Проблемы имплементации Римского статута Международного уголовного суда: опыт Германии (Н.А. Сафаров, "Журнал российского права", N 12, декабрь 2006 г.)

Проблемы имплементации Римского статута
Международного уголовного суда: опыт Германии

Введение

Принятие Статута Международного уголовного суда (далее - МУС либо Суд) на Римской дипломатической конференции в июне 1998 г. и его достаточно быстрое (1 июля 2002 г.) вступление в силу подвело черту под многолетними усилиями международного сообщества, направленными на учреждение постоянно действующего международного судебного органа, наделенного уголовной юрисдикцией в отношении физических лиц, обвиняемых в совершении геноцида, преступлений против человечности и военных преступлений*(1). Однако для эффективного функционирования МУС и всестороннего сотрудничества государств-участников с Судом существенно важной проблемой является имплементация Статута, предполагающая принятие соответствующего национального законодательства. В этой связи опыт Германии является весьма интересным как с доктринальной точки зрения, так и в практическом плане в качестве имплементационной модели*(2).

Как известно, Федеративная Республика Германия была активно вовлечена в процесс учреждения Международного уголовного суда и стала 25-м государством, которое ратифицировало его Статут (11 декабря 2000 г.)*(3).

В целом стратегия федерального правительства Германии по имплементации Статута МУС основывалась на трехэтапной процедуре внесения изменений во внутреннее законодательство.

Первым важнейшим шагом явилась имплементация stricto sensu, предполагающая обеспечение согласованности между Основным законом Германии и Статутом. Еще до ратификации Статута, которая состоялась 11 декабря 2000 г., был принят законопроект о внесении изменений в Конституцию страны, в результате которого был урегулирован один из наиболее сложных вопросов обеспечения согласованности Статута МУС с нормами национального законодательства в связи с возможной передачей собственных граждан под юрисдикцию международных уголовных трибуналов. С другой стороны, еще во время подписания Римского статута 9 декабря 1998 г. правительство Германии заявило о намерении адаптировать немецкое уголовное законодательство к его нормам и положениям международного гуманитарного права. В этих целях в октябре 1999 г. была создана рабочая группа, в которую вошли представители министерств юстиции, иностранных дел, обороны и 6 экспертов, обладающих признанным авторитетом в области международного уголовного права. В мае 2000 г. указанная группа завершила свою работу и передала подготовленный проект Кодекса преступлений против международного права Министерству юстиции ФРГ. Именно данный проект составил основу нового Кодекса и был впоследствии принят лишь с незначительными изменениями*(4). И наконец, для полного и всестороннего сотрудничества с МУС и реализации обязательств, предусмотренных ст. 86 Статута Суда, 21 июня 2002 г. был принят Закон о сотрудничестве с Международным уголовным судом (Gesetz zur Ausfїhrung des Rєmischen Statuts des Internationalen Strafgerichtshofs vom 17. Juli 1998)*(5).

Конституционная реформа

Как показал опыт имплементации Римского статута МУС, наиболее сложной в юридическом отношении и деликатной с политической точки зрения явилась проблема урегулирования конституционно-правовых вопросов*(6), в числе которых наибольшей остротой отличалась необходимость обеспечения совместимости конституционного запрета об экстрадиции собственных граждан с процедурой передачи обвиняемых МУС*(7).

Как известно, среди различных видов сотрудничества, предусматриваемых частью 9 Римского статута, одной из важнейших является передача обвиняемых, которая осуществляется безотносительно к правовому статусу лица, и в частности его гражданству. Согласно ст. 89 Статута МУС Суд может препроводить просьбу об аресте и передаче лица любому государству, на территории которого находится это лицо, и обращается к этому государству с просьбой о сотрудничестве в производстве указанных действий. Государства-участники в соответствии с положениями настоящей части и процедурой, предусмотренной их национальным законодательством, выполняют просьбы о производстве ареста и передаче. Как видно из содержания указанной статьи, она не предусматривает каких-либо изъятий для осуществления сотрудничества с учетом такого критерия, как гражданство. В этой связи указанная процедура создала серьезную конституционную проблему для стран, принявших решение о ратификации Статута МУС, поскольку в подавляющем большинстве случаев государства отказывают в экстрадиции собственных граждан*(8). Механическое распространение общих экстрадиционных запретов на передачу обвиняемых МУС по существу могло бы означать полное блокирование деятельности последнего и препятствовало бы осуществлению юрисдикции нового международного судебного учреждения*(9). Компромиссное решение, которое было отражено в окончательной редакции Статута и имело целью устранение возможных коллизий норм национального права и положений Статута, свелось к тому, что в ст. 102 была проведена дифференциация понятий "экстрадиция" (extradition) и "передача" (surrender), в соответствии с которой передача означает доставку лица государством в Суд в соответствии со Статутом, а экстрадиция - доставку лица одним государством в другое в соответствии с положениями международного договора, конвенции или актов национального законодательства. Причем различия, касающиеся содержания указанных понятий, выходят далеко за рамки терминологических характеристик*(10).

Вместе с тем даже с учетом многочисленных критериев, свидетельствующих о различии правовой природы экстрадиции и передачи лиц, для ратификации договора о создании МУС было необходимо разграничить рассматриваемые процедуры и установить совместимость норм Статута с конституционными нормами о запрете выдачи граждан. Подобный вариант был использован Швейцарией, Конституция которой (ст. 25 (1)) предусматривала, что граждане не могут быть высланы из страны, а для выдачи их иностранному государству требуется их согласие*(11). В связи с ратификацией Статута МУС необходимо было решить вопрос о том, следует ли вносить изменения в Конституцию страны либо участие в деятельности Суда может быть осуществлено и без конституционных реформ. В своем послании от 15 ноября 2000 г. Федеральный совет Швейцарии установил, что ст. 25 (1) Конституции не создает каких-либо препятствий для возможной передачи швейцарского гражданина МУС. Приняв во внимание доводы Федерального совета, Парламент Швейцарии решил, что внесения изменений в Конституцию не требуется*(12).

Однако, как показывает современная конституционно-правовая практика, некоторые государства для полного сотрудничества с Судом и стремясь к большей юридической корректности вносят изменения в национальные конституции. Примером подобного рода является Германия, которая для урегулирования вопросов совместимости Статута с системой национального законодательства избрала путь конституционных реформ.

Законом от 29 ноября 2000 г. об изменении ст. 16 Конституции ФРГ (вступил в силу 2 декабря 2000 г.), в отступление от принципа невыдачи собственных граждан, была предусмотрена возможность экстрадиции немцев в государства - члены Европейского Союза или передачи Международному суду при условии соблюдения принципов верховенства права. При этом изменения, внесенные в немецкое законодательство, сопровождались как содержательным, так и терминологическим размежеванием двух процедур. В частности, термин "экстрадиция" ("Auslieferung") был заменен термином "передача" ("Ьberstellung") в контексте сотрудничества с международными трибуналами*(13). Таким образом, путем конституционных изменений Германия решила две фундаментальные задачи: во-первых, допустила передачу немцев Международному уголовному суду; во-вторых, предусмотрела возможность сотрудничества с государствами - участниками Европейского Союза в форме передачи собственных граждан согласно Европейскому ордеру на арест, заменившему с 1 января 2004 г. формальную процедуру экстрадиции новым юридическим инструментом, позволяющим осуществить передачу обвиняемых или осужденных без длительных задержек и различного рода юридических формальностей, характерных для экстрадиционных процедур*(14).

Кодекс преступлений против международного права

Принятие нового немецкого Кодекса преступлений против международного права (Vєlkerstrafgesetzbuch)*(15) (далее - КППМП либо Кодекс) явилось одним из важнейших этапов имплементации Римского статута Международного уголовного суда, хотя это и выходит за рамки собственно имплементационного процесса. Дело в том, что указанный акт основывался не только на Римском статуте, но и других известных договорных источниках, и в частности таких, как Женевские конвенции 1949 г. и Дополнительные протоколы к ним, Конвенция о защите культурных ценностей в случае вооруженного конфликта 1954 г., и представляет собой консолидированный юридический документ, криминализировавший серьезные нарушения международного гуманитарного права. Тем самым, новый Кодекс учел положения ст. 10 Римского статута, которая предусматривает, что часть 2 Статута в сфере определения преступлений не должна истолковываться как каким бы то ни было образом ограничивающая ныне действующие или складывающиеся нормы международного права или наносящая им ущерб для целей, отличных от целей Статута.

Криминализация немецким законодателем преступлений, подпадающих под юрисдикцию МУС, имела весьма существенное значение, поскольку, с одной стороны, позволила имплементировать договорные обязательства Германии, а также реализовать нормы международного обычного права в сфере пресечения международных преступлений, в борьбе с которыми проявляет заинтересованность все международное сообщество, а с другой стороны, создала необходимые правовые предпосылки для самостоятельного преследования геноцида, военных преступлений и т.д., сводя к минимуму ситуации, когда дело может быть согласно принципу дополнительности (complementarity) принято к производству МУС.

Как известно, дополнительность является основным концептуальным принципом деятельности Суда. Его значение подчеркивается уже в Преамбуле Римского статута, где отмечается, что Международный уголовный суд, учрежденный на основании настоящего Статута, дополняет национальные органы уголовной юстиции*(16). Это означает, что основная нагрузка в борьбе с международными преступлениями ложится на государства, являющиеся участниками договора о создании Суда. МУС может осуществить свою юрисдикцию лишь в тех случаях, когда государство не в состоянии (unable) либо не желает (unwilling) преследовать обвиняемых*(17). Однако для того, чтобы государства - участники МУС имели возможность возбудить уголовное преследование в отношении лиц, совершивших преступления, охваченные ст. 5 Римского статута, они должны предусмотреть в национальном законодательстве составы соответствующих деяний*(18).

В комментариях к проекту Кодекса указывалось, что основная цель принятия данного акта - трансформация норм Римского статута МУС, хотя в более широком плане речь идет о гармонизации германского уголовного права и обеспечении преимущественно национального уголовного преследования лиц, виновных в совершении геноцида, преступлений против человечности, военных преступлений.

Структурно новый Кодекс имеет два раздела - Общие положения ("Algemeine Regelungen"), предусматривающие соответствующие предпосылки уголовной ответственности виновных лиц, и Особенную часть ("Straftaten gegen das Vєlkerrecht"), охватывающую составы криминализуемых деяний*(19).

Обращает на себя внимание, что Общая часть КППМП не содержит целого ряда положений, которые традиционны для данной части - субъективная сторона преступления, возраст уголовной ответственности, вменяемость и т. п., поскольку абсолютное большинство норм Общей части УК Германии ("Allgemeiner Teil") применимы в отношении преступлений, предусмотренных новым Кодексом. В этой связи разработчиками проекта нового Кодекса было принято обоснованное решение о том, чтобы вместо введения в новый акт предусматриваемых Римским статутом норм об общих принципах уголовного права (nullum crimen sine lege, nulla poena sine lege, отсутствие обратной силы ratione personae) - ст. 22-24, соучастии и покушении на преступление - ст. 25, возрасте уголовной ответственности - ст. 26, субъективной стороне преступления - ст. 30, основаниях освобождения от уголовной ответственности - ст. 31 применять соответствующие нормы Общей части УК Германии.

Согласно § 2 к деяниям, предусмотренным Кодексом, применяется общее уголовное право. Что же касается включенных в Кодекс отдельных норм общего характера, они относятся исключительно к тем деяниям, которые криминализированы в данном акте (исполнение приказа или распоряжения, ответственность военных командиров либо других начальников, неприменение сроков давности)*(20).

Как указывалось в комментариях к проекту Кодекса, его Общая часть содержит специальные положения лишь постольку, поскольку это необходимо для трансформации в немецкое законодательство Римского статута МУС.

В первую очередь хотелось бы обратить внимание на терминологическое определение преступлений, которые предусматривает новый Кодекс.

Как известно, применительно к обозначению преступлений, подпадающих под юрисдикцию Суда, Римский статут использовал различную терминологию, и в частности серьезные преступления - "grave crimes", международные преступления - "international crimes" (Преамбула), самые серьезные преступления, вызывающие озабоченность всего международного сообщества - "most serious crimes of concern to the international community as a whole" (Преамбула и п. 1 ст. 5). Однако при этом было абсолютно ясно, что речь идет о преследовании деяний, предусмотренных ст. 5 (геноцид, военные преступления, преступления против человечности, агрессия). Надо учесть, что данная статья не отражала какой-либо формальной иерархии этих деяний, основанной на том или ином критерии (например, тяжести преступления). Все указанные преступления в равной мере представляют собой серьезнейшую опасность для международного сообщества, их совершение должно влечь уголовную ответственность, а виновные не могут оставаться безнаказанными. Новый немецкий Кодекс в отличие от Статута МУС использует для обозначения вышеназванных преступлений такие термины, как уголовные преступления против международного права - "Straftaten gegen das Vєlkerrecht" (нем.), "criminal offences against international law" (англ.), серьезные уголовные преступления - "Verbrechen" (нем.), "serious criminal offences" (англ.), и этой терминологией охвачены составы деяний, на которые распространяется универсальная юрисдикция.

Уже в § 1 Кодекса - "Сфера применения" ("Anwendugsbereich") предусматривается универсальная юрисдикция*(21) в отношении соответствующей категории деяний (геноцид, преступления против человечности, военные преступления). Согласно данному параграфу нормы Кодекса применяются в отношении всех предусматриваемых им преступлений против международного права, указанных в нем серьезных преступлений и в том случае, когда деяние было совершено за границей и не имеет отношения к территории Германии*(22).

В отличие от других видов юрисдикции, предполагающих некоторую опосредованность (через территорию, на которой было совершено преступление, через гражданство обвиняемого либо потерпевшего и т.д.), универсальная юрисдикция основывается на всеобщности осуждения самого преступления*(23). Как указывается в комментариях к проекту Кодекса, ввиду особой направленности преследование этих деяний, совершенных за границей, в том числе иностранными гражданами, не является недопустимым вмешательством в суверенитет других государств.

Применение подобного типа юрисдикционной компетенции не только допустимо с точки зрения международного права, но и является ключевым требованием любой национальной правовой имплементации в сфере преследования международных преступлений*(24).

С другой стороны, для того чтобы система национальной уголовной юстиции имела возможность преследовать виновных в совершении геноцида, преступлений против человечности, военных преступлений, подавляющее большинство стран предусмотрело в уголовных кодексах универсальную юрисдикцию в отношении указанной категории преступлений, которые посягают на интересы международного сообщества в целом. Кроме того, отдельными странами помимо уголовных кодексов были приняты специальные законы, распространившие универсальную юрисдикцию на некоторые международные преступления.

Примером подобной имплементации является, в частности, бельгийский Закон от 16 июня 1993 г. "О пресечении серьезных нарушений международного гуманитарного права" ("Loi relative а la rеpression des violations graves du droit international humanitaire")*(25). Согласно ст. 7 указанного Закона судебные инстанции Бельгии вправе рассматривать дела о совершении нарушений, подпадающих под действие настоящего закона, независимо от места их совершения*(26).

Германское уголовное законодательство ранее предусматривало возможность привлечения к ответственности лиц, совершивших за пределами территории страны такие преступления, как геноцид, нападение на воздушное или водное судно, торговля людьми, незаконный сбыт наркотических веществ, подделка денег или ценных бумаг, получение субсидий путем мошенничества, а также виновных в преступлениях, подлежащих преследованию на основании обязательного для ФРГ межгосударственного соглашения (§ 7 УК Германии). Как видно из содержания ст. 7, лишь одно из преступлений, подпадающих под юрисдикцию МУС, фигурировало в данной статье. Новый Кодекс о преступлениях против международного права в четкой и ясной форме предусмотрел возможность преследования геноцида, военных преступлений, преступлений против человечности, включив их в сферу применения Закона безотносительно к такому фактору, как связь с территорией страны (т.е. Германии). Необходимо также обратить внимание на то обстоятельство, что германское уголовное законодательство не только предусмотрело возможность распространения универсальной юрисдикции на некоторые международные преступления как гипотетическую возможность преследования лиц, виновных в совершении подобных деяний*(27). В практике национальных судебных органов был ряд дел, связанных с применением универсальной юрисдикции в отношении преступлений, имевших место на территории бывшей Югославии.

Стремление национальных судов пресекать международные преступления, и в частности преступление геноцида, независимо от таких критериев, как место совершения и гражданство преступника, получает все большее распространение в судебной практике целого ряда государств. Например, в Бельгии дело по обвинению одного руандийца в совершении на территории Руанды преступлений, квалифицируемых в соответствии с бельгийским Законом от 16 июня 1993 г. как серьезные нарушения международного гуманитарного права, позволило различным судебным органам подтвердить, что суды Бельгии правомочны рассматривать деяния, расцениваемые данным Законом преступными, даже если они совершены во время внутреннего конфликта за пределами территории страны и не затрагивают бельгийских граждан*(28).

Отражая современные тенденции международного уголовного права и национального законодательства, новый немецкий Кодекс согласно международному договорному и обычному праву распространил на особо тяжкие преступления, посягающие на интересы международного сообщества в целом, универсальную уголовную юрисдикцию. На первый взгляд, исходя из текстуального анализа § 1 КППМП, может показаться, что речь идет об абсолютной универсальной юрисдикции, поскольку никакой оговорки о присутствии обвиняемого на территории Германии не сделано*(29). С другой стороны, обращает на себя внимание и тот факт, что указанная статья Кодекса не содержит каких-либо положений, ограничивающих применение универсальной юрисдикции с учетом других международных обязательств Германии, принятых в рамках многосторонних международных договоров, и в частности связанных с иммунитетами дипломатических представителей либо представителей международных организаций или специальных миссий. Между тем указанная проблема приобрела в последнее время самое серьезное значение в связи с тем, что некоторые государства не только предусмотрели абстрактную возможность применения универсальной юрисдикции, но и предприняли попытки ее практического осуществления в отношении преступлений, не имеющих отношения к национальной территории и совершенных, как это предполагалось со стороны правоприменяющего государства, высокими должностными лицами иностранных государств. В частности, попытка применения рассматриваемого вида уголовной юрисдикции в отношении действующего министра иностранных дел Конго явилась предметом острейшего диспута между Бельгией и Демократической Республикой Конго (ДРК) по делу, которое рассматривалось Международным судом (Congo v. Belgium).

Мы не будем вдаваться во все юридические перипетии данного дела, поскольку это выходит за рамки настоящей работы. Заметим только, что Международный суд тринадцатью голосами против трех определил, что выдача ордера на арест г-на Ндомбаси от 11 апреля 2000 г. и его международное обращение представляет собой нарушение правового обязательства Королевства Бельгии перед ДРК, поскольку нарушает иммунитет от уголовной юрисдикции министра иностранных дел, предоставляемый согласно международному праву. Кроме того, десятью голосами против шести было принято решение об отмене ордера на арест и информировании об этом соответствующих властей.

Учитывая вероятность возникновения проблем с применением абсолютной универсальной юрисдикции в отношении деяний, совершенных за пределами Германии, стремясь, с одной стороны, не допускать перегрузки германской судебной системы, а с другой стороны, исходя из безусловного признания того обстоятельства, что такие международные преступления, как геноцид, преступления против человечности и военные преступления должны преследоваться в соответствии с принципом территориальной уголовной юрисдикции либо компетентным международным трибуналом, немецкий законодатель предусмотрел некоторые правовые ограничения принципа универсальности. В частности, согласно § 153 (f) УПК Германии, прокуратура вправе отказаться от преследования преступления, предусмотренного § 6-14 КППМП, если обвиняемый не находится на территории страны и его прибытия не ожидается. Кроме того, прокуратура вправе отказаться от преследования преступления, наказуемого в соответствии с § 6-14 Кодекса, в частности, в случаях, предусмотренных подп. 1 и 2 п. 1 § 153 (с) УПК Германии, если нет оснований полагать, что: 1) преступление совершено немцем; 2) деяние не было совершено в отношении немца; 3) лицо, подозреваемое в совершении преступления, не находится на территории страны и его прибытия не ожидается; 4) преступление преследуется в Международном суде или государством, на территории которого оно было совершено, либо гражданин которого обвиняется в совершении этого преступления, либо гражданин которого пострадал в результате преступления. Отказ от преследования может также иметь место в случаях, когда обвиняемый за преступление, предусмотренное § 6-14 и совершенное за границей, является немцем и предполагается его передача Международному суду либо выдача преследующему государству.

Среди вопросов, урегулированных в Общей части КППМП, особую важность представляют такие, как ответственность начальников, неприменимость сроков давности, вопросы ответственности за действия по приказу или распоряжению, и именно на них необходимо остановиться подробнее.

Согласно § 3 невиновным является лицо, совершающее деяние, предусмотренное § 8-14, при исполнении военного приказа или распоряжения, имеющего аналогичную обязательную силу, если оно не осознавало незаконность приказа либо распоряжения и если их незаконность не была очевидной. Указанный параграф Кодекса учитывает требования ст. 33 Римского статута, в соответствии с которой совершение лицом преступления, подпадающего под юрисдикцию Суда, по приказу правительства или начальника, будь то гражданского либо военного, не освобождает его от уголовной ответственности, за исключением случаев, когда: это лицо было юридически обязано исполнять приказы данного правительства либо начальника; это лицо не знало, что приказ был незаконным; приказ не был явно незаконным.

Другой важной нормой общего характера является § 4 - "Ответственность командиров и других начальников" ("Verantwortllichkeit militarischer Befehlshaber und anderer Vorgesetzter"). В соответствии с данным параграфом военный командир либо гражданский начальник, который, бездействуя, не препятствует совершению его подчиненными преступлений, предусмотренных Кодексом, наказывается как исполнитель преступления. Пункт 2 § 13 УК Германии в этом случае не применяется. В указанном пункте речь идет о смягчении наказания*(30). Кроме того, п. 2 § 4 к военному командиру приравнивает лицо, которое осуществляет эффективное командование и контроль, а к гражданскому начальнику - лицо, которое осуществляет в гражданской организации либо учреждении эффективную власть либо контроль.

Рассматриваемая норма (§ 4) Кодекса характеризует один из аспектов ответственности начальников за преступные деяния подчиненных, которая регламентируется также ст. 28 Статута МУС.

Другой не менее важной является норма § 5 "Неприменимость срока давности" ("Unverjihrbarkeit"), согласно которой в отношении преследования преступлений, предусмотренных КППМП, не устанавливается никакого срока давности. Рассматриваемый параграф отражает положение ст. 29 Римского статута, которая предусматривает, что в отношении преступлений, подпадающих под юрисдикцию Суда, не устанавливается никакого срока давности.

Необходимо напомнить, что в международном праве ряд юридических инструментов регламентирует вопросы сроков давности в отношении международных преступлений. В частности, это Конвенция о неприменимости сроков давности к военным преступлениям и преступлениям против человечества, принятая резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН от 26 ноября 1968 г.*(31) и Европейская конвенция о неприменимости сроков давности к военным преступлениям и преступлениям против человечества от 25 января 1974 г.*(32) Хотя Германия и не участвует в указанных договорах, ратификация Римского статута, ст. 29 которой закрепляет рассматриваемый принцип, обусловила введение в КППМП специальной нормы о неприменимости сроков давности. С другой стороны, неприменимость сроков давности в отношении геноцида, преступлений против человечности и военных преступлений, рассматривается как норма обычного международного права, которая может быть реализована во внутригосударственном законодательстве независимо от участия в Конвенции 1968 г. либо в Европейской конвенции 1974 г.

Часть вторая КППМП "Уголовно наказуемые нарушения международного права" состоит из трех разделов, охватывающих составы геноцида ("Vєlkermord"), преступлений против человечности ("Verbrechen gegen die Menschlichkeit") - раздел первый; военных преступлений ("Kriegsverbrechen") - раздел второй, иных уголовно наказуемых деяний ("Sonstige Straftaten") - раздел третий.

Состав преступления геноцида совпадает с определением, содержащимся в ст. 2 Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него 1948 г. и ст. 6 Статута МУС*(33). Надо заметить, что Германия, после того как 24 ноября 1954 г. стала участником Конвенции *(34), имплементировала свои обязательства, предусмотрев в ст. 220а УК Германии ответственность за данное преступление. Небольшое отличие по сравнению с конвенционной нормой касалось термина "этническая группа", которая в ст. 220а была определена как "отличающаяся своими традициями" группа (общность). Однако в § 6 КППМП этот термин был заменен понятием "этническая группа", что обеспечило практически полную идентичность подходов нового Кодекса со Статутом МУС.

Согласно § 6 за геноцид предусмотрено наказание в виде пожизненного либо срочное (не менее пяти лет) лишение свободы. Подобные меры наказания за преступления, подпадающие под юрисдикцию МУС, включая и геноцид, предусматривает и ст. 77 ("Применимые меры наказания") Римского статута.

Новый Кодекс предусмотрел широкий перечень деяний, квалифицируемых в качестве преступлений против человечности. При этом § 7 Кодекса по существу основывается на ст. 7 Статута МУС. Как известно, Статут является первым международным договором универсального характера, который содержит определение преступлений против человечности*(35). Уже в самом начале переговоров в Подготовительном комитете было ясно, что большинство государств не будут принимать узкую трактовку преступлений против человечности, содержащуюся в ст. 5 Устава Международного уголовного трибунала по бывшей Югославии. В результате была принята формулировка, охватывающая 11 видов действий, подпадающих под категорию преступлений против человечности, и в частности таких, как убийство, истребление, порабощение, депортация и т.д.

Новый германский Кодекс, так же как и Римский статут, давая определение преступлений против человечности, не требует увязки с каким-либо вооруженным конфликтом, хотя и оговаривает условия, при которых могут совершаться преступления против человечности: согласно § 7 "преступления против человечности" означают соответствующие деяния, которые совершаются в рамках широкомасштабного или систематического нападения на любое гражданское население. С другой стороны, КППМП отразил практически весь спектр деяний, которые согласно ст. 7 Римского статута квалифицируются в качестве преступлений против человечности: убийство, торговля людьми, депортация либо насильственное перемещение людей в нарушение общей нормы международного права, пытки, насильственное исчезновение людей, нанесение серьезных телесных повреждений и т.д. Вместе с тем отдельные аспекты имплементации, касающейся преступлений против человечности, в КППМП несколько отличаются от подхода ст. 7 Римского статута. В частности, это относится к последовательности изложения составов преступлений. Кроме того, формулировки некоторых составов уже, по сравнению с указанной статьей Статута. К примеру, если п. 1 "к" ст. 7 Статута МУС в качестве преступления против человечности квалифицирует бесчеловечные деяния, заключающиеся в умышленном причинении сильных страданий или серьезных телесных повреждений либо серьезного ущерба психическому либо физическому здоровью, то § 7 (8) Кодекса говорит о причинении другому человеку серьезных телесных повреждений или умственного расстройства. Следует также обратить внимание на то, что, к примеру, в отличие от п. 1 "h" ст. 7 Статута применительно к такому преступлению, как преследование, § 7 (10) КППМП не требует связи с другим преступлением, и в этом отношении ее формулировка шире по сравнению с соответствующей формулировкой Статута*(36).

Раздел второй Кодекса "Военные преступления" охватывает пять самостоятельных параграфов: § 8 "Военные преступления против лиц" ("Kriegsverbrechen gegen Personen"); § 9 "Военные преступления против права собственности и иных прав" ("Kriegsverbrechen gegen Eigentum und sonstige Rechte"); § 10 "Военные преступления в отношении гуманитарных операций и эмблем" ("Kriegsverbrechen gegen humaniatare Operationen und Embleme"); § 11 "Военные преступления применения запрещенных средств ведения войны" ("Kriegsverbrechen des Einsatzes verbotener Methoden der Kriegsfїhrung"); § 12 "Военные преступления применения запрещенных методов ведения войны" ("Kriegsverbrechen des Einsatzes verbotener Mittel der Kriegsfїhrung").

Как видно из анализа статей Особенной части Кодекса, посвященных ответственности за военные преступления, их систематизация различается с последовательностью составов указанной категории преступлений, охваченных Римским статутом. В комментариях к проекту Кодекса отмечалось, что систематика военных преступлений в КППМП ориентируется на субстанционное развитие международного гуманитарного права, в котором за последние десятилетия сложилось разграничение между охраной (защитой) лиц и имущества, с одной стороны (Женевское право), и ограничением применения определенных методов и средств ведения войны, с другой стороны (Гаагское право). При этом основу систематизации составляет не характер преступления (совершение деяния в ситуации международного либо внутреннего вооруженного конфликта), а содержание объекта посягательства*(37).

Другим существенным отличием КППМП от Римского статута применительно к проблеме ответственности за военные преступления явилось отсутствие порога юрисдикции (так называемого "threshold clause", "jurisdictional threshold"), как это предусматривает Статут МУС. Согласно п. 1 ст. 8 Римского статута Суд обладает юрисдикцией в отношении военных преступлений, в частности, когда они совершены в рамках плана или политики или при крупномасштабном совершении таких преступлений. Указанные критерии не являются необходимыми условиями для осуществления юрисдикции в отношении военных преступлений и не рассматриваются в качестве элементов преступлений, однако они могут быть приняты во внимание при определении того, существует ли необходимость начать расследование в отношении предполагаемого военного преступника*(38). Отсутствие порога юрисдикции в КППМП объясняется тем, что немецкий законодатель не посчитал указанное требование необходимым согласно обычному международному праву*(39). Кроме того, некоторые различия Статута МУС и нового Кодекса касаются и состава тех деяний, которые квалифицируются в качестве военных преступлений.

В целом, применительно к военным преступлениям, предусмотренным КППМП, соответствующий раздел учитывает составы тех деяний, которые указаны ст. 8 Римского статута*(40). Так же, как и в Статуте МУС, понятие "военное преступление" распространено на конфликты немеждународного характера. Кстати, указанное обстоятельство явилось одним из самых важных достижений Римской дипломатической конференции по учреждению МУС, хотя надо заметить, что тенденция к одинаковому юридическому подходу в отношении конфликтов международного и немеждународного характера четко проявилась в практике Международных уголовных трибуналов ad hoc*(41). Согласно новому Кодексу военные преступления подлежат преследованию независимо от категории вооруженного конфликта. Для этого был использован технико-юридический прием, в соответствии с которым все параграфы Кодекса, устанавливающие уголовную ответственность за военные преступления (§ 8-12), начинаются со слов "кто в связи с международным либо немеждународным вооруженным конфликтом" и далее указывается на совершение соответствующих преступлений.

Как уже отмечалось выше, в зависимости от объекта посягательства КППМП выделяет различные виды военных преступлений.

Военные преступления против лиц предусматривают составы таких деяний в отношении защищаемых согласно международному гуманитарному праву лиц, как:

умышленное убийство (§ 8 (1,1));

взятие в заложники (§ 8 (1,2));

жестокое или бесчеловечное обращение, сопряженное с причинением серьезных телесных повреждений либо умственного расстройства, включая пытки (§ 8 (1,3));

принуждение лица к сексуальным действиям либо сексуальное насилие, принуждение к проституции, принудительная беременность (§ 8 (1,4));

набор либо вербовка детей в возрасте до пятнадцати лет в состав вооруженных сил или групп либо их использование для активного участия в боевых действиях (§ 8 (1,5));

депортация либо насильственное перемещение лица из района законного пребывания, насильственное перемещение его в нарушение общей нормы международного права путем выселения либо с помощью иных принудительных действий в другое государство либо в другой район (§ 8 (1,6));

серьезное наказание по приговору, в частности смертная казнь либо лишение свободы, либо приведение подобных приговоров в исполнение без соблюдения процессуальных гарантий, являющихся обязательными согласно международному праву (§ 8 (1,7));

создание опасности причинения смерти либо тяжкого вреда здоровью (медицинские либо иные эксперименты, взятие тканей либо органов, применение методов лечения, не признаваемых медициной, без медицинской необходимости и без предварительного добровольного и прямого согласия) (§ 8 (1,8));

оскорбительное либо унижающее обращение с лицом (§ 8 (1,9));

ранение лиц, выведенных из строя (§ 8 (2)).

Согласно § 8 (3) предусмотрена ответственность за незаконное лишение свободы лица либо неоправданную задержку его репатриации (§ 8 (3,1)), перемещение части собственного гражданского населения на оккупируемую территорию (§ 8 (3,2)); принуждение лица к службе в вооруженных силах неприятельской державы с применением насилия либо угрозой причинения значительного вреда (§ 8 (3,3)); принуждение гражданина противостоящей стороны к участию в военных действиях против его собственной страны с применением насилия либо угрозой причинения значительного вреда (§ 8 (3,3)). Указанные в § 8 (3) деяния могут совершаться только в ситуации международного вооруженного конфликта, в связи с чем в данном параграфе предусмотрена соответствующая ссылка.

Поскольку § 8 использует термин "лицо, защищаемое согласно международному гуманитарному праву", для целей применения данного параграфа согласно части 6 в качестве таковых рассматриваются: 1) в международном вооруженном конфликте: защищаемые лица в смысле Женевских конвенций и Дополнительного протокола I, а именно раненые, больные, лица, потерпевшие кораблекрушение, военные и гражданское население; 2) в немеждународном вооруженном конфликте: раненые, больные, лица, потерпевшие кораблекрушение, а также лица, не принимающие активного участия в военных действиях и находящиеся под властью неприятельской стороны; 3) в международном и немеждународном вооруженном конфликте: военнослужащие и комбатанты неприятельской стороны, сложившие оружие либо в иной форме не располагающие средствами защиты.

Военные преступления против собственности и иных прав (§ 9) включают такие деяния, как:

разграбление или без необходимости, вызванной вооруженным конфликтом, иным образом в существенном объеме вопреки международному праву уничтожение, присвоение или захват имущества противника, находящегося под собственной властью § 9 (1). В отличие от Римского статута состав преступления, предусмотренного § 9 (1), ограничивается условием "существенного объема". Подобного рода ограничение представляется целесообразным, так как позволяет исключить в качестве преступления случаи совершения действий, связанных с незначительным по своему объему причинением ущерба. Кроме того, надо иметь в виду, что отмеченная норма может применяться только в ситуации международного вооруженного конфликта;

отмена или приостановление либо воспрепятствование осуществлению в суде прав либо подаче исков всех либо существенной части граждан противника (§ 9 (2)).

Военные преступления в отношении гуманитарных операций и эмблем (§ 10) охватывают:

нанесение ударов по миссиям гуманитарной помощи или миссиям по поддержанию мира (§ 10 (1,1));

нанесение ударов по персоналу, объектам, медицинским учреждениям либо медицинским транспортным средствам, использующим отличительные эмблемы, предусмотренные Женевскими конвенциями (§ 10 (1,2));

ненадлежащее использование отличительных эмблем, флага парламентера либо флага, военных знаков различия либо неприятеля или ООН, имеющих следствием смерть либо причинение тяжкого телесного повреждения (§ 10 (2)). Если Статут МУС применяет данную норму лишь к международному вооруженному конфликту, то КППМП распространяет ее действие также на немеждународный вооруженный конфликт.

Военные преступления, связанные с применением запрещенных методов ведения войны, включают:

нападение на гражданское население либо отдельных гражданских лиц, не принимающих непосредственного участия в военных действиях (§ 11 (1,1));

нападение на гражданские объекты (§ 11 (1,2));

нападение, связанное с причинением несоизмеримого вреда гражданским лицам либо ущерба гражданским объектам (§ 11 (1,3)). Сфера использования данной нормы расширена по сравнению со ст. 8 Статута МУС, поскольку она применяется также к вооруженному конфликту немеждународного характера;

использование лиц, защищаемых международным гуманитарным правом в качестве "живого щита" (§ 11 (1,4));

применение в качестве способа ведения войны действий, подвергающих гражданское население голоду путем лишения его необходимых предметов питания, либо создание препятствий для предоставления помощи (§ 11 (1,5)). В отличие от Римского статута данная норма охватывает оба вида вооруженных конфликтов;

осуществление военных действий без пощады (§ 11 (1,6)). Согласно данной норме предусматривается ответственность командира, который отдает соответствующий приказ либо угрожает, что пощады не будет;

вероломное убийство либо ранение военнослужащего вооруженных сил противника либо комбатанта противника (§ 11 (1,7));

причинение обширного, долгосрочного и существенного ущерба окружающей среде (§ 11 (3)).

Военные преступления, связанные с применением запрещенных средств ведения войны (§ 12), включают:

применение яда либо отравленного оружия (§ 12 (1,1));

применение биологического либо химического оружия (12 (1,2)). Хотя данный состав и предусмотрен ст. 8 (2, "b" (xvii)) Римского статута, сфера его применения в КППМП шире, поскольку она охватывает ситуацию как международного, так и внутреннего вооруженного конфликта;

применение легко разрывающихся либо сплющивающихся пуль (§ 12 (1,3)). В отличие от соответствующего регулирования, предусмотренного Статутом МУС (п. 2 "b" (xiх) ст. 8), данная норма применяется в отношении обоих видов вооруженных конфликтов;

причинение смерти либо тяжких телесных повреждений гражданскому лицу в результате совершения действий, предусмотренных § 12 (1).

Отдельный раздел Кодекса (третий) посвящен иным преступлениям и предусматривает ответственность за такие уголовно наказуемые деяния, как нарушение обязанности осуществлять надзор (§ 13), недонесение о преступлении (§ 14).

Согласно § 13 военный командир либо гражданский начальник, не осуществляющие должным образом надзора за лицом, находящимся под их командованием либо подчинением либо эффективным контролем, подлежат уголовной ответственности и наказанию в том случае, если подчиненный совершает предусмотренное настоящим Кодексом деяние, о котором командир (начальник) был осведомлен и которое он мог предотвратить. Тем самым, § 13 КППМП учел требования ст. 28 Римского статута, предусматривающей в дополнение к другим основаниям уголовной ответственности за преступления, подпадающие под юрисдикцию МУС, ответственность командиров и других начальников за ненадлежащее осуществление контроля за своими подчиненными, совершившими преступления против человечности, военные преступления и т.д. Что же касается § 14, он устанавливает ответственность военного командира либо гражданского начальника, который не сообщает компетентному органу о совершении деяния, предусмотренного Кодексом.

Таким образом, общая оценка нового Кодекса, с одной стороны, свидетельствует о стремлении к созданию юридического режима, препятствующего безнаказанности лиц, виновных в совершении геноцида, военных преступлений и преступлений против человечности, с другой стороны, позволяет говорить о достаточно объемной и полной имплементации норм Римского статута МУС, позволяющей Германии самостоятельно преследовать обвиняемых, исключая возможную передачу производства по делу Международному уголовному суду.

Закон о сотрудничестве с Международным уголовным судом

Учреждение Международных уголовных трибуналов и необходимость тесного взаимодействия с ними в вопросах уголовного преследования обвиняемых в совершении геноцида, преступлений против человечности и военных преступлений обусловили необходимость принятия соответствующего национального законодательства, регламентирующего вопросы сотрудничества с указанными судебными учреждениями. Германия уже имела опыт подобной законоподготовительной работы, поскольку ранее приняла два закона - "О сотрудничестве с Международным уголовным трибуналом по бывшей Югославии" (Gesetz ъber die Zusammenarbeit mit dem Internationalen Strafgerichtshof fer das ehemalige Jugoslawien) от 14 апреля 1995 г. и "О сотрудничестве с Международным уголовным трибуналом по Руанде" (Gesetz ъber die Zusammenarbeit mit dem Internationalen Strafgerichtshof fъr Ruanda) от 4 мая 1998 г. С другой стороны, межгосударственное сотрудничество по уголовно-правовым вопросам было предметом регламентации другого национального законодательного акта - Закона о международной помощи по уголовным делам от 23 декабря 1982 г. (Gesetz ъber die internationale Rechtshilfe in Strafsachen). В этой связи германские власти рассматривали несколько вариантов юридической регламентации процедуры сотрудничества с МУС.

Во-первых, в качестве возможного решения проблемы предлагалось внести изменения в Закон о международной помощи по уголовным делам, адаптировав его для целей сотрудничества с МУС. Во-вторых, рассматривался вопрос о принятии относительно компактного по своему объему закона о сотрудничестве с МУС с использованием mutatis mutandis Закона о международной помощи по уголовным делам. Кстати, именно данный вариант был выбран для взаимодействия Германии с Международными уголовными трибуналами по бывшей Югославии и Руанде. В-третьих, предлагалось принятие крупномасштабного правового акта, регулирующего все основные вопросы сотрудничества с МУС*(42). Именно последний вариант оказался наиболее предпочтительным. Фундаментальные соображения, обусловившие принятие специального Закона о сотрудничестве с МУС, были связаны не только с принципиальной ролью и важностью нового международного судебного учреждения, а прежде всего с существенными различиями моделей сотрудничества - "горизонтальной" (межгосударственной) и "вертикальной" (между государствами и международными уголовными трибуналами)*(43). Хотя проблема разграничения указанных моделей выходит за рамки настоящей статьи, тем не менее для полноты анализа необходимо упомянуть, что важнейшей составляющей дифференциации "вертикальной" и "горизонтальной" моделей является различие в субъектах сотрудничества, которое обусловливает их материальную и процедурную специфику. С другой стороны, в межгосударственной практике существуют базирующиеся на договорно-правовом фундаменте либо на национальном законодательстве основания для отказа от сотрудничества, которые не могут применяться в практике сотрудничества с международными трибуналами. Иными словами, кардинальные различия, характерные для каждой из систем сотрудничества, обусловили необходимость принятия соответствующего правового инструментария.

Итак, Закон от 21 июня 2002 г. состоит из семи частей, включающих в совокупности 73 параграфа. Согласно п. (1) § 1 ("Сфера применения") Федеративная Республика Германия сотрудничает в соответствии с настоящим Законом и Римским статутом с Международным уголовным судом. Таким образом, предметное назначение рассматриваемого акта ограничивается лишь вопросами, отнесенными к компетенции МУС согласно его Статуту. Крайне важным в § 1 Закона представляется указание на то, что МУС дополняет германские органы уголовного правосудия. Здесь имеется в виду принцип "дополнительности" (комплементарности) как юридическая основа для функционирования Международного уголовного суда.

Концепция дополнительности существенным образом отличается от той юрисдикционной конструкции, которая была применена при учреждении Международных трибуналов ad hoc по бывшей Югославии и Руанде. В отличие от трибуналов ad hoc Международный уголовный суд не обладает исключительной юрисдикцией или приоритетом по отношению к юрисдикции национальных судов, которой были наделены трибуналы ad hoc. Создание в соответствии с Римским статутом нового судебного органа с международной юрисдикцией не сопровождалось передачей суверенитета государств в области осуществления судопроизводства по уголовным делам.

Международный уголовный суд не имеет полномочий для того, чтобы на каком-либо этапе уголовного преследования, осуществляемого национальными судами, принять дело к своему производству. Весьма четко это положение отражено в ст. 17 Римского статута, согласно которой дело не может быть принято к производству, когда оно расследуется либо в отношении лица возбуждено уголовное преследование государством, обладающим соответствующей юрисдикцией, либо принято решение не возбуждать уголовного преследования в отношении лица или в тех случаях, когда лицо было судимо за деяния, в связи с которыми возбуждалось дело либо оно не являлось достаточно серьезным, чтобы оправдать дальнейшие действия со стороны Суда. Исключение применительно к первым двум основаниям касается ситуаций, когда государство не желает или не способно вести расследование или возбудить уголовное преследование должным образом*(44). Анализ положений Римского статута, связанных с принципом дополнительности, еще раз подтверждает мысль о том, что основная нагрузка по пресечению международных преступлений ложится на национальную судебную систему. Главным образом органы национальной уголовной юстиции должны осуществлять преследование и наказание лиц, виновных в совершении тех преступлений, которые подпадают под юрисдикцию Международного уголовного суда, и именно этот подход инкорпорирован в § 1 германского Закона о сотрудничестве с МУС.

Несмотря на то что рассматриваемый акт охватывает регламентацию комплекса самых разнообразных аспектов взаимодействия с МУС, его наиболее фундаментальным компонентом является часть вторая - как с точки зрения количества норм (всего 32), так и с учетом важности конкретной процедуры сотрудничества, а именно передачи обвиняемых.

После получения просьбы МУС об аресте лица и передаче прокуратурой при Высшем земельном суде (Oberlandesgericht) предпринимаются необходимые меры для установления места пребывания и ареста обвиняемого на основе германского ордера на арест ("Ьberstellunghaftbefehl"). При этом производится трансформация международного (т.е. вынесенного МУС) ордера в немецкий ордер на арест для облегчения его исполнения соответствующими органами. Это, однако, не означает отрицания прямого эффекта ордера МУС в рамках германского правового порядка*(45). Более того, Высший земельный суд не обладает каким-либо усмотрением для того, чтобы отказать в вынесении ордера на арест для передачи лица МУС.

В случае, когда арестованное лицо не дает согласия на упрощенную передачу, он подлежит допросу со стороны Высшего земельного суда. Суд может также собрать доказательства о допустимости передачи и провести устное разбирательство (п. 3 § 20). Порядок проведения устного разбирательства регламентируется § 21. Что же касается упрощенной передачи, она может быть разрешена без проведения формальной процедуры передачи, если обвиняемое лицо после соответствующего разъяснения дает согласие на подобную передачу, которое заносится в судейский протокол. При этом отказ от ранее данного согласия невозможен (п. 2 § 32). Необходимо принять во внимание, что рассматриваемый германский Закон предусматривает определенные гарантии прав обвиняемого, в отношении которого рассматривается вопрос о передаче. В частности, согласно п. 1 § 31 лицу на любом этапе разбирательства обеспечивается возможность воспользоваться услугами защитника. Если обвиняемый не избрал такового, то в соответствии с п. 2 § 31 ему назначается адвокат. Другой важной гарантией является обеспечение принципа специализации. Как это предусмотрено п. 1 § 26 с учетом положений п. 2 ст. 101 Римского статута, МУС не может подвергать лицо преследованию, наказанию или ограничению индивидуальной свободы за деяния иные, нежели те, в связи с которыми была разрешена передача.

Отдельная часть Закона посвящена проблеме транзита через германскую территорию лиц, о перевозке которых просит МУС, либо с его согласия государство, из которого обвиняемый должен быть передан Международному уголовному суду, либо государство исполнения приговора, вынесенного МУС. При этом в соответствующих нормах закона регламентируются различные вопросы, относящиеся к осуществлению транзита: в § 35 определяется перечень необходимых документов, в § 36 устанавливается перечень звеньев судебной системы, компетентных для принятия решения, в § 37 регламентируется процедура транзита, в § 39 определяются действия компетентных властей Германии в случае незапланированного приземления на территории страны воздушного судна, осуществляющего транзит обвиняемого МУС.

Значительный блок вопросов посвящен в части пятой осуществлению сотрудничества в иных, нежели передача обвиняемого, формах. В частности, согласно § 61 по просьбе МУС ему разрешается проведение судебных слушаний на территории Германии. Кроме того, сотрудникам либо специально уполномоченным МУС лицам может быть разрешено самостоятельно производить сбор доказательств на германской территории (§ 62). В числе форм сотрудничества можно отметить выдачу предметов (§ 51), наложение ареста, обыск, арест имущества (§ 52), личную явку свидетелей (§ 53), временную передачу (§ 54), вручение документов (§ 57), передачу оперативных сведений и оперативной информации (§ 58), контроль над телекоммуникациями (§ 59) и т.д.

Согласно германскому Закону (§ 68) решения по просьбам МУС о сотрудничестве и подаче МУС соответствующих просьб принимает Федеральное министерство юстиции (ФМЮ) по согласованию с МИД и другими федеральными министерствами. В частности, ФМЮ является компетентным для принятия решения о передаче ситуации Международному уголовному суду в соответствии с п. 1 ст. 14 Римского статута.

Таким образом, общая оценка имплементационного законодательства Германии свидетельствует о стремлении обеспечить все необходимые юридические предпосылки для всестороннего и полного сотрудничества с МУС в вопросах преследования преступлений, вызывающих озабоченность международного сообщества в целом*(46).

Н.А. Сафаров,

заведующий отделом административного и военного

законодательства Аппарата Национального Собрания (Парламента)

Азербайджанской Республики, эксперт подразделения по борьбе

с терроризмом Управления ООН по наркотикам и преступности,

кандидат юридических наук

"Журнал российского права", N 12, декабрь 2006 г.

-------------------------------------------------------------------------

*(1) В Международный уголовный суд в настоящее время (т.е. по состоянию на 20 мая 2006 г.) переданы несколько ситуаций о преступлениях, подпадающих под его юрисдикцию. При этом одна ситуация (Дарфур, Судан) передана Советом Безопасности ООН, три другие - государствами - участниками МУС: Демократической Республикой Конго, Республикой Уганда, Центральноафриканской Республикой. См. об этом, в частности: Kasaija A. The International Criminal Court (ICC) and the Lord's Resistance Army (LRA) Insurgency in Northern Uganda // Criminal Law Forum. 2004. Vol. 15. No 4. P. 391-409; El Zeidy M. The Ugandan Government Triggers the First Test of the Complementarity Principle: An Assessment of the First State's Party Referral to the ICC // International Criminal Law Review. 2005. Vol. 5. No 1. P. 83-120; Fletcher G., Ohlin J. Reclaiming Fundamental Principles of Criminal Law in the Darfur Case // Journal of International Criminal Justice. 2005. Vol. 3. No 3. P. 539-561; Kress C. The Darfur Report and Genocidal Intent // Journal of International Criminal Justice. 2005. Vol. 3. No 3. P. 562-578.

*(2) См.: Zimmermann A. Implementing the Statute of the International Criminal Court: The German Example // Man's Inhumanity to Man: Essays on International Law in Honour of Antonio Cassese/ Ed. by Vohrah L., Pocar F., Featherstone Y., Fourmy O., Graham C., Hocking J., Robson N. Kluwer Law International: The Hague, 2003. P. 977-994.

*(3) О государствах - участниках Римского статута МУС см.: [WWW-сайт]: URL:http://untreaty.un.org/English/bible/EnglishInternetBible/partI/chapt erXVIII/treaty10.asp.

*(4) Кодекс вступил в силу с 30 июня 2002 г.

*(5) См. подробнее: Meissner J. Die Zusammenarbeit mit dem Internationalen Strafgerichtshof nach dem Rєmisсhen Statut. Munich, 2003.

*(6) См.: Сафаров Н.А. Римский статут Международного уголовного суда и национальное законодательство: проблемы конституционного характера, возможные пути их урегулирования // Правоведение. СПб., 2005. N 6. С. 113-136.

*(7) См.: Plachta M. Non-Extradition of Nationals: a Never Ending Story // Emory International Law Review. 1999. Vol. 1. Nо 1. P. 77-159; Deen-Racsmбny Z., Blekxtoon R. The Decline of the Nationality Exception in European Extradition? // European Journal of Crime, Criminal Law and Criminal Justice. 2005. Vol. 13. Nо 3. P. 317-364.

*(8) См. об этом подробнее: Kress C., Prost K. Article 89 - Surrender of persons to the Court // Commentary on the Rome Statute of the International Criminal Court: Observers' Notes, Article by Article / Otto Triffterer (ed.). 1 Aufl. Baden-Baden. Nomos. 1999. P. 1071-1079; Тузмухамедов Б.Р. Римский статут Международного уголовного суда: возможные вопросы конституционности // Московский журнал международного права. 2002. N 2. С. 165-173; Сафаров Н.А. Передача лиц Международному уголовному суду и институт экстрадиции: трудный компромисс // Московский журнал международного права. 2003. N 2. С. 165-173.

*(9) См.: Ткачевский Ю.М., Сафаров Н.А. Национальное законодательство об экстрадиции (сравнительный анализ) // Вестник МГУ. Серия 11. Право. 2003. N 1. С. 40-60.

*(10) Подробнее о проблеме разграничения экстрадиции и передачи обвиняемых МУС см.: Сафаров Н.А. Передача лиц Международному уголовному суду и институт экстрадиции: трудный компромисс // Московский журнал международного права. 2003. N 2. С. 150-167; Sluiter G. The Surrender of War Criminals to the International Criminal Court // Loyola of Los Angeles International and Comparative Law Review. 2003. Vol. 25. Nо 2. P. 605-652.

*(11) См.: Конституции государств Европы: В 3 т. Т. 3 / Под ред. Л.А. Окунькова. М.: Норма, 2001. Т. 3. С. 540.

*(12) См. подробнее: Торманн О. Вопросы, поднимавшиеся в связи с ратификацией Статута МУС в Швейцарии // Российский ежегодник международного права. Специальный выпуск. СПб., 2003. С. 104-107.

*(13) См.: Wilkitzki P. The German Law on Co-operation with ICC// International Criminal Law Review. 2002. Vol. 2. Nо 2. P. 195-212.

*(14) См.: Zimmermann A. Die Auslieferung Deutscher an Staaten der Europiischen Union und internationale Strafgerichtshєfe // Juristenzeitung. 2001. Vol. 51. N 5. S. 233-238.

*(15) Английская версия акта называется Code of Crimes Against International Law (CCAIL), и обычно этот вариант используется в англоязычных публикациях.

*(16) См.: Cassese A. The Statute of the International Criminal Court: Some Preliminary Reflections // European Journal of International Law. 1999. Vol. 10. Nо 1. P. 158-159.

См. также: Broomhall B. International Justice and the International Criminal Law: Between Sovereignty and the Rule of Law. Oxford: Oxford University Press, 2003. P. 86-93.

*(17) О дополнительности см.: Bartram B. Primacy or Complementarity: Reconciling the Jurisdiction of National Courts and International Tribunals // The Yale Journal of International Law. 1998. Vol. 23. Nо 2. P. 383-436; Cassese A. International Criminal Law. Oxford: Oxford University Press, 2002. P. 348-352. См. об этом также: Williams S. Article 17 - Issues of Admissibility // Commentary on the Rome Statute of the International Criminal Court: Obsеrvers' Notes, Article by Article. P. 15.

*(18) См. подробнее: Werle G. Principles of International Criminal Law. The Hague, 2005. P. 74-80.

*(19) См. подробнее: Satzger H. Internationales und Europiisches Strafrecht. Nomos: Baden-Baden, 2004.

*(20) См. подробнее: Wirth S. Germany's New International Crimes Code: Bringing a Case to Court // Journal of International Criminal Justice. 2002. Vol. 1. Nо 1. P. 153.

*(21) См. об этом подробнее: Reydams L. Universal Jurisdiction - International and National Legal Perspectives. Oxford: Oxford University Press, 2003.

*(22) См.: Сафаров Н.А. Универсальная юрисдикция в механизме преследования международных преступлений // Московский журнал международного права. 2005. N 4. С. 197.

*(23) См.: Randall K. Universal Jurisdiction Under International Law // Texas Law Review. 1988. Vol. 66. Nо 4. P. 778-785; Van Den Vyer J. Universal Jurisdiction in International Criminal Law // South African Yearbook of International Law. 1999. Vol. 24. P. 107-132; Bassiouni C. Universal Jurisdiction for International Crimes: Historical Perspectives and Contemporary Practice // Virginia Journal of International Law. 2001. Vol. 42. Nо 1. P. 81-162; Mettraux G. Dutch Courts' Universal Jurisdiction over Violations of Common Article 3 qua War Crimes // Journal of International Criminal Justice. 2006. Vol. 4. Nо 2. P. 364-371.

*(24) См. об этом: Wirth S. International Criminal Law in Germany Case Law and Legislation // Presentation to the Conference Combating International Crimes Domestically (3rd Annual War Crimes Conference, Ottawa, 22-23 April 2002).

*(25) См.: Vandermeersch D. La Repression en Droit Belge des Crimes de Droit International // Repression Nationale de Violations du Droit Internationale Humanitaire. Reunion d'Experts. Jeneva, 1997. P. 145-184; Belgium: Act Concerning the Punishment of Grave Breaches of International Humanitarian Law // International Legal Materials. 1999. Vol. XXXVIII. Nо 4. P. 918-925.

*(26) См.: Reydams L. Prosecuting Crimes Under International Law on the Basis of Universal Jurisdiction: The Experience of Belgium // International and National Prosecution of Crimes Under International Law. Current Developments / Fischer H., Kress C., Luder S. (eds). Berlin Verlag. Arno Spitz Gmbx, 2001. P. 799-801.

*(27) См. об этом подробнее: Macedo S. Universal Jurisdiction: National Courts and the Prosecution of Serious Crimes Under International Law. University of Pennsylvania Press, 2003.

*(28) См. об этом: Graditzky T. Individual Criminal Responsibility for Violations of International Humanitarian Law Committed in Non-International Armed Conflicts // International Review of the Red Cross. 1998. Nо 322. P. 29-56; Maison R. La responsabilitе individuelle pour crime d'Etat en droit international public. Bruylant.: Bruxelles, 2004.

*(29) В международном уголовном праве выделяют два вида универсальной юрисдикции: 1) универсальная юрисдикция in absentia, или абсолютная универсальная юрисдикция; 2) условная либо ограниченная универсальная юрисдикция, которая предполагает присутствие обвиняемого на территории осуществляющего преследование государства. См. подробнее: Cassese A. International Criminal Law. P. 284-191; Cryer R. Prosecuting International Crimes: Selectivity and the International Criminal Law Regime. Cambridge: Cambridge University Press, 2005. P. 91; Poels A. Universal Jurisdiction in Absentia // Netherlands Quarterly of Human Rights. 2005. Vol. 23. Nо 1. Р. 65-84; Rabinovitch R. Universal Jurisdiction in Absentia // Fordham International Law Journal. 2005. Vol. 28. No 2. P. 500-530.

*(30) См.: Уголовный кодекс Германии. М., 2000. С. 15.

*(31) Вступила в силу 11 ноября 1970 г. Участниками являются 45 государств. Подробнее см.: [WWW-сайт]: URL: http://untreaty.un.org/English/sample/EnglishInternetBible/partI/chapterI V/treaty7.asp

*(32) Вступила в силу 27 июня 2003 г. Участниками являются три государства - Бельгия, Нидерланды и Румыния. Подробнее см.: [WWW-сайт]: URL: http://conventions.coe.int

*(33) См.: Черноудова М.С. Состав преступления геноцида в международном и внутригосударственном праве (на примере законодательства и практики России и Германии) // Московский журнал международного права. 2003. N 3. С. 156.

*(34) См.: [WWW-сайт]: URL: http://www.unnhchr.ch/html/menu3/treaty1gen.htm

*(35) О преступлениях против человечности см.: Van Schaac B. The Definition of Crimes Against Humanity: Resolving the Incoherence // Columbia Journal of Transnational Law. 1999. Vol. 37. No 3. P. 787-850; McAuliffe de Guzman M. The Road from Rome: the Developing Law of Crimes Against Humanity // Human Rights Quarterly. 2000. Vol. 22. No 2. P. 335-403; Mettraux G. Crimes Against Humanity in the Jurisprudence of the International Criminal Tribunals for the Former Yugoslavia and for Rwanda // Harvard International Law Journal. 2002. Vol. 43. No 1. P. 237-316; Nasel M. Les crimes contre l'humanitе // Droit penal humanitaire / Moreilon L., Kuhn A., Bichovsky A., Maire V., Viredas B. (Eds.). Bruylant: Bruxelles, 2006. P. 129-147; Currat P. Les crimes contre l'humanitе dans le Statut de la Cour pеnale internationale. Bruylant: Bruxelles, 2006. Р. 23-51.

*(36) См. подробнее: Wirth S. Germany's New International Crimes Code: Bringing a Case to Court. P. 157.

*(37) См.: Werle G., Jessberger F. International Criminal Justice is Coming Home: The New German Code of Crimes Against International Law // Criminal Law Forum. 2002. Vol. 13. P. 207.

*(38) См.: Sunga L. The Crimes within Jurisdiction of the International Criminal Court (Part II, Articles 5-10) // European Journal of Crime, Criminal Law and Criminal Justice. 1998. Vol. 6. No 4. P. 76; Kittichaisaree K. Op. cit. P. 132.

*(39) См.: Wirth S. Germany's New International Crimes Code: Bringing a Case to Court. P. 157.

*(40) См.: Dormann K. Elements of War Crimes under the Rome Statute of the International Criminal Court. Cambridge: Cambridge University Press, 2003.

*(41) См., в частности, решение Международного уголовного трибунала по бывшей Югославии по делу Prosecutor v. Tadic. В частности, Трибуналом было отмечено, что начиная с 1930-х гг. происходило постепенное стирание различий между нормами обычного международного права, которые регламентируют международные вооруженные конфликты, и обычными нормами, регулирующими внутренние вооруженные конфликты. В результате сближения этих норм в настоящее время внутренние вооруженные конфликты в значительной степени регулируются нормами, которые ранее применялись лишь в период международных вооруженных конфликтов. При этом Апелляционной камерой в постановлении от 2 октября 1995 г. по данному делу было указано, что нарушения законов и обычаев войны, допущенные в ходе немеждународного вооруженного конфликта, являются военными преступлениями. См. об этом подробнее: Prosecutor v. Dusko Tadic, Decision of the Defence Motion for Interlocutory Appeal on Jurisdiction. Case No. IT-94-1-AR72. Oct. 2. 1995.

*(42) См.: KreЯ C., McLean J. Germany // The Rome Statute and Domestic Legal Orders: Constitutional Issues, Cooperation and Enforcement. Vol. II. Baden-Baden: Nomos Verlagsgesellshaft, 2005. P. 134.

*(43) Исследование проблемы разграничения различных моделей сотрудничества см.: Сафаров Н. Экстрадиция в международном уголовном праве: проблемы теории и практики. М., 2005. C. 287-300.

*(44) См.: Williams S. Article 17 - Issues of Admissibility // Commentary on the Rome Statute of the International Criminal Court: Observer' Notes, Article by Article. Р. 384-394; Kittichaisaree K. International Criminal Law. Oxford: Oxford University Press, 2001. P. 30.

*(45) См.: Kress C., MacLean J. Op. cit. P. 136.

*(46) См.: Turns D. National Implementation and Political Responses // The Permanent International Criminal Court: Legal and Policy Issues/ Ed. by McGoldrick D., Rowe P., Donelly E. Oxford: Hart Publishing, 2004. P. 378-386.