К вопросу о конституционной природе высших судов Российской Федерации (Ю. Дмитриев, "Право и жизнь", N 12, декабрь 2010 г.)

К вопросу о конституционной природе высших судов Российской Федерации

Не отрицая безусловных достоинств действующей Конституции Российской Федерации, необходимо отметить, что ее научный анализ и практика применения выявляют все большее число недостатков. Это естественный процесс, и к нему надо относиться с пониманием, чтобы избежать недочетов при разработке следующих основных законов, которых в истории этой страны будет еще немало.

Авторы настоящей статьи хотели бы поделиться с читателями своими мыслями о механизме конституционного закрепления и реализации принципа разделения властей. Этот общепризнанный в мире принцип впервые в истории России получил конституционное закрепление именно в Основном законе 1993 г. Поэтому он не имел, да и не мог иметь, идеального отражения, поскольку, на наш взгляд, была явлена попытка соединить западный опыт конституционно-правового регулирования с традициями отечественного конституционного нормотворчества. В последнем случае речь идет о традиционной для конституций советского типа главе, которая в действующем Основном законе названа "Основы конституционного строя". Подобный раздел, в обобщенной форме учреждающий государственный и политический режим в стране, отсутствует в большинстве зарубежных конституций. Однако для нарождающейся новой российской демократии он был необходим.

Так или иначе, эта глава в соответствии с ч. 2 ст. 16 Конституции имеет приоритет перед другими положениями Конституции, которые не могут противоречить закрепленным в этой главе основам. Авторы не пытаются утверждать, что какие-то части Конституции России не соответствуют ее основам. Речь идет о не вполне адекватном отражении в ее тексте принципа разделения властей. Как известно, этот принцип получил общее закрепление в ст. 10 и 11 Закона. Уже много написано, в том числе, одним из авторов статьи о том, что в конце XX в. система ветвей государственной власти развитых государств включала в себя более чем три традиционные с XVII в. ветви власти: законодательную, исполнительную и судебную. В числе прочего этот недочет породил бесконечные научные споры о том, к какой ветви власти относить прокуратуру, Счетную палату, избирательные комиссии, Уполномоченного по правам человека и некоторые другие органы. Но речь здесь идет не об этом.

Коль скоро в ст. 10 обозначены разделенные ветви государственной власти, можно было бы ожидать, что в последующих главах Конституции мы найдем указания на наличие системы органов этой власти и их правовую и функциональную природу. Однако этого не случилось. Вместо системы органов законодательной и исполнительной властей, мы видим в Конституции лишь подробное закрепление статусов и полномочий Федерального Собрания и Правительства России. Не будем доказывать очевидного: в этом была безусловная необходимость. Но о региональных органах, входящих в эти ветви государственной власти, в Конституции сказано лишь вскользь, что они образуются субъектами Российской Федерации (ч. 2 ст. 11). Думается, этого недостаточно.

Из всего разнообразия органов государственной власти более всех "повезло" Президенту. Из смысла ст. и содержания гл. 4 ясно следует, что он не принадлежит ни к одной из разделенных ветвей власти и находится над ними для осуществления координирующей функции. Зато третья ветвь власти, судебная, отражена даже в названии гл. 7, и ожидаемым было бы определение в ее тексте природы этой власти, системы органов и их компетенции. Но ничего подобного в рассматриваемой главе нет. Мы не станем отрицать важности и значимости имеющихся в главе положений. Однако обратимся к содержанию статей, закрепляющих статус высших судов России: Конституционного, Верховного и Высшего арбитражного. Исходя из смысла Основного закона, они равны друг другу и различаются только сферами действия. Но это следует только из смысла, но прямо нигде в Конституции не сказано. Открывает этот перечень ст. 125, посвященная составу и полномочиям Конституционного Суда. Очевидно, здесь над авторами Конституции доминировал небольшой практический опыт, накопленный молодой российской конституционной юстицией. Очевидно, что закрепление конкретного числа судей и полномочий самого суда в Конституции затрудняет порядок их ревизии и изменения текущим законодательством. Однако было бы целесообразно, на наш взгляд, закрепить в Основном законе статус конституционной юстиции в целом, как системы органов, осуществляющих формальный конституционный нормоконтроль.

Дело в том, что гарантом Конституции по смыслу и правовой природе органов в действительности является не Президент, как это сказано в ч. 2 ст. 80, а Конституционный Суд. Президент же является гарантом созданного в соответствии с нормами Основного закона конституционного строя, его соблюдения и защиты. К сожалению, это существенное различие в полномочиях должным образом не получило закрепления в Конституции. И еще одно соображение о статусе Конституционного Суда. Общеизвестно, что одно из важнейших достоинств и отличий российской судебной системы является гласность и открытость в деятельности образующих ее органов. К сожалению, этот принцип получил закрепление в Конституции только в отношении уголовного судопроизводства (ст. 123). Именно это обстоятельство позволило изменить порядок конституционного судопроизводства, установив категории дел, разрешение которых осуществляется без проведения слушаний (ст. 47.1 ФКЗ от 3 ноября 2010 г.)*(1). Возможно, последующая практика работы Конституционного Суда РФ подтвердит правильность подобного решения. Однако сегодня, как мы полагаем, оказался нарушен основополагающий принцип российского судопроизводства, который не был закреплен в универсальной форме в Конституции РФ.

Что касается Верховного Суда, то в ст. 126 косвенным образом обозначено, что он входит в систему судов общей юрисдикции. Это означает, что в России существуют и суды специальной юрисдикции. Однако в Конституции отсутствует этот термин, как и содержательное закрепление различий между этими судами. Тем не менее можно предположить, что к категории специальной юрисдикции относится Высший Арбитражный Суд Российской Федерации. Его статус определен ст. 127 Конституции РФ. Этому суду "повезло" больше всех: авторы Основного закона обозначили его правовую природу как "органа по разрешению экономических споров". Но парадокс состоит именно в том, что не только арбитражные суды рассматривают эту категорию споров. Такие споры между физическими лицами вправе рассматривать и гражданские суды общей юрисдикции, если в споре участвуют физические лица. Удивительно, что, провозгласив рыночную экономику и гражданское общество, Конституция даже не упоминает основных субъектов этих отношений - юридические лица. Это порождает существенные различия в установлении их статуса текущим законодательством, лишает юридических гарантий, предусмотренных для лиц физических, и создает большие трудности для развития в России названных институтов.

Изложенные выводы не бесспорны, они, безусловно, вызовут возражения специалистов по судебному и судебно-процессуальному праву. Однако, как говорили древние, определите термины, и вы избавите себя от большого количества споров. Без четкого юридического определения, закрепленного в Конституции, судебная власть в России не сможет объективно развиваться.

И последнее. С конца прошлого века в нашей стране предпринимаются бесплодные попытки создания административных судов. Причина очевидна: они призваны разрешать споры граждан с властью, поэтому их создание тормозят чиновники различных уровней. Однако есть и юридическая причина - отсутствие в Конституции четкого понимания того, что именно это за суды, общей или специальной юрисдикции, в какую систему входят, чем и как занимаются. Хотя общее благое пожелание об административном судопроизводстве в Основном законе все же есть.

Ю. Дмитриев,

доктор юридических наук, профессор

"Право и жизнь", N 12, декабрь 2010 г.

-------------------------------------------------------------------------

*(1) См.: Собрание законодательства Российской Федерации. 2010. N 45. Ст. 5741.