Заверения об обстоятельствах в свете новой редакции ГК РФ (Н.А. Петреев, журнал "Образование и право", N 11-12, ноябрь-декабрь 2015 г.)

Заверения об обстоятельствах в свете новой редакции ГК РФ

Н.А. Петреев,

студент ФГОБУ ВО "Финансовый университет

при Правительстве Российской Федерации", группа Ю4-1

Научный руководитель:

Е.С. Якимова,

ассистент кафедры "Гражданское право" ФГОБУ ВО

"Финансовый университет при Правительстве Российской Федерации"

Журнал "Образование и право", N 11-12, ноябрь-декабрь 2015 г., с. 123-129.

Суть любой сделки заключается в реализации интереса, определяющего волю сторон. Этот интерес формируется за счет ожиданий конкретного эффекта от сделки, который, в свою очередь, возникает на основе информации, доступной стороне, желающей эту сделку заключить. Несовершенство, неточность этой информации могут привести к убыткам, разочарованию или потере интереса в предмете сделки. А если неполную или ложную информацию предоставил сам контрагент, а другая сторона добросовестно положилась на нее? Как будут распределены риски в случае, если контрагент предоставил ложные сведения, но другая сторона имела возможность самостоятельно получить достоверную информацию? В поисках справедливого решения вышеприведенных вопросов в разных юрисдикциях возникли правовые механизмы ("representation and warranties", "liability for loss caused by reliance on incorrect information" и т.д.), которые впоследствии были взяты за основу отечественным законодателем при формулировании ст. 431.2 ГК РФ.

В странах общего права главенствует принцип "caveat emptor" [13], или "let the buyer beware [14]". Его содержание состоит в том, что, в силу своей заинтересованности в сделке, покупатель должен быть более осмотрителен, чем продавец: именно покупатель несет риск того, что актив может не соответствовать его ожиданиям, а продавец отвечает только в случае, если в его действиях есть деликт (misrepresentation или fraud) [7]. В то же время покупатель может себя защитить, потребовав дачи контрагентом заверений и гарантий ("representation and warranties"), за несоблюдение которых последний будет нести ответственность. В правовой системе Соединенных Штатов Америки отличия гарантий от заверений не являются существенными [10]. Под гарантиями в праве США понимается выраженное или подразумеваемое обещание того, что достоверность определенных фактов гарантирована одной стороной сделки во исполнение договора [9, с. 1581]. При некотором семантическом различии данных терминов правовые последствия нарушения гарантий и заверений тождественны, как, впрочем, не отличаются они и механизмом восстановления нарушенных прав.

В английском праве дело обстоит иначе. Во-первых, с теоретической точки зрения существует определенная разница в "заверениях" и "гарантиях". Термин "гарантия" воспринимается английским правоприменителем как некое "волшебное слово": корнями это явление уходит в дело 1625 г. Chandelor vs. Lopus, где суд связал использование именно этого слова (по мнению суда, вполне синонимичное "affirmed" - "подтверждается", подобным эффектом не обладает) с возникновением особой ответственности за искажение информации, предоставленной покупателю продавцом. Так со временем в английском праве была сформулирована концепция, согласно которой существенность гарантий для покупателя презюмируется, в то же время факт существенности заверений ("representation") должен быть доказан стороной, получившей заверения [8].

Во-вторых, данные правовые механизмы различаются характером ответственности: при нарушении гарантий покупатель предъявляет иск из договора (contractual claim), то есть восстановление права будет заключаться в том, чтобы поставить пострадавшую сторону в положение, которое она имела бы в отсутствие такого нарушения. При нарушении заверений покупатель предъявляет иск из деликта [12] (он также вправе требовать rescission of the contract - "расторжение договора"), то есть цель возмещения убытков - поставить невиновную сторону в такое положение, как будто договора не существовало.

В английском праве заверения призваны побудить сторону к заключению договора, иными словами, сведения, составляющие заверения, имеют для контрагента решающее значение на стадии заключения сделки. Заверения могут содержать информацию как о прошлых или настоящих фактах, так и об обстоятельствах, еще не наступивших. Они не всегда являются частью договора, в отличие от гарантий, которые, по сути, всегда являются договорным условием. Несмотря на то что теоретические различия между гарантиями и заверениями были закреплены в Misrepresentation act 1967, в последнее время грань между данными терминами стирается: и гарантии, и заверения, как правило, излагаются в одной и той же статье в договоре [2, с. 45]; суды нередко сталкиваются с проблемой, когда из обстоятельств дела [11] непонятно, что было нарушено - гарантии или заверения. Появлению данного института в России способствовало то, что большое количество крупных инвестиционных и корпоративных сделок [3, с. 8, 9] (M&A, акционерные соглашения, договоры совместной деятельности, купля-продажа акций или долей) с российскими участниками проходило именно по английскому праву и, как следствие, потребность в указанном механизме стала очевидной для законодателя. Чтобы ответить на вопрос о том, какие возможности приобрели участники оборота вследствие имплементации механизма заверений об обстоятельствах, нужно понять, что может являться предметом заверений.

В теории выделяют несколько основных групп заверений:

1) Заверения в отношении актива, прямо или косвенно являющегося предметом сделки (купли-продажи, лицензионного договора, мены, аренды и т.д.).

Возьмем в качестве примера договор купли-продажи. Продавец в данном случае заверяет покупателя в отношении характеристик объекта купли-продажи, его качественных свойств и законности титула (право собственности на объект возникло на законном основании, объект не под арестом, не находится в залоге, свободен от прав третьих лиц). Если указанные заверения оказались ложными, покупатель предъявляет требование, вытекающие из договора по ст. 461 ГК РФ (в случае титула) или по ст. 475 ГК РФ (в случае качества), т.е. мы можем заключить, что в подобных ситуациях покупатель может восстановить свое право и не прибегая к механизму заверений.

Необходимость использования заверений возникает тогда, когда, в силу особенностей предмета договора, мы не можем применить к нему правила о качестве или титуле, так как наш материальный интерес в сделке не исчерпывается характеристиками и титулом предмета. Иллюстрацией может служить, например, договор купли-продажи акций. Непосредственным предметом договора являются акции определенного рода и числа; наш интерес в сделке шире: он касается прежде всего возможности оказывать влияние на хозяйственную деятельность общества, а также получить контроль над активами общества. В соответствии со сложившейся правоприменительной практикой [5] в данном случае заверения, данные в отношении актива, не будут служить основанием для применения ст. 475 ГК РФ. Пленум ВАС РФ предпринял попытку "развернуть" сложившуюся практику, введя непривычное для российских судов толкование свободы договора [4]. В соответствии с данной позицией ст. 475 ГК РФ не исключает права сторон своим соглашением предусмотреть иные последствия нарушения условий о качестве товара, в том числе по-иному определить критерии существенности недостатков товара или дополнить те права, которые предоставляются данной статьей покупателю.

В принципе ст. 475 ГК РФ и указанная правовая позиция Пленума ВАС полностью разрешают проблему ложных заверений в отношении актива. Но, к сожалению, в силу консерватизма российских судей, приведенная в Постановлении Пленума трактовка свободы договора пока не находит отражения в судебной практике.

2) Заверения в отношении стороны договора.

В данном случае предметом заверений может стать информация о платежеспособности заемщика или поручителя, наличие у стороны необходимых лицензий и разрешений, информация о налоговом резидентстве, о праве на применение определенной ставки налога на добавленную стоимость, о составе акционеров или наличии договорных отношений с "подсанкционными" компаниями и др.

3) Заверения в отношении правовой судьбы договора.

Примером таких заверений может служить заявление одной из сторон о том, что директор уполномочен заключать подобные договоры в силу устава, сделка не является крупной или прошла все необходимые согласования (одобрение крупной сделки, получение согласия залогодержателя на перевод долга, согласие участников общества с ограниченной ответственностью на отчуждение доли третьему лицу и т.д.).

Если у обманутой стороны нет намерения сохранить сделку, то механизмом восстановления нарушенных прав может служить признание сделки недействительной, совершенной под влиянием обмана (ст. 179 ГК РФ) или существенного заблуждения (ст. 178 ГК РФ). Но, во-первых, заблуждение может оказываться не настолько существенным для того, чтобы сторона потеряла интерес к сделке, во-вторых, в момент обнаружения ложных заверений сделка могла быть давно исполнена, в-третьих, вполне возможен казус, когда без "разрушения" сделки взыскание убытков попросту становится невозможным.

До введения новеллы о заверениях в случае нарушения заверений юристы-практики пытались идти по пути расторжения договора в связи с существенным изменением обстоятельств в силу ст. 451 ГК РФ [2, с. 46]. По нашему мнению, указанная позиция противоречит самой сути данного механизма. В доктрине и правоприменительной практике сложилось устойчивое мнение о том, что для применения соответствующей статьи необходима совокупность четырех условий: обстоятельства должны быть заведомо непредвидимыми для сторон, непреодолимыми, чрезмерными и исключающими предположения возложения риска изменения обстоятельств на заинтересованную сторону [1, с. 358]. Очевидно, что обстоятельства, не зависящие от воли сторон и исключающие предположения риска, не могут включать в себя утверждения одной из сторон.

Из сказанного можно сделать вывод о том, что в отечественном правопорядке присутствовала потребность в норме о заверениях. Прежде всего это дало участникам гражданского оборота возможность взыскивать убытки, причиненные дачей недостоверных заверений об обстоятельствах, не прибегая к признанию сделки недействительной.

Действительно, анализируя норму ст. 431.2 ГК РФ, можем констатировать, что основная цель новеллы - признание общего права на возмещение убытков за предоставление заверений об обстоятельствах, имеющих значение для заключения договора, его исполнения или прекращения. Данная концепция была заимствована из Модельных правил европейского частного права (DCFR, далее - Модельные правила) [6]. Согласно Модельным правилам сторона, заключившая договор, добросовестно полагаясь на информацию, данную другой стороной в ходе переговоров, имеет право на возмещение убытков, если лицо, предоставившее информацию:

а) знало, что информация не соответствует действительности, или не имело разумных оснований полагать такую информацию корректной;

б) знало или должно было знать, что получатель информации будет полагаться на нее, принимая решение о заключении договора на данных условиях.

Вслед за Модельными правилами российский правопорядок не делает различий в гарантиях и заверениях, устанавливает особый вид ответственности за дачу ложных гарантий, вводит опровержимую презумпцию того, что сторона, предоставившая недостоверные заверения, знала, что другая сторона будет полагаться на такие заверения. Последнее особенно важно для правоприменителя, так как помогает квалифицировать те или иные действия сторон в качестве заверений, а также распределяет бремя доказывания. Немаловажен и вопрос о стандарте добросовестности в случаях, когда злоупотребление правом совершается стороной, получившей заверения. Предположим, что сторона, полагающаяся на некорректные заверения, имела возможность самостоятельно проверить достоверность сведений, но, в силу неосмотрительности, не стала этого делать; или недостоверность заверений с самого начала носила очевидный характер, так что средний, разумный и осмотрительный участник гражданского оборота не стал бы на них полагаться. Возможно, в данных ситуациях следовало бы квалифицировать предъявление иска об убытках в качестве злоупотребления правом.

Говоря об убытках за предоставление недостоверных заявлений, не обойдем вниманием вопрос о природе ответственности за подобные действия. Стоит отметить, что сегодня эта тема является предметом дискуссий.

Спорной представляется мнение о том, что в данном случае может применяться классическая договорная ответственность за неисполнение или ненадлежащее исполнение обязательств (ст. 393 ГК РФ). Если речь идет о неких будущих действиях должника, то подобные действия будут подпадать под определение обязательства, приведенное в ст. 307 ГК РФ, но на факты, имевшие место в прошлом или присутствующие в момент заключения договора, указанная норма не может распространять свое действие. Тем не менее, Модельные правила относят ответственность за предоставление ложных заверений к деликтной, т.е. вытекающей из причинения вреда [6], а указанная норма содержится в книге об общих положениях о договоре только из-за тесной связи с исполнением договорных обязательств. Возможно, в рамках отечественного правопорядка можно было разрешить настоящую проблему с помощью расширения оснований для наступления деликтной ответственности. К сожалению, в настоящий момент ни законодательство, ни доктрина не считают возможным признание деликтом предоставление недостоверных сведений.

Список литературы

[1] Брагинский М.И., Витрянский В.В. Договорное право. Общие положения. М.: Статут, 1997.

[2] Гравин Д.И. Кредитный договор по английскому и российскому праву. М.: Инфотропик Медиа, 2014.

[3] Использование английского права в российских сделках (Серия "Библиотека компании "Goltsblat BLP") / Иен Айвори, Антон Рогоза. М.: Альпина Паблишерз, 2011.

[4] Постановление Пленума ВАС РФ от 14.03.2014 N 16 "О свободе договора и ее пределах", п. 4.

[5] Постановление ФАС Волго-Вятского округа от 02.07.2014 по делу N А39-3919/2012.

[6] Ст. II.-7:204 DCFR url: http://www.ccbe.eu/fileadmin/user_upload/NTCdocument/DCFRpdf1_1262861061. pdf Время и дата обращения: 12:40 (UTC+3), 07.11.2015.

[7] An Act to amend the law relating to innocent misrepresentations and to amend sections 11 and 35 of the Sale of Goods Act 1893. (Misrepresentation act 1967).

[8] Bettiti v. Gye (1876) 1 Q.B.D. 183, 188; Graves v. Legg (1854) 9 Exch. 709, 716.

[9] Black's Law Dictionary: Сейнт Полл Уэст, 7-е издание, 1999 г.

[10] Ferara L.N., Philips J., Runnicles J. (2007). Some Differences in Law and Practice Between U.K. and U.S. Stock Purchase Agreements. Jones Day Publications.

[11] Sycamore Bidco Limited v Sean Breslin, Andrew Dawson [2012] EWHC 3443 (Ch).

[12] The Misrepresentation Act 1967 (as amended by the Unfair Contracts Terms Act 1977).

[13] The Sale of Goods Act 1893 (56 & 57 Vict. c. 71), url:http://www.legislation.gov.uk/ukpga/1893/71/pdfs/ukpga_18930071_en.pd f.

[14] Url: http://www.merriam-webster.com/dictionary/caveat%20emptor, the Merriam-Webster Online Dictionary. Merriam-Webster, Incorporated.