Миф о войне как центральный элемент международно-правовой идеологии (В.Л. Толстых, журнал "Российский юридический журнал", N 6, ноябрь-декабрь 2015 г.)

Миф о войне как центральный элемент международно-правовой идеологии

В.Л. Толстых,

доктор юридических наук, доцент,

заведующий кафедрой международного права

Новосибирского государственного университета (Новосибирск)

Журнал "Российский юридический журнал", N 6, ноябрь-декабрь 2015 г., с. 43-53.

1. Влияние Второй мировой войны на развитие международного права почти всегда рассматривается в линейной перспективе, в рамках которой война предшествует формированию современного международного права, соотносится с ним как причина и следствие. Кроме того, внимание исследователей часто концентрируется на внешних проявлениях послевоенного порядка (новых институтах, договорах, принципах и нормах). Такой подход уместен, но не всегда достаточен, поскольку его сторонники игнорируют значение уроков войны, не раскрывают механизм, посредством которого эти уроки воплощаются в правовую действительность, что создает обманчивое впечатление прямой связи между войной и ее юридическими последствиями.

Значение войны как международно-правовой категории выходит за пределы фактологического уровня: война является не только единичным историческим событием, но и сильнейшей идеей ("формой отражения внешнего мира, включающей в себя сознание цели и перспективы его дальнейшего познания и практического преобразования"*(1)), способной к регулятивному воздействию. В этом качестве война включена в правовую идеологию, "выражающую систематизированное и целенаправленное ("концептуальное") отношение людей к действующему и желаемому праву"*(2).

Будучи элементом правовой идеологии, война задает нормотворческую программу, в основе которой лежит требование "мыслить и поступать таким образом, чтобы Освенцим не повторился..."*(3), создает образ общественных отношений, устанавливает связь между нормами и отношениями (т.е. обеспечивает толкование). Война как базовый элемент правовой идеологии влияет на другие идеи, выступает их своеобразным фильтром и в этом смысле формирует дискурс международного права, т.е. "конечный набор совокупностей, ограниченный уже сформулированными лингвистическими последовательностями"*(4).

2. Историческое событие, ставшее устойчивой идеей и соотносящееся с несвязанными событиями, есть миф. Миф в данном понимании не отрицает реальность исторического события, а обладает высшим трансцендентным статусом по отношению к реальности. Данный статус позволяет мифу влиять на образ других событий, перестраивать их по своему образцу. Миф как бы накладывается на другие события: возникает эффект, сходный с эффектом от совмещения фотографий, когда контур более раннего объекта съемки переходит в контур более позднего.

Образуя контур других событий, миф тем самым объясняет их, выполняет функцию их знака. Гносеологическое значение мифа обусловлено тем, что он, в отличие от образа объясняемого события, уже известен воспринимающему субъекту. К. Леви-Стросс писал: "Миф всегда относится к событиям прошлого: "до сотворения мира" или "в начале времен" - во всяком случае, "давным-давно". Но значение мифа состоит в том, что эти события, имевшие место в определенный момент времени, существуют вне времени. Миф объясняет в равной мере как прошлое, так и настоящее и будущее"*(5).

Оптика мифа дает одну и ту же картину, не всегда напрямую связанную с реальностью; функция новых фактов состоит лишь в инициировании действия мифа, но не в определении его результатов. В этом смысле миф обесценивает реальность, сводя ее значение к значению собственной гипотезы. Р. Барт отмечал: "Функция мифа - удалять реальность, вещи в нем буквально обескровливаются, постоянно истекая бесследно улетучивающейся реальностью, он ощущается как ее отсутствие"*(6).

Способность к подчинению фактов является свойством, обусловливающим нормативность мифа. Данная способность усиливается с каждым случаем применения мифа, поскольку предлагаемое объяснение становится все более узнаваемым. Преодоление мифа, таким образом, оборачивается крайне сложной задачей, требующей не только разоблачения несоответствия между мифом и реальностью, но и победы над привычкой.

3. Мифологизация предполагает редуцирование исторического события, т.е. отсечение и последующее игнорирование некоторых его аспектов. Редуцирование происходит в силу объяснительной функции мифа: историческое событие не может претендовать на совпадение с реальностью во всех своих частностях, оно может сходиться с ней лишь в главных чертах, т.е. в контуре. А потому редуцирование является предпосылкой и условием регулятивного воздействия мифа.

Редуцирование мифа - это творческий и избирательный процесс, на результаты которого влияет не только реальность исторического события, образующего основу мифа, но и две другие реальности: предшествующая или параллельная мифу, и будущая. Обе эти реальности формируют предпочтения и ожидания, неизбежно воздействующие на содержание мифа, который тем самым оказывается пристрастным.

Редуцирование ставит вопрос о качестве мифа, критерием которого видится не только погруженность наблюдателя в реальность исторического события, но также истинность идей, возникших в результате осмысления двух других реальностей. Некачественный миф не только обесценивает реальность, но и уничтожает ее.

4. Миф претендует на абсолютную истинность и в связи с этим задает одно из важных свойств позитивного права - его определенность, которая позволяет праву целенаправленно воздействовать на реальность посредством волевого усилия, а не просто отражать и интерпретировать ее, как это делают философия или язык. Благодаря мифу отношения между правом и реальностью приобретают характер отношений между порядком и хаосом, мужским и женским, формой и содержанием, идеей и материей.

Мифологический уровень права образуется историческими событиями, религиозными представлениями и научными доктринами. Первые два вида мифов широко известны, открытие третьего - заслуга представителей Франкфуртской школы социальных исследований Т. Адорно и М. Хоркхаймера. Они утверждали, что "мир как гигантское аналитическое суждение... есть явление того же пошиба, что и космический миф, связывавший смену весны и осени с похищением Персефоны". Сущностью мифа Просвещения является вера в человека: "Согласно Просвещению все множество мифологических фигур может быть сведено к одному и тому же знаменателю, все они редуцируются к субъекту"*(7).

Миф в виде исторического события или религиозного представления определяет индуктивное нормотворчество: он выступает частным суждением, на основе которого вырабатываются общие суждения. Миф Просвещения дискредитирует любое частное суждение: он воплощает собой метод конструирования правовой реальности на основе множества суждений путем "социального давления"*(8) и делает акцент на процедурных критериях в ущерб критериям ценностным. Миф Просвещения является основой аналитической традиции права, пожалуй, наиболее влиятельной традиции современности*(9), "процедурные" выводы ее приверженцев разделял Ю. Хабермас.

5. Вторая мировая война подорвала доверие к мифу Просвещения, показав, что результатом социального давления могут быть газовые камеры и ковровые бомбардировки. Просвещение, однако, сумело оправдаться посредством создания мифа о войне, редуцировавшего этот и ряд других аспектов и возложившего всю ответственность на Гитлера и его окружение. Немецкий народ перестал рассматриваться как коллективный преступник и стал жертвой, а его вовлеченность в войну была интерпретирована как результат чудовищного обмана. Возложение ответственности на нацистскую верхушку повлекло общую стигматизацию политической сферы, центром которой стало государство. Любое усиление государства, выраженное в попытке консолидации общества или использовании чрезвычайных полномочий, отныне считается проявлением тоталитаризма, которому следует противодействовать, используя все возможные инструменты.

С разоблачением чудовищного обмана нацизма и искоренением индивидуального зла массы оказывались просвещенными, очищенными от подозрений и защищенными от повторения своей ошибки*(10). Социальное давление, таким образом, снова было реабилитировано, равно как и политические и правовые формы, создающие процедурные рамки для его осуществления. Сверх того просвещенность масс легитимировала их еще более серьезную роль в политике (по сравнению с той ролью, которую они играли до войны). Ю. Хабермас так сформулировал данный тезис: "...Преодоление фашизма образует особую историческую перспективу, из которой следует понимать постнациональную идентичность, сформированную на универсалистских принципах правового государства и демократии"*(11). Сомнения здесь вызывает очевидная несоразмерность между онтологическим характером ужаса холокоста и политическим характером извлекаемых из него уроков: получается, что главный урок состоит в необходимости соблюдения законов и участия в выборах.

Обратной стороной стигматизации политической сферы являются идеализация неполитической сферы, т.е. сферы экономических отношений, и создание благоприятных условий для экспансии рыночных механизмов социального регулирования. Значение рынка, таким образом, выходит за пределы товарно-денежного обмена - рынок становится основанием общего и индивидуального процветания и счастья. На доктринальном уровне эта идея, впервые высказанная Р. Кобденом в середине XIX в.*(12), раскрывается в работах Л.Ф. Мизеса и Ф.А. фон Хайека. Нетрудно заметить, что в своих ключевых следствиях миф о войне резонирует с политической и экономической программами либерализма, обеспечивая условия для их тотального господства.

6. Чтобы отсечь политическое от неполитического, стигматизировать первое и оправдать второе, Просвещение было вынуждено вывести политическое за пределы рационального и тем самым отчасти опровергнуть само себя. Тоталитаризм представлен мифом о войне как зло, вошедшее в этот мир откуда-то извне и служащее источником себя самого. Он не является немецким, западным, капиталистическим, технологическим или другим описываемым синтетическим способом феноменом, он тоталитарен. Эту особенность иллюстрирует образ Гитлера, целостный только в контексте холокоста и утрачивающий это качество в любом ином контексте.

Иррациональностью тоталитаризма объясняется аналитический характер большей части посвященных ему трудов: Ф.А. фон Хайека (тоталитаризм как государственный контроль за экономикой и плановая организация общества)*(13); К. Поппера (фашизм как деятельность племенного или "закрытого" общества)*(14); Э. Джентили (фашизм как сакрализация политики)*(15); Р. Гриффина (фашизм как палингенетический ультранационализм)*(16); К. Фридриха и З. Бжезинского (шесть признаков тоталитаризма: одна идеология, однопартийность, использование террора и др.)*(17), У. Эко (четырнадцать признаков фашизма: традиционализм, неприятие модернизма, культ действия и др.)*(18) и пр.*(19) Будучи аналитическими, перечисленные исследования не дают нового знания (И. Кант) и не позволяют приблизиться к пониманию современных проблем.

Иррациональностью тоталитаризма также определяется его случайный характер: тоталитаризм не является ни причиной, ни следствием, он не вытекает из предшествующих событий и не трансформируется в события последующие. Данное заключение не только снимает подозрение с западных институтов, но и восстанавливает ход западной истории (этот момент метко обозначил С. Жижек, выступая с критикой Ю. Хабермаса: "Фашистские режимы для него являются случайным отступлением (задержкой, регрессом), которое не затрагивает основную логику модернизации"*(20)). В каком-то смысле оно выражает неизбежное стремление к самосохранению: полноценная жизнь общества, допускающего, что именно оно несет ответственность за холокост, невозможна.

Иррациональность тоталитаризма во многом объясняет то безразличие, с которым современные защитники мира относятся к последствиям своей борьбы с ним: если тоталитаризм считается внешним по отношению к любой среде, значит, его искоренение не должно иметь негативных последствий для экономики и социальной сферы; если же таковых не удалось избежать, их надлежит рассматривать в качестве остаточных явлений. Есть и объяснение момента реакции: если тоталитаризм приходит из ниоткуда, значит, его приближение нельзя заметить и ему нельзя противодействовать на этапе его созревания. Если война - злое волшебство, то она может быть преодолена только добрым волшебством, которое невозможно организовать.

7. Итак, существующий миф о войне является либеральной (разделяющей политику и экономику), редуцированной (учитывающей только некоторые аспекты), аналитической (стремящейся к определению события как такового), иррациональной (апеллирующей к случайному) идеей. Альтернативу ей составляют марксистская*(21) и консервативная идеи войны.

В отличие от сторонников либерализма марксисты не редуцируют экономические, технологические и культурологические аспекты войны и видят в них главную причину катастрофы. Ее экономические предпосылки раскрываются приверженцами традиционного марксизма так: неизбежная для капитализма неравномерность экономического развития приводит к тому, что новое соотношение сил не противоречит распределению сфер влияния; война выступает способом перераспределения данных сфер; ее дополнительной причиной служит стремление капитализма устранить противоположную ему социально-экономическую систему социализма*(22); фашизм представляет собой "особую форму классового господства буржуазии"*(23).

Технологические аспекты войны раскрываются в исследованиях представителей Франкфуртской школы. По мнению В. Беньямина, "если естественное использование производительных сил сдерживается имущественными отношениями, то нарастание технических возможностей... вынуждает к их неестественному использованию. Они находят его в войне, которая своими разрушениями доказывает, что общество еще не созрело для того, чтобы превратить технику в свой инструмент... империалистическая война - это мятеж техники, предъявляющей "к человеческому материалу" те требования, для реализации которых общество не дает естественного материала"*(24). Г. Маркузе делает акцент на роли техники как инструмента социального контроля*(25). Э. Мандель ограничивается тезисом о том, что холокост был, помимо прочего, продуктом капиталистической промышленности, все более выходящей из-под контроля человеческого разума и движимой нарастающим ожесточением конкуренции*(26).

8. Представители консерватизма в значительной степени игнорируют экономические и технологические аспекты, внимание к которым интерпретируется ими как свидетельство глубинной общности либерализма и марксизма (при этом сторонники последних упрекают консерваторов в предрасположенности к национализму). Консерватизм, по мнению его последователей, обращен к политическому, которое должно выстраиваться на основе учета традиций. Консерваторы придают большое значение национальной и иной коллективной идентичности, обеспечивающей самоидентификацию индивидов, и предлагают трактовать нацию не как математическое множество, а как тело, внутри которого есть неоднородность и иерархия. Отсюда признание необходимости государственного регулирования, осуждение вмешательства во внутренние дела государства, уважение к религии.

Консервативную идею войны в общих чертах можно изложить так: война - результат сбоя в политической сфере (в этой части есть совпадение с либерализмом), который проявляется в разрушении внутренний иерархии общества и формировании массовых движений изолированных индивидов; причинами сбоя служат подрыв традиционных ценностей, вызванный распространением эгалитарных либеральных и марксистских идей, и (или) унижение нации.

Консервативное направление не обладает внутренним единством, каждый автор пытается выстроить собственную систему, часто обладающую национальной спецификой. Исследований, отражающих консервативное представление о фашизме, тоталитаризме и войне, немного; среди них следует упомянуть работы К. Шмитта (концепция номоса, понятие дискриминационной войны)*(27), Х. Арендт (тоталитаризм как массовое движение изолированных обывателей)*(28), Г. Рормозера (фашизм как реакция на кризис либерализма, не обеспечивающего признания)*(29), Ф. Нитти (война как реакция на национальное унижение Германии)*(30), Ю. Эволы (фашизм как реакция на кризис идеи государства, разграничение итальянского фашизма и немецкого национал-социализма)*(31).

9. Миф о войне повлиял на формирование таких важнейших международно-правовых концепций, как права человека, наднациональность, вмешательство, дискриминационная война, свобода торговли. Все они подвергаются критике со стороны представителей марксистских и консервативных учений.

Концепция прав человека, с точки зрения приверженцев либерализма, - это главный инструмент контроля за государством и ключевой политический механизм индивидуального самоопределения. Марксисты рассматривают данную концепцию как инструмент отчуждения и господства; основания подобной критики были сформулированы еще К. Марксом: "...Ни одно из так называемых прав человека не выходит за пределы эгоистического человека, человека как члена гражданского общества, т.е. как индивида, замкнувшегося в себя, в свой частный интерес и частный произвол и обособившегося от общественного целого"*(32). Сторонники консерватизма подчеркивают обессмысливание прав человека в условиях разрушения коллективной идентичности; Х. Арендт писала: "Фундаментальное лишение человеческих прав сперва и прежде всего проявляет себя в утрате места в мире, которое делает мнения значительными и действия результативными. Нечто куда более глубокое, чем свобода и справедливость, кои суть лишь гражданские права, находится под угрозой, когда принадлежность к сообществу, где человек родился, больше не признается естественным делом..."*(33).

Наднациональность расценивается либералами как средство преодоления политического, как альтернативный способ организации общества, основой которого является не власть, а функция, реализуемая техническими специалистами (функционалистская теория изложена в работах Д. Митрани и Э. Хааса). Консерваторы в основном критикуют вытекающий из наднациональности мультикультурализм, который, по их мнению, несет в себе угрозу традиционным ценностям*(34). В более общем плане основаниями для критики функционализма выступают его неспособность сформировать гармоничное сообщество с фиксированной культурой, а также недемократичность и непрофессионализм наднациональных элит*(35).

Вмешательство определяется сторонниками либерализма как средство защиты прав человека и корректировки нормальной работы государственного механизма, предотвращающее его деградацию до уровня тоталитаризма. Марксисты под вмешательством традиционно понимают форму неоколониализма, направленного на подчинение или разрушение государства с целью дальнейшего извлечения экономической выгоды. Отношение консерваторов к концепции вмешательства артикулировано не столь явно: негативными аспектами вмешательства называются пренебрежение собственными политическими и моральными ценностями (Р. Кирк), а также его неэффективность в долгосрочном плане (в рамках консерватизма признается, что порождаемые вмешательством коллективные формы более агрессивны, чем те, что были разрушены*(36)).

Дискриминационная война, т.е. война против абсолютного врага, организуется либералами против своих идеологических противников. Абсолютизация врага есть обратная сторона сакрализации исповедуемых либералами политических ценностей. Дискриминационная война является тотальной с точки зрения цели, которой может быть только полное уничтожение противника, и с точки зрения средств, включающих, помимо собственно военных, экономические и идеологические инструменты. В концепции дискриминационной войны враг трактуется как преступник, который должен быть привлечен к уголовной ответственности. Эта концепция была предложена Э. Юнгером и К. Шмиттом, они же выступили с ее критикой. К. Шмитт отмечал: "Такие войны - это войны... особенно интенсивные и бесчеловечные, ибо они, выходя за пределы политического, должны одновременно умалять врага в категориях моральных и иных и делать его бесчеловечным чудовищем, которое должно быть не только отогнано, но окончательно уничтожено, то есть не является более только подлежащим водворению обратно в свои пределы врагом"*(37).

Принцип свободной торговли, с точки зрения приверженцев либерализма, обеспечивает удовлетворение человеческих потребностей вне сферы политического и устанавливает общий интерес, устраняющий и урегулирующий противоположные притязания. Марксисты подвергли данный принцип критике еще в "Манифесте коммунистической партии", заявив, что свободная торговля неизбежно ведет к концентрации капитала и власти в одних руках и к обнищанию масс. Консерваторы пытаются объяснять негативные следствия свободной торговли недостаточным контролем со стороны государства и недостаточным учетом социально-экономических аспектов*(38).

10. На основе изложенного в предыдущем пункте можно сделать вывод об относительности и дискуссионности концепций, фундируемых либеральным мифом о войне. Это заставляет задуматься о необходимости разработки элементов международного права, выдвигаемых в рамках альтернативных либерализму марксистских и консервативных течений. Назовем наиболее значимые:

1) элементы, ограничивающие свободный рынок и полномочия экономических организаций: право на самостоятельное определение экономической системы; государственный протекционизм и нетарифное регулирование; международная ответственность корпораций, ограничения экономических санкций; право на самостоятельное установление условий использования международных кредитов - все это наряду с развитием элементов, предусмотренных правом развития;

2) элементы, направленные на решение национального вопроса: право на автономию и сецессию; право на язык; гарантии защиты национальной культуры (в том числе от непрямого воздействия); принцип делимитации в соответствии с границами расселения этносов (как дополнение к принципу uti possidetis iuris, особенно в случае формирования новых государств); определение гражданских войн как войн за территорию, а не против абсолютного противника;

3) элементы, обеспечивающие уважение к политическим, идеологическим и культурологическим приоритетам (принцип мирного сосуществования);

4) элементы, устанавливающие институциональные и процессуальные рамки обсуждения идеологических проблем, в том числе связанных с недостаточностью либеральной парадигмы: запрет политического прозелитизма; запрет дискриминационной войны, т.е. войны, сопряженной с моральной дискредитацией противника (практикой "naming and shaming") и направленной на полное уничтожение его политических структур*(39); реабилитация внимания к проблеме законной причины войны (iusta causa); специальные режимы мирных договоров и международной ответственности воюющих сторон;

5) элементы, сдерживающие пропаганду: право ограничивать вещание и требовать пересмотра редакционной политики в случае ее очевидного пропагандистского уклона, предполагающего вездесущность, тоталитарность, целенаправленность, манипулятивность, склонность к извращению фактов (но не обязательно прямую дезинформацию);

6) элементы, ограничивающие развитие технологий и изменяющие отношение к технике за пределами существующих контекстов экологического права и права вооруженных конфликтов*(40).

Речь не идет о формировании утопической программы радикального и быстрого преобразования международного права. Конечно, можно надеяться, что в перспективе международное право сыграет свою роль в переходе человечества к новым формам политического устройства, новому экономическому укладу и новому восприятию мира. Пока, однако, вопрос поставлен уже, и его решение заключается в рассмотрении упущенных возможностей, восполнении пробелов и обсуждении альтернативных вариантов развития.

11. Организация правовой дискуссии о войне - крайне сложная задача в силу нескольких причин. Во-первых, война - слишком трагическое явление, чтобы трактовать его в позитивных категориях: при приближении к проблеме рассудок неизбежно сталкивается с чем-то, что ломает привычные формы мышления и требует иррационального объяснения*(41). Во-вторых, давление современного дискурса слишком сильно: помимо того, что он апеллирует к общечеловеческим ценностям, сама среда, в которой мы мыслим, и сам язык, на котором мы мыслим, сформированы им и предрасполагают нас к принятию мифа о войне; любая критика, таким образом, оборачивается лишь очередным аргументом в его пользу*(42). В-третьих, подвергая сомнению либеральный миф, мы восстаем против собственной послевоенной истории, созданной этим мифом, разрушаем самих себя как часть этой истории, что противоречит естественному стремлению к самосохранению.

Тем не менее, какой бы трудной ни была дискуссия, мы обязаны в нее вступить, поскольку зло, присутствующее в мире сегодня, оказывается удивительно похожим на то зло, которое было преодолено. Непонимание его природы может сделать нас и будущие поколения его жертвами. В связи с этим хотелось бы закончить наше рассуждение словами Э. Манделя: "Объяснять фашизм и Холокост - значит укреплять нашу способность к отрицанию, к негодованию, к ненависти и непримиримой оппозиции, к сопротивлению и бунту против возможного возрождения фашизма и других античеловеческих доктрин и практик. Это базовый, необходимый элемент политической и моральной гигиены"*(43).

Список литературы

Friedrich C.J., Brzezienski Z.K. Totalitarian Dictatorship and Autocracy. 2nd ed. N. Y., 1965.

Griffin R. Modernism and Fascism: The Sense of a Beginning under Mussolini and Hitler. Basingstoke, 2007.

Griffin R. The Nature of Fascism. L., 1991.

XIII пленум ИККИ. Стенографический отчет. М., 1934.

Агамбен Дж. Homo sacer. Суверенная власть и голая жизнь. М., 2011.

Адорно Т.В. Негативная диалектика / пер. с нем. Е.Л. Петренко. М., 2003.

Адорно Т., Хоркхаймер М. Диалектика просвещения. Философские фрагменты / пер. М. Кузнецова. СПб., 1997; URL: http://gtmarket.ru/laboratory/basis/5521.

Алексеев С.С. Проблемы теории права: курс лекций. Т. 1: Основные вопросы общей теории социалистического права (1972 г.) // Алексеев С.С. Собр. соч.: в 10 т. М., 2010. Т. 3.

Арендт Х. Истоки тоталитаризма. М., 1996.

Барт Р. Мифологии / пер. с фр. С. Зенкина. М., 1996.

Бенуа А. де. Против либерализма. СПб., 2009.

Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости // URL: http://forlit.philol.msu.ru/Pages/Biblioteka_Benjamin.htm.

Бодрийяр Ж. Прозрачность зла / пер. с фр. Л. Любарской, С. Марковской. М., 2000.

Джентили Э. Фашизм, тоталитаризм и политическая религия: определения и критические размышления над критицизмом интерпретации // URL: http://gefter.ru/archive/10519.

Дидикин А.Б. Формирование аналитической традиции в современной философии права // Scholae. Философское антиковедение и классическая традиция. 2010. Вып. 1. Т. 4.

Жижек С. 13 опытов о Ленине / пер. с англ. А. Смирнова. М., 2003.

История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941-1945 гг.: в 6 т. Т. 1: Подготовка и развязывание войны империалистическими державами. M., 1960.

Катасонов В.Ю. Англо-американские хозяева денег как организаторы Второй мировой войны // URL: http://www.russiapost.su/archives/47929.

Катасонов В.Ю. Капитализм. История и идеология "денежной цивилизации". М., 2013.

Леви-Стросс К. Структурная антропология / пер. с фр. В.В. Иванова. М., 2011. Линдси Б. Глобализация: повторение пройденного. Неопределенное будущее глобального капитализма. М., 2006.

Мандель Э. О материальных, социальных и идеологических предпосылках нацистского геноцида / пер. К. Медведева // URL: http://www.redflora.org/2012/05/blog-post_9976.html.

Мандель Э. Почему я марксист / пер. К. Медведева // URL: http://www.redflora.org/2012/02/blog-post_17.html.

Маркс К. К еврейскому вопросу // Маркс К., Энгельс Ф. Полн. собр. соч. 2-е изд. М., 1955. Т. 1.

Маркузе Г. Одномерный человек / пер. с англ. А.А. Юдина. М., 2009. Нитти Ф. Европа без мира / пер. с итал. М. Павловича. Пг.; М., 1923. Поппер К. Открытое общество и его враги: в 2 т. М., 1992. Рормозер Г. Кризис либерализма / пер. с нем. А.А. Френкина. М., 1996. Саррацин Т. Германия: самоликвидация / пер. с нем. Т.А. Набатниковой. М., 2012. Стиглиц Дж. Глобализация: тревожные тенденции / пер. с англ. Г.Г. Пирогова. М., 2003.

Толстых В.Л. Функционализм: основные положения и критика // Рос. юрид. журн. 2015. N 5.

Троцкий Л.Д. Бонапартизм, фашизм и война // URL: http://revkom.com. Философская энциклопедия: в 5 т. / под ред. Ф.В. Константинова. М., 1960-1970. Т. 2. Фуко М. Археология знания / пер. с фр. С. Митина, Д. Стасова. Киев, 1996. Хабермас Ю. Политические работы / пер. с нем. Б.М. Скуратова. М., 2005. Хайек Ф.А. фон. Дорога к рабству / пер. с англ. М. Гнедовского. М., 2005. Харт Г.Л.А. Понятие права. СПб., 2007.

Шмитт К. Номос Земли в праве народов jus publicum europaeum / пер. с нем. К. Лощевского, Ю. Коринца; под ред. Д. Кузницына. СПб., 2008.

Шмитт К. Теория партизана / пер. с нем. Ю.Ю. Коринца. М., 2007. Эвола Ю. Фашизм: критика справа / пер. с итал. В.В. Ванюшкиной. М., 2005. Эко У. Вечный фашизм // Пять эссе на темы этики / пер. с итал. Е. Костюкович. СПб., 2005.

Эллюль Ж. Другая революция / пер. с фр. В.В. Бибихина // Новая технократическая волна на Западе. М., 1986.

Юнгер Э. Введение к фотоальбому "Здесь говорит враг" (1931) // Юнгер Э. Националистическая революция. Политические статьи 1923-1933 / пер. с нем. А. Михайловского. М., 2008.

Юнгер Э. Об опасности (1931) // Юнгер Э. Националистическая революция. Политические статьи 1923-1933 / пер. с нем. А. Михайловского. М., 2008.

------------------------------------------------------------------------

*(1) Философская энциклопедия: в 5 т. / под ред. Ф.В. Константинова. М., 1960-1970. Т. 2. С. 234.

*(2) Алексеев С.С. Проблемы теории права: курс лекций. Т. 1: Основные вопросы общей теории социалистического права (1972 г.) // Алексеев С.С. Собр. соч.: в 10 т. М., 2010. Т. 3. С. 170.

*(3) Адорно Т.В. Негативная диалектика / пер. с нем. Е.Л. Петренко. М., 2003. С. 325-326.

*(4) Фуко М. Археология знания / пер. с фр. С. Митина, Д. Стасова. Киев, 1996. С. 29.

*(5) Леви-Стросс К. Структурная антропология / пер. с фр. В.В. Иванова. М., 2011. С. 242.

*(6) Барт Р. Мифологии / пер. с фр. С. Зенкина. М., 1996. С. 270.

*(7) Адорно Т., Хоркхаймер М. Диалектика просвещения. Философские фрагменты / пер. М. Кузнецова. СПб., 1997; URL: http://gtmarket.ru/laboratory/basis/5521.

*(8) Харт Г.Л.А. Понятие права. СПб., 2007. С. 92.

*(9) Общий обзор см.: Дидикин А.Б. Формирование аналитической традиции в современной философии права // Scholae. Философское антиковедение и классическая традиция. 2010. Вып. 1. Т. 4. С. 149-165.

*(10) Э. Юнгер в связи с этим иронизирует: "Но если конфликт все же возник, например, разразилась война или было совершено преступление, то он трактуется как заблуждение, повторения которого можно избежать с помощью воспитания или просвещения. Заблуждения якобы появляются только потому, что людьми еще не вполне осознаны факторы, влияющие на грандиозную калькуляцию, в результате которой должно получиться полностью гомогенное население земного шара - принципиально доброе и разумное, а потому всецело защищенное человечество" (Юнгер Э. Об опасности (1931) // Юнгер Э. Националистическая революция. Политические статьи 1923-1933 / пер. с нем. А. Михайловского. М., 2008. С. 254).

*(11) Хабермас Ю. Политические работы / пер. с нем. Б.М. Скуратова. М., 2005. С. 141.

*(12) "...В принципе свободы торговли я вижу силу, которая в нравственном мире будет действовать так же, как закон всемирного тяготения во Вселенной, - сближая людей, устраняя вражду, вызываемую различием рас, религий и языков, соединяя нас узами вечного мира" (цит. по: Линдси Б. Глобализация: повторение пройденного. Неопределенное будущее глобального капитализма. М., 2006. С. 108).

*(13) Хайек Ф.А. фон. Дорога к рабству / пер. с англ. М. Гнедовского. М., 2005.

*(14) Поппер К. Открытое общество и его враги: в 2 т. М., 1992.

*(15) Джентили Э. Фашизм, тоталитаризм и политическая религия: определения и критические размышления над критицизмом интерпретации // URL: http://gefter.ru/archive/10519.

*(16) Griffin R. The Nature of Fascism. L., 1991. В другой работе Р. Гриффин рассматривает фашизм как политический вариант модернизма (Griffin R. Modernism and Fascism: The Sense of a Beginning under Mussolini and Hitler. Basingstoke, 2007).

*(17) Friedrich C.J., Brzezienski Z.K. Totalitarian Dictatorship and Autocracy. 2nd ed. N.Y., 1965.

*(18) Эко У. Вечный фашизм // Пять эссе на темы этики / пер. с итал. Е. Костюкович. СПб., 2005.

*(19) Агамбен Дж. Homo sacer. Суверенная власть и голая жизнь. М., 2011. С. 10.

*(20) Жижек С. 13 опытов о Ленине / пер. с англ. А. Смирнова. М., 2003. С. 182.

*(21) "Величайшее интеллектуальное притяжение марксизма состоит в его (на сегодняшний день уникальной) способности достигать рационального, всеобъемлющего и гармоничного соединения всех наук об обществе" (Мандель Э. Почему я марксист / пер. К. Медведева // URL: http://www.redflora.org/2012/02/blog-post_17.html).

*(22) Подробнее см.: История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941-1945 гг.: в 6 т. Т. 1: Подготовка и развязывание войны империалистическими державами. M., 1960. С. XVI-XVIL. Примерно на такой же позиции стоял Л.Д. Троцкий (Троцкий Л.Д. Бонапартизм, фашизм и война // URL: http://revkom.com). В.Ю. Катасонов делает акцент на подрывной роли международного финансового капитала (Катасонов В.Ю. Англо-американские хозяева денег как организаторы Второй мировой войны // URL: http://www.russiapost.su/archives/47929; Его же. Капитализм. История и идеология "денежной цивилизации". М., 2013).

*(23) XIII пленум ИККИ. Стенографический отчет. М., 1934. С. 589.

*(24) Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости // URL: http://forlit.philol.msu.ru/Pages/Biblioteka_Benjamin.htm.

*(25) "...Неразрешенный конфликт между производственным потенциалом общества и его деструктивным и репрессивным использованием неизбежно ведет к усилению власти аппарата над населением... Таким образом, система тяготеет одновременно к тотальному администрированию и к тотальной зависимости от администрирования" (Маркузе Г. Одномерный человек / пер. с англ. А.А. Юдина. М., 2009. С. 60).

*(26) Мандель Э. О материальных, социальных и идеологических предпосылках нацистского геноцида / пер. К. Медведева // URL: http://www.redflora.org/2012/05/blog-post_9976.html.

*(27) Шмитт К. Номос Земли в праве народов jus publicum europaeum / пер. с нем. К. Лощевского, Ю. Коринца; под ред. Д. Кузницына. СПб., 2008.

*(28) Арендт Х. Истоки тоталитаризма. М., 1996. Сама Х. Арендт не считала себя консерватором.

*(29) Рормозер Г. Кризис либерализма / пер. с нем. А.А. Френкина. М., 1996.

*(30) Нитти Ф. Европа без мира / пер. с итал. М. Павловича. Пг.; М., 1923.

*(31) Эвола Ю. Фашизм: критика справа / пер. с итал. В.В. Ванюшкиной. М., 2005.

*(32) Маркс К. К еврейскому вопросу // Маркс К., Энгельс Ф. Полн. собр. соч. 2-е изд. М., 1955. Т. 1. С. 401.

*(33) Арендт Х. Указ. соч. С. 396.

*(34) См., например: Саррацин Т. Германия: самоликвидация / пер. с нем. Т.А. Набатниковой. М., 2012.

*(35) Подробнее см.: Толстых В.Л. Функционализм: основные положения и критика // Рос. юрид. журн. 2015. N 5.

*(36) Бенуа А. де. Против либерализма. СПб., 2009. С. 161.

*(37) Шмитт К. Теория партизана / пер. с нем. Ю.Ю. Коринца. М., 2007. С. 140. Э. Юнгер высказывает близкую точку зрения: "...В наше время ни одна держава не осмеливается открыто заявить о нападении на другую державу, а наоборот, говорит об оборонительной войне, целью которой провозглашается не победа, а мир, прогресс, цивилизация или любая другая гуманитарная ценность... Получается так, что противник выступает не как враг в естественном или рыцарском смысле, а именно как противник всех вышеупомянутых ценностей, то есть как противник человечества как такового. Отсюда вытекает подлая и (в ином, не гуманитарном смысле) бесчеловечная ложь" (Юнгер Э. Введение к фотоальбому "Здесь говорит враг" (1931) // Юнгер Э. Националистическая революция. Политические статьи 1923-1933. С. 249).

*(38) Стиглиц Дж. Глобализация: тревожные тенденции / пер. с англ. Г.Г. Пирогова. М., 2003.

*(39) По своей природе данный запрет относится скорее к международному гуманитарному праву, чем к праву международной безопасности.

*(40) Отметим программу Ж. Эллюля, в соответствии с которой технико-политическая революция должна включать пять направлений: 1) перестройка производственных мощностей западного мира с целью оказания даровой помощи "третьему миру"; 2) решимость не применять власть и силу; 3) всестороннее развертывание способностей и диверсификация занятий; 4) резкое сокращение рабочего времени; 5) измерение прогресса не возрастанием числа произведенных ценностей, а количеством сэкономленного человеческого времени (Эллюль Ж. Другая революция / пер. с фр. В.В. Бибихина // Новая технократическая волна на Западе. М., 1986. С. 147-152).

*(41) Т. Адорно по поводу императива, требующего неповторения войны, писал: "Обсуждать его дискурсивно - кощунство; в этом императиве чувствуется вживую момент того, что дополняет (Hinzutretende) нравственное. Вживую, потому что перед нами не что иное, как ставшее практикой отвращение, которое испытываешь, наблюдая невыносимую физическую боль; отвращение переживают индивиды, а затем и сама индивидуальность, которая стремится исчезнуть как форма рефлексии" (Адорно Т. Указ. соч. С. 326).

*(42) Ж. Бодрийяр пишет по поводу холокоста: "Эти вещи не были поняты в те времена, когда мы имели для этого возможность. Отныне они уже не будут поняты никогда. Не будут поняты потому, что такие основные понятия, как ответственность, объективная причина, смысл (или бессмыслица) истории исчезли или находятся в процессе исчезновения. Эффекты нравственного и коллективного сознания стали слишком опосредованы..." (Бодрийяр Ж. Прозрачность зла / пер. с фр. Л. Любарской, С. Марковской. М., 2000. С. 135).

*(43) Мандель Э. О материальных, социальных и идеологических предпосылках нацистского геноцида.