Закон об оскорблении величия римского народа (Г. Медведев, журнал "Российский юридический журнал", N 2, март-апрель 2017 г.)

Закон об оскорблении величия римского народа

Г. Медведев,

доктор юридических наук, доцент,

заведующий кафедрой теории и истории

государства и права Тольяттинского

государственного университета (Тольятти)

Журнал "Российский юридический журнал", N 2, март-апрель 2017 г., с. 201-206.

Lex maiestatis - закон об оскорблении величия (или "величества", как он стал трактоваться в более позднее время в Римской империи и средневековой Европе) - занимает особое место в системе публичного права Рима. До настоящего времени в историко-правовой науке не сложилось однозначного подхода к пониманию его правовой природы. Большинство исследователей, как отечественных, так и зарубежных, видят в нем лишь заурядное средство борьбы императоров с сенатской оппозицией. Данный закон Юлия 46 г. до н. э., по их мнению, был призван защитить суверенные права принцепса, к которому перешло "величие" римского народа и который в результате стал полномочным представителем populus Romanus*(1).

Вместе с тем некоторые исследователи, вторя Ульпиану, придают данному закону сакральный характер и относят его к сакральному праву*(2), которое этот римский юрист, творивший во II-III вв. н.э., выделял в публичном праве. Ульпиан прямо говорил, что преступление против величия "ближе всего подходит к святотатству" (proximum sacrilegio crimen es) (D. 48. 4. 1). О сакральном характере нормы об оскорблении величия рассуждал и Сцевола (II в.), связывая ее с клятвопреступлением, вольным или невольным: "Или благодаря умыслу... кто-нибудь будет приведен к присяге, в результате чего совершится что-либо против государства" (D. 48. 4. 4). А клятвопреступления, как известно из сочинений Цицерона, относились к сакральному праву (Сic. Leg.: Percurse poena divina exitum, humana dedecus).

Приведем выдержку из первой главы закона, которую цитирует Ульпиан: "Преступлением против величия является то, которое совершается против римского народа или его безопасности. Обвинению в нем подвергается тот, из-за деятельности или злого умысла которого вооруженные люди с оружием или камнями окажутся в Городе или соединятся против государства, или займут общественные места и храмы, или в силу которого будут происходить собрания или сходки, или люди будут призваны к беспорядкам; тому же обвинению подвергается тот, благодаря деятельности и дурному совету которого будет убит какой-нибудь магистрат римского народа или кто-нибудь, имеющий высшую военную или гражданскую власть; или тот, кто поднимет оружие против государства; или тот, кто пошлет врагам римского народа вестника или письмо или даст знак с дурным умыслом, вследствие которого враги римского народа найдут поддержку советом против государства; или тот, кто будет беспокоить или возмущать солдат так, что произойдет беспорядок или бунт против государства... или тот, кто не уйдет из провинции, когда явится его преемник; или тот, кто оставит войско или частным человеком убежит к врагам; кто сознательно внесет или публично огласит нечто ложное в государственных документах..." (D. 48. 4. 1, 2).

Данная выдержка и замечания Ульпиана и Сцеволы о сакральном характере закона позволяют сделать вывод о том, что норма об оскорблении величия, очевидно, уходит корнями в далекое прошлое ранней республики или даже в царский период. В связи с этим закон Юлия нельзя считать простой новеллой нарождавшейся императорской власти, олицетворявшей собой механизм борьбы принцепса с сенатом. В пользу этого свидетельствует фрагмент из Дигест, принадлежащий перу Марциана (начало III в. н.э.). Комментируя норму об оскорблении величия, Марциан ссылается не только на закон Юлия, но и на близкое ему по смыслу положение Законов XII таблиц, что говорит о древности происхождения данного правового установления. По словам Сцеволы, согласно Законам XII таблиц смертной казни подвергался тот, кто подстрекал неприятеля к враждебным действиям против Рима или выдавал римского гражданина врагу (D. 48. 4. 1. 3). Не стоит также забывать, что до принятия закона Юлия в поздней республике действовал аналогичный ему закон (как считают исследователи, это закон Корнелия (lex Cornelia) 88 г. до н.э.).

Во фрагментах, посвященных норме об оскорблении величия, мало внимания уделяется защите величия принцепса-императора, а говорится в основном о римском народе и государстве. Так, Сцевола упоминал лишь казус, связанный с повреждением или уничтожением статуи императора: "От обвинения в этом преступлении сенат освобождает того, кто расплавил бракованные статуи императора" (D. 48. 4. 4. 1). Таким образом, можно сказать, что в законе Юлия преследовалась цель защитить суверенитет и интересы в первую очередь populus Romanus, т.е. римского народа и римского государства. Защита личности, чести и достоинства принцепса пока стояла на втором месте.

Дело в том, что к 46 г. до н.э. институт императоров как носителей высшей государственной власти еще не сформировался. Однако по мере его развития и укрепления римские юристы начинали толковать норму об оскорблении величия исключительно в пользу принцепса. Причиной тому стали императорские эдикты, издававшиеся в дополнение к закону Юлия. Так, Марциан, анализируя случаи осквернения статуй и изображений принцепсов, ссылался на предписания императоров Севера и Антонина (II-III вв.). Он отмечал, что "не совершает преступления против величия тот, кто переделывает обветшалые статуи Цезарей. Не обвиняется в совершении преступления против величия и тот, кто, бросив камень, нечаянно попадает в статую; так и Север и Антонин писали в ответ Юлию Кассиану" (D. 48. 4. 5).

Об осквернении статуй императоров говорил и Венулей Сатурнин, суждения которого уточняют положения Марциана: "Тот, кто уже освященные статуи или изображения императоров расплавил или совершил что-либо другое, подобное этому, привлекается к ответственности на основании закона Юлия об оскорблении величия" (D. 48. 4. 6). Слова Сатурнина об "освященных статуях или изображениях" императоров еще раз подтверждают сакральный характер правового содержания нормы об оскорблении величия.

Аналогичную оценку этой норме давали Модестин и Папиниан. У Модестина находим отрывок, в котором говорится, что в ходе судебного разбирательства по обвинению в оскорблении величия "допрашиваются также и рабы... свидетельствующие против хозяев; и вольноотпущенники - против патронов" (D. 48. 4. 7). Папиниан указывал, что в таких расследованиях "допрашиваются (даже) женщины" (D. 48. 4. 8). Как известно, данные категории населения Рима по квиритскому праву не могли быть свидетелями в суде и только сакральное право, по которому все были равны перед богами, давало им право участвовать в судебном разбирательстве.

Таким образом, закон Юлия об оскорблении величия носил сакральный и публичный характер и изначально, еще со времен появления Законов XII таблиц, был направлен на защиту суверенных прав римского народа. Однако в эпоху военных диктатур populus Romanus фактически вынужден был передать свои полномочия императору, который, оттесняя сенат на второй план, становился полномочным представителем народа и источником государственной власти.

Юридическим оформлением сложившегося статус-кво и стал Lex maiestatis, что дословно переводится как закон о величии, святости, достоинстве, авторитете и великолепии. В имперский период этот закон постоянно дополнялся новыми нормами и корректировался в целях усиления культа императора и расширения его юрисдикции.

У нас, к сожалению, нет точных сведений о том, когда и какая норма вносилась в Lex maiestatis. Сочинения римских юристов также практически не дают представления о том, какие деяния считались оскорблением величия и какие лица привлекались за него к ответственности. В связи с этим в настоящее время трудно классифицировать деяния, подпадавшие в тот или иной исторический отрезок времени под действие данного закона. Некоторый свет на это проливают сочинения античных историков.

Например, в Анналах Тацита сказано, что в республиканский период по закону об оскорблении величия осуждались лица, виновные в заговоре против власти, а также наносившие ущерб величию римского народа предательством в военное время, возмущением плебса и "дурным управлением государством" (Tac. Ann. I. 72). В этом же сочинении говорится, что с наступлением периода принципата к ответственности стали привлекать и тех, кто осмеливался принимать участие в заговоре не только против государства, но и лично против принцепса (Tac. Ann. III. 38; VI. 9). Это подтверждал и Светоний (Suet. Tib. 8).

Первая часть рассуждений Тацита вполне согласуется с текстом Дигест и в целом может быть отнесена к законам Юлия и Корнелия. Что касается заговоров против принцепсов, то, несмотря на то что в Дигестах об этом ничего не говорится, оба автора - и Тацит, и Светоний - рассматривали данное основание привлечения к ответственности и осуждению лиц по закону об оскорблении величия как вполне естественное и не вызывающее каких-либо сомнений. То есть личность императора в то время уже вполне отождествлялась с populus Romanus.

Вместе с тем эти авторы вели речь и о других деяниях, за которые в период принципата Августа виновных лиц стали привлекать к ответственности на основании Lex maiestatis. К таким деяниям по указанию принцепса начали относить не только оскорбительные высказывания в адрес императора и знатных римлян, но и написание порочащих их писем и стихов. По свидетельству Тацита, в период поздней республики такие действия не влекли за собой никакой ответственности и оставались безнаказанными (Tac. Ann. I. 72).

По словам Светония, Август повелел в судебном порядке наказывать особенно тех лиц, которые под чужим именем распространяли порочащие кого-либо стихи или письма (Suet. Aug. 51, 54). При этом к пасквилям в свой адрес, а также к их авторам император относился весьма снисходительно (Suet. Aug. 55). Приведенное свидетельствует о том, что закон о величии при первом принцепсе носил печать республиканских традиций, поскольку Август словно не отделял себя от народа, повелевая привлекать к ответственности лиц, которые оскорбляли своими действиями не только принцепса, но и элиту римского общества. Здесь он еще следовал букве республиканского законодательства. Известно, что согласно Законам XII таблиц лица, произносившие порочащие честь римского гражданина стихи или проклятия, должны были нести соответствующую кару (Законы XII таблиц. 8. 1).

Со временем данная норма утратила свою силу, и Август вспомнил о ней, заложив второй после Юлия Цезаря камень в фундамент императорского культа. Однако в переходный период смены республиканского государственного строя Рима монархическим он еще не решался прямо высказать идею о защите личности, чести и достоинства именно императора и членов его семьи, которая прикрывалась понятием "populus Romanus".

Положение изменилось при втором императоре Тиберии, во время правления которого сенат, по свидетельству Тацита и Светония, стал возбуждать дела на основании закона о величии против тех, кто устно или письменно оскорблял именно принцепса и его мать. Первое такое дело было возбуждено против некоего Кремуция Корда (Tac. Ann. II. 50; IV. 38; IV. 31, 38; Suet. Tib. 28).

Слова данных авторов позволяют сделать вывод о том, что Lex maiestatis был дополнен постановлением Тиберия о привлечении к ответственности лиц за негативные высказывания о принцепсе и его матери, а также за написание порочащих их писем и стихов, однако об издании специального закона по этому поводу ничего не известно. Очевидно, что главную роль здесь играли личные указания императора, повинуясь которым сенаторы расширительно толковали закон Юлия, где говорилось о переплавке, продаже и бросании камней в статую императора, а также о "совершении чего-либо подобного" (simile aliud). Светоний писал, что "понемногу... обвинения дошли до того, что уголовным преступлением стали считать, если у изображения Августа били раба, переодевались, приносили монету или кольцо с его изображением в отхожее место или лупанар, так или иначе оскорбляли осуждением что-либо им сказанное или сделанное... погиб даже тот, кто позволил в своем городе оказать самому себе почести в тот же день, в который они когда-то были оказаны Августу" (Suet. Tib. 58).

Таким образом, под категорию simile aliud подпадали любые деяния, наносившие оскорбления действовавшему принцепсу или его божественному предшественнику. При этом величие римского народа переносилось на императора, культ которого, как считают некоторые исследователи, ссылаясь на высказывания античных авторов, был официально введен при Тиберии*(3).

После превращения римского полиса-государства в огромную империю такой общегосударственный культ стал необходим. Он приобрел объединяющее идеологически-религиозное и соответственно политическое значение для всех городов и провинций государства, которые в республиканский период имели своих особых богов-покровителей и свои святилища, что могло быть залогом сепаратизма. Кроме того, введение культа императора подтверждало не только легальность, но и легитимность власти правителя, потому что в представлении римлян лишь император, обладавший божественной силой и являвшийся полубогом-получеловеком, мог даровать государству могущество и процветание, а его гражданам - безопасность, спокойствие и благоденствие*(4).

Тацит, говоря о становлении и укреплении культа императора с помощью закона о величии, давал следующий перечень деяний, подлежащих уголовному преследованию: установка хозяином дома своей статуи выше, чем статуи Цезарей; переплавка императорских статуй в серебряную посуду; продажа собственного сада вместе со статуей Цезаря; принятие в число блюстителей культа Августа людей с телесными изъянами (Tac. Ann. I. 73, 74; III. 70).

На основании высказываний античных авторов можно сделать вывод об обожествлении императорского культа посредством Lex maiestatis и о сакральной правовой природе данного закона, которая, очевидно, вытекала не из полномочий принцепса, а из его власти как верховного понтифика. Подтверждением обожествления императорского культа служит дело проконсула Азии Гая Силана, который был обвинен в осквернении божественного достоинства Августа и величия Тиберия (Tac. Ann. III. 66). Суд признал эти два преступления тождественными, квалифицируя их как оскорбление богов, которые покровительствуют государству и его правителям. Справедливости ради отметим: сам Тиберий утверждал, что "оскорбление богов является заботой самих богов", однако верноподданнический сенат не отказался от возбуждения таких дел (Tac. Ann. I. 73).

Сакральный характер закона об оскорблении величия, как видно из судебной практики, сочетался с уголовно-правовым запретом, который предполагал определенные санкции за его нарушение. Поэтому ряд ученых (Л.Л. Кофанов, М. Бартошек и др.) относят Lex maiestatis к категории светского уголовного закона - leges sanctae, отделяя его от собственно сакрального закона - leges sacratae*(5). Римские юристы также не рассматривали преступление против величия как святотатство. Это, очевидно, объяснялось тем, что процесс сакрализации императорской власти вместе с обожествлением умерших императоров вносил в мировоззрение граждан государства представление об императорской власти как имеющей божественное происхождение. В связи с этим, по мнению А.В. Щеголева, и судебным процессам об оскорблении величия придавался не только политический, но и сакральный характер*(6).

Lex maiestatis в настоящее время изучен недостаточно. Требуется в первую очередь более глубокий анализ его правовой сущности и содержания, датировки, этапов дальнейшего развития, связанных с внесением дополнений и изменений. Бесспорно одно - данный закон занял прочное место не только в публичном праве Римской империи, но и в правовых системах средневековых европейских государств.

Как представляется, в настоящее время в праве многих стран отголоском этого закона выступают нормы об особой защите прав и достоинства лиц, которые являются полномочными представителями государства и носителями его власти. Данные нормы находят свое место в уголовном законодательстве практически всех развитых стран, в том числе России. Применение таких норм вполне оправданно, если они отвечают требованиям законности, демократии и не противоречат принципам правового государства.

Однако во многих странах, особенно в России, они, к сожалению, носят не вполне правовой характер, так как проблема оптимальной реализации уголовной политики зачастую решается не на правовом, а на прагматическом уровне. Особая защита уголовным законом лиц, связанных с государственной службой, например в нашей стране, приводит к высокой криминальности и коррумпированности правящей элиты как в центре, так и на местах. Она обладает беспрецедентной депутатской и должностной (государственные должностные лица категории "А") неприкосновенностью и, по сути, безнаказанна в связи с зависимостью оперативных, следственных и прокурорских органов и судов от "властей предержащих". Это противоречит принципам правового государства, нарушает один из основных принципов права - равенства всех перед законом - и ведет к правовому нигилизму.

Список литературы

Bauman R.A. Impietas in principen. Munches, 1979.

Hammond M. The Augustan Principate. N.Y., 1968.

Romisher Kaiserkult / hrsg. von D. Wlasok. Darmstadt, 1978.

Бартошек М. Римское право (понятия, термины, определения). М., 1989.

Буассье Г. Римская религия от Августа до Антонинов. М., 1878.

Штаерман Е.М. Социальные основы религии Древнего Рима. М., 1987.

Щеголев А.В. Императорский культ и Lex maiestatis (по Дигестам Юстиниана) // Древнее право. IVS ANTIQVVM. 1997. N 1.

-------------------------------------------------------------------------

*(1) Hammond M. The Augustan Principate. N.Y., 1968. P. 174; Bauman R.A. Impietas in principen. Munches, 1979. P. 28-30; Штаерман Е.М. Социальные основы религии Древнего Рима. М., 1987. C. 211 и др.

*(2) Щеголев А.В. Императорский культ и Lex maiestatis (по Дигестам Юстиниана) // Древнее право. IVS ANTIQVVM. 1997. N 1. С. 60.

*(3) Romisher Kaiserkult / hrsg. von D. Wlasok. Darmstadt, 1978. S. 111-112; Tac. Ann. I. 10.

*(4) Буассье Г. Римская религия от Августа до Антонинов. М., 1878. С. 127-128.

*(5) Бартошек М. Римское право (понятия, термины, определения). М., 1989. С. 281-282, 423-424.

*(6) Щеголев А.В. Указ. соч. С. 64.