О некоторых перспективах использования автоматических санкций в уголовном судопроизводстве (П.В. Васильев, журнал "Адвокат", N 3, март 2016 г.)

О некоторых перспективах использования автоматических санкций в уголовном судопроизводстве

П.В. Васильев,

старший преподаватель кафедры теории

и истории государства и права

Нижегородской академии МВД России,

кандидат юридических наук

Журнал "Адвокат", N 3, март 2016 г.

Разработка эффективных механизмов реализации прав и свобод человека и гражданина занимает особое место в отечественной юридической науке. В своей работе "Юридическая ответственность государства" С.Б. Поляков задает существенный, на наш взгляд, вопрос: "Много ли право, например УПК РФ, "связывает" суд или прокуратуру в их, мягко говоря, "судебных ошибках", примеры чего известны каждому юристу?"*(1). Вопрос автором поставлен весьма обоснованно. Современное уголовное судопроизводство несвободно от многих существенных недостатков, включая неопределенность в правилах оценки доказательств. Это значительно снижает степень гарантированности прав участников уголовного судопроизводства, особенно стороны защиты. Можно ли повысить степень гарантированности прав участников уголовного судопроизводства, используя в качестве инструментов правовые санкции? Изучение теории правового регулирования с использованием санкций и практики доказывания в уголовном судопроизводстве позволяет дать утвердительный ответ.

Рассмотрение санкций в качестве особых правовых последствий показало, что они могут наступать автоматически либо неавтоматически. Неавтоматические правовые санкции научному сообществу известны очень широко. Это и уголовно-правовые санкции-наказания, и налоговые санкции, и большинство административных и гражданско-правовых санкций. Материально-правовые санкции уголовного и гражданского права, призванные гарантировать реализацию процессуальных прав и законных интересов участников производства со стороны защиты, зачастую оказываются неэффективными. Реализация этих неавтоматических санкций обусловлена специальными процедурами доказывания как объективных, так и субъективных признаков составов соответствующих преступлений, совершаемых работниками органов предварительного расследования или суда. Иначе обстоит дело с реализацией автоматических санкций.

Кратко поясним понимание санкций в качестве правовых последствий и сравним механизм наступления неавтоматических и автоматических санкций.

Изучение правовых санкций в качестве реально наступающих юридических последствий позволяет выявить их основные признаки: способность гарантировать реализацию нормы, обусловленность особым правовым поведением лица-адресата, определенность мер юридического воздействия по качеству и количеству, факультативность в механизме правового регулирования*(2). Последний признак принципиально важен, так как подчеркивает наступление санкций только в тех случаях, когда правовое поведение лица-адресата существенно отклоняется от обычного для данных отношений и становится неправомерным. Таким образом, под правовой санкцией понимается гарантирующее реализацию юридической нормы правовое последствие неправомерного поведения лица, существующее в механизме правового регулирования общественных отношений в форме качественно и количественно определенных мер юридического воздействия. Наступление неавтоматических правовых санкций для лица-адресата всегда связано с поэтапным изменением его правового статуса (например, подозреваемый - обвиняемый - осужденный; лицо, в отношении которого ведется производство по делу об административном правонарушении - лицо, привлеченное к административной ответственности и т.п.). Иными словами, при реализации неавтоматической санкции с момента совершения правового деяния (в том числе правонарушения) и до принятия решения о наступлении самих санкции правовой статус лица-адресата претерпевает как минимум одно существенное изменение. Этого в принципе не происходит, если правовые санкции наступают автоматически, когда реальная юридическая возможность применить санкцию возникает без предварительного изменения правового статуса лица-адресата, а принятие соответствующего решения непосредственно обусловлено правовым поведением последнего*(3).

Современное уголовное судопроизводство основано на ряде принципов, включая презумпцию невиновности (ст. 14 УПК РФ) и состязательность сторон (ст. 15 УПК РФ). С юридико-технической точки зрения оно значительно совершеннее уголовного судопроизводства, осуществлявшегося по УПК РСФСР 1960 г. Однако правоприменительная практика реализации принципов уголовного судопроизводства все же далека от совершенства.

О том, что жизненное воплощение принципа презумпции невиновности в современном уголовном судопроизводстве нуждается в создании идеологической основы, указывает А.Н. Конев. Так, он отмечает, что обеспечение реального воплощения презумпции невиновности возможно только в рамках состязательной модели уголовного судопроизводства. При этом главное условие этой модели - наличие реального (не декларированного) равноправия сторон*(4). Действительно, реализация принципов уголовного судопроизводства, включая презумпцию невиновности и состязательности сторон, возможна только в том случае, если станут невозможными либо сведенными к минимуму злоупотребления сторон судопроизводства.

О фактах злоупотреблений процессуальным положением сотрудниками органов предварительного следствия и дознания и возможных мерах по их профилактики написано множество научных работ. Например, заслуживает внимания предложение С.Б. Полякова о дополнении части 3 ст. 7 УПК РФ после слов "Нарушение норм настоящего Кодекса судом, прокурором, следователем, органом дознания или дознавателем в ходе уголовного судопроизводства влечет за собой признание недопустимыми полученных таким путем доказательств" словами "... ничтожность процессуальных решений и прекращение во всех случаях введенных ими ограничений прав личности, а также наступление процессуального результата, ходатайство о котором не рассматривается в срок, установленный настоящим Кодексом"*(5). Предлагаемые автором правовые последствия являются, на наш взгляд, вполне корректными и необходимыми автоматическими санкциями, так как способны гарантировать реализацию нормы о правах и свободах участников судопроизводства, обусловлены неправомерным поведением адресата (суда, прокурора, следователя, органа дознания или дознавателя), определены по их качеству и количеству (отменяется прекращение во всех случаях введенных ограничений прав личности, наступает процессуальный результат), факультативны в механизме правового регулирования, так как могут не наступить, если адресаты надлежащим образом исполнят свои обязанности. При этом наступление указанных правовых последствий происходит автоматически, то есть с момента указанных нарушений. Это выражается в том, что участник уголовного судопроизводства, чьи права, свободы и законные интересы нарушены неправомерным поведением суда, прокурора, следователя, органа дознания или дознавателя, получает реальную возможность не быть связанным процессуальным решением указанных субъектов. Учитывая изложенное, представляется возможным сделать вывод о том, что предлагаемые С.Б. Поляковым меры являются социально полезными автоматическими санкциями, позволяющими полнее реализовывать принципы уголовного судопроизводства.

Вместе с тем, проблема гарантирования защиты прав и законных интересов одних участников уголовного судопроизводства от недобросовестного поведения других этим не исчерпывается. Еще одной ее составляющей является проблема предположительных объяснений и (или) показаний, которая заставляет ставить вопрос о необходимости дальнейшего совершенствования положения части 3 ст. 7 и статьи 75 УПК РФ о недопустимости доказательств.

Несомненно, что государство, представляющее интересы всего общества в целом, заинтересовано в получении правдивых сведений. Уголовное судопроизводство ориентировано на то, что его участники, за исключением подозреваемых, обвиняемых, подсудимых, обязаны давать правдивые показания, а государство в лице следователя или дознавателя имеет право на получение правдивых сведений. Однако участники производства могут давать показания и (или) объяснения, не соответствующие действительности. Они могут умышленно лгать либо добросовестно заблуждаться. Закономерен вопрос: можно ли участнику уголовного судопроизводства верить безоговорочно, особенно тогда, когда он не заявляет о возможных неточностях в своих показаниях и (или) объяснениях (здесь и далее курсив мой - П.В.)? Представляется, что нельзя. Почему? Рассмотрим показательный пример. В ходе изучения эмпирической основы данной проблемы автором исследованы материалы уголовного дела N 1-21/13*(6) по обвинению преподавателя одного из университетов г. Ульяновска в получении взяток. На стадии предварительного расследования обвиняемый заявил следователю, что в день, когда студенты, по их объяснениям и свидетельским показаниям, давали взятки в помещении кафедры университета, он не посещал здание университета и находился у себя дома в другом районе города. Его алиби на указанную дату подтвердили свидетели, а также информация сотовой компании о месте нахождения его мобильного телефона, которым он в это время пользовался. Иными словами, следователь подтвердил алиби обвиняемого и по логике процесса (но, заметим, не по закону) должен был прекратить уголовное преследование по данным фактам. Что же сделал следователь? После получения доказательств алиби обвиняемого он передопросил студентов, и они вдруг дружно вспомнили совершенно другую дату дачи ими взяток. Характерно, что до получения доказательств алиби обвиняемого на указанную студентами дату - в течение шести месяцев расследования, включая стадию возбуждения уголовного дела - студенты не сомневались в правильности этой даты дачи ими взяток, неоднократно указывали ее в различных документах (в заявлениях о явке с повинной, объяснениях и протоколах допросов).

По версии органов предварительного следствия, с которой согласился суд первой инстанции, а апелляционный суд вообще не стал давать правовую оценку данному факту, свидетели-взяткодатели якобы называли предположительную дату дачи взяток. В приговоре Ленинского районного суда от 22 февраля 2013 г. читаем следующее. "Первоначальное в ходе предварительного следствия указание свидетелями Р. и Н. даты передачи ими денежных средств подсудимой А. в качестве взятки 6 апреля 2012 г., вопреки доводам подсудимой А. и ее защитника, суд расценивает как добросовестное заблуждение указанных свидетелей, поскольку в остальной своей части их показания стабильны, последовательны, согласуются между собой в деталях, противоречий, влияющих на существо дела, не содержат. Данных, свидетельствующих о том, что они умышленно исказили известные им по делу обстоятельства или дали ложные показания, не имеется. В связи с чем их показания признаются судом достоверными и допустимыми"*(7).

Может возникнуть вопрос: как должен действовать правоприменитель, если участники судопроизводства действительно ошиблись? Не вдаваясь в детали проблемы процессуальной истины, укажем лишь на некоторые очевидные обстоятельства. Во-первых, если человек сначала безоговорочно говорит одно, а позже совершенно другое, то почему истинными должны признаваться именно последующие показания? Ведь вполне возможно, что участник судопроизводства добросовестно заблуждался или, наоборот, давал заведомо ложные показания и (или) объяснения как в первый, так и во второй раз. Конечно, свидетели и потерпевшие предупреждаются об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний. Но какова эффективность данной меры? Прокурор отдела прокуратуры Калужской области В. Дометеев отмечает: "несмотря на многочисленные факты лжесвидетельства следственная и судебная практика в нашей стране по делам этой категории чрезвычайно скудна: примеры привлечения к уголовной ответственности за лжесвидетельство единичны"*(8). Массовый характер и низкую эффективность указанной меры также отмечают С.А. Новиков*(9) и П.С. Метельский*(10). Учитывая явную недостаточность данной меры для обеспечения истинности показаний, которая, к тому же относится только к даче показаний некоторыми участниками производства, полагаем несостоятельным предпочтение показаний свидетелей, потерпевших, экспертов и специалистов показаниям обвиняемого только на том основании, что первые подлежат уголовной ответственности по статье 307 УК РФ, а последний - нет. Но это другая, самостоятельная проблема. В данном случае отметим, что доверие следствия и суда к измененным показаниям свидетелей, данных ими после подтверждения алиби обвиняемого, выглядит необоснованным. Таким образом, приведенная выше позиция суда представляется весьма спорной и не соответствующей духу принципов презумпции невиновности и состязательности.

В чем проявилось это несоответствие? Во-первых, в том, что показания уличенных во лжи свидетелей суд признал допустимыми, так как они в остальной части согласовались друг с другом в деталях. Видимо, судья в силу каких-то обстоятельств в принципе не допускал возможности сговора свидетелей. Во-вторых, суд проигнорировал то очевидное обстоятельство, что органы предварительного следствия изменили версию обвинения на удобную им только после подтверждения алиби обвиняемого. Действительно, уличение участника уголовного судопроизводства в явном несоответствии его показаний совокупности имеющихся доказательств сейчас не является юридическим фактом, влекущем недопустимость таких показаний. В-третьих, сегодня суду предоставлены слишком широкие полномочия по оценке доказательств. Разумеется, возможности субъективного усмотрения судей значительно ограничены императивными положениями УПК РФ о недопустимости доказательств. Однако, как следует из вышеизложенного, этого явно недостаточно.

Конечно, в данной ситуации нельзя однозначно исключить добросовестного заблуждения свидетелей-взяткодателей, которые действительно забыли дату дачи ими взятки. Но тогда им следовало так и заявлять, например, следующим образом. "Мы с Р. в период времени примерно с 1 по 30 апреля текущего года, точную дату я назвать не могу, находясь в здании университета в помещении где-то на втором этаже, точное место я не помню, подошли к преподавателю А. и предложили взятку за то, чтобы...". Очевидно, что доказательственная сила таких показаний значительно слабее, чем однозначно определенных по дате и месту. Из них сразу видно, что свидетель ничего толком не помнит. Полагать же в основу обвинительного приговора такие показания означает в принципе лишить обвиняемого возможности защищаться, так как доказать свое алиби например, за месяц, преподаватель может только если вообще уезжал из города на весь указанный период.

Изложенное позволяет сделать два вывода. Во-первых, показания, в которых участник уголовного судопроизводства не может указать точные сведения, следует оценивать как предположительные. Согласно части 4 ст. 14 УПК РФ обвинительный приговор не может быть основан на предположениях. Пункт 2 ч. 2 ст. 75 УПК РФ также говорит о недопустимости показаний потерпевшего, свидетеля, основанные на догадке, предположении, слухе. Но что значит показания, "основанные на предположении"? Видимо, есть смысл дополнить статьи 76-80 УПК РФ о показаниях подозреваемого, обвиняемого, потерпевшего, свидетеля, эксперта и специалиста положением, например, следующего содержания: "Показания, в которых участник уголовного судопроизводства сообщает о невозможности точного указания обстоятельств, следует считать предположительными". Разумеется, человек далеко не всегда сможет назвать время с точностью до секунды, а место - до сантиметра. Однако если точность времени, места или любого другого обстоятельства, как, например, даты и часа передачи взятки, имеют принципиальное значение, то правоприменителя следует обязать оценивать показания и (или) объяснения в соответствии с предлагаемыми положениями. В противном случае обвиняемые и подозреваемые в принципе лишаются возможности доказать свое алиби.

Предлагаемые положения помогут реализовать правовой потенциал части 4 ст. 14 и пункта 2 ч. 2 ст. 75 УПК РФ о том, что обвинительный приговор не может быть основан на предположениях, превратив ее в реально работающую автоматическую санкцию недействительности показаний, содержащих предположения. Механизм правового регулирования в данном случае станет работать достаточно просто. Как только в показаниях участников уголовного судопроизводства появляются обороты типа "точную дату я назвать затрудняюсь" или "точнее сказать не могу, так как не помню" и т.п., правоприменитель автоматически должен оценить такие показания как предположительные в части доказываемого обстоятельства. Если доказываемое обстоятельство имеет существенное значение для дела, то основывать на нем процессуальное решение недопустимо. Данные меры являются санкциями, так как обладают всеми признаками последних. Они призваны гарантировать реализацию норм об обязанностях сообщать правдивые сведения, включая факт неуверенности в их достоверности*(11). Меры юридического воздействия в данном случае заключаются в лишении возможности адресата доказывать свою процессуальную позицию предположительными объяснениями и (или) показаниями в части доказываемого обстоятельства. Данные последствия корреспондируют виду правового поведения и являются факультативными в механизме правового регулирования, так как последний может целенаправленно функционировать, если адресат правдиво сообщит о своей неуверенности в них в части доказываемого обстоятельства.

Вместе с тем признак неправомерности правового поведения требует особого пояснения. Может возникнуть вопрос - неужели автор предлагает запретить людям изменять свои показания, да еще и под угрозой юридической ответственности? Отнюдь нет. Дело в том, что перед нами длящееся неправомерное поведение (но необязательно правонарушение), моменты начала и окончания которого по времени не совпадают. Оно начинается с момента умышленного или неумышленного умолчания об имеющейся неуверенности в достоверности первичных объяснений и (или) показаний и завершается в момент их изменения. Фактически все то время, когда объяснения и (или) показания участника используются для доказывания процессуально значимого обстоятельства, лицо является обосновывающим ими свою процессуальную позицию. Действительно, юридическое значение дачи объяснений и (или) показаний отнюдь не прекращается по завершении получения объяснений или допроса. Оно наличествует все то время, пока объяснения и (или) показания сохраняют свою доказательственную силу, т.е. влияют на процессуальные действия и решения других участников судопроизводства (следователь, например, вынужден их соотносить с другими доказательствами, адвокат - опровергать и т.д.). Следовательно, перед нами конструкция длящегося неправомерного деяния, начавшегося с действия в виде дачи несоответствующих действительности показаний и (или) объяснений и продолжающегося в форме последующего бездействия до тех пор, пока последние сохраняют свое доказательственное значение.

В предлагаемой нами конструкции автоматических санкций предполагается следующее. Как только участник уголовного судопроизводства изменит свои не содержащие указаний на вероятную неточность или предположительность объяснения и (или) показания, то автоматически лишится возможности обосновывать свою процессуальную позицию как первоначальными, так и измененными объяснениями и (или) показаниями в части доказываемого обстоятельства. Таким образом, мы не предлагаем изменение показаний автоматически считать правонарушением, влекущим юридическую ответственность. Мы предлагаем только лишь автоматическое лишение участника уголовного судопроизводства, первоначально не заявившего об имеющейся у него неуверенности в достоверности его объяснений и (или) показаний, возможности менять их по ходу судопроизводства, лишая этим другую сторону возможности защищаться. Следует особо указать на то обстоятельство, что вопрос о ложности первоначальных и (или) измененных показаний должен решаться особо, в рамках реализации совершено других правовых средств.

В связи с этим представляется обоснованным введение в уголовное судопроизводство автоматической санкции в виде недопустимости доказательств примерно следующего содержания: "Изменение участником уголовного судопроизводства, первоначально не заявлявшим о возможной неточности или предположительности сообщаемых им сведений, своих показаний и (или) объяснений полностью или в части влечет признание измененных и первоначальных показаний и (или) объяснений данного участника производства недопустимыми доказательствами в части доказываемого обстоятельства".

Предлагаемые автоматические санкции станут адекватными общим принципам уголовного процесса правовыми последствиями, так как фактически уравняют в возможностях использования показаний и (или) объяснений как потерпевших, свидетелей, специалистов и экспертов, так и подозреваемых и обвиняемых. Это существенно повысит гарантии принципа состязательности сторон, и в совокупности с частью 4 ст. 14 УПК РФ о недопустимости обоснования обвинительного приговора суда предположениями, создаст реальную защиту для подозреваемых и обвиняемых против злоупотреблений стороны обвинения и суда в виде подтасовки доказательств. Эти автоматические санкции обяжут органы предварительного следствия и дознания, а также суд оценивать достаточность всей совокупности доказательств без сомнительных или не соответствующих действительности показаний.

Таким образом, введение в уголовное судопроизводство отдельных автоматических санкций позволит существенно повысить гарантированность защиты процессуальных интересов как лиц, привлекаемых к уголовной ответственности от злоупотреблений со стороны правоприменителей, так и государства - в установлении истины по уголовному делу.

Библиография

Васильев П.В. Автоматические санкции в российском праве (теория, практика, техника): монография / под ред. В.А. Толстика. - М.: Юрлитинформ, 2016.

Дометеев В. Ответственность за заведомо ложные показания свидетелей // Законность. 2006. N 6.

Конев А.Н. Идеологические основы жизненного воплощения принципа презумпции невиновности // Юридическая наука и практика: Вестник Нижегородской академии МВД России. 2015. N 4 (32).

Метельский П.С. Уголовная ответственность за заведомо ложные показания, заключение эксперта, специалиста или неправильный перевод (статья 307 УК РФ) // Вестник Новосибирского государственного университета. Сер. Право. 2010. Т. 6. N 1.

Новиков С.А. Наказание за лжесвидетельство: дискуссионные вопросы // Российский следователь. 2006. N 5.

Поляков С.Б. Безответственные органы в механизме российского государства: что делать? // Адвокат. 2012. N 2.

Поляков С.Б. Принцип взаимной ответственности государства и личности: теоретико-правовые и прикладные аспекты: дисс. ... докт. юрид. наук. - Пермь, 2011.

Поляков С.Б. Юридическая ответственность государства. - М.: Юридический Мир, 2007.

------------------------------------------------------------------------

*(1) Поляков С.Б. Юридическая ответственность государства. - М.: Юридический Мир, 2007. С. 68.

*(2) Васильев П.В. Автоматические санкции в российском праве (теория, практика, техника): монография / под ред. В.А. Толстика. - М.: Юрлитинформ, 2016. С. 29-38.

*(3) Там же. С. 48-56.

*(4) Конев А.Н. Идеологические основы жизненного воплощения принципа презумпции невиновности // Юридическая наука и практика: Вестник Нижегородской академии МВД России. 2015. N 4 (32). С. 120.

*(5) Поляков С.Б. Безответственные органы в механизме российского государства: что делать? // Адвокат. 2012. N 2. С. 11-20; Поляков С.Б. Принцип взаимной ответственности государства и личности: теоретико-правовые и прикладные аспекты: дисс. ... докт. юрид. наук. - Пермь, 2011. С. 415.

*(6) См. уголовное дело N 1-21/13 // Архив Ленинского районного суда города Ульяновска.

*(7) Там же.

*(8) Дометеев В. Ответственность за заведомо ложные показания свидетелей // Законность. 2006. N 6. С. 38.

*(9) Новиков С.А. Наказание за лжесвидетельство: дискуссионные вопросы // Российский следователь. 2006. N 5. С. 10-12.

*(10) Метельский П.С. Уголовная ответственность за заведомо ложные показания, заключение эксперта, специалиста или неправильный перевод (статья 307 УК РФ) // Вестник Новосибирского государственного университета. Сер.: Право. 2010. Т. 6. N 1. С. 94.

*(11) Проблема осложняется еще и тем обстоятельством, что процессуальный статус объяснений не вполне ясно определен уголовно-процессуальным законом. Например, часть 1 ст. 144 УПК РФ указывает получение объяснений в качестве процессуального действия на стадии возбуждения уголовного дела. Однако ограничений возможности давать ложные объяснения законодательство не содержит, за исключением, как нам представляется, клеветы. Но это другая дискуссионная тема.