Интервью с Г.А. Гаджиевым, судьей Конституционного Суда РФ, доктором юридических наук, профессором, заслуженным юристом Российской Федерации ("Законодательство", N 12, декабрь 2006 г.)

Интервью с Г.А. Гаджиевым, судьей Конституционного Суда РФ, доктором
юридических наук, профессором, заслуженным юристом Российской Федерации

- Гадис Абдуллаевич, в этот году Конституционный Суд РФ празднует свое 15-летие. Что нового появилось за эти годы в его деятельности?

- Изначально Конституционный Суд РФ задумывался по кельзенской модели конституционного судопроизводства. Напомню ее содержание: существует суд-монополист, который решает вопросы соответствия норм действующего законодательства конституции. Все остальные суды учитывают в своих решениях позицию такого суда и, если в правоприменительной практике возникают сомнения в конституционности применяемых норм, обращаются в конституционный суд за разъяснением.

Однако после 1996 г., когда Конституционный Суд РФ начал активно рассматривать иски юридических и физических лиц о конституционности тех или иных норм, чистота кельзенской модели была утрачена. Конституционный Суд в результате рассмотрения таких дел стал динамично менять свой правовой статус и фактически преобразовался в орган, устраняющий дефекты российского законодательства. И это было обусловлено объективными причинами. Судите сами: Конституция РФ 1993 г. обладала небывалым потенциалом, она вобрала в себя все передовые конституционно-правовые принципы, но действовавшее в тот момент российское законодательство им во многом не соответствовало и нуждалось в обновлении. Возникла насущная потребность в приведении действующих норм в соответствие с конституционными новеллами. Законодателям пришлось лихорадочно "лепить" законы, причем в огромном количестве. Необходимо было срочно принять новые Гражданский и Уголовный кодексы, внести соответствующие изменения в процессуальное, административное и земельное законодательства.

Конечно, принимаемые в спешке нормы материального и процессуального права оказались несовершенными. Во многом положения нормативных актов заимствовались из чужой правовой среды из-за отсутствия собственных юридических наработок, хотя, я уверен, законы должны вырастать из гущи общественных отношений, а не искусственно конструироваться и переноситься извне. Невысокое качество законов заставило суды - и общей юрисдикции, и арбитражные - давать толкование новых норм, иногда достаточно вольное, которое некоторым образом "выправляло" недостатки нормативных актов.

Конституционному Суду РФ также пришлось включиться в процесс толкования законодательных актов, используя технологию, которая в Законе о Конституционном Суде*(1) не прописана - это технология конституционного истолкования обычных законов. Ведь Закон о Конституционном Суде указывает на прямое правомочие этого Суда толковать Конституцию РФ, но не иные законы, применяемые судами. И речь идет не просто о толковании, а о толковании в свете конституционных принципов. Немецкие коллеги называют его "конституционно-дружественным толкованием".

К настоящему моменту три четверти решений Конституционного Суда РФ - это решения, которые корректируют дефекты законодательства путем его конституционно-правового истолкования. Чаще всего потребность в этом возникает тогда, когда наблюдается неоправданно дифференцированная правоприменительная практика, например, одна и та же норма ГК РФ по-разному понимается арбитражными судами и судами общей юрисдикции. В таком случае в Конституционный Суд поступают жалобы от граждан либо юридических лиц, считающих, что отсутствие единообразного понимания закона нарушает их права. В частности, субъекты процесса фактически становятся неравными перед законом и судом, что подразумевает действие ч. 1 ст. 19 Конституции РФ.

Конституционный Суд сквозь призму этой статьи проверяет сложившуюся практику, руководствуясь презумпцией конституционности. При этом суд не торопится делать вывод о том, что если закон может неоднозначно трактоваться и применяться, то его следует объявить неконституционным. Если его признать таковым, то закон просто исчезнет и возникнет пробел, а это еще хуже. Поэтому, исходя из предположения о том, что законодатель привержен идее конституционализма, мы полагаем, что сам по себе акт можно истолковать в смысле, не противоречащем Конституции РФ. Иными словами, мы выбираем такой вариант истолкования этого закона - если он допускает разные истолкования, - который, с нашей точки зрения, единственно возможен исходя из конституционных принципов, после чего объявляем: этот закон соответствует Конституции РФ только при условии его конституционно-правового истолкования, которое исходит от Конституционного Суда РФ. Такова технология конституционного истолкования Конституционным Судом обычных законов.

- Есть ли необходимость во внедрении в практику конституционного судопроизводства элементов письменного разбирательства?

- Эти элементы существуют в нашей работе, хотя они и не прописаны в законе. Их появление обусловлено увеличением количества однотипных жалоб, поступающих в Конституционный Суд. И все эти жалобы, естественно, рассмотреть в публичном заседании невозможно.

Дело в том, что у Конституционного Суда пропускная способность очень небольшая. Пленарные заседания проходят шесть раз в год, следовательно, выносится всего шесть постановлений. Еще проводятся заседания двух палат, и в лучшем случае каждая из них принимает по десять постановлений в год. Получается, что двадцать шесть постановлений Суда в год - это максимум.

Но сказанное не означает, что Конституционный Суд принимает только двадцать шесть решений за год - их насчитывается около 400, и все они имеют такую же юридическую силу, как упомянутые двадцать шесть. Просто в остальных 374 случаях вывод Суда о том, что какая-то норма неконституционна, оформляется не постановлением, а определением.

У нас появился даже особый вид определений - так называемые определения по жалобе. На судейском жаргоне этот термин означает определения с положительным содержанием. Например, на стадии принятия дела к производству выясняется, что заявитель ставит вопрос правильно: норма действительно неудачная, она вступает в противоречие с конституционными положениями. Но Суд не принимает такую жалобу к производству, если несколько лет назад разбирался похожий случай, т.е. были ситуация и норма, очень похожие на те, о которых сейчас пишет заявитель. И при таком стечении обстоятельств просто вновь используется правовая концепция, выработанная ранее при рассмотрении аналогичного дела.

Таким образом, налицо применение технологии прецедентного права. Думаю, это правильно: нет никакой необходимости вновь и вновь публично рассматривать схожие дела. Основная часть работы по такого рода однотипным судебным случаям осуществляется письменно.

- Гадис Абдуллаевич, привлекаются ли для проверки соответствия законодательства конституционным ценностям эксперты "со стороны", т.е. не сотрудники Конституционного Суда РФ?

- Безусловно, мы направляем запросы специалистам из Госдумы, Совета Федерации, Правительства РФ, научно-исследовательских институтов (ИЗиСП и др.). Кроме того, мы часто обращаемся за консультациями к известным юристам, проживающим в разных городах страны. Например, профессор М.Ю. Федорова из Омска - специалист по социальному законодательству. Вопросы административного права мы адресуем в Воронеж, профессору Ю.Н. Старилову. Саратов, Ростов, Свердловск - наши крупные центры конституционно-правовой мысли. В результате возникло своеобразное открытое общество толкователей Конституции.

Таким образом мы увеличили пропускную способность Суда, возросло количество рассматриваемых дел. И сейчас в Конституционном Суде очередь дел отсутствует: в повестке дня одной палаты - три дела, второй палаты - два дела, Пленума - два дела.

- Каково Ваше мнение о правовой природе особого мнения судьи Конституционного Суда РФ? Может ли особое мнение влиять на правоприменительную практику?

- Особое мнение судьи как институт процессуального права пока не получил развития в России. В судах общей юрисдикции и арбитражных судах особое мнение не только не оглашается при объявлении решения, но и не может быть опубликовано. По сложившейся с советских времен традиции особое мнение, изложенное в виде возражения, долгие годы приобщалось к делу в опечатанном конверте и было закрыто для ознакомления. К нему могла получить доступ лишь вышестоящая инстанция, пересматривающая дело по жалобе или протесту. Данный по рядок не претерпел существенных изменений и действует ныне в уголовном, гражданском и арбитражном процессах.

Я считаю институт особого мнения очень важным каналом информирования общественности о сути юридических дискуссий, протекающих в суде. Совокупность особых мнений из простых записей аргументированных правовых решений должна превратиться в инструмент развития правовой мысли.

В ходе российской судебной реформы неоднократно менялась редакция нормы об особом мнении судьи Конституционного Суда. В результате преобразований конституционного законодательства в 2001 г. особое мнение тало приобщаться к материалам дела и публиковаться в "Вестнике Конституционного Суда Российской Федерации" вместе с решением по делу. Но поскольку тираж издания составляет немногим более 2 тыс. экземпляров, а материалы видят свет только через три-четыре месяца после провозглашения решения Судом, фактически сведения об особом мнении остаются доступными лишь узкому кругу специалистов. Более того, в сборники решений Конституционного Суда РФ, издаваемые с 1996 г., ни одно особое мнение судей не было включено. Однако без обнародования особых мнений многие решения Суда стали менее понятны, а рассматриваемые проблемы оказались освещенными недостаточно полно.

В связи с данной темой выскажу занимательную с юридической точки зрения идею: можно рассмотреть вопрос о публикации особого мнения судьи с точки зрения конституционного права передавать информацию (ст. 29 Конституции РФ) с учетом ограничений, налагаемых ч. 2 ст. 10 Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Необходимо установить пределы этих ограничений, поскольку при распространении особого мнения следует учитывать такой публичный интерес, как "обеспечение авторитета и беспристрастности правосудия". Вряд ли допустимо с помощью особого мнения разглашать информацию о том, что происходило в совещательной комнате и какую позицию заняли те или иные судьи: на эти данные распространяется правовой режим служебной тайны. Однако право на особое мнение ценно тем, что позволяет попытаться предотвратить неверное решение и высказать свое мнение в ситуации, когда убежденность в судебной ошибке максимальна.

- В последнее время налогоплательщики все чаще характеризуют действия налоговых органов как "налоговый терроризм". На Ваш взгляд, оправданно ли такое определение и что за ним стоит?

- Конституционный Суд каждый день работает с жалобами налогоплательщиков, и, по моим ощущениям, самое печальное в российской налоговой системе - это не мифический налоговый терроризм государства и соответствующих служб, а реальная исходящая со стороны налогоплательщиков излишняя агрессия в применении непозволительных схем организации деятельности. Они используют такие хитроумные методы, какие в других странах просто не встречаются. Как правило, подобные схемы квалифицируются как уклонение от уплаты налогов, а это уголовное преступление.

Конечно, их нелегко обнаружить, но рано или поздно такой результат становится неизбежным. Приведу только один пример. Некая компания, занимающаяся переработкой нефти, заключила договор об аренде помещений с организацией, которая находится в г. Байконуре (напомню: г. Байконур - это разновидность налогового оазиса, территория налоговых льгот). По документам получается, что нефть якобы перерабатывается в г. Байконуре, тогда как в действительности там нет никаких производств для ее переработки, с этим местом компанию связывает лишь юридический адрес. Само же производство находится в Башкирии. Такое оформление преследовало очевидную цель - уклониться от уплаты налогов. Поэтому арбитражный суд справедливо квалифицировал лежащую в основе описанной схемы сделку (договор аренды офиса) как противоречащую интересам государства, антисоциальную. Надо приучать налогоплательщиков к мысли о том, что, пытаясь обмануть государство, они потеряют больше, чем если заплатят налоги.

- Взыскание, наряду с недоимками и пенями, еще и налоговых штрафов позволяет налоговым органам не только погасить долги налогоплательщиков перед государством, но и получить прибыль. Получается, что налоговые органы не заинтересованы в полной и своевременной уплате налогов налогоплательщиками, а законодательство позволяет реализовывать такой подход?

- В 1996 г. Конституционный Суд постановил: если налогоплательщик не заплатил налоги, недоимку с него можно взыскать помимо его воли, в бесспорном порядке. То же касается пеней как части недоимки. В отличие от взыскания недоимок, взыскание штрафа - это юридическое наказание. Если налоговый орган полагает, что налогоплательщика нужно оштрафовать, это нужно доказать в судебном порядке. Только суд может взыскать сумму налогового штрафа.

В 2005 г. законодатель решил изменить эту правовую позицию*(2). Новое правило гласит: штрафы также будут взыскиваться в бесспорном порядке. Если же налогоплательщик не согласен с таким наказанием, он может обратиться с иском в суд.

Как видим, налоговые органы и налогоплательщики поменялись ролями - теперь не органы государства должны доказывать в суде наличие налогового нарушения, а налогоплательщиков обязали обосновывать свою невиновность и ошибку налоговых служб.

Полагаю, эта ситуация чревата серьезными последствиями. Ведь санкции бывают очень разные по величине, а с увеличением размера меняется отраслевая принадлежность штрафа. С точки зрения европейского законодательства, штраф такого размера, как фигурировавший в деле "Юкоса", - это мера уже не административной, а уголовной ответственности. Может ли быть применена уголовная ответственность без суда? Думаю, ответ очевиден.

Возможность взыскивать налоговые штрафы в бесспорном порядке неизбежно повлечет многочисленные злоупотребления налоговых органов. Думаю, в НК РФ недостает норм, аналогичных норме ст. 10 ГК РФ, которая определяет пределы осуществления гражданских прав и запрещает всякое злоупотребление. К сожалению, НК РФ не содержит запрета на злоупотребление своими правами ни для налогоплательщиков, ни для налоговых органов. Такое положение необходимо изменить.

- Назрела необходимость реформирования корпоративного законодательства, в частности акционерного, и ряд изменений уже подготовлен. Как Вы полагаете, какие вопросы акционерного законодательства требуют первоочередного внимания законодателя?

- Необходимо решить проблему неприкосновенности собственности, в частности акционерной.

В России еще не стала аксиомой мысль о том, что неприкосновенность собственности - это не отраслевой, а конституционно-правовой институт, что принцип неприкосновенности относится не только к частной, но и к публичной собственности, а саму собственность надо защищать на всех уровнях и применительно ко всем ее формам и видам.

Гадис Абдуллаевич, большое спасибо за Ваше "особое мнение" о насущных юридических проблемах. Надеемся, Вы еще не раз поделитесь своими мыслями с читателями нашего журнала.

"Законодательство", N 12, декабрь 2006 г.

-------------------------------------------------------------------------

*(1) Федеральный конституционный закон от 21 июля 1994 г. N 1-ФКЗ "О Конституционном Суде Российской Федерации" // Российская газета. 1994. 23 июля.

*(2) См.: Налоговый кодекс РФ. Ст. 103.1.