Фикции в гражданском праве России (Е.А. Джазоян, "Законодательство", N 8, август 2006 г.)

Фикции в гражданском праве России

Фикция представляют собой категорию, которая находит применение не только в праве, в частности, гражданском, но и во многих иных областях науки. Востребованность фикций в этой сфере в значительной степени обусловлена тем, что данный прием избавляет от необходимости давать излишние объяснения по поводу тех или иных предметов, явлений, а также тем, что многие методы научного исследования весьма условны. Даже такие точные науки, как физика и математика, вынуждены прибегать к фикциям в силу отсутствия совершенного логико-понятийного аппарата*(1). Таким образом, использование фикций для объяснения тех или иных закономерностей в праве было неизбежным: "Нет основания в юриспруденции избегать этого вполне научного приема, не следует только обращаться к фикциям там, где в них нет необходимости"*(2).

Попытки комплексного изучения феномена фикции в гражданском праве, конечно, предпринимались, однако приходится констатировать, что в отечественной цивилистической литературе отсутствуют исследования, в полной мере освещающие эту тему.

Так, в дореволюционный период фикциям были посвящены всего две монографии - Д.И. Мейера*(3) и Г.Ф. Дормидонтова*(4), хотя ряд других авторов, в частности, С.А. Муромцев, Н.О. Нерсесов, Е.В. Васьковский, Ю.С. Гамбаров касались этой темы в своих трудах.

Советские ученые весьма враждебно относились к возможности самого существования фикций в отечественном гражданском праве*(5). Б.И. Пугинский полагает, что такой подход сформировался вследствие распространения "выдвинутой в 50-х годах теории юридического лица как социальной реальности, которая противопоставлялась буржуазным фикционным теориям юридического лица"*(6).

Другая причина негативного мнения о фикциях заключалась в том, что "фикция по своей сути возникала и часто выступала в истории как формальное доказательство, в советской же правовой науке прочное укоренение получила концепция достижения объективной истины в противовес теории формальных доказательств"*(7). Так, О.А. Красавчиков указывал, что "наша законодательная практика по принципиальным соображениям отказалась от использования данного юридико-технического средства. Советскому суду, равно как и всем иным правоприменительным органам, нет необходимости пользоваться фикциями, "подводящими" факты действительности под понятия (формулы), не соответствующие или прямо противоположные этим фактам"*(8).

Несмотря на то что в 70-е годы XX в. в трудах некоторых авторов наметился переход к попытке конструктивно подойти к изучению феномена гражданско-правовой фикции*(9), в целом в советской цивилистической литературе проблеме фикции не уделялось должного внимания.

В последние годы наблюдается все более возрастающий интерес к изучению правовых фикций. Подходы современных российских юристов, чьи произведения в той или иной степени касаются указанной проблемы, можно объединить в несколько групп. Назовем основные:

1. Традиционной концепция, определяющей фикцию как прием законодательной техники, придерживаются, в частности, О.А. Курсова, Е.А. Нахова, Е.Ю. Марохин, О.В. Танимов, Н.И. Матузов. Фикция понимается ими как "универсальный метод юридической техники, используемый в исключительных случаях как на стадии правотворчества, так и на стадии правоприменения, состоящий в признании существующим заведомо не существующего факта или, наоборот, несуществующим существующего и служащий средством воплощения законодательной практики"*(10);

2. Двойственная концепция фикции была разработана К.К. Панько. Он трактует фикцию, с одной стороны, как техническое средство, прием законодательной техники, состоящий в признании существующим несуществующего, с другой - как "антипод закона"*(11);

3. Концепция фикции как правовой нормы разрабатывается, например, Л.А. Душаковой*(12) О. А Кузнецовой*(13);

4. Теорию фикции как специфической нормы-санкции, применяемой к недисциплинированным лицам - участникам судопроизводства, предлагает И.М. Зайцев*(14);

5. Фикция как правовое предположение выступает в работах Н.А. Никиташиной*(15), Л.Л. Кругликова*(16) и др.

Рассмотрим эти воззрения современных российских юристов подробнее.

Концепции первой группы, сторонники которых относят фикции к приемам законодательной техники, как представляется, страдают существенными недостатками.

Во-первых, строго говоря, фикция является не приемом, а средством юридической техники, исходя из понимания юридической техники, предложенного С.С. Алексеевым. Он причисляет фикции наряду с презумпциями к средствам правовой техники, используемой "в некоторых областях права главным образом для обеспечения формальной определенности права", иными словами, по его мнению, фикции представляют собой "своего рода связки в нормативном материале, обеспечивающие оптимальное функционирование правовой системы"*(17).

В соответствии с концепцией С.С. Алексеева юридическая техника (частью которой являются фикции и презумпции), наряду с нормами, принципами, общими началами, систематизацией и актами правотворческой процедуры, относится к первой стадии правового регулирования - стадии формирования и действия юридических норм. Остальными тремя элементами механизма правового регулирования, принадлежащими к соответствующим стадиям правового регулирования, являются: на стадии применения права - индивидуальные предписания применения права (факультативный элемент); на стадии возникновения прав и обязанностей - правоотношения, юридические факты и правосубъектность; на стадии реализации прав и обязанностей - акты реализации прав и обязанностей. С.С. Алексеев определяет юридическую технику как "совокупность средств и приемов, используемых в соответствии с принятыми правилами при выработке и систематизации правовых (нормативных) актов для обеспечения их совершенства", подразделяя ее на две части - технические средства (нормативное построение, системное построение, юридические конструкции, отраслевая типизация, фикции, презумпции) и технические приемы (абстрактный, казуистический, прямой, отсылочный и бланкетный). Он проводит аналогию "с материальной техникой, где тоже, с одной стороны, выделяются средства техники, т.е. машины, оборудование, а с другой - методы, приемы их использования, т.е. технология"*(18).

Во-вторых, дефиниции сторонников первой концепции ограничиваются лишь внешним анализом фикции, трактуя ее как прием юридической техники, но не квалифицируя ее с содержательной стороны и не раскрывая ее функциональную направленность.

Концепция двойственной природы фикций также, безусловно, уязвима, потому что "нельзя в единой дескриптивной конструкции совмещать явления, явно противоположные", к тому же "нецелесообразно логическое содержание и объем интересующего нас понятия расширять до неопределенности"*(19). При этом, как справедливо отмечает Л.А. Душакова, "фикция-антипод закона рассматривается как категория не только правовая, но и социально-психологическая, политико-правовая, сущность которой состоит в отчуждении законов от интересов общества", тем самым "фикция-антипод закона формируется поведением субъекта в правовой сфере"*(20). В результате вслед за К.К. Панько мы уходим в сторону от собственно юридической проблематики в сферу философии и психологии, что неверно с методологической точки зрения.

Концепция отождествления фикции и правовой нормы смешивает понятия фикции как метода правового воздействия и правовой нормы как результата такого воздействия. Как справедливо указывает Н.А. Никиташина, "фикции не тождественны классической норме права ни по структуре, ни по объекту регулирования"*(21).

Впрочем, приверженцы данной концепции этого и не отрицают: "Действительно, "втиснуть" фикцию в трехчленную структуру правовой нормы просто невозможно. А нужно ли это делать? Может быть, вообще невозможно конструирование структуры, пригодной для любых правовых норм"*(22). Продолжая эту мысль, О.А. Кузнецова указывает, что "задача исследователя заключается не в том, чтобы отказать правовым фикциям в статусе нормы, а в том, чтобы помочь им его обрести"*(23).

Оставляя за скобками вопрос о том, должна ли любая норма соответствовать классическому трехзвенному делению (гипотеза, диспозиция, санкция), хочется спросить: зачем потребовалось закреплять за фикцией статус правовой нормы?

О.А. Кузнецова приводит практические соображения в поддержку своей позиции: "Как известно, законодатель оперирует только термином "норма права", никаких иных "нетипичных установлений" он не использует в тексте нормативных актов. Так, одним из оснований для отмены или изменения решения суда в кассационном порядке является "нарушение или неправильное применение норм материального или процессуального права" (ст. 270 и 299 АПК РФ). Если же фикцию не рассматривать как правовую норму, то при ее нарушении или неправильном применении вышестоящая судебная инстанция не сможет отменить или изменить решение. Такую ситуацию иначе как правовым парадоксом не назовешь"*(24).

Однако, на наш взгляд, никакого парадокса здесь нет, просто не надо забывать, что норма является результатом правового регулирования, осуществляемого с помощью в том числе такого специфического средства юридической техники, имеющего характер правового предположения, как фикция. В приведенном О.А. Кузнецовой примере суду кассационной инстанции достаточно зафиксировать нарушение нормы материального права, в которой фикция получила законодательное закрепление, и вовсе необязательно, чтобы сама фикция понималась при этом как норма права.

Кроме того, согласно общепринятому мнению, правовая норма представляет собой "общеобязательное правило поведения (выделено мной. - Е.Д.), установленное или санкционированное государством, выраженное публично в формально-определенных предписаниях как правило, в письменной форме и охраняемое органом государства путем контроля за его соблюдением и применением предусмотренных законом мер принуждения за правонарушения"*(25).

О.А. Кузнецова признает, что фикция не может быть правилом поведения, однако она, опираясь на общеупотребительный смысл термина "норма" и цитируя энциклопедический и толковый словари русского языка*(26), трактует норму как "установление, образец, правило, критерий оценки фактов действительности, а не только правило поведения"*(27) (выделено мной. - Е.Д.). Следуя этой логике, нужно было бы признать, что право есть не система норм как общеобязательных правил поведения, а система критериев, образцов или, может быть, фикций.

Что касается концепции фикции как специфической правовой санкции, то очевидно, что она изначально имеет весьма узкий характер и не может быть успешно применена в гражданском праве*(28).

Основным недостатком всех описанных толкований фикции в гражданском праве является, на наш взгляд, отсутствие комплексного подхода к рассматриваемому явлению, в то время как в силу особой специфики данной категории именно при комплексном подходе можно наиболее полно определить понятие и сущность фикций в гражданском праве.

Теперь перечислим пять основных характеристик юридической фикции как особого правового феномена, а затем попробуем сформулировать определение фикции в гражданском праве.

Прежде всего, чертой, характеризующим сущность фикции, является содержащееся в ней предположение, выражаемое в виде суждения*(29). Предположение может быть описано нормой права, однако при этом сама правовая норма, как уже отмечалось, не может быть фикцией.

Неопровержимость завершает процесс предположения и принятия противоречащих действительности фактов, делая фикцию законченной и не подлежащей опровержению. Эта черта, на наш взгляд, позволяет отграничить фикцию от другой смежной юридической категории - презумпции.

Осознание факта применения фикции (очевидность фикции) является третьей характеристикой данной категории в гражданском праве, которая предусматривает, что не только законодатель, но и субъекты гражданского права осведомлены о недостоверности утверждения, что позволяет отличить фикцию от обмана (мошенничества).

Допустимость, будучи, по нашему мнению, четвертой особенностью категории фикции, означает санкционированность применения фикции и ее правовых последствий в законодательстве. Указанная характеристика позволяет отличить фикции от неправомерных действий, например, притворных (мнимых) и др., так как их применение не разрешено законодательством.

Справедливость является последней характерной чертой фикции в гражданском праве. Ее суть уходит корнями в древнеримское право, которое позволяло применять фикции с целью смягчить или обойти требования излишне строгого и формального квиритского права*(30). Отметим, что в настоящее время фикции используются в сугубо практических целях, и соображения справедливости здесь едва ли присутствует, в связи с чем, думается, данная характеристика является дополнительной, не имманентно присущей категории фикции.

Опираясь на приведенные характеристики и рассматривая фикцию сквозь призму ее формы, содержания и функций, можно предположить, что фикция в гражданском праве представляет собой средство юридической техники, основанное на предположении (суждении) о фактах объективной действительности, сделанном осознанно, законно и без возможности опровержения, закрепленное в правовой норме или соглашении сторон.

Мы приходим к важному выводу о том, что юридическая фикция является не юридическим фактом, а суждением о юридическом факте, так как юридический факт относится к области фактической и поэтому лишь вызывает правовые последствия, но не нормирует их. Правовая же фикция относится к области нормативной и используется для нормирования юридических отношений: "Фиктивные обстоятельства, преобразуясь в нормативную форму, приобретают юридическое значение и начинают функционировать в правовом поле в качестве юридического факта, приобретая черты последнего, но сохраняя при этом свою специфику"*(31).

Как полагает В.Б. Исаков, юридическая фикция наряду с презумпцией является одним из "приемов совершенствования структуры фактических составов, так как она позволяет упростить структуру фактического состава, способствует экономии в правовом регулировании общественных отношений"*(32).

Фикции можно встретить во всех институтах (подотраслях) современного гражданского права России.

Так, она имеется в п. 3 ст. 45 ГК РФ: "Днем смерти гражданина, объявленного умершим, считается день вступления в законную силу решения суда об объявлении его умершим".

Является ли истинным положение о том, что гражданин умер в день вступления в законную силу решения суда об объявлении его умершим? Скорее всего, нет, так как оно не соответствует действительности, а если и соответствует, что лишь по случайному совпадению, вероятность которого практически равна нулю. Законодатель при выработке данной нормы, разумеется, имел полное право пренебречь этой возможностью. Следовательно, в данной норме устанавливается положение, которое заведомо лишено истинности, так как признается существующим то, чего на самом деле не существует*(33).

Однако сказанное не дает повода относить к фикции и саму юридическую конструкцию объявления гражданина умершим, так как данное предположение законодателя опровержимо: ст. 46 ГК РФ предусматривает последствия явки гражданина, объявленного умершим. В этом случае налицо гражданско-правовая презумпция*(34): "Объявление гражданина умершим, в отличие от смерти, устанавливает лишь презумпцию, но не самый факт смерти. Поэтому в тех исключительных случаях, когда гражданин, объявленный умершим, фактически жив, решение суда ни в коей мере не влияет на его правоспособность. Если же гражданин действительно умер, то его правоспособность прекращается в силу естественной смерти независимо от того, когда будет вынесено решение суда об объявлении его умершим"*(35).

Из фикций вещного права следует упомянуть содержащуюся в п. 1 ст. 224 ГК РФ: "Передачей признается вручение вещи приобретателю, а равно сдача перевозчику для отправки приобретателю или сдача в организацию связи для пересылки приобретателю вещей, отчужденных без обязательства доставки. Вещь считается врученной (выделено мной. - Е.Д.) приобретателю с момента ее фактического поступления во владение приобретателя или указанного им лица". Фиктивность такого решения состоит в том, что вещь фактически во владение приобретателя не поступает, как этого требует абз. 2 п. 1 комментируемой статьи. Более того, вещь сдается иным лицам, которые и становятся владельцами.

Еще один пример вещно-правовой фикции находим в п. 2 ст. 224 ГК РФ: "Если к моменту заключения договора об отчуждении вещи она уже находится во владении приобретателя, вещь признается переданной (выделено мной. - Е.Д.) ему с этого момента"*(36).

Говоря о фикциях обязательственного права, выделим положение ст. 1053 ГК РФ: "В случае, когда договор простого товарищества не был прекращен в результате заявления кого-либо из участников об отказе от дальнейшего в нем участия либо расторжения договора по требованию одного из товарищей, лицо, участие которого в договоре прекратилось, отвечает перед третьими лицами по общим обязательствам, возникшим в период его участия в договоре, так, как если бы оно осталось участником договора простого товарищества"*(37) (выделено мной. - Е.Д.).

Многочисленные примеры фикций содержатся в вексельном праве. Так, ст. 5 Положения о переводном и простом векселе от 7 августа 1937 г. N 104/134138 гласит: "В переводном векселе, который подлежит оплате сроком по предъявлении или во столько-то времени от предъявления, векселедатель может обусловить, что на вексельную сумму будут начисляться проценты. Во всяком другом переводном векселе такое условие считается ненаписанным. Процентная ставка должна быть указана в векселе; при отсутствии такого указания условие считается ненаписанным"*(39) (выделено мной - Е.Д.).

Эти случаи применения "вексельных" фикций заимствованы из Женевской конвенции "О единообразном законе о простом и переводном векселе" 1930 г., участником которой СССР (Россия) стал в 1937 г. Данное обстоятельство объясняет неоправданно широкое, на первый взгляд, использование фикций в вексельном праве.

Фикции можно найти и в области исключительных прав. Так, согласно п. 1 ст. 13 Закона РФ от 9 июля 1993 г. N 5351-I "Об авторском праве и смежных правах" авторами аудиовизуального произведения являются: режиссер-постановщик; автор сценария (сценарист); автор музыкального произведения (с текстом или без текста), специально созданного для этого аудиовизуального произведения (композитор).

В.А. Дозорцев, анализируя приведенное положение закона, утверждает, что "множественное авторство на фильм в целом, триада авторов, когда каждый из них остается индивидуальным автором своего произведения, установленное ст. 13 Авторского закона, - это тоже условность, фикция, которая смягчается закреплением личного неимущественного права авторства за одним лицом (группой лиц) и передачей другому лицу имущественного права использования, возможностью их разрыва, разведения"*(40). По его мнению, "фикция авторства строится так, чтобы право использования, ради которого и вводится правовая охрана, во всех случаях могло принадлежать организации - создателю фильма. Это - конечный результат, достижение которого должны обеспечивать правовые средства, включая условные конструкции, не отражающие реальности. Фикции в праве всегда направлены на достижение такого практического результата"*(41).

Не обошлось без фикций и российское наследственное право. В частности, в соответствии с абз. 3 ст. 1175 ГК РФ кредиторы наследодателя вправе в течение срока исковой давности предъявить иск в суде к наследственному имуществу. Аналогичное положение содержалось в ст. 554 ГК РСФСР. Эта норма, очевидно, восходит к вопросу о правовом статусе так называемого "лежачего наследства" (hereditas jacens), вызывавшем много споров еще в эпоху римского права. В данном случае в интересах оборота и в целях защиты прав кредиторов наследодателя действующее российское законодательство допускает исключение из общих принципов и вслед за римским правом закрепляет фикцию личности наследственного имущества, позволяя предъявлять к нему иск. На практике это означает, скорее всего, предъявление иска к доверительному управляющему наследственным имуществом, который должен принимать меры к управлению этим имуществом.

Е.А. Джазоян

"Законодательство", N 8, август 2006 г.

-------------------------------------------------------------------------

*(1) Отметим такие понятия, как "квадратура круга", "корень отрицательного числа", "географический меридиан" и т.д.

*(2) Шершеневич Г.Ф. Учебник русского гражданского права. М., 1995. С. 90.

*(3) Мейер Д.И. О юридических вымыслах и предположениях и скрытных и притворных действиях. Казань, 1854.

*(4) Дормидонтов Г.Ф. Юридические фикции и презумпции. Классификация явлений юридического быта, относимых к случаям применения фикций. Казань, 1895.

*(5) В некоторых источниках фикция даже объявлялась "мнимонаучным приемом, затемняющим сознание народных масс", "распространенным в капиталистических странах законоустановленным положением, противоречащим объективной действительности" (Юридический словарь / Под ред. П.И. Кудрявцева. М., 1956. Т.2. С. 578).

*(6) Пугинский Б.И. Гражданско-правовые средства в хозяйственных отношениях. М., 1984. С. 158.

*(7) Курсова О.А. Фикции в российском праве: Дис. ...канд. юрид. наук. Н. Новгород, 2001. С. 21-22.

*(8) Красавчиков О.А. Избр. труды: В 2 т. М., 2005. Т. 1. С. 238.

*(9) См., напр.: Горшенев В.М. Нетипичные нормативные предписания в праве // Советское государство и право. 1978. N 13. С.117; Бабаев В.К. Презумпции в советском праве. Горький, 1974. С. 28; Пугинский Б.И. Указ. соч. С. 158.

*(10) Марохин Е.Ю. Юридическая фикция в современном российском законодательстве: Дис. ... канд. юрид. наук. Ставрополь, 2004. С. 43.

*(11) Панько К.К. Фикции в уголовном праве и правоприменении. Воронеж, 1998. С. 28-32.

*(12) Душакова Л.А. Правовые фикции: Дис. ... канд. юрид. наук. Ростов-на-Дону, 2004. С. 28.

*(13) Кузнецова О.А. Фикции в гражданском праве // Цивилистические записки. Вып. 4. М., 2005.

*(14) Зайцев И.М. Фикции в гражданском процессе // Российская юстиция. 1997. N 1. С. 35. Он же. Гражданская процессуальная ответственность // Государство и право. 1999. N 7. С. 96.

*(15) Никиташина Н.А. Юридические предположения в механизме правового регулирования (правовые презумпции и фикции): Дис. .. канд. юрид. наук. Абакан, 2004. С. 34.

*(16) Кругликов Л.Л., Зуев Ю.Г. Презумпции в уголовном праве. Ярославль, 2000. С. 54.

*(17) Алексеев С.С. Общая теория права: В 2 т. М., 1981. Т. 2. С. 275, 277.

*(18) Там же. С. 267-383.

*(19) Душакова Л.А. Указ. соч. С. 34.

*(20) Там же. С. 33-34.

*(21) Никиташина Н.А. Указ. соч. С. 125.

*(22) Кузнецова О.А. Указ. соч. С. 321.

*(23) Там же.

*(24) Там же. С. 324-325.

*(25) Общая теория государства и права. Академический курс / Под ред. М.Н. Марченко. М., 2000. С. 217 (автор главы - А.В. Мицкевич). Как отмечает А.А. Деревнин, "норма права, в нашем понимании, это всегда правило поведения" (Деревнин А.А. Проблема содержания и формы права // Академический юридический журнал. 2001. N 1 (3). С. 4-7).

*(26) Характерно, что при этом О.А. Кузнецова не приводит ни одного высказывания, принадлежащего юристу.

*(27) Кузнецова. О. А. Указ. соч. С. 320.

*(28) Справедливости ради отметим, что некоторые положения ГК РФ, содержащие фикции, с известной долей условностью могут служить в качестве своеобразной гражданско-правовой санкции, применяемой к недобросовестным участникам гражданско-правовых отношений (см., напр., ст. 157 ГК РФ, согласно которой "если наступлению условия недобросовестно воспрепятствовала сторона, которой наступление условия невыгодно, то условие признается наступившим. Если наступлению условия недобросовестно содействовала сторона, которой наступление условия выгодно, то условие признается ненаступившим (выделено мной. - Е.Д.)").

*(29) В формальной логике под суждением понимается "форма мышления, в которой утверждается или отрицается связь между предметом и его признаком, отношения между предметами или факт существования предмета" (Кириллов В.И., Старченко А.А. Логика: Учебник для юридических вузов. М., 1998. С. 64).

*(30) Надо сказать, что большинство фикций в римском праве сложилось в рамках преторского права: "Римляне, отличавшиеся крайним консерватизмом в развитии права, ставили себе при разработке права главной задачей достижение практических удобств в жизни. Ввиду этого и вместе с тем, желая обнять новые явления жизни юридическими формулами, они, и главным образом в практике преторского суда, любили прибегать к методу фиктивных построений" (Герваген Л.Л. Развитие учения о юридическом лице. Спб., 1888. С. V). Более подробное описание фикций в римском праве см.: Муромцев С.А. Гражданское право древнего Рима. М., 2003. С. 245, 352-356; Бартошек М. Римское право: понятия, термины, определения. М., 1989. С. 131; Гарридо М.Х.Г. Римское частное право: казусы, иски, институты. М., 2005. С. 116; Дождев Д.В. Римское частное право. М., 2005. С. 209, 500; Джазоян Е.А. Фикции в римском праве // Право: теория и практика. 2005. N 14 (66). С. 36-45.

*(31) Душакова Л.А. Указ. соч. С. 10.

*(32) Исаков В.Б. Фактический состав в механизме правового регулирования. Саратов, 1980. С. 91.

*(33) Сказанное относится и к норме абз. 2 ст. 42 ГК РФ о дне вступления в силу решения о признании лица безвестно отсутствующим.

*(34) Подробнее о сходствах и различиях между фикциями и презумпциями см.: Кузнецова О.А. Презумпции в гражданском праве. СПб., 2004. С. 53-57; Бабаев В.К. Указ. соч. С. 32-33; Ойгензихт В.А. Презумпции в советском гражданском праве. Душанбе, 1976. С. 15.

*(35) Гражданское право: Учебник: В 2 т. / Отв. ред. Е.А. Суханов. М., 1998. Т. 1. С. 162.

*(36) По мнению Т.Е. Абовой и А.Ю. Кабалкина, законодатель в этой норме вводит "юридическую фикцию для случаев, когда приобретается вещь, которая еще до заключения соответствующего договора находится во владении будущего приобретателя. Сегодня это встречается весьма часто, в особенности при так называемом выкупе имущества (в процессе приватизации и т.п.). ГК устанавливает, что в таких случаях ни передача, ни вручение вещи приобретателю не требуется. Они, впрочем, при таких условиях и невозможны. Рассматриваемый пункт указанной статьи устанавливает, что соответствующая вещь признается переданной приобретателю с момента заключения договора. Конечно, это - фикция" (Комментарий к Гражданскому кодексу РФ / Под ред. Т.Е. Абовой, А.Ю. Кабалкина. М., 2004).

*(37) "В данной норме законодатель, устанавливая ответственность выбывшего участника простого товарищества, использует такой известный прием юридической техники, как фикция, т.е. рассматривается ситуация, при которой выбывший участник как бы остается субъектом обязательства, вытекающего из договора, из которого он вышел" (Ем В.С., Козлова Н.В. Договор простого товарищества (комментарий главы 55 Гражданского кодекса РФ) // Законодательство. 2000. N 1).

*(38) Собрание законов и распоряжений Рабоче-крестьянского Правительства СССР. 1937. N 52. Ст. 221.

*(39) Схожие примеры содержатся в ст. 8, 9, 12, 16 и 35 Положения о переводном и простом векселе.

*(40) Дозорцев В.А. Право на фильм как сложное многослойное произведение // Вестн. ВАС РФ. 2000. N 3. С. 62-73.

*(41) Дозорцев В.А. Интеллектуальные права. Понятие, система, задачи кодификации. М., 2005. С. 154.