Распределение риска гибели вещи и свобода усмотрения сторон при расторжении договора лизинга. Комментарий к определению Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 04.08.2015 N 310-ЭС15-4563 (Р.С. Бевзенко, К.А. Усачева, журнал "Вестник экономического правосудия", N 9, сентябрь 2015 г.)

Распределение риска гибели вещи и свобода усмотрения сторон
при расторжении договора лизинга. Комментарий к определению
Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ
от 04.08.2015 N 310-ЭС15-4563

Р.С. Бевзенко,

партнер юридической компании "Пепеляев Групп",

кандидат юридических наук

К.А. Усачева,

специалист Исследовательского центра частного

права имени С.С. Алексеева при Президенте РФ,

аспирант МГУ им. М.В. Ломоносова

Журнал "Вестник экономического правосудия", N 9, сентябрь 2015 г., с. 8-17.

1. Комментируемое дело охватывает несколько блоков интересных вопросов, возникающих в практике разрешения споров между лизингополучателями и лизингодателями и касающихся произведения расчетов между ними в ситуации, когда договор досрочно отменяется из-за гибели предмета лизинга.

2. Обстоятельства данного дела таковы.

Индивидуальный предприниматель Айсин В.Г. обратился в суд с иском к ООО "Лизинговая компания "УРАЛСИБ" о взыскании аванса по договору лизинга и уплаченной при исполнении договора выкупной стоимости предмета лизинга, включенной в состав периодических лизинговых платежей. Между предпринимателем и ответчиком был заключен договор выкупного лизинга, условиями которого была установлена символическая (1000 руб.) выкупная стоимость предмета лизинга (микроавтобуса Mercedes Benz), но при этом был предусмотрен существенный авансовый платеж. В договоре также была зафиксирована обязанность лизингополучателя застраховать предмет лизинга в пользу лизингодателя. В случае гибели вещи последний обязывался уплатить лизингополучателю разницу между суммой страхового возмещения и суммой, необходимой для досрочного выкупа предмета лизинга. И наоборот, лизингополучатель обязался вернуть такую разницу, если она окажется отрицательной.

В связи с гибелью предмета лизинга в результате пожара договор был прекращен, а стороны заключили дополнительное соглашение, по которому лизингодатель обязался уплатить лизингополучателю сумму разницы между страховым возмещением, уплаченной страховой компанией, и суммой закрытия договора, а также лизинговый платеж за месяц, следующий после гибели предмета лизинга. Эти суммы были получены предпринимателем, однако он полагал, что имеет место также скрытое включение лизингодателем в состав периодических лизинговых платежей выкупной стоимости транспортного средства. Кроме того, истец указывал, что он участвовал в софинансировании приобретения предмета лизинга в размере уплаченного аванса.

Решением Арбитражного суда Тульской области от 18.09.2014, оставленным без изменения постановлением суда апелляционной инстанции от 12.12.2014 и постановлением Арбитражного суда Центрального округа от 28.01.2015, исковые требования были частично удовлетворены, с ответчика была взыскана сумма уплаченных при исполнении договора лизинга платежей в заявленном размере, в удовлетворении требования о взыскании аванса отказано.

Разрешая спор и удовлетворяя требование о взыскании суммы уплаченных при исполнении договора лизинга платежей, суды трех инстанций пришли к заключению о наличии на стороне компании неосновательного обогащения в заявленном размере, составляющем сумму выкупной стоимости, включенной в состав периодических лизинговых платежей. Такой вывод был обоснован тем, что по условиям договора право собственности на предмет лизинга переходило после внесения всех лизинговых платежей и оплаты символической выкупной стоимости, однако поскольку выкуп и, как следствие, переход права собственности на предмет лизинга, не состоялся, у компании отсутствовали основания для удержания денежных средств, которые фактически представляли собой выкупную цену предмета лизинга. Отказывая в удовлетворении требования о возврате уплаченного аванса, суды исходили из того, что графиком платежей подтверждается зачет внесенного истцом аванса в счет оплаты начисленных лизинговых платежей равными долями в период действия договора лизинга до наступления гибели предмета лизинга.

3. Лизинговая компания обратилась в ВС РФ с кассационной жалобой на судебные акты, в которой она ставила вопрос об их отмене и о направлении дела на новое рассмотрение.

Судебная коллегия по экономическим спорам ВС РФ (далее - Коллегия) согласилась с ответчиком и отменила судебные акты в части взыскания с компании уплаченной при исполнении договора лизинга выкупной стоимости предмета лизинга, включенной в состав периодических лизинговых платежей. Основной довод Коллегии состоял в том, что дополнительным соглашением, которым договор лизинга был расторгнут, были предусмотрены последствия такого расторжения в связи с утратой предмета лизинга. При этом Коллегия указала, что как в договоре лизинга, так и в дополнительном соглашении стороны фактически договорились о том, что в случае гибели предмета лизинга расчеты между сторонами осуществляются так, как если бы право собственности на предмет лизинга перешло к лизингополучателю.

4. В целом доводы Коллегии являются любопытными, но они требуют ряда уточнений.

Сам по себе учет ситуации "как если бы право собственности на предмет лизинга уже перешло к лизингополучателю" для осуществления расчетов в связи с распределением риска гибели вещи вряд ли несет в себе какую-то смысловую нагрузку. Формальная позиция о несении риска гибели вещи собственником (res pent domino; casum sentit dominus), особенно если она сопровождается прямой или подразумеваемой отсылкой к ст. 211 ГК РФ, представляет собой лишь правило вещного права, которое говорит только о том, что на собственника вещи приходятся невыгоды от гибели вещи. В договорном же праве вопрос риска гибели связан скорее с существом и структурой обязательства, с сохранением обязанности, которая, несмотря на гибель вещи, должна быть исполнена контрагентом, либо с отпадением такой обязанности.

5. Коллегия попутно затронула еще одно из возможных обоснований возложения риска гибели вещи на лизингополучателя, говоря о том, что "вещь находится в сфере его имущественной ответственности".

Однако идея о возложении риска на того, в чьей сфере контроля находится вещь, приводит к смешению риска и ответственности, поскольку здесь видны попытки найти субъективные критерии вменения гибели вещи одной из сторон (если бы вещь находилась в сфере влияния продавца, то он мог бы предотвратить гибель, и т.п.)*(1), что явно тяготеет к понятию ответственности и мало связано с понятием риска как обстоятельства, неподсильного контролю человека.

Вопрос о распределении риска гибели предоставления, думается, напрямую зависит лишь от признания правопорядком действия принципа взаимности обязательств сторон. Например, в более простой ситуации с куплей вещь также поступает в собственность покупателя и этот риск также возлагается на него - и при исполнении договора, и при расторжении. При исполнении он понимается как сохранение у покупателя обязанности по уплате цены, несмотря на гибель вещи*(2); при расторжении - как непризнание возможности потребовать обратно уплаченную выкупную цену без компенсации стоимости погибшей вещи*(3).

Однако обосновывается это правило вовсе не формальной логикой несения риска гибели вещи собственником и не нахождением вещи в сфере контроля покупателя. Возложение риска гибели на покупателя при исполнении договора может представлять собой отступление от принципа взаимности обязательств сторон, которое будет находить свое обоснование в том, что вещь должна причитаться покупателю с момента приобретения договором силы уже при его заключении*(4) и ему же должны причитаться выгоды из нее. Отсюда следует, что ему же должны причитаться и невыгоды, связанные с ней, в том числе риск случайной гибели*(5). Хотя в сравнительной перспективе этот вопрос является неоднозначным и широко известно, что, к примеру, в немецком праве выгоды, а значит, и невыгоды, связанные с вещью, переходят на покупателя лишь с момента ее передачи. Такое решение здесь, однако, одновременно нивелирует саму категорию риска, предопределенную кажущейся несправедливостью в структуре обязательства (ведь обязательство продавца в данном случае прекращается исполнением, ожидаемым должником), сводя ее лишь к последовательной реализации принципа единства выгод и невыгод.

При расторжении договора, напротив, возложение риска гибели на покупателя вне всяких сомнений должно подтверждать и обосновываться принципом взаимности реституционных обязательств, уходящим корнями в принцип доброй совести: тот, кто требует вернуть собственное предоставление, но не готов вернуть полученное от контрагента, действует недобросовестно*(6). Здесь вообще отсутствуют причины для отступления от него, оправдывающих возможность постановки продавца в худшее положение, чем до расторжения договора: при исполнении реституционных обязательств вещь ни на секунду не могла быть причислена к имуществу продавца, ее не стало еще до момента расторжения.

6. В ситуации с договором лизинга общая логика распределения рисков и зависящего от этого произведения расчетов в связи со случайной гибелью вещи такая же, что и с куплей: при кредитном его понимании экономический собственник - лизингополучатель, а признание титула за лизингодателем лишь отражает, что вещь находится у него в (титульном, т.е. в виде собственности) "суперобеспечении"*(7).

Именно лизингополучатель (несмотря на сохранение титула за лизингодателем) получает все выгоды от вещи при исполнении. Поэтому и риск гибели предмета лизинга при исполнении договора, как и в обычной купле, согласно принципу единства риска и выгод, и также при этом, вероятно, как исключение из принципа взаимности обязательств сторон должен лежать на нем.

Как и в обычной купле, распределяется риск гибели предмета лизинга и при расторжении. В реституционных обязательствах здесь в равной мере, что и в купле, не может быть никаких оснований для отступления от принципа их взаимности: с учетом лизинговой специфики и сальдового метода расчет между сторонами при осуществлении реституции будет производиться так, что лизингодатель в размере стоимости погибшей вещи не будет поставлен в худшее положение, чем если бы расторжения не произошло.

7. Казалось бы, эти идеи в полной мере соответствуют пониманию лизинговых отношений, отраженному в известном постановлении Пленума ВАС РФ от 14.03.2014 N 17 "Об отдельных вопросах, связанных с договором выкупного лизинга" (далее - постановление N 17). Стержнем заложенных в нем правовых позиций является понимание лизинга как формы кредитования: "По общему правилу в договоре выкупного лизинга имущественный интерес лизингодателя заключается в размещении и последующем возврате с прибылью денежных средств, а имущественный интерес лизингополучателя - в приобретении предмета лизинга в собственность за счет средств, предоставленных лизингодателем, и при его содействии. Приобретение лизингодателем права собственности на предмет лизинга служит для него обеспечением обязательств лизингополучателя по уплате установленных договором платежей, а также гарантией возврата вложенного" (п. 2 постановления N 17).

Это, в свою очередь, означает возложение риска гибели вещи при исполнении договора на лизингополучателя. Вопрос о риске гибели вещи в реституционном отношении затрагивается в п. 4, согласно которому переход к лизингодателю риска случайной гибели или случайной порчи предмета лизинга происходит по общему правилу ст. 669 ГК РФ - при возврате предмета лизинга лизингодателю. Иными словами, если вещи уже нет и она никак и не может быть возвращена лизингодателю, этот риск лежит по-прежнему на лизингополучателе.

Однако рассматривая это дело, Коллегия, напротив, сочла, что подобный ход рассуждений и договоренность сторон о возложении риска гибели вещи на лизингополучателя хотя и противоречат правовым позициям из постановления N 17, но должны применяться вопреки им лишь вследствие принципа свободы договора.

8. Как видно из описанных судами обстоятельств рассматриваемого дела, при определении цены закрытия сделки стороны спорного договора использовали не методику подсчета сальдо встречных обязательств, определенную в п. 3 постановления N 17*(8), а иной подход.

Насколько можно понять из судебных актов первой и апелляционной инстанций, методика подсчета сальдо взаимных обязательств, предусмотренная сторонами, была следующей: сложение сумм имеющихся долгов по лизинговым платежам, всех штрафов, расходов, связанных с предметом лизинга, а также оставшихся лизинговых платежей, и вычитание незачтенного авансового платежа. Иными словами, стороны договора лизинга договорились не о сравнении предоставлений, а о "сворачивании" остатка долга лизингополучателя в единую денежную сумму. Далее эта она сравнивается с суммой страхового возмещения за утраченный предмет лизинга и определяется подлежащая уплате (либо лизингодателю, либо лизингополучателю) разница.

Как представляется, разница между таким подходом и подходом, заложенным в п. 3 постановления N 17, заключается лишь в том, что в первом случае фактически не подлежит учету временной аспект - то, что лизингополучатель пользовался финансированием меньше, чем должен был. Другими словами, кредит для лизингополучателя, оказанный ему лизингодателем, становится дороже*(9).

Окончательно сформулировать содержательную разницу между этими двумя методами определения сальдо можно следующим образом: в случае если автомобиль сгорит, должник должен возвратить финансирование досрочно, но уплатить за него более высокую цену. Тем самым лизингодатель все равно получит именно ту прибыль, которую он рассчитывал получить исходя из полного срока предоставления финансирования. Легко представить себе, что полученная им сумма финансирования будет заново размещена по другим сделкам и также принесет ему прибыль.

9. Теперь надо определить, насколько такое соглашение допустимо.

Коллегия апеллирует к принципу свободы договора и приходит к выводу о том, что именно поэтому такой принцип подсчета сальдо возможен. Любопытно, что при этом Коллегия цитирует правовую позицию, закрепленную в постановлении Пленума ВАС РФ от 06.06.2014 N 35 "О последствиях расторжения договора": иные последствия расторжения договора, чем те, которые установлены законом (в данном случае, заметим, последствия досрочного прекращения договора лизинга не установлены законом, а выведены высшим судом путем толкования), могут быть предусмотрены соглашением сторон с учетом ограничений свободы волеизъявлений, установленных в постановлении Пленума ВАС РФ от 14.03.2014 N 16 "О свободе договора и ее пределах".

В п. 4 этого постановления содержатся пять ограничителей свободы договора, которые являются естественными пределами реализации идеи свободы воли:

- защита слабой стороны;

- защита третьих лиц;

- защита добрых нравов;

- защита публичного интереса;

- существо юридической конструкции.

Как представляется, в данном деле заслуживают обсуждения только первый и последний ограничитель договорной свободы.

Коллегия явно сочувственно относится к тому, чтобы считать лизингополучателя стороной, имеющей менее сильные переговорные позиции, чем лизингодатель, а потому являющейся слабой стороной контракта: она называет его слабым контрагентом. Однако Коллегия не считает, что способ подсчета сальдо в данном случае нарушает его интересы, поскольку сальдо считается так, как будто договор был исполнен, а именно на такую цену сделки слабый контрагент изначально был согласен.

Это довольно тонкое рассуждение. Как известно, доктрина защиты от несправедливых договорных условий рассчитана на то, чтобы применять ее к так называемым общим условиям сделки (порядку расчетов, раскладке рисков, извещениям, последствиям расторжения и пр.), но не к ценовым параметрам сделки (к цене предоставления). Здесь же Коллегия говорит о том, что коль скоро лизингополучатель в принципе был готов заплатить определенную цену за финансирование, то условие о том, что он должен будет заплатить такую же цену за финансирование при досрочном прекращении контракта, не может ущемлять его интересы.

Вывод Коллегии можно было бы поддержать, если бы он сопровождался дополнительным указанием на то, что результат сальдо при расторжении вследствие гибели предмета лизинга не должен в значительной степени отличаться от первоначальной цены. Иначе участникам оборота будет послан убедительный (и неверный!) сигнал о том, что юридически защищенными считаются любые договоренности об уплате цены, установленной за первоначальное предоставление без его фактической передачи должником кредитору.

Что же касается существа правового регулирования ("догматического теста") в отношении условия о том, что лизингополучатель в любом случае уплачивает лизингодателю сумму, равную размеру финансирования и плате за его предоставление, то оно вполне укладывается в кредитную трактовку лизинга: подлинным, "экономическим" собственником предмета лизинга, извлекающим выгоды от его использования, является лизингодатель, и в соответствии с нормами о лизинге риски гибели лежат на нем. Возложение на него же невыгоды от гибели предмета лизинга в полном объеме (т.е. с учетом и тех доходов, которые вследствие гибели предмета лизинга не получил лизингодатель) не является чем-то крайне вопиющим и необычным для этой юридической конструкции.

Единственное, что настораживает в рассуждениях Коллегии, это то, что она поднимает вопрос о диспозитивности не применительно к соответствию или несоответствию условия договора норме закона (а именно нормы закона могут быть императивными или диспозивными). Коллегия ведет речь о том, могут ли условия договора противоречить правовым позициям высшего суда: вывод Коллегии о том, что если разъяснения Пленума диспозитивны, то стороны могут своим соглашением отойти от них, является странным. По всей видимости, надо говорить о соответствии или несоответствии условия договора норме, которую высший суд интерпретирует как диспозитивную.

Тем не менее в целом готовность Коллегии признать тот факт, что стороны сделок не связаны разъяснениями высшего суда и могут (в определенных пределах) устанавливать в своих соглашениях иное регулирование, можно только приветствовать.

10. Еще один важный вопрос, который был затронут при рассмотрении комментируемого дела, касается того, что такое договор о расторжении (в данном случае оформленный дополнительным соглашением к договору лизинга).

При принятии решений по делу суды нижестоящих инстанций в мотивировочной части апеллировали лишь к самим условиям договора лизинга (в его редакции до гибели вещи). Судя по обстоятельствам данного дела, это в общем-то не привело к критичным последствиям, поскольку условия договора лизинга (в редакции до гибели вещи) и условия дополнительного соглашения об отмене договора и произведении расчетов были идентичны; более того, последний отсылал к первому. Однако если бы они отличались, вероятно, могли бы возникнуть сложности.

Когда стороны заключают такое соглашение об отмене договора лизинга, оно представляет собой самостоятельный договор, который уничтожает условия ранее заключенного договора и порождает обязанности уже в рамках новых обязательственных отношений.

Такой договор об отмене (contrarius consensus*(10)) известен правопорядкам германского направления континентального права, где он традиционно считается новым договором самостоятельного вида, не урегулированным законом, и его последствия должны определяться исходя из толкования воли сторон: в частности, хотели ли стороны лишь зафиксировать размер реституционных обязательств по договору лизинга или же, напротив, новировать эти его условия и пр.*(11) В других правопорядках, в частности во французском и бельгийском, не видят необходимости называть его специальным договором об отмене*(12), но и не обсуждают ситуацию, когда расторжение по соглашению предусматривает иные, чем следующие из отменяемого договора, реституционные последствия.

В этом смысле суд не должен автоматически быть связанным лишь условиями прежнего договора лизинга. Без исследования воли сторон они должны быть для него иррелевантны в части вопросов распределения рисков и могут иметь значение только для решения проблемы о том, не должна ли здесь ограничиваться свобода договора.

Коллегия в связи с этим правильно указала, что последствия расторжения договора лизинга урегулированы именно дополнительным соглашением, следовательно, у судов не имелось оснований квалифицировать спорную денежную сумму в качестве неосновательного обогащения компании, соответствующего по условиям самого договора выкупной стоимости в составе лизинговых платежей.

------------------------------------------------------------------------

*(1) См.: Herold K. Das Ruckabwickiungsschuldverhaltnis aufgrund vertraglichen oder gesetzlichen Rucktritts. Berlin, 2001. S. 79-83; Kohler J. Die gestorte Ruckabwicklung gescheiterter Austauschvertrage. Koln - Berlin - Bonn - Munchen, 1989. S. 356-357; Wanner A. Gefahrtragung und Haftung beim gesetzlichen Rucktritt. Eine Untersuchung des Kommissionsentwurfs zur Schuldreform in Vergleichung mit dem franzosischen Recht. Diss. Frankfurt am Main, 2000. S. 21-22. 

*(2) См.: Дождев Д.В. Возложение риска на покупателя в классической купле-продаже // О собственности. Сборник статей к юбилею К.И. Скловского. М., 2015. С. 103-161.

*(3) Технически возложение риска гибели вещи при расторжении договора на покупателя возможно не только при помощи установления обязанности возместить ее стоимость, но и путем исключения права на расторжение.

*(4) Приобретение куплей своего полного эффекта и определенность положения сторон уже в момент заключения договора может обосновываться по-разному. Наиболее убедительным такой подход кажется тогда, когда вещь сразу была готова к передаче и продавец владел ею лишь в интересе покупателя. Подробно все эти подходы описывает и анализирует Д.В. Дождев (см.: Дождев Д.В. Указ. соч. С. 103-161). В современной зарубежной литературе близко к этим идеям примыкает позиция В. Флуме (и его предшественников и последователей) о волевом решении покупателя с заключением договора причислить вещь (и связанные с ней выгоды и невыгоды) к своей имущественной сфере (см.: Flume W. Der Wegfall der Bereicherung in der Entwicklung vom romischen zum geltenden Recht. Goettingen, 1953; Idem. Die Saldotheorie und die Rechtsfigur der ungerechtfertigten Bereicherung // AcP, 1994; и др.), а также некоторые иные концепции. О традиции по этому вопросу см. также: Sickinger Ch. Gefahrtragung und Haftung beim Rucktritt vom Kaufvertrag. Diss. Bonn, 1994. S. 152-156.

*(5) Принцип единства отнесения к покупателю выгод и невыгод от вещи как отражение структуры договора купли-продажи и обоснование распределения риска описывается, в частности, в работах: Дождев Д.В. Указ. соч. С. 103-161; Herold K. Op. cit. S. 81-82.

*(6) Обоснование возложения риска гибели вещи на покупателя в связи с принципом взаимности реституционных обязательств широко обсуждалось Г.Г. Лезером, Э. Вольфом и Ж. Карбонье, а также их последователями. См., напр.: Wolf E. Rucktritt, Vertretenmussen und Verschulden // AcP 153, 1954; Leser H.G. Der Rucktritt vom Vertrag: Abwicklungsverhaltnis und Gestaltungsbefugnisse bei Leistungsstorungen. Tubingen, 1975; Carbonnier J. Droit civil. IV. Les obligations. 19 6d. Paris, 1995; Hartmann St. Die Ruckabwicklung von Schuldvertragen. Zurich, 2005. S. 308, 311. Glasl D. Die Ruckabwicklung im Obligationenrecht. Zurich, 1992. S. 148; и др.

*(7) О таком подходе к лизингу в противовес арендному пониманию см., напр.: Егоров А.В. Лизинг: аренда или финансирование? // Вестник ВАС РФ. 2012. N 3; п. 2 постановления Пленума ВАС РФ от 14.03.2014 N 17. 

*(8) Эта методика основана на кредитном подходе к выкупному лизингу: стороны должны определить сумму предоставлений, сделанных лизингополучателем, вычислить срок лизинга и плату за предоставление финансирования (исходя из разницы между общей суммой выплат лизингополучателя и предоставленным финансированием) и определить остаток задолженности лизингополучателя (являющийся разницей между предоставленным финансированием с учетом актуального вознаграждения за пользование им и сделанными выплатами, в том числе страховыми).

*(9) Правильность этого вывода становится очевидной, если сравнить сумму определенного лизинговой компанией закрывающего платежа, увеличенную на сумму аванса, и сумму внесенных лизингодателем лизинговых платежей. Эта денежная сумма полностью совпадает с общей стоимостью предмета лизинга, в которой учитывается, помимо прочего, и плата за финансирование, рассчитанная исходя из 36-месячного срока пользования финансированием. Однако из дела следует, что реальный срок пользования финансированием составил всего 16 месяцев. Плата же за финансирование в результате сохраняется той же (в рублях), но с учетом того, что период, за который она взимается, сокращается, эта плата становится выше более чем в два раза.

*(10) О его истории см.: Knutel R. Contrarius consensus. Koln, Graz, 1968.

*(11) Нем. Aufhebungsvertrag. См., напр.: Larenz K. Lehrbuch des Schuldrechts. Bd. I. Allgemeiner Teil. 14. Aufl. MUnchen, 1987. S. 272-273; Medicus D. Lorenz St. Schuldrecht I. Allgemeiner Teil. 20. Aufl. Munchen, 2012. S. 282.

*(12) В отличие от немецкого права к видам расторжения здесь относят лишь ретроактивно реагирующую на нарушение обязательств контрагентом resolution либо resiliation, которая в договорах с длящимся исполнением ограничивает ретроактивный эффект или используется в договорах на неопределенный срок как отражение права на свободу. В литературе можно увидеть выражение "договорное расторжение" (la resolution conventionnelle), однако здесь также имеется в виду не договор об отмене (contrarius consensus), а лишь возможность расторгнуть договор по предусмотренным им основаниям автоматически, без обращения в суд в противовес пока еще сохраняющемуся общему правилу судебного расторжения. См., напр.: Chabas C. Resolution - Rdsiliation // Encyclopedie Juridique Dalloz, Repertoire de droit civil. Paris, 2010; Ghestin J., Jamin Ch, Billiau M. Traite de droit civil. Les effets du contrat. 3e ed. Paris, 2001. P. 485-680; Wery P. Droit des obligations. Vol. 1. Theorie generale du contrat. Bruxelles, 2010. P. 579 etc.