"Отношения подзащитного с адвокатом должны строиться на доверии" (интервью Г.М. Резником, с вице-президентом Федеральной палаты адвокатов РФ, заслуженным юристом Российской Федерации, профессором) (М. Хомякова, журнал "Российское право: образование, практика, наука", N 1, январь-февраль 2017 г.)

"Отношения подзащитного с адвокатом должны строиться на доверии" (интервью Г.М. Резником, с вице-президентом Федеральной палаты адвокатов РФ, заслуженным юристом Российской Федерации, профессором)

Беседовала

М. Хомякова

Журнал "Российское право: образование, практика, наука", N 1, январь-февраль 2017 г., с. 5-9.

Более тридцати лет назад советский следователь и ученый Генри Резник занялся адвокатской деятельностью. Причиной, как говорит он сам, стал происходивший тогда "погром" Московской коллегии адвокатов, отечественная адвокатура переживала тяжелые времена, нуждалась в притоке свежих сил. Вскоре на юридическом Олимпе вспыхнула новая звезда. Среди его клиентов - первые лица СНГ, олигархи и скандально известные журналисты. Самые, казалось бы, бесперспективные дела выигрывались и выигрываются, вызывая удивление и восхищение общественности и коллег по цеху. Генри Марковича Резника смело можно назвать лицом российской адвокатуры и живой легендой отечественной юриспруденции. О своих самых громких делах и перспективах российского права профессор рассказывает читателям РП.

Генри Маркович, Вы когда-то хотели связать свою жизнь с журналистикой, но волею судьбы стали известным адвокатом. Тем не менее за свою карьеру Вы не раз сталкивались с актуальными вопросами журналистики с точки зрения права. Так, Вы часто высказывались в защиту свободы слова. Как Вы считаете, существует ли сейчас свобода слова в России?

Свобода слова у журналиста, на мой взгляд, существует... Если слово соответствует представлениям главного редактора, редакционной политике средства массовой информации. Ограничено не само право на высказывания, а их доведение до читателя. В ряде случаев такая ситуация приводит к конфликтам между журналистами и их работодателями. По этой причине сам журналист свободен. Он может быть привлечен к ответственности по российским законам: например, если кого-то оклевещет, оскорбит, будет разжигать ненависть. Ограничить он может только сам себя: я говорю о внутренней цензуре, так называемой самоцензуре.

Вы назвали прецедентным дело журналиста Вадима Поэгли, который обвинялся в оскорблении министра обороны Павла Грачева. Существует ли тенденция к тому, чтобы дела подобного рода были переведены из частного обвинения в публичное?

В 1995 г. Вадим Поэгли написал статью "Паша-Мерседес" с подзаголовком "Вор должен сидеть в тюрьме, а не быть министром обороны". Поэгли был привлечен к уголовной ответственности за оскорбление, в то время в Уголовном кодексе РФ была такая статья, позже этот состав преступления перешел в Кодекс об административных правонарушениях.

Все факты, которые Вадим привел в статье, соответствовали действительности, их не отрицал и сам Грачев. Министр обороны использовал средства, выделенные на обустройство семей военнослужащих, вывозимых из Восточной Европы, на покупку двух "мерседесов": одна машина предназначалась министерству, вторая - персонально ему. На эти деньги можно было построить два шестнадцатиквартирных дома для офицеров.

За клевету Вадима Поэгли привлечь было нельзя, поскольку описанное им являлось правдой. Решили привлечь за оскорбление: слово "вор" органы власти признали "неприличным". В прессе стали шутить: появилось новое неприличное слово из трех букв. Кстати, сейчас у нас оскорбление декриминализировано, поэтому сегодня Поэгли не могли бы привлечь к уголовной ответственности, только к административной.

Прецедент же здесь вот какой: дело об оскорблении - частного обвинения, человек, считающий себя потерпевшим, обращается прямо в суд. А прокуратура возбудила дело даже без заявления Грачева, тогда как публично можно было возбуждать только дела, имеющие большое общественное значение. В итоге я сделал акцент на том, что это преступление против личности, а не против должности. Высокое служебное положение потерпевшего никоим образом не может придавать делу большое общественное значение. К тому же публичные фигуры в меньшей степени подлежат защите от критики. В конечном счете было признано, что само дело возбуждено незаконно.

В ходе своей карьеры Вы защищали Андрея Бабицкого, чье дело имело международный резонанс: во время первой чеченской кампании российские спецслужбы обменяли его, представителя СМИ, на пленных военнослужащих. Почему Вы взялись за это неоднозначное дело?

Помимо того, что я адвокат, я также член Московской Хельсинкской группы, один из тех, кто ее воссоздал в 1989 г. еще при советской власти. Поэтому считаю своим долгом вести такие дела. Когда ко мне обратился за защитой Андрей Бабицкий, работавший на радио "Свобода", я посчитал необходимым согласиться. Откровенно скажу, дело было искусственно создано для того, чтобы оправдать произвол власти по отношению к журналисту.

Бабицкий был единственным журналистом, который во время чеченской кампании передавал сведения о войне с той стороны фронта. В начале 2000 г. он был похищен и более месяца удерживался в Чечне, затем его обменяли на двух российских солдат, до этого содержавшихся в плену у сепаратистов. Это единственный случай в истории войн, когда журналиста обменяли на пленных военнослужащих одного с ним гражданства. Неуклюже сослались на то, что он якобы сам об этом попросил. Дальше начался просто авантюрный роман: Бабицкого прятали, его пытались переправить за границу.

В конечном счете у Андрея Бабицкого изъяли его паспорт и снабдили взамен паспортом на имя некого Мусаева с вклеенной фотографией Бабицкого. Представители спецслужб хотели переправить Андрея в Азербайджан, но халатно к этому отнеслись и не проследили, чтобы журналист перешел границу, а оставили его на перевале наедине с проводником. Бабицкий из пятисот долларов, которыми его снабдили сопровождавшие, двести дал проводнику и убедил его в том, что должен вернуться в Махачкалу. Там он был опознан дежурным нарядом милиции. Его поздравлял министр внутренних дел Дагестана, обнимал, говорил: "Как хорошо, что Вы нашлись!", ведь Бабицкий был объявлен в федеральный розыск. Потом сверху поступила команда хоть что-то ему "пришить". Хотели - изготовление поддельных документов, но не было никаких доказательств, что их изготовил именно Андрей, поэтому ему вменили их использование. А знаете, в чем состояло "использование"? Измученный, спустившийся с гор, он на одну ночь поселился в гостинице: самой захудалой, с тараканами и клопами. Фарс... Мне пришлось уделить этому делу много времени, поскольку процесс проходил в Махачкале. В итоге Бабицкий получил штраф, но и тот не выплатил, поскольку попал под амнистию.

Представляет ли, на Ваш взгляд, реальную угрозу деяние в виде репоста статьи в Интернете, как в деле Владимира Лузгина?

Дело Лузгина поднимает очень непростой вопрос: нужна ли в принципе норма о разжигании межнациональной, религиозной, конфессиональной, расовой розни? Я говорю о ст. 282 УК РФ "Ненависть и разжигание вражды". Я не сторонник полной отмены данной нормы, но она нуждается в конкретизации, ибо сформулирована чрезвычайно широко и крайне трудна для применения. Наши суды склонны подводить под нее любые негативные высказывания.

В Америке, например, такая норма невозможна, потому что первая поправка к Конституции воспрещает ограничивать свободу слова, наказуемы только призывы к насилию, но практически во всех европейских странах есть норма, похожая на нашу, хотя последние несколько десятилетий она почти не используется. Повторю, российскую норму надо детализировать и сформулировать, скажем, как "разжигание ненависти или розни в форме призывов к насилию или к ограничению конституционных прав граждан".

Как журналистам избежать проблем с законом в ходе работы?

Надо просто чтить нормы права: все признаки правонарушений исчерпывающе сформулированы в Уголовном, Гражданском кодексах, Кодексе об административных правонарушениях.

Например, ответственность за клевету предусмотрена в УК РФ. С ней вышло "приключение". Несколько лет назад депутаты Государственной Думы единодушно проголосовали за декриминализацию клеветы, а потом так же единодушно - за возвращение этого состава в УК. Согласитесь, хороший тест на принципиальность. Я считаю криминализацию клеветы излишней, поскольку права потерпевшего полностью восстанавливаются с помощью норм гражданского права: ему возвращается доброе имя, возмещается имущественный и моральный вред. Более того, гражданским законодательством предусмотрена обязанность публиковать опровержение, если репутация опорочена в СМИ. Отличительным признаком клеветы является заведомость, которую очень трудно доказать, поэтому велик риск незаконного осуждения лица на основании так называемого объективного вменения. Поэтому журналистам, как и всем остальным, нужно просто ориентироваться в тех нормах закона, под которые можно попасть, и понимать их содержание.

Впервые эта мысль посетила меня, когда я защищал журналиста и политика Валерию Новодворскую. Представьте себе, журналиста привлекают к ответственности за разжигание ненависти, вражды и т.д. И следователи, прокуроры, судьи рассуждают так: "Мы статью прочитали, но сами, без помощи лингвиста, не можем понять, о чем там написано, давайте обратимся к специалистам, они нам объяснят". Я заявил в суде: "Позвольте, если вы, юристы с высшим образованием, без помощи лингвистов не можете разобраться в том, что написано журналистом, то изначально исчезает сама возможность привлечения его к уголовной ответственности. Ведь журналист писал для широкого круга лиц, как говорил Михаил Зощенко, не утомленных высшим образованием, а не для филологов".

Я писал предисловие к книге одного из лучших экспертов-лингвистов Анатолия Баранова, где отметил, что наше правосудие "подсело" на лингвистическую иглу, представители органов власти перекладывают на лингвистов свои обязанности и предлагают им отвечать на правовые вопросы, выходящие за рамки их компетенции. Я столько таких экспертов "размазал по стенке" в делах с помощью этого аргумента. Адвокат, который ведет дела подобной категории, должен уметь самостоятельно анализировать разные тексты, учитывать контекст, отграничивать оценочные суждения от фактов, иначе он подведет своего клиента.

Умелая защита, способная показать несостоятельность экспертного заключения, кует успех. Так, в частности, было в моей практике по делу председателя "Мемориала" правозащитника Олега Орлова, обвинявшегося в клевете на главу Чечни Рамзана Кадырова. Несмотря на удовлетворение гражданского иска - я в этом деле не участвовал - в уголовном процессе Орлов был оправдан: обвинение в заведомой лжи уголовный суд отверг.

Долгое время не утихают споры о "пакете Яровой". Каково Ваше отношение к нему?

Отношение резко отрицательное: введены непродуманные нормы, которые не вписываются в правовые каноны. Такова, например, статья о реабилитации нацизма. Это явное покушение на свободу мнений. Или возьмем норму о "недонесении". Необходимость в ее возвращении отсутствует.

Полагаю, что через какое-то время пленка "отмотается" обратно и эти несовершенные нормы либо сильно откорректируют, либо исключат из законодательства.

Генри Маркович, сегодня Вы рассказали нашим читателям несколько случаев из судебной практики. Какие, на Ваш взгляд, перспективы развития есть у института суда присяжных в Российской Федерации?

Изначально суд присяжных был введен для достаточно широкой категории дел, подсудных вышестоящим судам, т.е. областным, краевым и судам союзных республик. Затем пошла кампания по сужению его подсудности. Действенность суда присяжных я могу продемонстрировать на делах о взятках с квалифицирующими обстоятельствами, когда во взятках обвиняются ответственные должностные лица, следователи, прокуроры, судьи. Как Вы полагаете, люди с улицы симпатизируют представителям этих профессий?

Скорее всего, не очень.

Как объяснить тогда 20% (а то и более) оправдательных приговоров по делам о взятках в суде присяжных? Присяжные - простые люди, они руководствуются презумпцией невиновности, которую разъясняют им профессиональные судьи. Они сталкиваются со сфабрикованными делами, с провокацией взятки. А в наших профессиональных судах очень мало оправдательных приговоров по таким делам (0,4%). То есть человек, который не признает себя виновным, реально имеет возможность оправдаться только в суде присяжных.

Что касается перспектив суда присяжных, то сейчас в обмен на уменьшение количества присяжных (их будет не 12, а 8 и 6, в зависимости от дела) планируется расширение его подсудности. Пока оно незначительное, но тем не менее подобные суды будут рассматривать и обычные убийства, а не только квалифицированные, а также причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшего смерть потерпевшего. Хотелось бы, чтобы подсудность судов присяжных продолжила расширяться. Я не тешу себя надеждой, что у нас, как в Америке, присяжные станут участвовать во всех делах, по которым есть спор между обвинением и защитой и где мера наказания больше одного года. Мы живем не в Америке и не в Швейцарии, значит, скорее всего, в России это будут дела по тяжким и особо тяжким преступлениям типа захвата заложников, разбоя, бандитизма. Очень важно распространить компетенцию суда присяжных на экономические преступления.

В свое время шли разговоры о том, что, как только во всех субъектах Российской Федерации появятся суды присяжных, будет снят мораторий на смертную казнь. Как Вы относитесь к данному виду наказания?

Начнем с того, что Россия входит в Совет Европы, и неприменение смертной казни - необходимое условие для этого членства. Поэтому хотя смертная казнь из Уголовного кодекса не исключена, применяться она не может.

Со смертной казнью расставались очень тяжело все цивилизованные страны. Во Франции от нее отказались только в 1981 г., в Великобритании немного раньше. Нравственный законодатель, как говорил нынче немодный Маркс, расходится с преобладающими настроениями общества. Но вот что интересно: когда в странах Западной Европы, в Германии, Франции, Испании, Португалии (кстати, в Португалии смертная казнь была упразднена первой) данный вид наказания отменили, большинство населения это решение не поддержало, а потом общественное мнение постепенно изменилось.

Такие преступления достаточно редкие, редки они и в России (около 40 пожизненных наказаний, заменяющих смертную казнь, несмотря на масштабы нашей страны). Но нигде нельзя исключить появление маньяка вроде Брейвика. В подобных случаях ход мысли у населения простой: преступник не должен жить, не должен ходить с нами по одной земле. Но могу сказать, что такая реакция - это временный всплеск. У нас в государстве приговор к бессрочному лишению свободы равносилен медленной смертной казни.

В ходе своей карьеры Вы защищали и представляли в суде многих известных личностей: Бориса Ельцина, Роберта Рождественского, Бориса Березовского, Валерию Новодворскую, Анатолия Чубайса и других. Общаетесь ли Вы со своими бывшими клиентами и их семьями? Или Ваши отношения остаются в рамках "адвокат - клиент"?

Между клиентом и адвокатом должна быть дистанция. Если у адвоката с клиентом раньше были достаточно тесные отношения - это осложняет защиту. Когда я защищал Бориса Ельцина, то не контактировал с ним лично, ко мне обращался Анатолий Борисович Чубайс, в ту пору занимавший должность главы Администрации Президента. А с Чубайсом я общался и до того, как представлял Президента в суде, и после, как и с Егором Тимуровичем Гайдаром, мы "варились" в одном либеральном сообществе.

С медиа-магнатом Владимиром Гусинским я тоже был знаком до того, как он обратился ко мне за оказанием юридической помощи. Но как держать дистанцию с тем же Гусинским как с клиентом? Мы давно приятельствуем.

У меня после процесса сложились очень теплые дружеские отношения с Николаем Петровым, известным пианистом, ныне покойным. Этому способствовало то, что я из музыкальной семьи. Мама моя - ученица знаменитого пианиста Григория Романовича Гинзбурга, на этой почве мы и подружились с Петровым. Но это, скорее, исключение из правил.

Есть еще один хороший приятель, я не назову его фамилии. Это успешный предприниматель, которому я предоставил юридическую помощь. У нас возникла взаимная симпатия, в последний раз я оказал ему помощь в 2002 г. по ряду дел, все дела выиграл. После этого я сказал ему: "Как я рад, что Вы наконец-то перестанете быть моим клиентом", на что он ответил: "А я-то как рад".

Ко мне обращался за помощью Борис Березовский. Два дела, по которым я ему помогал, были прекращены, потом я общался с ним. Мы относились друг к другу с большим уважением.

Приведу пример из опыта коллег. Выдающийся адвокат Генрих Павлович Падва взялся однажды защищать одного олигарха по тяжелому заказному делу. И когда помещенный под стражу клиент начал его учить тому, что и как говорить в суде, адвокат сказал: "Я прошу прощения, а кто вообще кому платит деньги за защиту? Вы мне или я Вам?" В отношениях адвоката и подзащитного чрезвычайно важно доверие, но все-таки они крайне редко перерастают в товарищеские отношения.

Генри Маркович, как Вы думаете, можно ли спрогнозировать, чем закончится дело?

Даже по самому заказному делу никогда не известно до конца, каким будет приговор. В конечном счете всё упирается в конкретного человека, в судью. Как судья решит, науке неизвестно. Я в своей адвокатской деятельности стремлюсь пробудить в судье чувство профессионального самоуважения. Иногда мне это удается, даже если дело заказное.

В названии нашего журнала фигурирует слово "образование", и неудивительно, ведь нашим изданием занимается Уральский государственный юридический университет. Вы преподаете на кафедре адвокатуры и нотариата Московского государственного юридического университета им. О.Е. Кутафина (МГЮА). Как складываются Ваши отношения со студентами? Они видят в Вас в первую очередь преподавателя или знаменитого адвоката?

Я занимаюсь наукой и преподаю уже где-то сорок лет. С 1999 по 2014 г. одновременно возглавлял кафедру адвокатуры в Академическом университете при Институте государства и права РАН и читал спецкурс.

Как меня воспринимают студенты? Сначала, конечно, как медийную штучку, как известного адвоката, а дальше уже надо соответствовать. Как преподаватель, мне кажется, я обеспечиваю достаточно высокий уровень обучения. Читаю лекции, готовлюсь к выступлениям. Лекции мои публикуются, в том числе, на различных научных мероприятиях, например в Санкт-Петербурге на "Лихачевских чтениях". Кроме того, нередко "балуюсь" публицистикой.

Что Вы советуете своим студентам, чтобы они смогли достичь таких же высот, как Вы?

Я их стращаю, отговариваю, говорю, что это достаточно сложная, тяжелая работа, что у нас правосудие весьма экономно на оправдания, поэтому, скорее, благословляю их на цивилистику, на оказание помощи бизнесу, участие в арбитражном процессе. Кроме того, профессия должна кормить, а у нас в массе своей бедное население, из которого в основном и "рекрутируются" преступники. Но если вы будете преданы своему делу, то у вас появится персональная практика, к вам станут обращаться, и возникнет большое удовлетворение от профессии, которая защищает людей. Вообще обвинять легче, чем защищать. И если юрист становится защитником, значит, он испытывает сострадание к людям. А это очень важно для того, чтобы власть и общество не скатывались к излишним репрессиям.

Справка РП

Генри Маркович Резник

Родился 11 мая 1938 г. в Ленинграде.

В 1962 г. окончил юридический факультет Казахского государственного университета.

В 1969 г. защитил кандидатскую диссертацию во Всесоюзном институте по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности Прокуратуры СССР.

С 1985 г. - адвокат Московской городской коллегии адвокатов (МГКА), с 1990 г. - член президиума, с мая 1997 г. - председатель президиума МГКА.

В 1998 г. награжден золотой медалью имени Ф.Н. Плевако за высокое профессиональное мастерство и вклад в развитие российской адвокатуры, в 2000 г. - почетным знаком "Общественное признание" за активную правозащитную деятельность и вклад в развитие независимой адвокатуры.

С 2002 г. - председатель Адвокатской палаты города Москвы. Вице-президент Федерального союза адвокатов России, вице-президент Международного союза (содружества) адвокатов. Директор Института адвокатуры Международного союза (содружества) адвокатов. Заведующий кафедры адвокатуры в Академическом правовом университете при Институте государства и права РАН.

С ноября 2005 г. является членом Общественной палаты Российской Федерации.

Автор около 200 трудов по проблемам уголовного права и процесса, криминологии, общей теории права, а также публицистических работ. Среди них монография "Внутреннее убеждение при оценке доказательств" (1977 г.), книги "Право на защиту" (1976 г.), "Когда наступает ответственность" (1979 г.), "Конституционное право на защиту" (1980 г.). Его статьи "Противоречия современной урбанизации и преступность" (1985 г.) и "Адвокат: престиж профессии" (1987 г.), напечатанные в журнале "Советское государство и право", были отмечены как лучшие статьи года.