Соотношение права и факта во владельческой защите (М.Б. Братусь, "Законодательство и экономика", N 6, июнь 2005 г.)

Соотношение права и факта во владельческой защите

Говоря о владении, мы имеем в виду прежде всего власть, которую человек может осуществлять над вещью. Эта физическая власть существует независимо от того, имеет он или не имеет права осуществлять ее. Владение существенно отличается от других прав, поскольку неправомерность приобретения права ведет к его потере или к аннулированию, тогда как владение может нарушать другие права и пользоваться тем не менее защитой. В этом и кроется "загадка" владения - именно с этого момента начинается некое расхождение между должным и сущим, раздвоение права и факта, ибо стоит владению отделиться от собственности (по воле или против воли собственника), как неизбежно возникает вопрос о соотношении того и другого института. Это отношение обычно сводится к вопросу о противопоставлении права и факта*(1).

Владение, таким образом, выступает в следующих ипостасях: во-первых, как отдельное правомочие в рамках отношений собственности и других вещных прав; во-вторых, как самостоятельное явление правовой действительности, т.е. как факт, - и подлежит защите в обоих своих качествах*(2).

Если защита владения как права представляется очевидной - этим обеспечивается защита собственности, то каким образом можно обосновать правильность и необходимость защиты незаконного и более того - неправомерного владения? "Такое положение вещей не может не вызвать недоразумения, - пишет И.А. Покровский. - Кажется, что право, защищая даже владение незаконное, этим самым идет против своей собственной основной задачи - охранять закон и порядок, что оно подрывает под самим собой почву и утверждает то, что должно было отрицать"*(3).

Почему же тем не менее зарубежные законодательства, следуя традиции римского права, пошли по пути признания и закрепления владельческой защиты? Не было исключением в этом отношении и законодательство дореволюционной России.

Исследуя вопрос относительно обоснованности защиты в том числе неправомерного владения, обратимся к классическим теориям, в русле которых шло выяснение сущности владения и поиск ответа на вопрос, что представляет собой владение - право либо факт, или почему фактическое отношение приобретает правовые последствия. Здесь можно выделить по крайней мере две крупные научные школы.

Первую связывают с именем К.Ф. Савиньи. Его сочинение "Право владения", изданное в 1803 г., по словам Ю.С. Гамбарова, по сути, ознаменовало новую эпоху в разработке института владения и впервые поставило вопрос о столкновении права и факта, уже в рамках которого впоследствии в литературе шло исследование категории владения. Заслуга Савиньи еще и в установлении терминологии владения, которая до того была достаточно путаной и неопределенной.

Основные положения его теории сводятся к следующему. Владение представляет собой непосредственное, т.е. без участия третьих лиц, воздействие на вещь, иными словами физическую возможность обладания имуществом. Интересно, что такое определение данного понятия встречается и в современной цивилистике, хотя очевидно, что существует (и существовали в праве Древнего Рима, на основании которого делает свои построения Савиньи) множество случаев владения, когда, не имея возможности фактического господства над вещью, лицо все же продолжает оставаться ее владельцем. Тем самым фактическое или физическое обладание не может являться конститутивным признаком владения. Согласно воззрениям Савиньи, владение подлежит юридической защите только потому, что нарушение владения есть нарушение неприкосновенности владеющего лица, а следовательно, владельческие интердикты носят деликтный характер.

Кстати, подобный подход прослеживается и в англо-американском праве, где владельческая защита имеет безусловно деликтную природу. Само же учение о владении, как полагал К.Ф. Савиньи, следует рассматривать в рамках обязательственого права.

Владение, по Савиньи, - факт, но факт, связанный с юридическими последствиями. Одно наличие такой охраны не переводит владение в разряд права, а потому и решение в процессе о владении касается только владения как факта, но не устраняет иска о праве.

Праву присуща черта, которую В.М. Хвостов описывает так: "Право, лишь только оно возникло, отрешается от производящего его факта"*(4). Иными словами, юридический факт, влекущий за собой субъективное право, как бы отделяется от него, оставаясь в прошлом. Например, сделка или завещание порождают то или иное правоотношение, чтобы затем уйти на второй (уже юридически безразличный) план. "Владелец же имеет право, пока фактически владеет"*(5) (соответственно владение должно длится в момент защиты), т.е. указанного отделения права от факта не происходит, а значит, владение - само факт.

Действительно, соотношение фактического и юридического "состава" владения существенно отличается от подобного соотношения в других правовых институтах. Право сохраняется здесь до тех пор, пока продолжается фактическое состояние, и потому как бы временный, "преходящий" в других юридических отношениях факт во владении приобретает значение имманентного условия, conditio sine gua non самого права. В данном случае можно провести параллель с правоспособностью личности - она возникает в момент рождения и прекращается смертью.

Из теории Савиньи остается неясным следующее обстоятельство: если защита владения объясняется защитой неприкосновенности личности от какого-либо насильственного, самоуправного вмешательства, то почему долгое время в Риме не обеспечивалось защитой держание и некоторые виды владения (например, в случаях владения вещами, которые исключены из оборота - обладания res sacrae - предметов религиозного культа). Ведь насилие все равно остается насилием, против кого бы оно ни было направлено. Кроме того, насилие или деликт не всегда выступают необходимым условием охраны владения. Владельческие иски могут предоставляться и в целях защиты от возможного нарушения, когда предполагается спор в отношении владения.

Сторонники теории Савиньи, получившей в литературе параллельное название - субъективной теории, полагали, что римское учение о владении было построено на определенной разнице между волей владельца и волей держателя и такое "волевое" деление обладания проводилось в римских источниках права*(6). При этом считалось, что за вором следует признать именно владение, поскольку имеется волевой компонент - animus domini, а за арендатором, нанимателем, ссудополучателем и прочими лицами ввиду отсутствия такового - держание.

Между тем если обратиться к возникновению и эволюции понятия держания в римском праве, можно увидеть, что волевого элемента владения не наблюдалось, скажем, у субъекта личного сервитута и суперфициария, однако постепенно "держание перешло в этих случаях в сферу владения и сравнялось с ним". Неясен в субъективной теории и вопрос о процессуальных аспектах доказательства владения или держания (что отмечали и сами сторонники данной теории), поскольку по внешним факторам трудно судить о воле как субъективном свойстве*(7). Скажем, такие действия, как обработка земли, сбор урожая, могут осуществляться арендатором или другим держателем, который предпочтет в целях получения более легкой владельческой защиты выдать себя за владельца.

Вторая научная школа связана с именем Р. Иеринга как основателя "объективной" теории владения, который с убедительностью доказывал на примерах из римского права несостоятельность деления обладания по волевому признаку: "вся история борьбы владения с держанием непрерывно свидетельствует о движущей силе одной и той же идеи - интереса.

Вопрос защиты владения Р. Иеринг решал в своих трудах ("Обоснованиях защиты владения" 1867 г. и "Воля владельца" 1889 г.) тоже на основании истории римского процессуального права. Владельческая защита возникла и развилась на почве виндикационного процесса о собственности. Она входила составной частью в этот процесс, когда спорная вещь передавалась одной из сторон на время продолжения процесса. Затем владение было выделено в самостоятельную процессуальную форму, которая значительно упрощала защиту собственности. Такое обособление владения было вызвано развитием гражданского оборота. В небольшой общине, какой был Рим в первое время, и при ограниченном количестве как сделок по отчуждению собственности, так и вещей, служивших их предметом и носивших строго индивидуальный характер (res mancipi), было хорошо известно, кому принадлежит каждый участок земли, кто собственник того или иного скота и т.д. Процесс доказывания в этих условиях не представлял никаких затруднений. Однако с ростом и постепенным "обезличиванием" гражданского оборота - с увеличением числа переходов собственности, появлением менее индивидуализированных вещей, а также возможности передачи вещи (минуя торжественную манципацию) путем простой и менее заметной традиции, - процесс доказательства права собственности стал крайне затруднителен, и возникла потребность в более легком, чем виндикация, процессе защиты.

Приведенная картина эволюции владения повторилась, по сути, и в истории европейского права. Развитие торгового и гражданского оборота с одновременно крайне затяжным характером петиторного процесса требовало создания широкой и интенсивной владельческой защиты, первые (как и последующие) формы которой имели одну цель - облегчить и ускорить судопроизводство по спорам о собственности.

Согласно теории Р. Иеринга владение защищается как видимость собственности: в подавляющем большинстве случаев владельцами являются собственники. Владение презюмирует собственность, и наоборот - отсутствие владения предполагает отсутствие собственности. "Владение есть форпост собственности"*(8). Тем самым защита владения предоставляется в интересах собственника, поскольку защитить владение с помощью иска о защите права собственности крайне тяжело, а с помощью владельческих интердиктов собственнику достаточно доказать лишь факт владения. По той же причине (признание во владельце потенциального собственника) не могли признаваться владельцами обладатели иных вещных прав - над их правом довлела "высшая власть собственника", о которой они знали в силу того, что именно эта власть сделала возможным их обладание вещью и не позволяла относиться к вещи как к собственной. Именно это обстоятельство позволило создать римлянам конструкцию владения правами - фикцию, которая позволила распространить на обладателей вещных прав владельческую защиту. Постепенно римское право пришло к тому, что из общего правила о делении обладателей вещей на владельцев и держателей было сделано исключение. Жизнь показала, что такая посредственная защита держателей недостаточна.

Таким образом, владение защищается не ради владения, а ради собственности. Как уже упоминалось, в результате такой защиты складывается ситуация, при которой владеющий несобственник (им может быть и вор) может беспрепятственно пользоваться вещью. Это, как считал Р.Иеринг, есть "неизбежное зло, с которым приходится мириться". Польза, приносимая правомерным владельцам, составляет общее правило и цель института, а распространение ее на неправомерных владельцев есть лишь исключение и невольное последствие института*(9).

Теория Иеринга подвергается критике в основном в связи с тем, что она не дает объяснения, почему в процессе владения не допускается ссылка собственника на свое право. Ведь утверждать, что допущение такого возражения в корне подорвало бы всякое значение владельческой защиты, едва ли правильно: владелец защищался бы против всех, кроме собственника.

Можно подытожить: и тот и другой сторонники теорий сходятся в одном - владение подлежит охране не само по себе, а ради предполагаемого за ним права (или же как условие этого права). Спор идет о том, что это за право или условие. Основание защиты владения лежит, таким образом, не в нем самом, а в нарушении или же в неприкосновенности личности либо в собственности. Как известно, любая теория идеализирует предмет, т.е. предполагает доминирующее значение одного фактора, тогда как картина мира складывается из многих.

В обосновании защиты владения также следует отметить определенную динамику взаимодействия частного и публичного. "Расширение понятия воровства означает вместе с перемещением этого отношения в сферу частного права предоставление самому вору защиты до тех пор, пока не поставлен вопрос о санкции собственника на его владение, ведь воля собственника, равно как и ее отсутствие, не может быть по определению очевидна для всех. А по понятиям частного права это само по себе требует невмешательства и соответствующей защиты предварительного характера, гарантирующей такое невмешательство до появления собственника"*(10). По известному выражению И.А. Покровского, охраной владения обеспечивается фактически сложившийся порядок человеческого общежития. В этом плане - поскольку владельческая защита противостоит насилию независимо от права на вещь - ее широта, т.е. распространение и на незаконных владельцев, должна действительно пониматься (но скорее в философском масштабе) как признание приоритета неприкосновенности личности перед неприкосновенностью имущества.

Непосредственный же законодательный мотив защиты владения лежит в защите собственности. Юридическое значение института владения, таким образом, заключается в его вспомогательной роли по отношению к вещным правам: это институт скорее процессуального, нежели материального, характера, дополняющий и облегчающий их защиту.

Технически сама конструкция владельческой защиты построена, по сути, на предположении права собственности на стороне владельца, исходя из того, что в подавляющем большинстве случаев владение все же совпадает с правом собственности, и применять в таких случаях довольно сложные способы доказывания права собственности нецелесообразно. Иными словами, действует правило: там где нет собственности, нет и владения. "Если бы не существовало специальной владельческой защиты, - писал Г.Ф. Шершеневич, подчеркивая ее особенную актуальность в отношении собственности на недвижимость, - то стоило кому-либо завладеть вещью, принадлежащей другому, как последний был бы поставлен в трудное положение опровергать правильность владения нарушителя (который запахал несколько десятин чужой земли)".

Рассмотрим теперь, как проблема владения выглядит в свете более поздних исследований, а также норм ныне действующего законодательства. В условиях отсутствия частной собственности советская доктрина была настроена относительно владельческой защиты отрицательно, да и сама идея была глубоко чужда принципам гражданского и гражданско-процессуального законодательства. Действительно, нецелесообразность введения особого механизма в обществе, где государство проявляло жесткий контроль за всеми проявлениями социальной активности, в том числе и за ходом гражданского оборота, очевидна. В периоды своего стабильного состояния советская экономика хотя и обладала рядом серьезных недостатков, отличалась тем не менее определенностью положения участников оборота и их имущества, что в известной мере облегчало доказывание правового титула на спорную вещь. Этим можно объяснить и тот факт, что теория владения мало затрагивалась в монографической литературе советского периода. Лишь с возрождением в гражданском праве России категории частной собственности эта проблема вновь приобретает актуальность, получая освещение в работах современных цивилистов - А.А. Рубанова, Д.В. Дождева, В.А. Савельева, К.И. Скловского, А.В. Коновалова, В.В. Галова и др. Примечательно, что новый Гражданский кодекс практически не привнес в отечественное гражданское право каких-либо новых правил осуществления защиты права собственности и фактического владения. Нормы главы 20 ГК РФ ("Защита права собственности и других вещных прав") воспроизвели основные положения, закрепленные в ст. 54 Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик 1991 г. и ранее содержавшиеся в ГК РСФСР 1964 г. Как и в советское время, защите (посредством виндикационного и негаторного исков) подлежит лишь титульное, законное владение - владение собственника и титульного, законного владения.

Понятие законного права владения в нашей юридической литературе раскрывается обычно при характеристике содержания субъективного права собственности. Такое владение рассматривается прежде всего как важное правомочие собственника, не являющееся, однако, самостоятельным вещным правом. "Право владения - это владение, охраняемое законом, т.е. элемент правоотношения собственности"*(11).

Тем не менее даже в таком, казалось бы, очевидном значении, как правомочие собственности, владение вызывает ряд вопросов в российском законодательстве.

В отличие от германского Гражданского уложения Гражданский кодекс РФ не содержит легального определения владения как "фактического господства над вещью", с чем связаны некоторые трудности и теоретического, и практического порядка.

Как известно, в ряде случаев правомочиями владения и пользования могут обладать и несобственники, например арендатор, хранитель, лизингополучатель, залогодержатель и прочие лица, получившие возможность владеть и пользоваться имуществом на основании договора с собственником. Каков характер этих правомочий и как соотносятся они с правомочиями собственника, являются ли эти правомочия самостоятельными правами? Так, неоспорим тот факт, что после передачи вещи арендатор приобретает фактическую власть над ней (тогда как собственник ее теряет). В период действия данного договора собственник не может самостоятельно использовать свое имущество либо передавать его другим лицам. Как и все третьи лица, он не вправе каким-либо образом препятствовать арендатору владеть и пользоваться переданным имуществом. Таким образом, правомочие владения (пользования) может отделяться от состава права собственности и передаваться собственником (в силу того или иного основания) другому лицу. По выражению Д.И. Мейера, право на чужую вещь в этом плане есть всегда "выдел из права собственности" (в отличие от ограничений, составляющих его предел)*(12).

Если следовать такому подходу, надо признать, что владельцем (пользователем) вещи в случае такой передачи, трансляции правомочий может быть только одно лицо - ее фактический владелец. В принципе основание для такого вывода может дать заложенная в самом законе формулировка. Статья 209 ГК РФ гласит: "собственник вправе по своему усмотрению совершать в отношении принадлежащего ему имущества любые действия, не противоречащие закону: в том числе отчуждать свое имущество в собственность другим лицам, передавать им, оставаясь собственником, права владения, пользования и распоряжения".

И, несмотря на возражения некоторых авторов о "невозможности в рамках российской правовой системы вычленения правомочий из состава права собственности"*(13), основания для подобной трактовки указанного "наделения" собственником своими правами другого лица, на наш взгляд, все же имеются. Другое дело, насколько справедлив данный подход законодателя. Ведь довольно трудно согласиться с тем, что собственник полностью лишается владения, передавая вещь другому лицу по договору. Здесь скорее имеет место, как пишет Б.Б. Черепахин, "переход" правомочий от одного лица к другому без потери их и соответствующего права в целом правопредшественником*(14).

Следовательно, в отношении одной и той же вещи оказываются сосуществующими два правомочия владения - владение собственника и фактического владельца. Но каким образом может согласоваться такое признание двух лиц владельцами одной вещи с исходной посылкой владения как фактического господства над имуществом?

Первый путь такого согласования заключается в необходимости учитывать, что в правомочии владения помимо фактического момента, как уже говорилось, существует и волевой момент. Если обратиться к этимологии слова "владеть", то, по мнению Д.И. Мейера, оно происходит от старославянского "володеть" т.е. "волю деяти" - проявлять, обнаруживать свою волю.

Современное отечественное гражданское право не знает такого разделения владения по волевому признаку, например, владения для другого лица, точнее, держания в интересах собственника. Например, при "незаконном владении" - т.е. без воли собственника - владение найденной вещью, вещами от которых собственник отказался, кладом, бесхозяйными вещами и безнадзорным скотом (п. 2 ст. 225 ГК РФ). В перечисленных случаях, как уже было сказано, нынешний Гражданский кодекс не предоставляет лицу, чьи интересы в большей степени затронуты утратой вещи, фактическому владельцу, упрощенного порядка восстановления нарушенного состояния на основании установления судом лишь факта владения и его произвольного нарушения, хотя необходимость в такой защите, безусловно, имеется.

Другой путь сосуществования двух правомочий владения - собственника и иного владельца - заключается в том, что следует, наоборот, отбросить указанный волевой момент и назвать владельцами тех, кто владеет вещью "не для себя". Примером тому может служить конструкция двойного (посредственного и непосредственного) владения, закрепленная в германском гражданском праве (§ 868, 869, 871 Гражданского уложения), где владельцами законодательно признаны иные лица, кроме собственников, владеющие имуществом на основании договора, т.е. без намерения относится к вещи как к своей (см. также § 920 Гражданского уложения Швейцарии). Владение собственника осуществляется или "опосредуется" через владение договорного владельца. Подобно тому как собственник, передавая вещь во владение другого лица, не лишается собственности, так и не происходит лишение его права или возможности владения, несмотря на то что вещь уже не находится в его хозяйственном господстве. Специфика опосредованного владения, как справедливо отмечает Л.Ю. Василевская, в том и заключается, что право владения как правомочие собственника остается действительным, несмотря на то что в результате исполнения договора появляется фигура фактического, непосредственного владения*(15).

Практический смысл этой конструкции состоит в том, что как непосредственный, так и опосредованный владелец, т.е. собственник, обладают целым арсеналом средств защиты своих правомочий.

Такое "правовое" качество владения, как возможность специальной защиты, присущее европейским правовым системам (как в свое время и дореволюционному русскому гражданскому праву), позволяет говорить о владении как о самостоятельном институте. По этому поводу Г.Ф. Шершеневич писал: "Владение охраняется против всех сограждан, потому что нарушителем его может быть каждый; владение возникает независимо от воли пассивных субъектов; владение имеет своим объектом вещь, а потому оно имеет полное основание занять место среди вещных прав"*(16).

Так, Гражданский кодекс Франции относит владение к разновидности вещных прав, регулируя его в основном в рамках регламентирования права собственности. Особыми владельческими исками защищается только владение недвижимостью. В германском Гражданском уложении владение рассматривается как самостоятельный вещно-правовой институт, непосредственно не связанный с правом собственности и дающий владельческую защиту как движимому, так и недвижимому имуществу. Законодательства других европейских стран исходят из указанных моделей владения. В Польше, например, где владение относится к вещным правам ограниченного характера, различаются два его вида - самостоятельное и зависимое; причем ст. 343 Гражданского кодекса не допускает нарушения владения даже тогда, когда владелец недобросовестен.

Исходя же из анализа норм Гражданского кодекса РФ можно заключить, что российский законодатель, сосредоточиваясь в основном только на защите законного владения, по сути, отвергает взгляд на владение как на самостоятельный правовой институт. Владение, взятое само по себе и не связанное с какими-либо специальными условиями (как, например, квалифицированное - давностное владение), не пользуется правовой поддержкой и тем самым представляет в российской правовой системе скорее факт, чем право.

Кроме того, отсутствие в нашей правовой системе указанного института приводит, на наш взгляд, к некоторой "деформации" традиционных вещных средств защиты, что выражается, в частности, в распространении на несобственников сферы действия виндикационного и негаторного исков.

Можно привести следующий пример. По договору аренды арендатор пользуется помещением. Допустим, арендодатель выселяет арендатора до истечения срока действия договора и при отсутствии со стороны арендатора каких-либо нарушений. Строго следуя предписаниям ст. 301 ГК РФ, арендатор в случае изъятия арендованного имущества предъявляет к собственнику иск по ст. 301 ГК РФ. Весьма абсурдным также выглядит утверждение о том, что если собственник изымает вещь ранее окончания срока действия договора ссуды у ссудополучателя, ему может быть предъявлен иск о восстановлении владения со стороны ссудополучателя. Достаточно сложно представить хранителя или перевозчика, требующего владения над имуществом собственника и предъявляющего иск о возврате вещи. Это выглядит тем более странно, что в условиях недопустимости конкуренции исковых требований собственник к тому же ставится в неравное правовое положение с указанными владельцами. Ведь при наличии договорных отношений между истцом и ответчиком собственник не вправе предъявить виндикационное требование, тогда как договорный (титульный) владелец согласно ст. 305 ГК РФ обладает такой возможностью. В данном случае "с подачи" законодателя имеет место неоправданная конкуренция между вещно-правовыми и обязательственными способами защиты, поскольку стороны по вещному иску являются сторонами в обязательственном правоотношении по спорному имуществу. Получается, что по виндикационному иску, изначально предназначенному для защиты собственника, последний оказывается в качестве ответчика как незаконный владелец. Между тем введение владельческой защиты во многом способствовало бы снятию самого вопроса о конкуренции вещных и обязательственных средств защиты права собственности.

Некоторые авторы все же находят в действующем гражданском законодательстве России некоторое подобие владения как вещного права. Речь идет о ст. 222 ГК РФ, посвященной самовольной застройке: лицо, самовольно создавшее постройку как самостоятельный вещный объект на земельном участке, входящем в ту часть земельного фонда, который находится в распоряжении государственных и муниципальных органов власти, вправе просить эти органы о предоставлении ему этого земельного участка и в случае удовлетворения ходатайства может по решению суда приобрести право собственности на указанную постройку. Незаконное владение, таким образом, перерастает в право собственности.

Полагаем, что владение играет здесь роль скорее юридического факта, т.е. выступает как обстоятельство, к которому закон привязывает возникновение правоотношения (в данном случае права собственности), а не длящееся фактическое отношение, при котором владеющий несобственник защищает свои позиции против посягательств третьих лиц, ссылаясь лишь на факт владения.

Примером такого длящегося фактического отношения, подлежащего защите, отчасти может являться владение по приобретательной давности (п. 2 ст. 234 ГК РФ). Однако подобная защита ограничена рядом требований (в частности, весьма спорным в современной цивилистике условием о добросовестности владельца) и не может быть квалифицирована как владельческая в подлинном понимании этого термина. Владение по приобретательной давности не защищается против собственника и титульного владельца. Далее, в основе защиты владения для давности лежит не сам факт владения и его нарушения, как при интердиктной, поссессорной защите, а наличие совокупности условий владения.

Тем не менее можно констатировать, что отечественный законодатель все же придает фактическому владению определенный "правовой вес" - ведь при наличии указанных в законе условий (непрерывность, длительность, добросовестность и др.) владение становится правом собственности, и в период течения срока приобретательной давности владелец пользуется защитой против третьих лиц (кроме указанных исключений).

Для давностного владельца закон допускает зачесть время владения своих правопредшественников. А правопреемство, как известно, относится к праву, а не к фактическому отношению, хотя использование в данном случае термина "правопреемство" достаточно условно. Как отмечает Д.И. Мейер, переходу давностного владения "сопутствует мысль о праве - мысль ложная: однако действительная"*(17). Поскольку узукапиент является фактическим владельцем, не имеющим правового титула, речь скорее идет о переходе самой возможности приобретения права собственности по истечении установленных сроков приобретательной давности. Закон допускает подобный переход в связи с тем, что лицо, владеющее имуществом как собственник, воспринимается и окружающими в этом качестве. А потому правопреемник такого владельца имеет все основания полагать, что он также будет являться законным обладателем вещи. Закрепляя данное правило в виде перехода давностного владения "как бы" в порядке правопреемства, закон, по сути, предусматривает для добросовестных правопреемников льготный срок приобретательной давности, сокращенный по сравнению с общим сроком на все время давностного владения правопредшественника. Несколько слов следует сказать о "добросовестности" таких владельцев, как об одном из условий приобретательной давности, а следовательно, и защиты "давностного" владения.

Защита давностного владельца, как следует из смысла п. 2 ст. 234 ГК РФ, охватывает и случаи незаконного владения. Как указал Пленум ВАС РФ в постановлении от 25 февраля 1998 г. N 8, право собственности в силу приобретательной давности может быть приобретено как на бесхозяйное имущество, так и на имущество, принадлежащее на праве собственности другому лицу.

Очевидно, что понимание добросовестности в смысле ст. 302 ГК РФ как "незнания" обстоятельств, препятствующих приобретению имущества, не может применяться к давностному владельцу, поскольку такой владелец, как правило, знает о незаконности своего владения. Нормы о добросовестности владения имеют здесь совершенно иной смысл, ибо направлены на защиту правопорядка в целом: добросовестно в этом плане может владеть и вор - он предполагается собственником и избавлен от сложностей доказывания своего права. Как отмечает М.Г. Масевич, добросовестное владение выражается в "правомерном пассивном поведении", исключающем злонамеренные действие против собственника, такие как, например, подделка документов, сокрытие имущества*(18). Тем самым есть основания полагать, что в рамках института приобретательной давности защита предоставляется любому владению (в том числе фактически основанному на недобросовестном приобретении), и в таком значении она, безусловно, имеет сходство с поссесорной защитой (однако не может отождествляться с ней).

В этом плане, поскольку правила о защите давностного владения касаются непосредственно порядка осуществления защиты фактического владения (в том числе, как было показано, и беститульного), соответствующие нормы, но без привязки к условиям давности, следовало бы поместить в главу 20 ГК РФ ("О защите права собственности и других вещных прав"), после норм статьи 305, направленных на защиту титульного владения.

Тем не менее даже в рамках приобретательной давности фактический владелец не обладает достаточной защитой. Здесь можно привести в качестве примера следующую ситуацию, непосредственно связанную с защитой владения несобственника. Собственнику отказано в иске по мотиву пропуска исковой давности (ст. 199 ГК РФ) или же добросовестности приобретателя (302 ГК РФ), но узукапиент еще не стал собственником, поскольку не истекли сроки, предусмотренные ст. 234 ГК РФ. Собственник же, исчерпав судебные пути защиты своего "голого" права, тем или иным способом (похитив или насильственно отобрав) фактически восстанавливает свое владение вещью. В этом случае владение добросовестного приобретателя никак не защищено, и для самоуправно действовавшего собственника никаких санкций не наступит. В случае наличия в нашем законодательстве защиты фактического владения независимо от правового основания данная ситуация была бы разрешена в пользу владельца (узукапиента) - поссессорный иск был бы удовлетворен без проверки оснований владения, владение было бы восстановлено, а в петиторном процессе решался бы вопрос об обоснованности требования собственника.

Кроме того, на практике существенные трудности вызывает вопрос, как может добросовестный владелец земельного участка отстоять свои интересы и защитить свое владение от притязаний муниципальных органов. В этом плане вопрос о применении в России института приобретательной давности по отношению к земельным участкам остается дискуссионным.

Ограничиваясь в настоящей работе рассмотрением общих вопросов владельческой защиты, можно отметить, что в теории гражданского права очень часто можно встретить смешение указанного понятия, которое должно носить самостоятельный характер правового института, с другими отношениями владения. Так, Е.А. Суханов пишет о "владельческой защите" титульного, а также добросовестного владения. Д.О. Тузов обозначает реституцию как посессорное средство, направленное на защиту фактического состояния*(19). Между тем как, во-первых, со времен Савиньи владельческая защита предполагает защиту независимо от титула или добросовестности; во-вторых, владельческая защита применяется лишь против насилия (или самоуправства - по германскому Гражданскому уложению). Но если вещь передана без насилия, по воле владельца, по соглашению, защита осуществляется в рамках личных отношений с этим лицом*(20).

Представляется, что институт владения нуждается в особом нормативном регулировании в отечественном гражданском праве. Ведь при помощи защиты владения можно сконструировать более эффективную защиту права собственности: собственность может защищаться дважды - через владение, поскольку собственник большей частью является владельцем, и самостоятельно.

Прежде всего, существует потребность в легальном определении владения как "фактического состояния", а также в придании такому владению упрощенной защиты, независимо от его правовой основы. Весьма ценен в этом отношении опыт законодательства других стран, в частности Франции и Германии, где установлена презумпция, что владелец движимой вещи является ее собственником (ст. 2279 ФГК, § 1006 ГГУ), ибо в качестве владельцев в большинстве случаев выступают собственники. В случае же, когда владеют иные лица, кроме собственника (хранители, перевозчики, подрядчики, владельцы найденных вещей, безнадзорного скота и проч.), - владельческая защита должна обеспечивать в конечном счете охрану интересов собственника, поскольку перечисленные лица часто осуществляют владение в интересах все тех же собственников имущества.

Далее, необходимо закрепить в российском гражданском праве "вертикальную" структуру владения, аналогичную германскому институту двойного владения с признанием тем самым одновременного существования владения собственника и владения фактического держателя вещи, что уже обсуждалось в цивилистике*(21). Отсутствие в российском законодательстве подобной предложенной градации владения приводит к чрезмерно широкому пониманию законного владельца, наделенного к тому же виндикационным иском против собственника.

Тогда к законным владельцам были бы отнесены обладатели вещных прав, предусмотренных Гражданским кодексом; лица, управомоченные на владение в силу закона (опекуны, попечители, доверительные управляющие); лица, заключившие договор с собственником (лицом, полномочным действовать от имени собственника) на передачу имущества во владение и возмездное пользование. К категории держателей возможно отнесение, скажем, лиц, владеющих вещью не для себя или по безвозмездным основаниям.

Приняв одну из моделей защиты владения, можно усилить режим защиты владения, поскольку нарушителя будут преследовать сразу два лица. Проводя вышеуказанное разграничение, можно разрешить проблему коллизии двух исков, направленных на защиту владения, неразрешимую при нынешней редакции ст. 305 ГК РФ. Например, собственник, вручив вещь по договору ссуды, заключает на эту же вещь договор имущественного найма. Может ли арендатор требовать отобрания вещи у ссудополучателя и передачи ему во владение и пользование? А если спорная вещь перейдет к третьему лицу: Чей иск следует удовлетворить, если все трое предъявят иски об истребовании вещи из чужого незаконного владения? Проблема может быть решена, если установить, что при стечении исков о защите владения установить приоритет этих исков в зависимости от градации права владения на две или более категории либо по времени возникновения самого этого права владения.

Что может быть критерием для выделения подобных категорий? Во-первых, источник возникновения права владения: например, право владения, возникшее естественным путем из права собственности, могло бы иметь более высокий приоритет, чем право владения, возникшее на основе возмездного договора, которое в свою очередь будет приоритетнее, чем владение, возникшее из договора безвозмездного.

Во-вторых, фактическое ли это (непосредственное) или опосредованное владение.

В-третьих, хронологический порядок возникновения владения в рамках принятых для данных случаев сроков давности.

Как конкретно будет решен этот вопрос, зависит от подхода законодателя, однако необходимость той или иной градации владения для выявления данных приоритетов очевидна.

На изложенную проблему можно взглянуть и в более широком смысле, учитывая социокультурный контекст. По своей сути защита владения, можно даже сказать "презумпция законного владения", имеет такое же принципиальное наполнение, как в свое время возымела презумпция невиновности - знаковая и актуальная при возрастании роли личности в государстве. Хочется верить, что юридическое оформление защиты владения предвосхитит, а может быть, и послужит инструментом более глубоких трансформаций, выходящих за пределы только лишь юридической науки.

М.Б. Братусь,

аспирантка Института законодательства и сравнительного

правоведения при Правительстве РФ

"Законодательство и экономика", N 6, июнь 2005 г.

-------------------------------------------------------------------------

*(1) См.: Гамбаров Ю.С. Вещное право: Лекции, читанные проф. Ю.С. Гамбаровым на экономическом отделении СПб. Политехнического ин-та в 1908-9 акад. году. - 1909. - С. 57.

*(2) См.: Баринова Е.А. Вещные права в современном гражданском праве России: сравнит. анализ. Дисс: канд. юрид. наук. - М., 2001. - С. 26, 27.

*(3) Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. - М., 1998. - С. 233.

*(4) Хвостов В.М. Система римского права. Общая часть: конспект лекций. - М., 1908. - С. 51.

*(5) Гамбаров Ю.С. Указ. соч. - С. 57.

*(6) Для того чтобы отношение лица к вещи было расценено как владение помимо фактической власти (corpus), необходим еще один компонент - animus posidentis, т.е. воля господствовать над вещью подобно собственнику, не признавая никакой высшей власти над вещью. Держатель (detentor) - им может быть хранитель, наниматель, ссудополучатель и пр. - в этом смысле владеет не для себя, а для другого. Держатель не имел в римском праве владельческой защиты, в то время как незаконный (беститульный) владелец мог получить защиту своего владения, пока другое лицо в петиторном процессе не докажет своего права на вещь. Защита, таким образом, предоставлялась владению как фактическому господству, соединенному с желанием господствовать над вещью как над своей собственной. В случае нарушения обладания держателей владельческая защита предоставлялась собственнику вещи.

*(7) Иеринг Р. Теория владения / Сокращенный перевод "Der Besitzwille" Е.В. Васьковского. - СПб., 1895. - С. 14, 17.

*(8) Цит. По: Скловский К.И. Собственность в гражданском праве. - М., 1999. - С. 275.

*(9) Гамбаров Ю.С. Указ. соч. - С. 62.

*(10) Скловский К.И. Собственность в гражданском праве. - М., 1999. - С. 84, 85.

*(11) Малинкович М.В. Право владения несобственника: Дисс. : канд. юрид. наук. - М., 1969. - С. 6, 7.

*(12) Мейер Д.И. Русское гражданское право. - Ч. 1. - М., 2000. - С. 20-23.

*(13) Ломидзе О.Г. О правовой природе ограничения права собственности иным субъективным гражданским правом // Вестник ВАС РФ. - 2003. - N 12. - С. 114.

*(14) Черепахин Б.Б. Правопреемство по советскому гражданскому праву. - М., 1962. - С. 17.

*(15) Василевская Л.Ю. О специфике правовой конструкции вещного договора по германскому праву // Вестник ВАС РФ. - 2003. - N 6. - С. 94.

Такой подход германского законодателя отражается, в свою очередь, в том, что по договорам найма, аренды, лизинга вещь передается во временное пользование (пар. 535, пар. 581 ГГУ), тогда как по российскому законодательству согласно договорам найма, аренды, лизинга вещь передается во владение и пользование (ст. 606, 671, 665 ГК РФ).

*(16) Вообще владельческая (или посессорная) защита возможна постольку, поскольку истец не обязан доказывать свой титул, он должен представить доказательства отсутствия пороков против другой стороны. Если же в основе искового требования лежит титул - хранителя, арендатора, собственника, то в этом случае имеет место петиторная (или титульная) защита.

*(17) Мейер Д.И. Указ. соч. - С. 68.

*(18) Масевич М.Г. Способы возникновения права собственности // Гражданское право России. Общая часть. - М., 2001. - С. 445.

*(19) См. соответственно: Матеи У., Суханов Е.А. Основные положения права собственности. - М., 1999. - С. 375; Тузов Д.О. Реституция и виндикация: проблемы соотношения // Вестник ВАС РФ. - 2002. - N 3.- С. 119.

*(20) Скловский К.И. Некоторые проблемы реституции // Вестник ВАС РФ. - 2002. - N 8. - С. 111.

*(21) См. напр.: Толстой Ю.К. Общие положения о праве собственности / Гражданское право. - Ч. 1. - СПб., 1996. - С. 297.