К вопросу о предмете общей теории права и теоретических понятиях (Н.Н. Тарасов, журнал "Российский юридический журнал", N 6, ноябрь-декабрь 2015 г.)

К вопросу о предмете общей теории права и теоретических понятиях

Н.Н. Тарасов,

доктор юридических наук, профессор кафедры

теории государства и права УрГЮУ (Екатеринбург)

Журнал "Российский юридический журнал", N 6, ноябрь-декабрь 2015 г., с. 9-21.

К проблемам предмета теории права отечественные правоведы обращаются главным образом при различении объекта и предмета науки, обсуждении вопросов категориальной организации и предметных границ юридического исследования*(1). При этом есть достаточные основания полагать, что последовательное различение объекта и предмета науки позволяет интерпретировать ряд аспектов проблематики предметной определенности юридических исследований в контексте формирования понятийного состава теории права.

Как известно, те или иные аспекты правовой действительности могут выступать предметом исследования разных наук. При этом кажется очевидным, что только юриспруденция создает целостную теоретическую картину права, т.е. для юриспруденции право - предмет изучения, а для иных наук - только один из объектов исследования*(2). Другими словами, лишь юриспруденция формирует понятие права и всю систему категорий, разворачивающих это понятие до уровня научного предмета*(3).

Понятийный состав юриспруденции структурируется по разным основаниям. Традиционно юридические понятия делятся на фундаментальные и прикладные, абстрактные и конкретные, закрепленные в законодательстве и не закрепленные и т.д.*(4) Предметную организацию общей теории права как конструкцию "понятийных рядов" предложил А.М. Васильев*(5).

В данной статье внимание акцентируется не на рассмотрении особенностей предмета правоведения, оснований его системности, форм и способов отображения правовой реальности и т.п., а на формировании предмета юридической науки в плане способов возникновения юридических понятий.

Видимо, самым распространенным способом возникновения юридических понятий можно считать прохождение в профессиональной рефлексии юридического явления от простого знакового замещения до собственно понятия как знаниевой конструкции. Такой взгляд основан на представлениях о возникновении эпистемологических единиц в процессе познавательной деятельности посредством операций знакового замещения объекта и "перевода" его в идеальный предметный план. В нашем случае данный процесс на первом этапе "сливается" с юридической деятельностью, юридической практикой и отделяется от нее только в результате профессиональной рефлексии, исследования права. Поэтому первоначальное знаковое существование юридического явления можно представить, например, в форме простой номинации, т.е. присвоения "имени" тому или иному юридически значимому действию, положению, состоянию и т.д. как "юридическому". Судя по всему, на первом этапе "юридическое" осознание явления, не опосредованное рефлексией, является простым обозначением некоторых событий или действий*(6). Научного значения такое наименование не имеет, так как пока "склеено" с самим действием, не выделено из него. В пример можно привести архаическое право, где те или иные названия соотносятся с юридической действительностью исключительно в силу обозначения ими конкретных действий, считающихся юридическими. Так, некоторые наименования в рамках системы талиона, интерпретируемые нами как наказание и ответственность, выступают таковыми только за счет принадлежности обозначаемых ими явлений к сфере или действиям, сегодня рассматриваемым как юридические. Однако их нельзя назвать понятиями в смысле знаниевых единиц. В предлагаемом подходе это были именно "имена", а "понятийный план" принадлежал, как правило, к области религиозных представлений и в этом смысле как юридический отсутствовал.

В последующем в результате профессиональной рефлексии (обращения к основаниям, целям и средствам профессиональной деятельности) или научного исследования обозначенного явления (построения объяснительных моделей, теоретических концепций) создается собственно юридическое понятие, далее существующее именно в этом качестве, т.е. в форме помысленного, представленного в профессиональном юридическом мышлении явления*(7). Такой способ возникновения юридических понятий в большей мере относится к прошлому юриспруденции. Появляющиеся в процессе профессионального осмысления юридической практики, в том числе ее доктринальных исследований, понятия можно условно назвать органическими.

Примеры данного способа формирования юридических понятий чаще всего обнаруживаются в исторических реконструкциях. Так, Р. Иеринг прослеживает процесс возникновения понятия "виндикационный иск" в римском праве. В авторской версии сначала определенное юридическое действие по причине скорее ритуального, чем юридического участия символического предмета vindicta (копье, затем жезл), было просто обозначено этим словом (подчеркнем, именно словом как лингвистической единицей)*(8). Затем в процессе развития самого римского права усилиями римских юристов, позднее - исследователями Нового времени, пандектистами, современными правоведами словосочетание "виндикационный иск" превращается в термин, обозначающий уже не конкретное действие, а сложную юридическую конструкцию, доктринальное понятие цивилистики.

Другим примером возникновения органического юридического понятия может служить проанализированное Р. Иерингом формирование понятия обязательства в римском праве. Отмечая, что на первом этапе обязательство в римском юридическом сознании сливалось с реальным имением, обладанием чем-либо, полученным от другого лица, автор писал: "При таком чисто-реальном отправном пункте римская obligatio постепенно приобретает склад все более и более идеальный; обещание мало по малу подавляет вышеупомянутый существенный момент (res), пока наконец не получает полной силы и значения само по себе. Под существенным субстанциональным моментом обязательства (obligatio) я разумею реальное его исполнение, под идеальным же - слово"*(9).

Наряду с формированием юридических понятий в процессе рефлексии по поводу юридической практики можно указать такие способы их становления, как логические операции и теоретическое конструирование. Именно в ходе теоретического конструирования появилось понятие "механизм правового регулирования". Можно упомянуть и о понятии юридического лица, которое, как отмечал О.С. Иоффе, сформировалось только в Средние века в связи с теорией фикции*(10).

Отличительной особенностью теоретических понятий является их возникновение не в процессе знакового оформления рефлексии по поводу юридической практики и репрезентации правовой реальности в предмете юридической науки, а при осуществлении категориальной организации самого научного предмета в рамках той или иной научной парадигмы. Иначе говоря, в данном случае мы имеем дело с понятием как "свернутой теорией". Поэтому понятие здесь - это не просто фиксация действительности*(11), а ее концептуализация посредством существующих теоретических представлений и их синтез в рамках избранной теоретической модели. Как справедливо писал А.М. Васильев, "образование категории "механизм правового регулирования" связано с синтезом как некоторых ранее существовавших теоретических представлений, так и выводов, сделанных к тому времени отраслевыми юридическими науками. Данные отраслевых наук, полученные при анализе отдельных жизненных ситуаций, в которых поведение участников общественных отношений отвечает требованиям государственных велений либо отклоняется от них, были обобщены, теоретически осмыслены и представлены как единый процесс правовой регуляции"*(12).

Для понятий такого рода найти выделенный, резидентный им объект, как правило, не удается. Это обстоятельство позволило А.Ф. Черданцеву утверждать, что "такого реально существующего объекта, как механизм правового регулирования, в природе не существует"*(13). Подразумевая при этом отсутствие в природе механизма правового регулирования как реального объекта, находящегося в резидентных отношениях с понятием "механизм правового регулирования", автор вполне корректен*(14). Однако далее А.Ф. Черданцев, на наш взгляд, несколько ослабляет свою позицию, присоединяясь к Ю.Г. Ткаченко и обозначая как реальность сам процесс правового регулирования, понимаемый как процесс связи права с реальным поведением субъектов, опосредованный такими феноменами, как правоотношение, правосознание и др.*(15)

А.Ф. Черданцев бесспорно прав, утверждая, что механизм правового регулирования может (и должен) рассматриваться как идеальная модель. Однако, строго говоря, любая научная модель по своей природе идеальна, если не считать научными моделями инженерные моделирующие конструкции*(16). В этом смысле и состав правоотношения, и структура юридической нормы, и процесс правового регулирования равно могут быть представлены как идеальные модели. Научная ценность таких понятий, как известно, и состоит в их "идеальности". Более того, теоретическая наука по своей природе может иметь дело, по сути, только с идеальными объектами. Поэтому у любого понятия теории права есть все основания для существования и без представленности реальным объектом*(17). В связи с этим можно утверждать: никакая теоретическая модель не может толковаться как непосредственное изображение реальности, а "тот факт, что модель работает хорошо, сам по себе не означает, что реальность структурирована так же, как эта модель"*(18). Сказанное означает, что процесс правового регулирования, как и механизм правового регулирования, в плане предмета общей теории права может и должен рассматриваться в качестве теоретической модели. Думается, что понятия типа "механизм правового регулирования", "процесс правового регулирования" и т.п. также можно отнести к органическим юридическим понятиям, образующим понятийное ядро предметного поля юридической науки.

Отсутствие у теоретически сконструированных понятий правоведения соответствующих референтов в правовой реальности - это не повод для сомнения в их научной ценности. Юридическая наука, как и наука вообще, имеет дело прежде всего с понятиями как движением идеальных объектов. Разного же рода упреки в том, что юридическая наука превращается в игру с понятиями, вряд ли можно воспринимать как вердикт. Если юриспруденция - наука, имеющая свою теоретическую область, то она обязана, в том числе, "играть в понятия". Именно в процессе этой игры часто и совершаются великие открытия. К сожалению, наша юридическая мысль во многом утратила гносеологические смыслы, которые отчетливо присутствовали уже в юриспруденции начала прошлого века. Отвечая в свое время на подобные замечания, Р. Штаммлер писал: "...этот упрек в конечном основании мог покоиться только на неясности, так как он исходит из предположения, что содержание права и его понятия суть две совершенно различные вещи, существующие совершенно самостоятельно. В действительности же одно не существует без другого. Определить одно - значит определить и другое; ошибка в правильном познании первого предрекает ошибку во втором. Таким образом, вовсе не является принципиальным заблуждением вести работу только над одними понятиями вместо того, чтобы подвергать ей реальное содержание права, но наоборот, всякое изучение права само собою и неизбежно предполагает оба элемента"*(19).

Возникающие показанными способами понятия юриспруденции названы органическими, поскольку, составляя ядро предметной области науки, они принадлежат ей и генетически, и исторически, появляются в рамках юридической (практической и научной) деятельности и на собственно правовых основаниях.

В понятийном строе правоведения можно выделить понятия, генетически возникшие в других областях знания, но в связи с практическими целями или исследовательскими задачами исторически "втянутые" в сферу права, правоведения, получившие собственно юридическое содержание и приобретшие статус правовых в силу их укоренения в понятийном строе юридической науки. Формируясь и существуя в собственных областях знания, такие понятия содержательно адаптируются к характеристикам юридической науки и особенностям юридической практики, приобретают отличный от своего прототипа объем и включаются в систему юридических понятий, т.е. участвуют в создании предмета науки. В отраслевых доктринах примерами могут служить понятия "аффект" в уголовном праве и уголовно-правовой науке, "ночное время" в трудовом праве и науке трудового права и др. На общетеоретическом уровне это, например, понятия "сознание", "культура", "система" и т.п., ставшие основой формирования соответствующих понятий правоведения. Такие понятия можно условно назвать консолидированными, поскольку они включаются в юридический оборот не механически, а претерпевают серьезные изменения, "адаптируются" к задачам юридических исследований и приобретают соответствующее содержание. Через данные понятия нередко осуществляются расширение проблемного поля юриспруденции, формирование новых подходов к исследованию права, возникновение новых концептуальных идей и научных гипотез.

При работе с консолидированными понятиями есть определенные ограничения, прежде всего касающиеся допустимости их использования с учетом сформировавшегося содержания и объема понятия. К сожалению, все большее распространение в нашей литературе получает редуцированное отношение к понятиям других наук, а иногда вместо теоретически корректной работы встречается простое заимствование, причем часто не понятия и даже не термина, а слова как лексической единицы. В таких случаях рассуждения строятся исходя из лексического значения термина и разного рода контекстуальных смыслов, а не в рамках научного понятия. Примером может служить использование в некоторых публикациях последних лет понятия "синкретизм". Оно, как известно, формировалось в философских дискурсах, активно разрабатывалось в культурологии, применяется в теоретической психологии*(20), в этнографии, при характеристике ранних этапов развития искусства*(21). В культурологической традиции под синкретизмом понимается свойство культуры прежде всего первобытных обществ и некоторых примитивных культур современного мира, состоящее в понятийной неразделенности и слитности восприятия различных явлений культуры*(22).

С учетом сказанного разумно ожидать, что, характеризуя современную правовую культуру как синкретическую*(23), авторы должны опираться не только на лексическое значение термина ("соединение", интерпретируемое как "множественность связей и зависимостей между юридической культурой и другими социальными системами регулирования общественных отношений"*(24)), но и на анализ теоретического понятия, сложившегося в соответствующих областях знания. Отсутствие такой аналитической работы бросается в глаза, например, в монографии Ф.Х. Галиева при сопоставлении ее содержания с содержанием цитируемых автором трудов представителей других наук. Так, при анализе цитируемого исследования А.С. Ахиезера выясняется, что ученый толкует синкретизм не объектно, как это делает Ф.Х. Галиев*(25), а дуально, т.е. методологически. Прежде всего синкретизм рассматривается А.С. Ахиезером как характерная, например, для периода тотемизма нерасчлененность "реальности в глазах человека, точнее, отсутствие способности человека устойчиво расчленять культуру и природу, знак и обозначаемое, выделять устойчивые предметные формы"*(26). Такому сознанию автор противопоставляет современное мышление, способное "вычленить в тотеме множество составляющих, которые для человека времен господства тотемизма были неизвестны, не выступали как устойчиво вычленяемые элементы"*(27). При этом для А.С. Ахиезера важно, что такое вычленение "не может быть сведено лишь к логике, к познавательному процессу. Оно - результат конкретной исторической дифференциации реальной истории"*(28). Учитывая принятое автором методологическое ограничение - "исходной клеточкой анализа и социальной жизни является локальное сообщество-субъект"*(29), можно уверенно утверждать, что в понимании А.С. Ахиезера синкретизм органичен только для ранних периодов истории России, а возникновение "большого общества", государства неизбежно ведет к отрицанию синкретизма*(30). Все же позднейшие попытки обратиться к идеологии синкретизма ученый именует "псевдосинкретизмом" и обсуждает отдельно*(31).

На основании изложенного логически и содержательно оправданно утверждать, что исходя из сложившегося в науке понятия "синкретизм" современная правовая культура не может описываться с помощью этого понятия и характеризоваться как синкретическая. Таким образом, некорректное обращение к понятию иных наук вместо обогащения понятийного строя юриспруденции приводит к серьезным теоретическим искажениям, появлению как безосновательных, так и просто ошибочных утверждений*(32).

Наконец, еще один способ вовлечения понятий других наук и областей знания в "понятийный оборот" юриспруденции - это их использование для получения представлений о явлениях, или имеющих практическое юридическое значение, или обеспечивающих смысловые переходы юридического исследования в иные науки и области знания*(33). В пример можно привести все специальные понятия других наук, работающие, допустим, в юридической экспертизе и позволяющие юристам обращаться к иным, в частности естественно-научным, техническим и другим, объектам или привлекаемые юристами в процессе юридического исследования для сопряжения с правом важных неюридических обстоятельств правового регулирования. К последним можно отнести взятые без изменений категории психологии, социологии, философии и т.д.*(34) Для удобства их можно условно именовать ассоциированными, поскольку они не имеют самостоятельного правового содержания, а приобретают значимые для правоведения смыслы только в определенных исследовательских контекстах и в связи с юридическими категориями. Критерием вхождения таких "неюридических" понятий в категориальный состав юриспруденции может служить их необходимость для обозначения некоторой проблемы правоведения или обоснования новой концепции. В процессе развития соответствующих исследовательских направлений они могут переходить в разряд консолидированных.

Активное привлечение в юриспруденцию понятий иных наук можно интерпретировать как стремление юристов осмыслить в рамках своего предмета действительности разного рода, как их попытки выйти из плоскости абстракций, задать дополнительные "измерения" права и тем самым приблизиться к реальности, формируя не только собственно научный предмет, но и идеальную (философски ориентированную) "версию" реальности во всем многообразии ее сторон и взаимосвязей. Здесь в свою очередь возникает потребность не только в стандартном научном абстрагировании от частностей и обращении к сущностным характеристикам правовых явлений, но и в особом соединении их разноплановых представленностей (аспектов) в рамках некоторой практической задачи, философской идеи или методологической конструкции. В связи с этим предмет юридической науки приобретает сложные модельные качества, и особое значение получает такая его характеристика, как конструктивность. Другими словами, "конфигурируя" систему разноплановых представлений о праве (формально-юридические, социологические, психологические и т.п.), юридическая наука путем обращения к соответствующим понятиям не просто расширяет свой предмет в плоскости избранной абстракции, но и, разворачивая ту или иную концепцию права, "конструирует" его в нескольких "измерениях".

Таким образом, "схватывая" применяемыми понятиями различные "стороны" права как объекта исследования, юридическая наука тем самым формирует свой предмет как систему модельных представлений права. При этом обращение в процессе юридического исследования к разного рода "неюридическим" понятиям, способ их применения не должны приводить к интерпретациям, противоречащим принятой концепции права (нормативной, социологической, психологической и т.д.)*(35). В этом случае осуществляется многоаспектное исследование права в логике единой концепции*(36). В противном случае возникает необходимость в иной концептуализации, принятии иной идеи права. Так, психологические аспекты правового регулирования анализируются и в рамках традиционного позитивистского правоведения как проблемы правосознания, правового поведения и др. Однако здесь актуализируются главным образом категории социальной психологии, способствующие разворачиванию представлений о праве как системе социальных норм, внешне заданных правил поведения, отражаемых общественным и индивидуальным правосознанием. Подобный подход, согласуясь с утвердившимися в данной концепции представлениями о сущности права, позволяет поместить человека, личность в центр всех правовых явлений в полном соответствии с концепцией постольку, поскольку правовые нормы, институты, ценности адресованы его сознанию, психике*(37). В данной модели невозможно, например, отношение к психологическим процессам как к правовым, поскольку это предполагает совершенно иную концептуализацию права, в которой, в частности, юридические нормы находятся не в позитивном праве, а в "сознании переживающего правовые явления"*(38).

Та или иная концепция права разворачивается во всей системе юридических наук, однако оформляется главным образом общей теорией права, соединяющей юридические конструкции с господствующими в обществе философскими идеями. В связи с этим стоит коснуться вопроса о соотношении в нашем правоведении понятий отраслевых наук и общей теории права. По мнению С.С. Алексеева, понятийное ядро, по крайней мере, теории позитивного права состоит из понятий, пришедших из отраслевых наук*(39). Такой подход имеет в основании представление о процессе "обобщения" как фундаментальном процессе аналитической юриспруденции, задающем ее специфику и исследовательские смыслы. Его можно принять в рамках генезиса таких ведущих понятий нашей теории права, как "норма", "правоотношение", "юридический факт" и т.п., при отношении к юриспруденции как единой науке, в рамках которой теория государства и права, отраслевые и прикладные науки различаются преимущественно по предмету, т.е. в знаниевой, а не в объектной области*(40).

Полностью соответствуя господствующей парадигме нашего правоведения, такое понимание сегодня поддается определенной методологической коррекции. Очевидно, что понятия, возникающие в рамках юридической доктрины путем теоретических обобщений в отраслевых науках, составляют понятийное ядро всей аналитической юриспруденции. Естественно, что исторически основные юридические понятия появлялись в отраслевых науках и прежде всего в гражданском праве. Общая теория права, сформировавшаяся только в XIX-XX вв., начинается с анализа именно этих понятий. Однако оправданность отношения к такому процессу как к простому переносу, например, цивилистических понятий в сферу общей теории права, неочевидна. Есть основания и для иного понимания сущности и значения таких процессов.

Возникшие в отраслевых науках понятия действительно "поставляются" в общую теорию права, и не только на первых этапах ее развития, но и в современных условиях. Это обстоятельство нередко является поводом, в том числе, для обвинения отечественной теории права в механическом объединении ряда понятий и конструкций отраслевых наук. При буквальном понимании перевода отраслевых понятий в арсенал общей теории определенные основания для подобных суждений существует. Эти упреки в адрес нашей теории права в какой-то мере актуальны и по факту отсутствия в ней развернутых теоретических разработок некоторых фундаментальных юридических понятий*(41). Одной из причин такого положения дел служит недостаточность специальных исследований, касающихся соотношения отраслевых и общетеоретических понятий в юриспруденции. Причем если о методологической роли общетеоретических понятий для отраслевых исследований пишут достаточно часто, то обратный процесс - перенос отраслевых понятий в область общей теории - в значительной мере обойден вниманием исследователей.

С методологической точки зрения механизм "поставки" отраслевых понятий в общую теорию права, как представляется, значительно сложнее, чем простой их перенос или даже придание им более абстрактного значения. В данном процессе принципиальны как минимум два обстоятельства: 1) при такой "поставке" понятие получает теоретическое преобразование (в том числе в плане содержания), 2) уже преобразованное, оно включается в иной категориальный строй, в иной научный предмет, а значит, приобретает отличающееся содержание и другие эвристические возможности.

С предлагаемых позиций процесс такого "переноса" можно представить в следующем виде. Появление или развитие отраслевого теоретического понятия связано, как правило, с некоторой новой концептуализацией, теоретической моделью и т.д., словом, с некоторой исследовательской новацией. Воспринятое профессиональным сообществом и включенное в научный оборот, данное понятие начинает оказывать серьезное влияние на всю отраслевую науку, приводит к определенным изменениям самого предмета отраслевой науки. Доказав свою эвристическую состоятельность, теоретическое отраслевое понятие привлекает внимание представителей как других отраслевых наук, так и общей теории права. Дальнейшее движение такого понятия может связываться как с его общетеоретическим осмыслением, так и с адаптацией в рамках других отраслевых наук. Причем не исключено, что другими отраслевыми науками понятие будет восприниматься и без его специальной адаптации, если по своей юридической природе данные отрасли являются родственными. В частности, по свидетельству О.С. Иоффе, понятие договора в советском трудовом, земельном и колхозном праве самостоятельно не разрабатывалось, а напрямую воспринималось из науки гражданского права*(42). Такое "субсидиарное" восприятие конструкций другой отрасли - не единственный вариант межотраслевого переноса понятий. Возможен вариант, когда не соответствующее предмету иной отраслевой науки понятие в силу значимости эвристического потенциала начинает оказывать заметное влияние на разработку юридических конструкций в других отраслях права*(43). Однако здесь понятие используется не столько как понятие, так как оно уже оторвано от собственной действительности, предмета конкретной отраслевой науки, сколько как подход, принцип, позволяющий, например, по аналогии объяснять действительность иной отрасли права, задавать новые аспекты ее осмысления и развития.

Теоретическое осмысление отраслевого понятия может происходит сразу после его разработки в некоторой отрасли или после приобретения им межотраслевого значения. Однако в отличие от межотраслевого заимствования перенос понятия в область общей теории, как представляется, не может осуществляться в "субсидиарном" варианте. Дело в том, что освоение отраслевой понятийной конструкции как, скажем, объяснительного принципа, значимого для всего правоведения, требует теоретического исследования ее применимости к совершенно другому кругу отношений, ее соответствия категориальному строю, предмету общей теории права. Только после установления (формирования) необходимых соответствий и применимости в общетеоретическом контексте (теоретического преобразования) первоначальное понятие переходит в иное "научное измерение" и становится понятием общей теории права.

Таким образом, точнее говорить, что отраслевые науки не "поставляют" понятия для общей теории права в неизменном виде, а могут обозначать некое новое предметное содержание юриспруденции, общетеоретическое освоение которого и выражение в виде общетеоретических понятий является задачей общей теории права. Формальные отличия при этом могут не выглядеть принципиальными и ограничиваться отличиями в формулировке определения, введением более обобщенных классификаций и т.п. Однако с методологической точки зрения важны не столько формальные характеристики теоретического преобразования понятия, сколько его "включенность" в понятийный состав теории права.

Хорошим примером такого способа перехода отраслевого понятия в общую теорию права может служить понятие юридического факта. Данное понятие было введено и изначально развивалось, кажется, исключительно в рамках цивилистики. Его использовал Ф.К. Савиньи при разработке учения об обязательствах*(44). В дальнейшем германская цивилистическая мысль довела разработку указанного понятия до конструкции юридического факта и фактического состава, весьма близкой современному пониманию*(45). В отечественной юриспруденции цивилистическая теория юридического факта оформилась в 1960-х гг.*(46) Общая теория права восприняла данную проблему достаточно быстро и сформулировала основные представления о юридических фактах в правовом регулировании спустя всего десятилетие*(47).

Если ограничиться анализом понимания функций и видов юридических фактов, то может сложиться впечатление, что за полтора столетия в цивилистике произошло просто доведение первоначальной юридической конструкции до понятия отраслевой теории. Переход же проблемы в область общей теории права выглядит как ее обобщение и выведение на новый уровень абстракции. Однако если рассматривать данный вопрос более внимательно, возникает несколько иное видение логики развития понятия. Так, Ф.К. Савиньи основной смысл конструкции юридического факта связывал с решением проблемы воли в юридических отношениях*(48). Причину такого приоритета можно усмотреть в том, что "западноевропейские юристы, начиная уже с глоссаторов, придают особенное, главное значение активной стороне отношения, правопритязанию, так что не правопритязания они выводят из правоотношений, а наоборот, и отношения рассматривают как последствия правопритязания"*(49).

В общем сходный подход к юридическим фактам предлагал и Л. Эннекцерус. Однако германская цивилистическая мысль данной эпохи существенно изменилась уже в силу действия Гражданского уложения. Так, автор отдельно обсуждал "юридические действия в тесном смысле, т.е. дозволенные человеческие действия, правовые последствия которых определяются не содержанием воли, а прямо и принудительно законом"*(50). Таким образом, внимание акцентируется на зависимости юридических фактов от абстрактных норм права. "Совокупность требований, с которыми правопорядок (т.е. абстрактные нормы права) связывают правовые последствия, т.е. возникновение, прекращение или изменение юридического отношения, мы называем фактическим составом этого действия права", - писал Л. Эннекцерус*(51) и добавлял: "Между фактическим составом и действием права существует логическое отношение причины и следствия"*(52). Следовательно, юридические факты уже рассматриваются главным образом в связи с функцией обеспечения действия позитивного права.

Сходное понимание юридических фактов, доведенное до уровня научной теории, встречаем и в советской цивилистике, на которую опирались общетеоретические разработки концепции юридических фактов. Однако в методологическом плане можно отметить явное различие: для отечественной цивилистической мысли юридические факты уже являются элементом системы гражданского права и в этом смысле могут быть отнесены к предмету науки гражданского права. Такого понимания нет у Л. Эннекцеруса, что подтверждается, в том числе, следующим утверждением автора: "Большая часть юридических фактов должна быть рассмотрена только в связи с теми учениями, при которых они принимаются во внимание"*(53). Иначе говоря, автор оставлял за скобками теоретическое отношение к проблеме, что существенно отличает его воззрения от воззрений советских цивилистов.

Получив категориальное обоснование в цивилистике, понятие юридического факта в советском правоведении постепенно приобретало значение, выходящее за рамки науки гражданского права, что закономерно привело к общетеоретической разработке проблемы юридических фактов, фактического состава. Вопрос только в том, заимствованы ли данные понятия из цивилистики буквально или их общетеоретическое существование имеет свои отличия. Как отмечалось, в формально-юридическом плане такие отличия кажутся непринципиальными. Действительно, может сложиться впечатление, что в общетеоретических разработках просто дана более общая формулировка и осуществлено рассмотрение понятия применительно к доктринам ряда отраслей. Но уже распространение на иной круг разнотипных ситуаций есть теоретическое преобразование, обогащающее содержание самого понятия. Кроме того, с точки зрения методологии важны различия не столько в конструктивном плане, связанном с особенностями отраслевых юридических конструкций, сколько в предметном, поскольку общетеоретическое осмысление касается иных гносеологических контекстов и предмета другой науки - общей теории права. Для обсуждаемого случая принципиально, что понятие юридического факта разрабатывается в общей теории права и становится принадлежностью ее предмета в рамках теории механизма правового регулирования.

Изложенное позволяет утверждать, что один термин может относиться к разным понятиям в рамках предметов различных юридических наук. Поэтому, признавая общую теорию права и отраслевые дисциплины самостоятельными юридическими науками со своим предметом и методом, мы имеем достаточные основания утверждать, что прямой перенос понятий одной из них в предметную область другой проблематичен. Точнее полагать, что если понятия общей теории права способны играть в отраслевых исследованиях, как принято считать, методологическую роль, то роль отраслевых понятий для общей теории допустимо усматривать в обозначении нового направления, "проблемного поля" теоретических исследований права.

Список литературы

Алексеев С.С. Общая теория права: в 2 т. М., 1981. Т. 1.

Алексеев С.С. Право на пороге нового тысячелетия. Некоторые тенденции мирового правового развития - надежда и драма современной эпохи. М., 2000.

Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта (Социокультурная динамика России): в 2 т. Новосибирск, 1998. Т. 1.

Бабаев В.К. Советское право как логическая система. М., 1978.

Вартофский М. Модели. Репрезентация и научное понимание. М., 1988.

Васильев А.М. Правовые категории. Методологические аспекты разработки системы категорий теории права. М., 1976.

Выготский Л.С. Исторический смысл психологического кризиса // Выготский Л.С. Собр. соч.: в 6 т. М., 1982. Т. 1.

Выготский Л.С. Мышление и речь // Выготский Л.С. Собр. соч.: в 6 т. М., 1982.

Галиев Ф.Х. Синкретизм правовой культуры современной России: теоретико-методологическое и историко-прикладное исследование: автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. М., 2014.

Галиев Ф.Х. Синкретизм современной правовой культуры. Уфа, 2011.

Головина С.Ю. Понятийный аппарат трудового права. Екатеринбург, 1997.

Горский Д.П. Проблемы общей методологии наук и диалектической логики. М., 1966.

Иванов В.В. Общие вопросы теории договора. М., 2000.

Иеринг Р. Дух римского права. Спб., 1875.

Иеринг Р. Цель в праве. Спб., 1881.

Иоффе О.С. Развитие цивилистической мысли в СССР (часть 1) // Иоффе О.С. Избранные труды по гражданскому праву. М., 2000.

Иоффе О.С. Цивилистическая доктрина феодализма // Иоффе О.С. Избранные труды по гражданскому праву. М., 2000.

Исаков В.Б. Фактический состав в механизме правового регулирования. Саратов, 1980. Кабо В.Р. Синкретизм первобытного искусства. (По материалам австралийского изобразительного искусства) // Ранние формы искусства. М., 1972.

Казанцев М.Ф. К вопросу об общей теории правового договора // Научный ежегодник Института философии и права УрО РАН. 1999. Вып. 1.

Козлов В.А. Проблемы предмета и методологии общей теории права. Л., 1989.

Копейчиков В.В. О предмете юридической науки и науки общей теории государства и права // Актуальные проблемы теории социалистического государства и права. М., 1974.

Коркунов Н.М. Лекции по общей теории права. Спб., 1904.

Красавчиков О.А. Юридические факты в советском гражданском праве. М., 1958.

Локк Дж. Два трактата о правлении // Локк Дж. Соч.: в 3 т. М., 1988. Т. 3.

Лукашева Е.А. Социалистическое правосознание и законность. М., 1973.

Нерсесянц В.С. Юриспруденция. Введение в курс общей теории права и государства. М., 1998.

Петражицкий Л.И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. СПб., 2000.

Савиньи Ф.К. Обязательственное право. М., 1986.

Фейерабенд П. Галилей и тирания истины // Кентавр. 1999. N 19.

Черданцев А.Ф. Логико-языковые феномены в праве, юридической науке и практике. Екатеринбург, 1993.

Шебанов А.Ф. Повышение творческой роли права - важное направление общетеоретических исследований // Актуальные проблемы социалистического государства и права. М., 1974.

Штаммлер Р. Сущность и задачи права и правоведения. М., 1908.

Эко У. Отсутствующие структуры. Введение в семиологию. СПб., 1998.

Эннекцерус Л. Курс германского гражданского права. М., 1949. Т. 1. Полутом 2.

------------------------------------------------------------------------

*(1) См., например: Васильев А.М. Правовые категории. Методологические аспекты разработки системы категорий теории права. М., 1976. С. 18; Нерсесянц В.С. Юриспруденция. Введение в курс общей теории права и государства. М., 1998. С. 58; Козлов В.А. Проблемы предмета и методологии общей теории права. Л., 1989. С. 15; Шебанов А.Ф. Повышение творческой роли права - важное направление общетеоретических исследований // Актуальные проблемы социалистического государства и права. М., 1974. С. 121-122; Копейчиков В.В. О предмете юридической науки и науки общей теории государства и права // Актуальные проблемы теории социалистического государства и права. М., 1974. С. 41-43.

*(2) А.М. Васильев по аналогичному поводу писал: "В категориях теории государства и права государство и право выступают именно "самими собой", как таковые, тогда как в категориях и понятиях иных общественных наук - "другими", благодаря чему раскрываются переходы сторон и граней государства и права в экономику, политику, культуру, мораль и т.д." (Васильев А.М. Указ. соч. С. 90).

*(3) В представлении С.С. Алексеева понятийные ряды теории права являются конкретизацией и "разворачиванием" категории "право" (Алексеев С.С. Общая теория права: в 2 т. М., 1981. Т. 1. С. 35).

*(4) См., например: Бабаев В.К. Советское право как логическая система. М., 1978. С. 105 и след.

*(5) Обсуждая динамику понятийного аппарата теории права, А.М. Васильев говорил о четырех основных вариантах его изменения: "1) формирование новых правовых категорий; 2) уточнение, углубление и развитие имеющихся категорий теории права; 3) отпочкование от теории права категорий, не соответствующих ее логическому уровню; 4) исключение устаревших, исчерпавших себя категорий" (Васильев А.М. Указ. соч. С. 140).

*(6) В философской литературе такой способ именуют образованием понятий на основе непосредственного отождествления предметов. См., например: Горский Д.П. Проблемы общей методологии наук и диалектической логики. М., 1966. С. 176.

*(7) Понятие как способ помыслить факты рассматривал Л.С. Выготский (Выготский Л.С. Исторический смысл психологического кризиса // Собр. соч.: в 6 т. М., 1982. Т. 1. С. 295).

*(8) Иеринг Р. Дух римского права. Спб., 1875. С. 89.

*(9) Иеринг Р. Цель в праве. Спб., 1881. С. 200.

*(10) Иоффе О.С. Цивилистическая доктрина феодализма // Иоффе О.С. Избранные труды по гражданскому праву. М., 2000. С. 53.

*(11) Горский Д.П. Указ. соч. С. 182 и след.

*(12) Васильев А.М. Указ соч. С. 141.

*(13) Черданцев А.Ф. Логико-языковые феномены в праве, юридической науке и практике. Екатеринбург, 1993. С. 126.

*(14) Резидентным обычно называют отношение соответствия реального объекта и его знакового эквивалента. Иногда объект материального мира, соответствующий данному понятию, именуют денотатом (Эко У. Отсутствующие структуры. Введение в семиологию. СПб., 1998. С. 50).

*(15) Черданцев А.Ф. Указ. соч. С. 127.

*(16) Вартофский М. Модели. Репрезентация и научное понимание. М., 1988. С. 27.

*(17) Остроумно замечал по этому поводу Дж. Локк: "Если мы не можем предположить, что люди когда-то были в естественном состоянии, лишь на том основании, что мы мало об этом слышали, то мы в равной мере можем предположить, что солдаты армий Салманасара или Ксеркса никогда не были детьми, потому что мы мало слышали о них до того, как они стали взрослыми мужчинами и составили армии" (Локк Дж. Два трактата о правлении // Локк Дж. Соч.: в 3 т. М., 1988. Т. 3. С. 320).

*(18) Фейерабенд П. Галилей и тирания истины // Кентавр. 1999. N 19. С. 27.

*(19) Штаммлер Р. Сущность и задачи права и правоведения. М., 1908. С. 126-127.

*(20) См., например: Выготский Л.С. Мышление и речь // Выготский Л.С. Собр. соч.: в 6 т. М., 1982. Т. 2.

*(21) См., например: Кабо В.Р. Синкретизм первобытного искусства (По материалам австралийского изобразительного искусства) // Ранние формы искусства. М., 1972.

*(22) См., например: Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта (Социокультурная динамика России): в 2 т. Новосибирск, 1998. Т. 1.

*(23) Галиев Ф.Х. Синкретизм современной правовой культуры. Уфа, 2011.

*(24) Там же. С. 26.

*(25) Синкретизм правовой культуры - "объективно формируемая в ходе жизнедеятельности общества естественная взаимосвязь, взаимообусловленность, взаимозависимость и взаимодействие различных социальных норм, в совокупности воздействующих на сознание и поведение субъектов права и оптимизирующих общественные отношения соответственно потребностям человеческого развития" (Галиев Ф.Х. Указ. соч. С. 45).

*(26) Ахиезер А.С. Указ. соч. С. 84.

*(27) Там же. С. 85.

*(28) Там же.

*(29) Там же. С. 83.

*(30) Там же. С. 135.

*(31) Там же. С. 371.

*(32) Примеры легко обнаруживаются и в других работах Ф.Х. Галиева. См.: Галиев Ф.Х. Синкретизм правовой культуры современной России: теоретико-методологическое и историко-прикладное исследование: автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. М., 2014. Так, автор считает, что различные системы социального нормативного регулирования все вместе "образуют еще более значительную ценность, которая охватывается понятием "синкретизм правовой культуры" (с. 4). Он утверждает, что синкретизм правовой культуры "выполняет качественно отличающуюся функцию воздействия на общественные отношения, сознание и поведение людей по сравнению с результатами воздействия норм, закрепленных в законодательстве" (с. 8), а также уверен в существовании общечеловеческой ценности синкретизма правовой культуры, заключающейся в том, "что отражая сущность, специфику и характер правоотношений, особенности правосознания преобладающей части населения, он обозначает основные параметры и направления для дальнейшего правового развития общества и государства" (с. 26), а "категориальное значение понятия "синкретизм правовой культуры" шире и богаче традиционного понятия "правовая культура" (с. 21).

*(33) На значение понятий иных общественных наук для теории государства и права указывал А.М. Васильев. Однако автор интерпретировал ситуацию объектно, т.е. говорил не о знаниевых, исследовательских переходах, а о переходах в экономику и политику государства и права (Васильев А.М. Указ. соч. С. 90).

*(34) Об использовании в трудовом праве терминов других областей знания: технических, медицинских, географических см., например: Головина С.Ю. Понятийный аппарат трудового права. Екатеринбург, 1997. С. 53.

*(35) По мнению В.С. Нерсесянца, конкретные юридические понятия должны соответствовать исходному "предметообразующему" понятию. "Предметное единство юридической науки (и вместе с тем - системная целостность всех юридических дисциплин как составных частей единой юридической науки) возможно лишь при смысловом единстве и, следовательно, непротиворечивости всех юридических понятий, а это достижимо только при наличии исходного общего юридического понятия и соответствия ему всех более конкретных юридических понятий" (Нерсесянц В.С. Указ. соч. С. 59-60).

*(36) В.А. Козлов считает, что подобная ситуация существовала в советском правоведении (Козлов В.А. Указ. соч. С. 96).

*(37) Лукашева Е.А. Социалистическое правосознание и законность. М., 1973. С. 148.

*(38) Петражицкий Л.И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. СПб., 2000. С. 260.

*(39) Алексеев С.С. Право на пороге нового тысячелетия. Некоторые тенденции мирового правового развития - надежда и драма современной эпохи. М., 2000. С. 166.

*(40) Данная позиция С.С. Алексеева просматривается в его трудах разных лет. См., например: Алексеев С.С. Общая теория права. Т. 1. С. 11-12.

*(41) В частности, говорится об отсутствии в современном правоведении общей теории договора. См., например: Казанцев М.Ф. К вопросу об общей теории правового договора // Научный ежегодник Института философии и права УрО РАН. 1999. Вып. 1; Иванов В.В. Общие вопросы теории договора. М., 2000.

*(42) Иоффе О.С. Развитие цивилистической мысли в СССР (часть 1) // Иоффе О.С. Избранные труды по гражданскому праву. С. 188.

*(43) О.С. Иоффе указывает, в частности, на влияние гражданско-правового учения о юридических лицах на исследование проблемы госорганов в административном праве (Иоффе О.С. Развитие цивилистической мысли в СССР (часть 1). С. 188).

Примечательно, что, рассуждая о влиянии цивилистических разработок на общую теорию права в части правоотношения и субъективного права, автор говорит не о переносе или заимствовании понятий, а об их обобщенном изучении в рамках общей теории права (Там же. С. 189).

*(44) Савиньи Ф.К. Обязательственное право. М., 1986. С. 14-17.

*(45) См., например: Эннекцерус Л. Курс германского гражданского права. М., 1949. Т. 1. Полутом 2. С. 76 и след.

*(46) См., например: Красавчиков О.А. Юридические факты в советском гражданском праве. М., 1958.

*(47) Исаков В.Б. Фактический состав в механизме правового регулирования. Саратов, 1980.

*(48) На это указывал сам Ф.К. Савиньи, отмечая, что поместить юридические факты в учение об обязательствах удобно потому, что именно в этой части "модифицирующий произвол" играет самую важную роль (Савиньи Ф.К. Указ. соч. С. 16-17).

*(49) Коркунов Н.М. Лекции по общей теории права. Спб., 1904. С. 140.

*(50) Эннекцерус Л. Указ. соч. С. 82.

*(51) Там же. С. 76.

*(52) Там же. С. 77.

*(53) Эннекцерус Л. Указ. соч. С. 78.