Договор уступки требования в русском гражданском праве (В.А. Белов, "Вестник МГУ. Серия Право", N 6, ноябрь-декабрь 1999 г.)

Договор уступки требования в русском гражданском праве

Перевод российской экономики на рыночную основу сделал необходимым широкое использование таких цивилистических институтов и конструкций, которые в недавнее советское время рассматривались как вспомогательные, едва ли не второстепенные по своей значимости. К их числу относится институт уступки обязательственных прав (требований), т.н. цессия или сингулярная сукцессия. Рыночные отношения превратили в товар не только вещи, но и идеальные объекты, в т.ч. и требования, не имеющие особой телесной оболочки. Подавляющее же большинство норм гражданского законодательства рассчитана на регулирование оборота именно вещей, но не прав. Несмотря на довольно краткую законодательную регламентацию, ставшую причиной ряда неясностей и неопределенностей, практическое применение института уступки требования в современных условиях получает все более и более широкое распространение.

К сожалению, одним из факторов, не способствующих широкому применению данного института, является, практика российских арбитражных судов, связывающую участников договоров уступки требования целым рядом условий и факторов, в действительности имеющих совершенно иное, а, порою, и не имеющих вовсе никакого юридического значения. Создается впечатление, что подобная практика творится "с чистого листа", без какого бы то ни было учета опыта практического применения института цессии. Между тем, такой опыт, безусловно есть. Это - опыт деятельности высших судебных инстанций Российской Империи. Будучи выработанным в эпоху, во многом напоминающую нынешнюю - эпоху становления и последующего взрывного развития капиталистических отношений, наложенную на фон из фрагментарного законодательства об уступке требования, данный опыт, на наш взгляд, является замечательным предметом изучения и, в ряде случаев, может стать предметом заимствования. Задача настоящей статьи состоит не только в том, чтобы очертить исторические контуры понятия о договоре уступки требования в русском дореволюционном законодательстве, но и в том, чтобы указать на тот накопленный практический опыт его применения, который может быть во многом полезным даже в настоящее время.

1.

Нормативное регулирование перемены лиц в обязательстве было одним из самых фрагментарных и неопределенных в российском дореволюционном законодательстве. Составители Проекта Гражданского Уложения, оценивая современное им законодательство, даже отмечали, что "В действующем законе не содержится общих правил об уступке требований, но таковая известная нашей судебной практике..."*(1) (выделено мной, В.Б.). В части законодательства это утверждение чрезмерно категорично: общие нормы все-таки были, хотя в данном вопросе российское законодательство действительно тяготело скорее к казуистике, чем к формулировке общих правил.

К числу общих норм, трактующих о перемене лиц во всяких обязательствах, относились следующие.

(а) Норма ст. 402 Законов Гражданских, предусматривавшая, что "Наличные капиталы, заемные письма, векселя, закладные и обязательства всякого рода принадлежат к имуществам движимым"*(2) (выделено мной, В.Б.).

Данной нормой обязательственные права, а также удостоверяющие их документы, причислялись к категории движимого имущества, т.е., к числу таких объектов гражданских правоотношений, главным свойством которых является ничем не ограниченная их оборотоспособность (ст. 711 Законов Гражданских).

(б) Норма ст. 418, относящая права и обязанности к особой категории объектов гражданских прав, к т.н. "долговым имуществам". "Имущества долговые суть все имущества в долгах на других лицах состоящие и все то, что нам принадлежит по договорам, заемным письмам, векселям и всякого рода обязательствам"*(3) (выделение полужирным мое, курсивом - законодателя, В.Б.). По договорам же, заемным письмам, векселям и иным обязательствам (документам, удостоверяющим обязательственные правоотношения), "нам принадлежат" имущественные права. "Долг, обременяющий имущество, не составляет имущества, а является вычетом из него, уменьшающим его стоимость настолько, насколько это необходимо для погашения долга"*(4) (решение Гражданского Кассационного Департамента Правительствующего Сената за 1883 год N 64*(5)).

(в) Норма ст. 418 Законов Гражданских, толкуемая в совокупности с нормой ст. 402, позволяла русским цивилистам и судебной практике выводить правило о принципиальной допустимости распоряжения всяким обязательственным правом, т.е., о возможности перемены кредитора во всяком обязательстве, естественно, кроме тех случаев, в которых такая перемена прямо запрещена законом. "Право кредитора на требование уплаты долга есть долговое имущество кредитора, которым кредитор волен распоряжаться по своему усмотрению" (Реш. Гр. Касс. Деп. от 1888 г. N 101*(6);) "Всякие вытекающие из обязательств требования могут, не взирая на начало их и без различия, суть ли они условные, и просроченные, или нет, быть уступаемы другим лицам посредством передачи без согласия должника, исключая лишь случаи, когда такая уступка запрещена законом" (Реш. Гр. Касс. Деп. от 1870 г. N 1534*(7), от 1877 г. N 187*(8); от 1878 г. N 196*(9) и от 1880 г. N 49*(10))*(11).

2.

Специальных норм, т.е., норм, касающихся перемены активных участников в обязательственных правоотношениях, было больше. Сюда относились (перечисление норм дано по их практической значимости, безотносительно к порядку статей).

(а) Нормы ст.ст. 909, 2058-2063 Законов Гражданских, ст. 22 приложения к примечанию 2 ст. 708 Законов Гражданских, регламентировавшие передачу требований из заемных писем.

(б) Нормы ст.ст. 1653 и 1678 Законов Гражданских, устанавливавшие недопустимость передачи закладных крепостей (закладных на недвижимость), закладных на движимость и домовых заемных писем, исполнение обязательств из которых обеспечивалось закладом движимости.

(в) Норма ст. 419 Законов Гражданских, причислявшая у составу "долговых имуществ" "наши иски на других по сим имуществам", т.е., исковые притязания. Относительная природа искового притязания, приведенная норма, истолкованная в совокупности со ст.ст. 402, 418 и 711 Законов Гражданских, для русские ученых и Сената были основанием для заключения о допустимости перемены активного субъекта искового притязания.

(г) Нормы ст.ст. 555-570 т. XI Свода Законов Российской Империи (Устава торгового) и ст.ст. 17-26 Устава о векселях 27 мая 1902 г., регулирующие процедуру передачи прав, вытекающих из векселей, путем особого рода передаточных надписей, именуемых индоссаментами.

(д) Нормы ст.ст. 54-59, 61, 62, 78-78-2, 86-86-6 и 112 Общего Устава Российских железных дорог 1885 г., регламентирующие порядок выдачи и использования железнодорожных накладных и их дубликатов, состав и порядок передачи удостоверенных ими обязательственных прав.

Перечислять нормы, касающиеся возможности (допустимости) уступки отдельных требований, очевидно, не имеет ни научного смысла, ни исторического интереса, что позволяет нам ограничиться только отсылкой к специальной литературе*(12).

3.

Изучение постановлений русских Гражданских Законов приводило современников к совершенно правильной мысли, что ": частные постановления нашего закона : по их неопределенности представляют, к сожалению, далеко недостаточный материал для выяснения даже самого существа цессии по нашему закону"*(13). Может быть поэтому даже самые авторитетные российские цивилисты при определении существа цессии по российскому праву ограничивались только самым общим указанием - цессия есть договор между верителем и должником о передаче обязательственного права*(14), или цессия - это акт передачи права*(15), т.е., по сути дела, указывали только на родовую принадлежность понятия "цессия", не вычленяя его из иных однородных категорий. Ученые же, решавшиеся дать собственное определение цессии, делали это основываясь, главным образом, на положениях источников римского права, возможность применения которых в современной им России анализировалась с точки зрения положительного законодательства - не препятствует ли оно такому применению. Естественно, за отсутствием норм, регламентировавших существо цессии, "препятствовать" был просто нечему; вероятно, по этой причине определения сути цессии были многочисленными и разноречивыми*(16).

Следует отметить, что для русской цивилистической науки - как дореволюционной, так и современной - вообще характерно положение, когда цессию называли и "сделкой", и "договором" (разновидность сделки), и "переносом (передачей, переходом, уступкой) прав" (результатом сделки), а то и смешивали оба значения термина "цессия"*(17). Д.И. Мейер считал термины "уступка" и "цессия" равнозначными, и обозначающими соглашение о передаче субъективного обязательственного права*(18).

Как бы не определялась сущность цессии - как сделки кредитора с третьим лицом или как правоотношения - совершенно очевидно, что предметом сделки и объектом порожденного ею гражданского правоотношения могут быть только права, но не обязанности. Отсюда возник дискуссионный вопрос о допустимости цессии требований, возникших из двусторонне обязывающих договоров, т.е., договоров, порождающих такие обязательственные отношения, в которых каждый участник имеет статус как кредитора, так и должника. К чести русских цивилистов следует отметить, что они все до единого совершенно правильно ответили на этот вопрос в смысле допустимости цедирования таких требований отдельно от обязанностей, т.е., с сохранением обязанностей самом цеденте*(19). Перенесение обязанностей одновременно с правами было признано возможным, но только при условии либо прямого указания об этом в законе, либо с согласия верителя (кредитора).

4.

Как отмечалось выше со ссылкой на ст. 402, 418 и 711 Законов Гражданских и Сенатскую практику, несмотря на отсутствие прямого предписания в законодательстве, возможность цедирования всяких обязательств представлялась ученым общим правилом, а невозможность - исключением, которое должно находить свое обоснование либо в природе конкретного обязательства, либо в прямом законодательном указании об этом.

Впервые в русской литературе этот вывод встречается у Д.И. Мейера: "Во всяком случае, возможность передачи права по обязательству необходимо признать за норму, а невозможность - за исключение, которая должно находить себе оправдание в законе"*(20). Это мнение было поддержано большинством русских ученых*(21) и внесено в энциклопедию*(22). "Ввиду общего правила, следует признать, что все обязательства способны к изменению субъектов на активной стороне, насколько возможность к тому не преграждена содержанием обязательства или законом" - пишет, например, Г.Ф. Шершеневич*(23). В том же духе высказывается И.А. Покровский*(24).

Противоположное мнение из числа дореволюционных юристов было высказано только К.Д. Кавелиным*(25) и К.П. Победоносцевым*(26). Мнение первого действительно представляется весьма неопределенным, а второго - недостаточно аргументированным. Во всяком случае аргументы К.П. Победоносцева не встретили поддержки; напротив, были весьма быстро разрушены научными оппонентами*(27).

Хотя возможность замены кредиторов в обязательственных правоотношениях объяснялась русскими цивилистами со ссылкой на статьи закона, относящие права к объектам гражданских правоотношений, т.е., через свойство оборотоспособности обязательственных прав, не нужно абсолютизировать эту точку зрения, в особенности - пытаться прилагать ее в застывшем, неизменном виде к современным условиям с целью обоснования конструкций типа "право на право". Русские ученые (в отличии от многих современных авторов) прекрасно понимали, в сколь сложное положение поставил себя законодатель, причислив права к числу движимых имуществ. Вероятно из желания помочь законодателю почтенные цивилисты "подправляли" законодательные огрехи, толкуя ст. 402 в том смысле, что нормы о вещах движимых в некоторых случаях (приобретающих тенденцию к превращению в общее правило) распространяются и на обязательственные права, что, вместе с тем, никак не означает возможность самих обязательственных прав находиться в собственности или ином вещном юридическом господстве*(28).

5.

Помимо общих условий наличности и действительности всякой сделки, подлежавших применению также и к договору сингулярной сукцессии - таких, как правоспособность цессионария, дееспособность цедента, принадлежность цеденту цедируемого права, свободное и непринужденное согласие на совершение сингулярной сукцессии*(29) - существовали также и специальные условия действительности договора сингулярной сукцессии, большинство из которых касалось предмета данного договора.

Во-первых, речь должна идти об обязательственном праве. Данное заключение вытекает из прямого указания об этом закона (ст. 402 и 418 Законов Гражданских) и отмечается всеми без исключения цивилистами.

Во-вторых, предметом сингулярной сукцессии может быть только такое требование, уступка которого не запрещена законом. Закону было известно только одно такое запрещение - передавать права из закладных крепостей и заемных обязательств, обеспеченных залогом движимого имущества (ст. 1653 и 1678 Законов Гражданских); К.Н. Анненков прибавляет к этому запрещение заимодавцам несостоятельного должника передавать иски попечителям и кураторам конкурсного управления, учрежденного над соответствующим банкротом (ст. 530 т. XI ч. 2 Устава судопроизводства торгового, а также доверителям передавать иски своим присяжным поверенным (ст. 400 Учреждения судебных установлений)*(30).

В-третьих, предметом сингулярной сукцессии не может быть требование, уступка которого противоречит его природе. Впервые в русской литературе это обстоятельство, как присущее не только римскому, но и современному русскому праву, подметил, по-видимому, опять-таки, Д.И. Мейер*(31). Говоря современным языком им имелись в виду требования, в которых личность кредитора имеет существенное значение для должника (требование выдачи кредита, оказания личной услуги, оказания дарения или пожертвования и т.п.).

Этот взгляд повторил и развил К.П. Победоносцев. Соглашаясь с мнением Д.И. Мейера о недопустимости цедирования требований, в которых личность кредитора имеет существенное значение для должника, он в качестве примеров, наряду с уже упомянутыми, приводит также право на алименты и право на вознаграждение за личную обиду*(32). Между тем совершенно очевидно, что речь здесь идет об иной категории требований - требованиях строго личных, неразрывно связанных с личностью кредитора. В них личность кредитора не составляет предмета законного интереса должника, но совершенно очевидно, что они также не могут подвергаться уступке в силу их природы. Если должнику все равно, кто будет получать алименты, то это небезразлично, во-первых, кредитору, а во-вторых представляет интерес для публичного порядка, признающего и берущего под защиту право, которое связывается исключительно с личными качествами определенных субъектов.

Следующий шаг в развитии понятия о требованиях, природа которых препятствует их передаче, сделал Е.В. Васьковский, обозначив обе группы таких требований термином личные требования*(33), не уточнив, в отношении кого они личные - кредитора или должника. К.Н. Анненков указывал, что речь идет о правах чисто личных "по отношению к верителю"*(34). Вместе с тем, по собственным словам К.Н. Анненкова, понятием "личные" им обозначены все возможные права, природа которых делает недопустимой их уступку, что доказывает, что и он не увидел различия в точках зрения Д.И. Мейера, К.П. Победоносцева и Е.В. Васьковского, продолжая рассматривать все три как единую позицию, отличающуюся только способами формулирования (первые два цивилиста прибегали к казуистическим формулам, последний вывел обобщающую).

Таким образом, различие между (1) требованиями, личность кредитора в которых имеет существенное значение для должника и (2) требованиями, неразрывно связанными с личностью кредитора, существующее и признанное по сути, тем не менее, не получило надлежащего осмысления и оформления в трудах русских цивилистов.

Несколько далее К.Н. Анненковым рассматривается вопрос о допустимости уступки дополнительных требований в отрыве от основных (и, наоборот - уступка основных, с оставлением дополнительных на цеденте). Решается он в соответствии с мнением К.П. Победоносцева: такая уступка допустима, при том, только лишь условии, что дополнительные требования могут существовать независимо от основного. Примером такого права является право цедента на набежавшую к моменту совершения цессии неустойку или начисленные проценты - по сути своей право их взыскания представляет собой не более, как право требования денежной суммы, ибо компенсационных и обеспечительный характер сумм данного рода утрачивается с их начислением.

Единственное, в чем автор расходится с К.П. Победоносцевым - так это в презумпции, которую необходимо применять при умолчании в договоре сингулярной сукцессии о судьбе дополнительного права. К.Н. Анненков, убедительно доказывает, что необходимо применять общее правило - "принадлежность следует всегда судьбе главного предмета", т.е., руководствоваться предположением о том, что вместе с главным обязательством цедированы и дополнительные, если иного не указано в самом договоре ("по воле сторон сделки принадлежности могут быть и отделяемы от главного права")*(35). В том же духе высказался и Правительствующий Сенат*(36).

В литературе*(37) и судебной практике*(38) специально подчеркивалось, что на наличность и действительность уступки требования по общему правилу не влияет уведомление должника о факте совершения сингулярной сукцессии. Тем более таким условием не может быть согласие должника на цессию. Это действительно так и не имеет почвы для сомнения, ибо главным принципом цессии является сохранение в неизменном состоянии правового положения должника.

Весьма своеобразного мнения придерживалась российская наука гражданского права о юридическом значении договорного запрета уступки требования. То, что договоры о таких запрещениях допускались, и права из них подлежали судебной защите, сомнений не вызывало*(39). Нарушение такого соглашения должно расцениваться как нарушение законных интересов должника и как основание для возмещения убытков кредитором - нарушителем, а если это предусмотрено соглашением - то и для уплаты санкций. Но может ли должник на этом основании потребовать признания цессии недействительной и применения двусторонней реституции ? Ответа на этот, весьма актуальный, вопрос, к сожалению, не удалось разыскать ни в законодательстве, ни в практике, ни в научных публикациях.

Относительно последствия несоблюдения договорного условия о необходимости согласия должника на передачу прав Д.И. Мейер указывает, что таковым является отсутствие цессии. Цессии просто не происходит - право для цессионария не приобретается, а для цедента не прекращается*(40). Эту позицию мы бы обозначили как небесспорную.

К.Н. Анненков рассмотрел (что называется, на всякий пожарный случай) вопросы о том, (1) на всякой ли стадии существования требования допустимо таковое цедировать ? (2) допустимо ли уступать только часть требования ? (3) допустимо ли уступать условные требования ? На все вопросы он отвечает положительно - да, допустимо, причем, на первый и третий вопросы - безоговорочно. Положительный ответ на второй вопрос обусловлен ученым единственным ограничением - юридической делимостью предмета требования*(41).

6.

"При отсутствии общего положения о передаваемости прав по обязательствам, нельзя ожидать в наших законах указания на форму"*(42) - писал Г.Ф. Шершеневич. Более развернутую и еще более точную оценку ситуации в вопросе о форме цессии находим у К.Н. Анненкова: закон дает указания "отрывочные частные", цивилисты - "недостаточно полные", и лишь Сенатская практика - "несколько более подробные"*(43).

В Законах Гражданских Российской Империи не существовало общих правил о форме сделок с движимым имуществом, подобных, например, ст. ст. 159-161 современного российского ГК, в связи с чем полная ясность в вопросе о форме сделки могла быть достигнута только в случае прямого предписания закона о форме конкретного типа сделки. Во всех остальных случаях сделка могла быть совершена, очевидно, во всякой, в т.ч. и в устной форме, что совершенно не соответствовало интересам гражданского оборота и не способствовало облегчению процессуальных моментов*(44). Тем более такой вывод неприемлем для договора сингулярной сукцессии - сделки, как будто предназначенной быть письменной из-за неопределенности законодательных постановлений о ее содержании, правоотношениях участников и т.д.

Последнее обстоятельство, помноженное на сенатскую практику, выражавшуюся в многочисленных разъяснениях относительно письменной формы уступки отдельных видов требований, а также - соображение о зависимости судьбы сделки, создавшей уступаемое право, привели К.Н. Анненкова к мысли о том, что "общее же указание в отношении формы цессии обязательственных прав должно заключаться, кажется, в признании допустимым ее совершение в той форме, в какую облечено первоначальное обязательство, если оно возникло из юридической сделки ..."*(45) (выделено мной, В.Б.).

Практически того же мнения придерживается и Г.Ф. Шершеневич*(46), позиция которого отличалась от взгляда К.Н. Анненкова тем, что (1) не отвечала на вопрос, в какой форме должна быть совершена цессия устно установленного обязательственного права, а также права, возникшего по основанию, иному, нежели сделка; (2) констатировала исключение из общего правила о письменной форме цессии обязательств, удостоверенных письменными актами (бумага на предъявителя).

Заслуживает внимания точка зрения, высказанная А.М. Гуляевым*(47) и В. Нечаевым*(48) о том, что цессия должна по общему правилу совершаться либо в форме передаточной надписи, либо путем отдельного письменного акта передачи с указанием кредиторов. Иными словами, всякий договор сингулярной сукцессии должен быть облечен в письменную форму. Данная позиция нам представляется наиболее перспективной и соответствующей как сущности конструкции договора сингулярной сукцессии, так и современным потребностям гражданского оборота.

7.

Какой юридический факт лежит в основании обязанности должника производить исполнение обязательства не цеденту, а новому кредитору, под страхом того, что исполнение, произведенное цеденту, будет признано ненадлежащим ? Ответ на этот вопрос может быть различным, в зависимости от применяемого методологического подхода.

Во-первых, можно встать на чисто объективный подход и признать за должником обязанность производить исполнение новому кредитору начиная с самого момента заключения договора сингулярной сукцессии (а если в нем особо указан иной момент перехода права - то со времени наступления этого последнего). Из русских ученых такую позицию занимали А.О. Гордон*(49) и В.М. Нечаев*(50); она отразилась и, как минимум, в двух Сенатских решениях (Реш. Гр. Касс. Деп. от 1873 г. N 1195 и от 1874 г. N 484). Очевидно, что исходить из положений объективной теории как общего правила было бы несправедливо по отношению к должнику, поскольку пришлось бы признать, что на должнике по всякому обязательству лежит обязанность всеми доступными ему способами удостовериться в том, что (1) кредитор не заключил ни с кем договора сингулярной сукцессии; (2) и право требования не перешло к третьему лицу по иному основанию. В общем случае никаких средств к исполнению этой обязанности в распоряжении должника не имеется.

Чисто объективному подходу противостоит подход чисто субъективный, сущность которого состоит в том, что сингулярная сукцессия не является обязательной для должника (и в силу этого он вправе чинить исполнение цеденту без риска прослыть недобросовестным и быть принужденным к повторному исполнению) до момента получения им положительно выраженного уведомления известного ему кредитора (цедента) о свершившейся цессии и личности нового кредитора (цессионария). Однако безоговорочное принятие субъективного подхода в его данном виде было бы несправедливым по отношению к цессионарию, который может так и не дождаться, пока цедент соизволит сделать уведомление, ведь цедент в этом не заинтересован. В итоге и сама возможность получения цессионарием исполнения оказывается под вопросом.

Уточняя в свете сказанного выводы, неизбежно следующие из концепции чисто субъективного подхода, русские юристы писали, что уведомление должника о цессии может сделать всякое третье лицо, в т.ч. и цессионарий, но уведомление это (как и сама цессия) обязательно для должника в этом случае только тогда, когда оно сопровождается представлением достаточных доказательств совершения сингулярной сукцессии и смены кредитора*(51). Именно такую позицию и занял в конечном итоге Сенат (Реш. Гр. Касс. Деп. от 1894 г. N 32).

Наконец, возможно было занять смешанную позицию - объективно-субъективную (с объективной основой и субъективным элементом), или субъективно-объективную (наоборот). В первом варианте смешанной позиции цессия должна признаваться обязательной для должника с момента, когда он узнал или должен был узнать о цессии хоть что-то, хоть какую-то информацию, даже не подкрепленную доказательствами. Некоторое время Сенат пытался занимать и такую позицию (Реш. Гр. Касс. Деп. от 1873 г. N 1195*(52), от 1876 г. N 410 и даже от 1910 г. N 19).

Этот же момент - узнал или должен был узнать хотя бы нечто о совершенной цессии - получает юридическое значение во втором варианте смешанной теории. Но значение это иное. Должник, получивший какие-либо сведения о совершении сингулярной сукцессии по обязательству с его участием, должен немедленно позаботиться о проверке этой информации, обеспечив себе доказательства совершения таких действий.

Сторонников смешанных теорий среди русских дореволюционных цивилистов практически не было*(53).

В случаях, когда совершение сингулярной сукцессии невозможно без согласия должника, она может считаться обязательной для последнего только по положительном выражении им такого согласия*(54). Отсутствие предписаний на этот предмет в законодательстве с лихвой восполнялось постановлениями Правительствующего Сената. По его мнению, случаи, в которых для действительности договора сингулярной сукцессии необходимо согласие должника, причем, в ряде случаев выраженного непременно письменно, суть следующие:

(1) передача права найма жилого помещения, оформленного в письменном виде; "Согласие владельца на передачу письменного договора о найме у него дома другому лицу должно быть выражено на письме" (Реш. Гр. Касс. Деп. от 1870 N 1306 и от 1876 N 403);

(2) передача закладных на недвижимые имущества; "Передача закладных ... по особому акту действительна, если залогодатель не оспаривал впоследствии своего согласия на такую передачу" (Реш. Гр. Касс. Деп. от 1873 г. N 1668*(55)); "Закладные крепости могут быть, с согласия залогодателя, передаваемы от одного лица другому по особому акту, совершаемому порядком нотариальным, явочным или домашним" (Реш. Гр. Касс. Деп. от 1989 г. N 20);

(3) передача всякого залогового права, хотя бы и не основанного на закладной; "... вообще право залога не может быть передаваемо без согласия залогодателя" (Реш. Гр. Касс. Деп. от 1879 г. N 125 и от 1880 г. N 143)*(56);

(4) передача права из исполнительного листа о взыскании по закладной крепости; "Исполнительный лист на взыскание по закладной крепости может быть передан третьему лицу лишь с согласия залогодателя" (Реш. Гр. Касс. Деп. от 1908 г. N 82).

* * *

Подводя итог сказанному, необходимо отметить, что выводы русских ученых и Сенатской практики по рассмотренным вопросам, а именно - о возможности совершения договора сингулярной сукцессии, его предмете, форме, условиях действительности и обязательности для должника - представляются полностью соответствующими современному российскому законодательству и потребностям экономического оборота. Это обстоятельство заставляет пожелать, чтобы данные выводы стали предметом самого пристального внимания и учета при толковании и применении норм действующего российского гражданского законодательства, в т.ч. и органами российской судебной системы.

В.А. Белов,

доцент кафедры гражданского права юридического факультета МГУ,

кандидат юридических наук

"Вестник МГУ. Серия Право", N 6, ноябрь-декабрь 1999 г.

-------------------------------------------------------------------------

*(1) Гражданское уложение: Проект Высочайше учрежденной Редакционной комиссии по составлению Гражданского Уложения с объяснениями, извлеченными из трудов Редакционной Комиссии. // Под ред. И.М. Тютрюмова. Сост. А.Л. Саатчиан. Т. 2. СПб., 1910. С. 270. Далее - "Проект ГУ".

*(2) Законы гражданские (Свод законов. Т. Х, ч. I, изд. 1900 г., по Прод. 1906 г.). С разъяснениями Правительствующего Сената : и комментариями русских юристов : (по 1 июня 1908 г.). Изд.-е 2-е., испр. и значит. доп. // Сост. И.М. Тютрюмов. СПб., 1908. С. 187. Далее - "Законы Гражданские".

*(3) Там же. С. 198.

*(4) Там же. С. 198.

*(5) Далее, в целях сокращения объема изложения, мы будем пользоваться аббревиатурой, в общем-то традиционной для дореволюционной литературы: "Реш. Гр. Касс. Деп. от (такого-то года) N (такой-то)".

*(6) Законы Гражданские. С. 198; Исаченко В.Л. Свод кассационных положений по вопросам русского гражданского материального права за 1866 - 1905 гг. СПб., 1906. С. 223, 371 - 372.

*(7) Исаченко В.Л. Указ. соч. С. 207.

*(8) Законы Гражданские. С. 1107; Исаченко В.Л. Указ. соч. С. 223.

*(9) Исаченко В.Л. Указ. соч. С. 207.

*(10) Законы Гражданские. С. 1107; Исаченко В.Л. Указ. соч. С. 223, 371.

*(11) Также см.: Реш. Гр. Касс. Деп. от 1871 г. N 788, от 1875 г. N 408 и от 1896 г. N 2 (Проект ГУ. С. 266).

*(12) См.: Анненков К.Н. Система русского гражданского права. Т. 3. права обязательственные. Изд.-е 2-е. СПб., 1901. С. 186 - 187; Шершеневич Г.Ф. Учебник русского гражданского права: По изд.-ю 1907 г. М., 1995. С. 288.

*(13) Анненков К.Н. Указ. соч. С. 196.

*(14) Мейер Д.И. Русское гражданское право: Т, 2. По 8-му изд.-ю. М., 1997. С. 116.

*(15) Шершеневич Г.Ф. Указ. соч. С. 287.

*(16) Определения цессии см., напр.: Анненков К.Н. Указ. соч. С. 196; Нечаев В. Цессия. // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Т. XXXVIII. СПб., 1903. С 116.

*(17) См., напр.: Анненков К.Н. Указ. соч. С. 196, 198 ("перенос", "передача", "уступка"); 197 ("сделка"); 198 (сделка, "...основанием ее установления могут служить "...иные сделки (завещание, или договор)).

*(18) Мейер Д.И. Указ. соч. С. 116.

*(19) См., напр.: Анненков К.Н. Указ. соч. С. 198 - 199; Цитович П.П. Очерк основных понятий торгового права. Киев, 1886. С. 126 - 127.

*(20) Мейер Д.И. Указ. соч. С. 115.

*(21) См: Анненков К.Н. Указ. соч. С. 194; Гуляев А.М. Русское гражданское право: Пос. к лекциям. изд.-е 3-е. СПб., 1912. С. 281 - 282.

*(22) См.: Нечаев В. Указ. соч. С. 116 - 117.

*(23) Шершеневич Г.Ф. Указ. соч. С. 288.

*(24) См.: Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. М., 1998. С. 240 - 241.

*(25) См.: Кавелин К.Д. Права и обязанности по имуществам и обязательствам в применении к русскому законодательству. СПб., 1879. С. 131.

*(26) См.: Победоносцев К.П. Курс гражданского права. Изд.-е 4-е. Ч. 3. Договоры и обязательства. СПб., 1896. С. 230.

*(27) См. об этом: Анненков К.Н. Указ. соч. С. 194 - 195.

*(28) См., напр.: Гуляев А.М. Указ. соч. С. 280; Мейер Д.И. указ. соч. С. 114 - 115, 116; Проект ГУ. С. 305 и 306; Шершеневич Г.Ф. Указ. соч. С. 97 - 98.

*(29) Анненков К.Н. Указ. соч. С. 197.

*(30) Там же. С. 187, 196 - 197.

*(31) Мейер Д.И. Указ. соч. С. 115.

*(32) Победоносцев К.П. Указ. соч. С. 225.

*(33) См.: Васьковский Е.В. О недостатках Устава гражданского судопроизводства. // Журнал Санкт-Петербургского юридического общества. 1896. N 9. С. 70.

*(34) Анненков К.Н. Указ. соч. С. 204 - 205.

*(35) См.: Анненков К.Н. Указ. соч. С. 208 - 209. То же см.: Нечаев В. Указ. соч. С. 116.

*(36) Законы Гражданские. С. 957.

*(37) См., напр.: Анненков К.Н. Указ. соч. С. 196, 206 и др.; Мейер Д.И. Указ. соч. С. 115; Нечаев В. Указ. соч. С. 116 и 117.

*(38) См.: Законы Гражданские. С. 198, 361, 1200; Исаченко В.Л. указ. соч. С. 207 - 208, 372.

*(39) Мейер Д.И. Указ. соч. С. 121.

*(40) См.: Мейер Д.И. Указ. соч. С. 118.

*(41) См.: Анненков К.Н. Указ. соч. С. 200. За допустимость уступки части любого права, без оговорок о делимости его предмета, Д.И. Мейер (Указ. соч. С. 125).

*(42) Шершеневич Г.Ф. Указ. соч. С. 288.

*(43) Анненков К.Н. Указ. соч. С. 205.

*(44) На отсутствие подобных норм откровенно сетует, например, Г.Ф. Шершеневич (Указ. соч. С. 121 - 122.)

*(45) Анненков К.Н. Указ. соч. С. 206.

*(46) Шершеневич Г.Ф. Указ. соч. С. 288.

*(47) См.: Гуляев А.М. Указ. соч. С. 282.

*(48) См.: Нечаев В. Указ. соч. С. 116.

*(49) См.: Гордон А.О. К вопросу об уступке прав по обязательствам. // Судебный вестник. 1867. N 141.

*(50) См.: Нечаев В.М. Указ. соч. С. 117.

*(51) См.: Анненков К.Н. Указ. соч. С. 206 - 207; Победоносцев К.П. Указ. соч. С. 228.

*(52) В этом же решении содержится фраза, свидетельствующая о занятии Сенатом объективной позиции по интересующему нас вопросу. По всей видимости, гораздо точнее будет заметить, что первое время Сенат вовсе не придерживался какой-либо определенной позиции, нежели утверждать, что в рамках одного и того же решения сумел намеренно совместить два несовместимых обстоятельства.

*(53) Вероятно, к их числу можно причислить В. Нечаева (Указ. соч. С. 117), хотя из контекста следует лишь только констатация им положения вещей по русской практике; своего отношения к ней он не выражает.

*(54) Анненков К.Н. Указ. соч. С. 206; Мейер Д.И. Указ. соч. С. 118 - 119.

*(55) По указанию В.Л. Исаченко (Указ. соч. С. 321) в последующем (Реш. Гр. Касс. Деп. от 1898 г. N 20) признано неправильным.

*(56) Оба признаны неправильными одновременно с указанным в предыдущей сноске.