключаются в точной и конкретной формулировке состава преступления, преступного деяния уголовным кодексом, - применять по отношению к этому "опасному" лицу весьма серьезные меры социальной защиты в виде лишения свободы, высылки и т.п. - это равносильно введению в принцип того, что фактически является уродливым уклонением от функций правового государства"*(24).

В конце XIX века на фоне социологических исследований начало стремительно развиваться психологическое направление правовой науки. Выйдя далеко за рамки криминологии и судебной психологии, оно привело к становлению особой, психологической, школы права, основателем которой был Л.И. Петражицкий*(25). Впоследствии именно этот подход будет доминировать в нормотворческой и правоприменительной практике, всецело определяя правовую политику первых лет советской власти, когда во главу угла будет поставлено не позитивное право - четкие нормативные установки, а революционное правосознание - субъективные и изменчивые представления о том, "как надо", основанные на всепоглощающем принципе целесообразности.

Результатом активной исследовательской деятельности всех юридических научных направлений и школ, органичного использования последних достижений мировой и отечественной правовой мысли явились сформированные юридической доктриной в начале XX века принципы карательной политики российской империи. Основными из них были следующие:

- определяемые законодателем и судом наказания должны быть в достаточной мере репрессивны, то есть причинять преступнику страдания, перспектива которых была бы способна оказать должное противодействие стремлению к данному преступлению, предупредить возникновение этого стремления или, раз последнее возникло, парализовать его;

- наказания по своим характеристикам и размерам не должны причинять преступнику никаких ненужных для предупреждения повторных преступлений страданий;

- поражая преступников, карательная деятельность по возможности не должна затрагивать лиц, так или иначе связанных с преступником;

- наказания должны быть исправительны, то есть исправлять преступников юридически или нравственно. И в тех случаях, когда наказание не ставит себе задачей посильное исправление преступника, оно ни в коем случае, однако, не должно делать его худшим в нравственном отношении;

- карательная деятельность должна облекаться в формы, вполне отвечающие условиям нравственного прогресса общества, чтобы случаи применения наказания не препятствовали развитию в обществе уважения к человеческой личности*(26).

Особое внимание уделялось необходимости личностного подхода в рамках специальной превенции правонарушений:

- наказание должно соответствовать индивидуальной виновности преступника;

- нельзя за ничтожные, хотя очень дурные в нравственном и общественном смысле действия, назначать преступнику явно несообразный объем лишений;

- наказание не есть ни рабство, ни мучения человека; напротив, оно должно быть принудительным оздоровлением преступника;

- наказание должно устрашать как преступника, так и людей, которые не достигли той степени внутренней свободы, когда совершение чего-нибудь противного человечности и общественности становится для них просто невозможным*(27).

Изменения в российской уголовной и пенитенциарной политике во второй половине XIX-начале XX вв. стали ярким свидетельством начала качественно нового этапа в истории отечественного государства и права, показателем того, что Россия, перейдя тысячелетний рубеж своего существования, превратилась в сильнейшую державу, стоящую на уровне самых развитых стран мира, и могла позволить себе не только рассуждения о правах и интересах человека и законодательное их закрепление, но и их последовательную реализацию.

Однако на практике отмеченные либеральные и гуманистические тенденции уже с начала 1880-х годов практически полностью "перекрывались" чрезвычайными мерами, вызванными нарастающим напряжением в обществе. Нестихающие крестьянские волнения, развернувшийся террор народников привели к введению правительством военного положения в ряде губерний и даже в целых регионах России, свертыванию многих демократических основ функционирования судебной системы, к забвению принципов судопроизводства, провозглашенных реформами 1864 г., а также к передаче многих дел в компетенцию администрации и военной юстиции. К тому же принятое в 1903 году Уголовное уложение было введено в действие в далеко не полном объеме. Кроме основных положений Общей части, в основном работали нормы о государственных преступлениях и о противодействии суду. В начале XX века десятилетиями не разрешаемые экономические, политические и социальные проблемы вызвали продолжительные и непрекращающиеся волнения, апогеем которых явились революционные события 1905 г.

После поражения революции правительство развернуло массовые репрессии и преследования в отношении ее участников, сочувствующих лиц, против политического инакомыслия вообще. Применение смертной казни в массовых масштабах шокировало отвыкшую от таких жестких мер страну. Десятки тысяч человек (в основном крестьян) в административном порядке были подвергнуты законодательно уже давно отмененным телесным наказаниям, сосланы на каторгу.

Тем самым имеющееся в обществе напряжение еще больше накапливалось. Позже добавились трудности военного времени. Еще масса экономических, политических, социальных, идеологических и иных причин, являющихся предметом отдельных серьезных исследований, привели, в конце концов, к падению тысячелетней монархии в России.

А.А. Иванов,

доцент Московского университета МВД РФ,

кандидат юридических наук

"Журнал российского права", N 5, май 2005 г.

-------------------------------------------------------------------------

*(1) Таганцев Н.С. Русское уголовное право: Лекции. Часть Общая. Т. 1. М., 1994. С. 105.

*(2) Ливановский В. Исследование начал уголовного права, изложенных в Уложении царя Алексея Михайловича. Одесса, 1847. С. 89.

*(3) Там же. С. 89.

*(4) По словам В. Ливановского, "наказательность субъективная " - это "наказательность преступления со стороны личных свойств и качеств преступника", в зависимости от которых преступления могут быть "наказаны строже или легче". Там же. С. 113.

*(5) Вместе с тем российское общество еще не было готово воспринять новые гуманистические идеи, вошедшие в "Наказ". Не случайно сам текст, переведенный на многие европейские языки и разосланный в иностранные представительства, для российской общественности остался практически неизвестным. Однако свою роль фактора, указывающего на определенную неблагополучность ситуации в деле выбора целей и мер борьбы с преступностью, он сыграл.

Книга Ч. Беккариа в России переводилась шесть раз и пять из них в XIX веке. См. об этом: Юмашев Ю. М. Беккариа и Россия // Государство и право. 1995. N 7. С. 136-137.

*(6) В числе работ отечественных мыслителей, затрагивающих проблемы общественного устройства, взаимоотношений государства и личности и опубликованных в рассматриваемый период, можно отметить: М.М. Щербатов, "Размышления о законодательстве вообще", "Путешествие в землю Офирскую шведского дворянина С.", "О повреждении нравов" (80-е гг. XVIII в.); И.Т. Посошков, "Книга о скудности и богатстве" (1724); А.Н. Радищев, "Путешествие из Петербурга в Москву" и др.

*(7) Например, Г. Горденков писал: "Нельзя мучить преступника-человека единственно для того, чтобы другим не вздумалось подражать ему". См.: Горденков Г. Разбор основных начал уголовного права. Харьков, 1832. С. 15.

*(8) Баршев С. О мере наказаний. М., 1840. С. 1.

*(9) Окончательно классическое направление уголовного права было оформлено благодаря трудам таких зарубежных исследователей, как Бентам, Говард, Фейербах, Гегель и др. В России их учения были развиты представителями догматической школы, к которым можно отнести А.Ф. Кистяковского, Н.С. Таганцева, М.М. Сперанского, Н. Мордвинова, С. Борщева, Н. Сергиевского, Г. Горденкова, С.Е. Десницкого, Г. Солнцева и др.

*(10) Владимиров Л.Е. Курс уголовного права. М., 1908. Ч. 1. С. 176.

*(11) См.: Иншаков С.М. Зарубежная криминология. М., 1997. С. 33.

*(12) Из числа первых крупных публикаций российских сторонников социологического направления можно назвать: Духовский Н.В. Задача науки уголовного права. Ярославль, 1872; Фойницкий И.Я.Учение о наказании в связи с тюрьмоведением. СПб., 1889; Он же. Уголовное право. Его предмет, его задачи // На досуге. СПб., 1898. С. 398-413; и др. Их позиции в рассматриваемый период в значительной мере разделяли А.Н. Трайнин, М.Н. Гернет, Н.Н. Полянский, А.А. Пионтковский, С.К. Гогель, М.М. Исаев и др.

*(13) Ферри Э. Уголовная социология. М., 1908. С. 465. Цит. по: Иншаков С. М. Указ. соч. С. 34.

*(14) См.: Станкевич В.Б. Борьба с опасным состоянием как основная задача нового уголовного права // Новые идеи в правоведении. СПб., 1914. С. 89.

*(15) См.: Познышев С.В. Основные вопросы учения о наказании. М., 1904. С. 262-263.

*(16) См.: Станкевич В.Б. Указ. соч. С. 81-88.

*(17) Люблинский П.И. О действии наказания // Новые идеи в правоведении. Сб. 1. Цели наказания. СПб., 1914. С. 10.

*(18) См.: Станкевич В.Б. Указ. соч. С. 89-90.

*(19) Владимиров Л.Е. Указ. соч. С. 177.

*(20) Мокринский С.П. Наказание, его цели и предположения. М., 1902. С. 29.

*(21) Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Т. 2. М., 1994. С. 98.

*(22) См.: Станкевич В.Б. Указ. соч. С. 89-104.

*(23) Фойницкий И.Я. Учение о наказании в связи с тюрьмоведением. С. 68.

*(24) Набоков В.Д. "Об опасном состоянии " преступника как критерии "меры защиты". СПб., 1910. С. 29-30. Цит. по: Щедрин Н.В. Меры безопасности: развитие теории, отличительные признаки и классификация // Правоведение. 1994. N 4. С. 91.

*(25) См.: Петражицкий Л.И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. СПб., 1909.

*(26) См.: Кошель П.А. История наказания в России. История российского терроризма. М., 1995. С. 8.

*(27) См.: Владимиров Л.Е. Указ. соч. С. 26-27.