Особенности заимствования и развития конституционных ценностей в российской юриспруденции (В.В. Кочетков, журнал "Российский юридический журнал", N 1, январь-февраль 2016 г.)

Особенности заимствования и развития конституционных ценностей в российской юриспруденции

В.В. Кочетков,

кандидат философских наук,

доцент Международного славянского института (Москва)

Журнал "Российский юридический журнал", N 1, январь-февраль 2016 г., с. 9-19.

Проблема заимствования и развития правовых ценностей и институтов - одна из полемичных в отечественной юридической науке. При этом когда речь заходит о частноправовой сфере, существует некий консенсус о магистральной линии рецепции римского права на европейском континенте, когда же начинает обсуждаться публично-правовая сфера, градус дискуссии иногда зашкаливает. С одной стороны, еще Ш. Монтескье писал: "Каждый народ имеет собственное государственное устройство; английское является государственным устройством англичан, и если бы захотели дать его пруссакам, это было бы столь же абсурдно, как решение дать прусское государство тюркам. Каждое государственное устройство есть только продукт, манифестация собственного духа данного народа и ступени развития сознания его духа"*(1). С другой стороны, развитие российского государства связано с заимствованием европейских публично-правовых ценностей и институтов. Осмысление данного вопроса затрудняет тот факт, что одни и те же социально-правовые явления (например, частная собственность, форма правления или права человека, включенные в различные контексты исторических, национальных, психологических особенностей разных стран) могут иметь диаметрально противоположные эффекты. Все изложенное вызывает тревогу за судьбу современного отечественного конституционализма.

Исторически свое начало конституционализм берет в 1215 г., когда была принята Великая хартия вольностей. В Англии его дальнейшее развитие было связано с рационализацией сформулированных в этом документе ценностей и становлением парламентаризма. В других странах процесс развития конституционных ценностей и институтов занимал длительное время и не носил линейного характера. На это обратил внимание в начале XX в. М.М. Ковалевский: "Речь шла не о целостном перенесении - в Соединенные Штаты Америки или на континент Европы - английского парламентаризма, а о приспособлении системы народного представительства и ограниченной монархии к обществам, сильно демократизированным революционной доктриной и в то же время далеко не порвавшим всех связей с прошлым, не выработавшим в себе привычки самоуправления, внутренне раздвоенным сословными перегородками и не потерявшим еще пристрастия к сильной власти и правительственной опеке"*(2).

В США, несмотря на их культурную близость с Англией, развитие конституционализма и имплементация его базовых ценностей потребовали позитивизации соответствующих публично-правовых институтов (так появилась идея конституции как основного закона). Процесс занял около ста лет (1776-1865 гг.), и столько же длилась имплементация конституционных ценностей в народное правосознание при помощи позитивной дискриминации в пользу социально слабых групп и расовых меньшинств*(3).

Развитие конституционализма во Франции также заняло примерно сто лет (1789-1875 гг.). За это время Франция прошла через гражданские войны, ужасы якобинского террора, авторитаризм Наполеона I, реставрацию монархии Бурбонов и лжеконституционализм Наполеона III, ставшего первым плебисцитарным императором.

Аналогичный путь проделала и Германия, которая решала одновременно задачи по созданию единого государства и имплементации конституционных ценностей в правосознание. Данный процесс начался в 1848 г. с так называемой Франкфуртской революционной конституции, развивался через принятие псевдоконституционных актов многочисленными германскими государствами, затем через Конституцию Германской империи 1871 г., облекшей в юридические формы мнимый конституционализм, через расцвет и гибель Веймарской республики (1919-1933 гг.). И только после принятия Основного закона ФРГ в 1949 г. началось устойчивое конституционное развитие Германии*(4).

В современной российской правовой науке проблема становления публично-правовых институтов и ценностей конституционализма рассматривается как взаимоотношение конституционализма и государственного (конституционного) права. С точки зрения В.Т. Кабышева и Т.М. Пряхиной, "в науке конституционного права под конституционализмом понимается прямое действие Конституции в конституционной регламентации государственного строя и политического режима, конституционное признание прав и свобод личности, правовой характер взаимоотношений гражданина и государства"*(5). Но как возможно прямое действие Основного закона, если нет консенсуса по поводу ценностей, зафиксированных в нем? Очевидно, что прав будет тот, у кого больше правомочий.

И.А. Кравец выделяет такие наиболее важные аспекты взаимосвязи конституционализма и конституционного права, как идеологический, исторический, нормативный и социокультурный*(6).

Идеологический аспект выявляет влияние идей конституционализма на процесс становления, развития и современное состояние российского конституционализма. Из этого неявно следует, что последний существенно отличается от ценностей конституционного правосознания. Однако ответа на вопрос о том, в чем же заключаются данные отличия, И.А. Кравец не дает.

Исторический аспект раскрывает генезис конституционно-правовых актов, институтов и принципов, при котором постепенно или революционно происходит смена типов и исторических форм российского конституционализма. По мнению И.А. Кравца, в ходе исторического развития российского конституционализма несколько раз менялись его институты и принципы. Однако правомерно ли говорить о развитии одного и того же феномена, если при этом трансформируются его исходные принципы? Или речь идет уже о разных феноменах, последовательно (мирно или насильственно) сменяющих друг друга? Или неправильно выделяются базовые принципы конституционализма, если допустимо их изменение без изменения существа самого феномена?

Нормативный аспект, по И.А. Кравцу, формулирует идеал конституционного развития страны, а позитивистская нормативность конституционализма ограничивается установлением обязательных правил поведения в конституционном законодательстве. Поэтому конституционализм приобретает свойство позитивистской нормативности благодаря принципам и правилам, закрепленным в Конституции и других правовых актах. Очевидно, что в данном случае речь идет о воздействии конституционных ценностей на юридическое оформление системы государственного управления.

В социокультурном аспекте затрагивается связь конституционализма с правовой культурой и правовым сознанием определенных классов и всего общества в целом. Без понимания особенностей правосознания властвующей элиты, интеллектуалов, других социальных слоев невозможно выработать эффективную стратегию имплементации конституционных ценностей в ткань общественного бытия*(7).

Мы убеждены, что для понимания процесса развития конституционных ценностей и институтов необходимо четко различать конституционализм как форму правосознания и как систему позитивного права. Первый оказывает влияние на второй, который мы называем государственным правом. Суть влияния сводится к тому, что на этапе своего зарождения ценности конституционного правосознания задавали критерий оценки действующего государственного права. Дальнейшая их рационализация становилась внутренним источником развития конституционализма. Без имплементации*(8) ценностей конституционного правосознания в виде норм, составляющих соответствующие публично-правовые институты, их рецепция может превратиться в способ легитимации властвующей элиты. Для того чтобы быть успешной, рецепция публично-правовых институтов должна следовать за рационализацией и имплементацией, а не предшествовать им. В противном случае есть риск того, что новые институты будут искажены старыми ценностными моделями.

Представляется, что подобная ситуация сложилась и в нашей стране с имплементацией принципов конституционализма в политические и правовые институты после принятия в 1993 г. Конституции, которая на первый взгляд соответствует самым жестким критериям либеральности и демократичности. Однако, по мнению В.В. Лапаевой, "специфика нынешнего исторического момента заключается в том, что официальная правовая доктрина, получившая закрепление в Конституции РФ, оказалась гуманистичнее все еще доминирующего в российской юриспруденции (как в теории, так и на практике) легистскош правопонимания, доставшегося ей в наследство от советского периода"*(9). Применение ценностных моделей, несущих отпечаток советского легизма, при заимствовании конституционализма и его публично-правовых институтов, на наш взгляд, серьезно искажает аксиологическое содержание данной парадигмы. Это и приводит, по меткому замечанию О.Е. Кутафина, к ситуации, когда мы имеем в нашей стране так называемый мнимый конституционализм*(10) вместо свободы и демократии, на верность которым присягает российская власть. Проанализируем важнейшие ценности конституционализма на примере юридического понимания категорий "свобода" и "права человека".

В.Д. Зорькин пишет: "В определенном смысле Конституция 1993 года есть выражение основных юридических ценностей, таких как права и свободы человека; верховенство права, справедливость и равенство; демократическое, федеративное, правовое и социальное государство; разделение властей; парламентаризм; правовая экономика"*(11). Перечисленные ценности, по его мнению, образуют определенную иерархию, при которой высшая конституционная ценность - норма о правах и свободах человека. Речь идет главным образом (но не только) о ст. 2 Конституции РФ (согласно ей "человек, его права и свободы являются высшей ценностью"), ч. 2 ст. 17, где установлено, что "основные права и свободы человека неотчуждаемы и принадлежат каждому от рождения", и ч. 2 ст. 18, закрепляющей положение о том, что данные права и свободы "являются непосредственно действующими".

Что же такое права и свободы человека с точки зрения российской юриспруденции? Прежде всего это способ правового ограничения власти. Иначе говоря, ограничение государственного вторжения в сферу частной и публичной автономии личности осуществляется посредством признаваемых за каждым человеком неотъемлемых прав и свобод, которые не могут быть нарушены или произвольно ограничены. Как пишет Б.С. Эбзеев, "именно благодаря этим правам - экономическим, социальным и культурным, а также гражданским и политическим - государственная власть не только ограничивается по сферам своего проявления и способам воздействия, но и становится подзаконной. Наличие у индивида гарантированных прав и свобод превращает его в "равноправного партнера" государства, способного предъявлять к последнему правовые притязания, обоснованность которых устанавливает суд, и тем самым способствует утверждению законности в деятельности государства"*(12). Из изложенного видно, для чего нужны права человека как юридическая конструкция, как некое средство, но непонятно, в чем их ценность. Иначе говоря, при такой конструкции остается неясным, почему человек вынужден становиться равным государству. Может, потому что власть и государство являются некой фундаментальной угрозой желанию человека быть свободным? Да и вообще, насколько возможно равенство человека и государства?

С точки зрения отечественной юриспруденции ответ на эти вопросы может быть таким: права человека эксплицируют идею права как такового и идею свободы как таковой. В.Д. Зорькин отмечает, что "слова "liberal", "свобода", "право" обозначают однопорядковые явления, поскольку право есть норма, мера свободы"*(13). Даже если оставить в стороне вопрос о том, может ли одно равнопорядковое явление быть мерой другого, непонятно, как конкретизировать соотношение свободы и права, когда, по мнению того же В.Д. Зорькина, "суть права - компромисс интересов на каждом данном этапе, [а] Конституция есть его высшее юридическое выражение"*(14). И здесь на выручку приходят догматические постулаты: "В государственной жизни при осуществлении власти не должно быть ничего сверхправового, надправового. Именно на этой основе осуществляется соединение силы с правом (власть права и право власти). Власть настолько легитимна, насколько она опирается на право. По своей сущности она является выражением права в его действии"*(15). Получается, что любая власть легитимна, так как она правовая. В данном случае В.Д. Зорькин следует за В.С. Соловьевым, который писал: "В простейшем практическом выражении смысл государства состоит в том, что оно в своих пределах подчиняет насилие праву, произвол - законности, заменяя хаотическое и истребительное столкновение частных элементов природного человечества правильным порядком их существования, причем принуждение допускается лишь как средство крайней необходимости, заранее определенное, закономерное и оправданное, поскольку оно исходит от общей и беспристрастной власти"*(16). Другими словами, всякое государство есть правовое государство (Rechtstaat), поскольку даже в своем деспотическом варианте обеспечивает некоторый порядок, преодолевает гоббсовское естественное состояние войны всех против всех. На наш взгляд, это шаг в сторону правового позитивизма, так как оправдание права перерастает в оправдание государства.

Право превращается в некое тождество однопорядковых феноменов: "Право как норма свободы по своей природе есть справедливость, или юридическое равенство"*(17). Право, конечно же, не существует в природе как таковое. Оно находит свое выражение в законе, точнее говоря, оформляется в законе. Но как замечал В.С. Нерсесянц, "ценность закона (позитивного права) и государства... состоит в их правовом значении и смысле. Цели права как должного в отношении закона (позитивного права) и государства должны быть правовыми. Правовой закон и правовое государство - это, следовательно, абсолютно правовые цели-ценности и постоянное долженствование-требование для реального закона (позитивного права) и государства"*(18). Верховенство права не тождественно верховенству закона, ибо при злоупотреблениях власти в форму закона может облекаться и произвол, хотя остается неясным, как такое возможно при правовой-то сущности власти. Границей же, четко отделяющей закон как право от закона как злоупотребления властью, является мера соблюдения прав и свобод человека. Но и здесь необходимо действовать осторожно. Ведь право как норма свободы не означает, что свобода индивида абсолютна.

Согласно ч. 3 ст. 17 Конституции РФ основные границы прав и свобод человека - права и свободы других граждан. Точнее говоря, "...посредством норм права свобода индивида отграничивается от свободы других"*(19), а потому в соответствии с ч. 3 ст. 55 Конституции РФ права и свободы человека могут быть ограничены федеральным законом только в той мере, в какой это требуется для защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов прочих лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства. Как считает В.Д. Зорькин, императив права о человеке как цели предполагает, что политическая целесообразность должна сообразовываться с правом, а это, как мы помним, и является сущностью власти. Однако следует иметь в виду, что "Конституция не дает оснований обходить закон со ссылкой на право, поскольку это привело бы к размыванию конституционных функций и лишило бы Основной закон рационализирующего и стабилизирующего действия, предусмотренного Конституцией"*(20).

Данный вывод касается всей системы федерального законодательства. А для чего тогда нужны такие "рафинированные" дифференциации права и закона, если даже правосудие (ч. 1 ст. 120 Конституции РФ) должно вершиться не на основе права (свободы, справедливости, равенства), а исходя из текстов Основного и других законов. Зачем же тогда российский конституционализм взращивает идеологему "естественных прав человека" и даже закрепляет ее в ст. 2 Конституции? Скорее всего, для того чтобы доказать "правовую" сущность Российского государства, ибо согласно легистским принципам любая власть является по природе своей правовой, а значит, с принятием Конституции 1993 г. в России возникло правовое государство. Обоснование легитимности конкретного государственного устройства в виде рецептированных конституционных институтов - это то, чем на самом деле озабочен российский конституционализм. А для граждан, не умеющих соединять право и свободу и не понимающих, как это делать, есть старое проверенное средство - авторитаризм, который в трактовке российского юридического разума не только допустим, но и закономерен. Как пишет В.Д. Зорькин, "авторитаризм как элемент практики осуществления политической власти обусловливается особенностями переходного периода от неправового прошлого к новой демократии"*(21).

Исходя из приведенного выше анализа понятий права, свободы и прав человека можно сформулировать некоторые антиномии позитивистской имплементации конституционных ценностей в систему российской юриспруденции (государственного права).

1. Антиномия российской социальности. С одной стороны, свобода человека есть высшая конституционная ценность, которая должна определять правотворчество и правоприменение в нашем государстве. С другой - существует постулат о вековой неспособности российских граждан разумно и ответственно пользоваться свободой, т.е. вести правовую жизнь без попечения властей. Получается, что в casus Rossica реализация свободы в принципе невозможна*(22). Очевидно, что именно поэтому у нас принято так много законов, в которых уточняются, умаляются и ограничиваются провозглашенные права и свободы*(23).

2. Антиномия равенства человека и государства. Согласно догмам российского конституционализма обеспечение примата свободы человека как высшей ценности возможно через правовое ограничение государственной власти. Тем самым власть наделяется независимым от граждан бытием. Она становится равной (равнозначной) индивиду, а не производным от учредительной (договорной) свободы человека и гражданина феноменом. Хотя, конечно же, в реальности это неосуществимо. Между прочим, в соответствии с юридическими канонами правоотношения равных сторон регулируются диспозитивным методом на основе свободного волеизъявления (договора), а отношения неравных субъектов - императивным методом. А ведь именно последний метод и является сутью административного права, которое регламентирует сферу публичной автономии человека. Очевидно, что равенство человека и государства есть фикция российского конституционализма, которая сводит свободу индивида к частной автономии, поскольку равнозначные субъекты, исходя из принципа равенства сторон, не могут вмешиваться в дела друг друга. Но если данную фикцию рассматривать во взаимосвязи с антиномией российской социальности, то и объем дискреции индивида в пределах частной автономии будет полностью зависеть от усмотрения властей.

3. Антиномия отождествления. Право, свобода, справедливость и равенство - это явления одного порядка, содержание которых совпадает. Представляется, что такое отождествление только усугубляет фикцию правового ограничения власти в конкретных российских условиях и позволяет сводить свободу к равенству, а справедливость - к праву, оформленному в законе. Такая нехитрая логическая конструкция дает возможность подменить свободу, понимаемую в широком смысле как частная и публичная автономия социального субъекта, перечнем его отдельных прав и свобод, которые государство как правовой по своей природе институт, возвышающийся над отождествленными феноменами, может произвольно ограничивать. А если учесть и антиномию российской социальности, то получится, что любые равные ограничения свободы со стороны государства будут правовыми.

Таким образом, очевидно, что указанные антиномии российской юриспруденции не позволяют реализовать заявленный Конституцией РФ принцип приоритета прав и свобод человека в законотворчестве и правоприменении. По нашему мнению, для того чтобы рецепция конституционных публично-правовых институтов сопровождалась имплементацией конституционных ценностей в ткань государственной жизни, необходимы аксиологическое переосмысление конституционализма, экспликация его базовых теоретических предпосылок и их следствий.

С этой точки зрения под конституционализмом понимаются особая публично-правовая этика (форма правосознания) и дедуцируемая из ее исходных ценностей реальная политическая практика, в соответствии с которой систему государственного управления, т.е. порядок взаимоотношений между гражданином и властью, между гражданами, а также между суверенными государствами, можно и необходимо строить на рациональной основе. Данная форма правосознания исходит из признания равного достоинства за каждым свободно определяющимся (суверенным) субъектом социума (индивидом, группой граждан, нацией) или международного сообщества (государства). Иначе говоря, конституционализм есть теоретическая парадигма правосознания, решающая задачу разработки конкретных принципов справедливого устройства общественной жизни, которые позволяют обеспечить реализацию частной и публичной автономии для всех социальных субъектов. Кроме того, можно сказать, что это определенный способ рационализации правовых чувств (базовых ценностей) народа. Для него категории свободы, справедливости и человеческого достоинства являются взаимосвязанными фундаментальными ценностями.

Необходимо также подчеркнуть, что конституция как политико-философский документ высшей юридической силы без конституционализма как определенной формы правосознания превращается, как правило, в фиговый листок правящего меньшинства, доминирующего над большинством. В этом случае властвующая элита через принятие конституции просто легитимирует свое господство над мировым сообществом. В современном мире наличие конституции есть признак суверенности правительства и, следовательно, признания его другими государствами как легитимного и равного. Однако наличие конституции, к сожалению, не свидетельствует о суверенности народа, признании достоинства каждого человека через реальное гарантирование ему прав и свобод, о существовании в стране конституционализма как той или иной формы правосознания.

Конституционное правосознание вступает в свои права, когда на повестку общественной жизни встает конституционный вопрос, который можно трактовать как когнитивный диссонанс между рационально выраженными ценностями свободы, справедливости и человеческого достоинства и отсутствием реальных условий для их реализации. Конституционный вопрос взаимосвязывает отсутствие возможностей для реализации права на частную и публичную автономию с особенностями властных институтов и тем самым подрывает легитимность существующего политического и правового порядка. В зависимости от способов решения конституционного вопроса, от уровня рационализации и имплементации ценностей конституционализма в государственном праве и политической практике можно выделить подлинный и мнимый конституционализм, а также его национальные формы. Иначе говоря, различая подлинный или мнимый конституционализм, мы рассматриваем вопрос об имплементации основных ценностей конституционного правосознания (свободы, справедливости, достоинства, народного суверенитета и др.) в систему государственного права конкретной страны. Говоря о той или иной национальной форме конституционализма, мы анализируем процесс рецепции конституционных публично-правовых институтов в конкретной системе государственного права.

Благодаря такой аксиологической основе можно преодолеть указанные выше антиномии современного отечественного конституционализма. Так, антиномия российской социальности снимается как иррелевантная проблеме построения свободного в конституционном смысле общества. Ссылки на вековую неспособность российских граждан к бытию в свободе означают приписывание им массовой юридической недееспобности и обосновывают необходимость сильного государственного принуждения, несмотря на конституционный приоритет прав и свобод граждан. А это, как мы показали, сужает пространство свободы как таковой за счет расширения сферы дискреции государственной власти. С точки зрения аксиологического конституционализма якобы массовая неспособность российских граждан к бытию в свободе в рамках российских законов свидетельствует об отсутствии свободы вообще и о несправедливости существующей системы власти, которая дискриминирует сферу частной и публичной автономии. Поскольку любая власть есть всего лишь монополизация функции управления, постольку вина наших сограждан только в том, что они не борются за ограничение монополии, а живут в плену иллюзии равноценности государственной власти и человека, которая поддерживается видимостью наличия конституционных по форме институтов*(24).

Данную ситуацию усугубляет вторая ограниченность российского конституционализма, которую мы описали как антиномию равенства гражданина и государства. Суть антиномии, напомним, заключается в придании государственной власти независимого от граждан (равноценного) бытия через якобы правовое ее ограничение. Равенство власти и гражданина на самом деле умаляет свободу такого социального субъекта, как народ. Последний есть некая совокупность граждан, проживающих на определенной территории и сплоченных интерсубъективно признаваемыми ценностями правосознания (в случае конституционного правосознания - нормами свободы и справедливости). Народ обладает достоинством, которое объективируется и теоретически осмысливается как суверенитет. Следовательно, государственная власть становится подзаконной (и правовой) не потому, что она равна отдельному гражданину, а потому, что она производна от учредительной власти совокупности граждан, от суверенитета народа. Теоретическое положение о договорном (учредительном) происхождении конституционного государства лишает самостоятельной юридической ценности такое понятие, как "государственный интерес", которое становится оправданным лишь в случае равнозначности гражданина и власти.

Третья антиномия российского конституционализма, суть которой (повторим) состоит в отождествлении права, свободы и справедливости с равенством, является догмой отечественного правоведения. Очевидно, что любое отождествление создает возможность подмены одного феномена другой сущностью, которая, хотя и представляет собой элемент тождества, тем не менее остается другим явлением со своими онтологией и гносеологией. Из-за этого российский конституционализм лишается ясных аксиологических критериев разграничения права, свободы, справедливости и равенства. Более того, данное отождествление он доводит до абсурда, когда государство становится по природе правовым явлением, а равенство в ограничении свобод граждан - квинтэссенцией российского права. Тем самым любая критика оформленной в закон воли существующей власти превращается в заведомо неправовую. А главное - подобное отождествление подрывает основу правосудия, т.е. процедуры соотнесения нормативного акта или деяния с нормами свободы и справедливости. Также при такой аксиологии у закона есть презумпция выражения норм права на том основании, что в нем оформлено веление власти, прошедшее определенную процедуру издания, даже если оно попирает свободу. Представляется, что именно поэтому в нашей стране иски против произвола органов государственной власти практически не удовлетворяются и нашим гражданам приходится надеяться только на справедливые решения международных судов, над которыми не довлеют рассмотренные нами антиномии.

Таким образом, современный российский конституционализм и государственное право попали в ловушку мнимости (имитации) имплементации в ткань общественного бытия конституционных ценностей при одновременной рецепции соответствующих публично-правовых институтов. Точнее говоря, рецепция свелась к использованию конституционных по форме институтов при игнорировании аксиологического содержания данной парадигмы. Когда в СССР началась перестройка и все вдруг заговорили о необходимости прямо заимствовать западный правовой и политический опыт, С. Коэн предупреждал, что невозможно "занять" демократию в другой стране. При этом к элементам демократии он относил политическую и правовую культуру, правосознание, "правление закона" и суд. "Ни один из элементов демократии нельзя "импортировать". Нельзя поехать за рубеж и "купить", например, правосознание: оно может быть продуктом только вашего собственного сознания и развития"*(25). К сожалению, прошло почти 30 лет, но мы так и не приблизились к идеалу конституционной демократии, а скорее, наоборот, наше государство и по форме, и по содержанию все больше напоминает СССР. Представляется, что выход из сложившейся ситуации возможен только на пути рационализации базовых ценностей русского народа в категориях конституционного правосознания и смены властвующей и интеллектуальной элиты страны*(26).

Список литературы

Зорькин В.Д. Аксиологические аспекты Конституции // URL: http://www.ksrf.ru/News/Speech/Pages/Viewltem.aspx.

Зорькин В.Д. Конституция новой России: к 15-летию принятия // Комментарий к Конституции Российской Федерации / под ред. В.Д. Зорькина, Л.В. Лазарева. М., 2009.

Кабышев В.Т., Пряхина Т.М. Теоретические проблемы российского конституционализма // Вестн. Саратовской гос. академии права. 1995. N 2.

Ковалевский М.М. Общее конституционное право. Спб., 1908. Ч. 2.

Комментарий к Конституции Российской Федерации / под ред. В.Д. Зорькина, Л.В. Лазарева. М., 2009.

Кочетков В.В. К вопросу о национальной русской идее: философско-правовой подход // Государство и право. 2013. N 4.

Кочетков В.В. Российская элита и модернизация политической системы. М., 2013.

Коэн С. Перестройка - это путешествие в поисках нового // Коммунист. 1989. N 7.

Кравец И.А. Российский конституционализм: проблемы становления, развития и осуществления. СПб., 2005.

Кутафин О.Е. Российский конституционализм. М., 2008.

Панаева В.В. Типы правопонимания: правовая теория и практика. М., 2012.

Медушевский А.Н. Теория конституционных циклов. М., 2005.

Монтескье Ш. Избранные произведения. М., 1995.

Политико-правовые ценности: история и современность / под ред. В.С. Нерсесянца. М., 2000.

Соловьев В.С. Оправдание добра // Соловьев В.С. Собр. соч.: в 9 т. Спб., 1901. Т. 8.

-------------------------------------------------------------------------

*(1) Монтескье Ш. Избранные произведения. М., 1995. С. 159.

*(2) Ковалевский М.М. Общее конституционное право. Спб., 1908. Ч. 2. С. 5. Равенство в бесправии также демократизирует общество, как и равенство перед законом. Разница заключается в том, что последнее сопрягает свободу и ответственность в гражданине, а первое редуцирует свободу к произволу.

*(3) Например, реализация гражданских и политических прав афроамериканцами потребовала не только признания их равного человеческого достоинства, но и осознания этого ими самими.

*(4) Такая неравномерность конституционного развития в мире навела А.Н. Медушевского на мысль о существовании так называемых конституционных циклов, когда чередуются демократические и авторитарные фазы поступательного развития конституционных институтов (Медушевский А.Н. Теория конституционных циклов. М., 2005. С. 455). Суть дела, по нашему мнению, заключается не в смене в определенной последовательности политических форм, а в особенностях имплементации конституционных ценностей в ткань общественного бытия. Иначе говоря, распространение ценностей конституционного правосознания зависит прежде всего от способности властвующей и интеллектуальной элиты рационализировать базовые народные ценности в рамках этой парадигмы, а также от их желания честно следовать всей совокупности правил конституционного поведения. Данный процесс только по форме похож на цикл, но в сущности это зигзагообразное движение, зависящее от соотношения социальных, политических и интеллектуальных сил в конкретной стране в конкретное время.

*(5) Кабышев В.Т., Пряхина Т.М. Теоретические проблемы российского конституционализма // Вестн. Саратовской гос. академии права. 1995. N 2. С. 32.

*(6) Кравец И.А. Российский конституционализм: проблемы становления, развития и осуществления. СПб., 2005. С. 43-45.

*(7) Рассмотрению взаимосвязи конституционализма с определенными социальными слоями посвящена наша монография: Кочетков В.В. Российская элита и модернизация политической системы. М., 2013.

*(8) Имплементация - термин международного права, на наш взгляд, не оцененный теорией государства и права. В данной статье он используется для обозначения фактической реализации конституционных ценностей в системе норм и институтов государственного права. Именно требование реальности осуществления отличает это понятие от понятия "рецепция". Рецепция зачастую носит формальный или мнимый характер и представляет собой процесс заимствования данным обществом норм и институтов, возникших в другой стране или другую эпоху. Указанный процесс может быть сознательным или стихийным.

*(9) Лапаева В.В. Типы правопонимания: правовая теория и практика. М., 2012. С. 13.

*(10) "Говоря о современном российском конституционализме, нельзя не заметить, что он носит в значительной мере характер мнимого конституционализма, поскольку отличается неустойчивостью, возможностью обращения вспять, очевидной вероятностью перехода конституционных по происхождению и политической терминологии феноменов в свою противоположность - авторитаризм" (Кутафин О.Е. Российский конституционализм. М., 2008. С. 7).

*(11) Зорькин В.Д. Конституция новой России: к 15-летию принятия // Комментарий к Конституции Российской Федерации / под ред. В.Д. Зорькина, Л.В. Лазарева. М., 2009. С. 27-29.

*(12) Комментарий к Конституции Российской Федерации. С. 50.

*(13) Зорькин В.Д. Конституция новой России: к 15-летию принятия. С. 21.

*(14) Там же.

*(15) Зорькин В.Д. Конституция новой России: к 15-летию принятия. С. 22.

*(16) Соловьев В.С. Оправдание добра // Соловьев В.С. Собр. соч.: в 9 т. Спб., 1901. Т. 8. С. 421.

*(17) Зорькин В.Д. Конституция новой России: к 15-летию принятия. С. 28.

*(18) Политико-правовые ценности: история и современность / под ред. В.С. Нерсесянца. М., 2000. С. 11.

*(19) Зорькин В.Д. Аксиологические аспекты Конституции // URL: http://www.ksrf.ru/News/Speech/Pages/Viewltem.aspx.

*(20) Комментарий к Конституции Российской Федерации. С. 53.

*(21) Зорькин В.Д. Конституция новой России: к 15-летию принятия. С. 23.

*(22) В.Д. Зорькин об исторических условиях принятия Основного закона пишет следующее: "Народ, недовольный отсутствием какой-либо политической свободы и не имеющий опыта соединения права и свободы, первые же шаги на пути свободы принял как приглашение к вседозволенности. Всегда нечеткая в русской культуре грань между свободой и анархией... обнажила главный риск - риск потери государства и исторического бытия вместе с ним. Выдающееся значение принятия Конституции 1993 г. состояло в том, что она закрепила прочность государственных конструкций и одновременно сохранила пространство для свободы внутри этих прочных конструкций" (Зорькин В.Д. Конституция новой России: к 15-летию принятия. С. 19).

*(23) Например, федеральные законы о митингах и собраниях, референдуме, политических партиях, об общественных организациях и многие другие существенно ограничивают конституционные права российских граждан, оставляя их практическую реализацию на усмотрение исполнительных органов власти.

*(24) Представляется, что в данном случае уместно говорить не о вине народа в целом, а о безответственности и своекорыстии российской элиты и интеллигенции, так как именно они в силу общественного разделения труда управляют и полагают цели, рационализируют и распространяют ценности.

*(25) Коэн С. Перестройка - это путешествие в поисках нового // Коммунист. 1989. N 7. С. 23-24.

*(26) Возможный вариант такой рационализации нами уже был предложен. См.: Кочетков В.В. К вопросу о национальной русской идее: философско-правовой подход // Государство и право. 2013. N 4. С. 13-19.