Англосаксонская модель государства: к дискуссии об идейно-теоретических основах (А.Н. Тимонин, журнал "Lex Russica", N 9, сентябрь 2015 г.)

Англосаксонская модель государства: к дискуссии об идейно-теоретических основах

А.Н. Тимонин,

доктор юридических наук,

профессор Башкирского государственного университета

Журнал "Lex Russica", N 9, сентябрь 2015 г.

После распада СССР и дискредитации его государственно-правового опыта на всем постсоветском пространстве активизировались поиски новых государственно-правовых моделей. Первые же шаги отечественной юриспруденции тогда были связаны с активным изучением государственно-правовых образцов, имевших западное происхождение. Примером может служить точка зрения С.С. Алексеева, в соответствии с которой конечной целью развития самых разных государств, принадлежащих к разным типам цивилизаций, являются государственные порядки, сложившиеся в Западной Европе и Северной Америке. Обращаясь к процессу их возникновения, он пришел к выводу о том, что "такого рода процесс особо четко обозначился в Европе, Северной Америке в XVIII-XX веках в результате буржуазных демократических революций"*(1). При этом исследователи порой теряли чувство меры, некритично излагая весь комплекс проблем, так или иначе связанных с данной проблематикой. Особой популярностью у них пользовалась т.н. англосаксонская модель государства. Новейшим образцом подобного подхода может служить монография Ф.М. Раянова, которая посвящена триумфальному "шествию англосаксонской модели государственности по всей планете"*(2). Подобный подход может и должен быть оспорен. Налицо необходимость повторного обращения к изучению англо-американского государственно-правового опыта. При этом особого внимания заслуживают идейно-теоретические основы англосаксонской модели государства.

Приступая к решению данной проблемы, следует подчеркнуть мысль о естественно-историческом происхождении англосаксонской модели государства. Она возникла в пределах островного государства, которое морем было веками надежно защищено от иноземных вторжений. По этой причине здесь долго не было потребности в крупной постоянной армии и, соответственно, - в бюрократии, обслуживающей эту армию. В подобных условиях самое широкое развитие приобретает знаменитое английское самоуправление, которое сопровождалось возникновением и развитием по крайней мере трех фундаментальных идей: ограничения королевской власти, "мифа хартии" и господства права. Они настолько глубоко укоренились в общественном сознании англичан, что их не удалось выкорчевать даже тем правителям этой страны, которых принято отождествлять с абсолютными монархами. Исследуя исторические особенности формирования государственного строя Англии, О.В. Мартышин подчеркивает: "Фикция полуреспубликанского-полумонархического правления стойко сохранялась в английском общественном мнении даже в те времена, когда страна была наиболее близка к неограниченной королевской власти"*(3). Все это стало питательной почвой для возникновения классического либерализма, который мирился с "людоедством" - уничтожением самого массового средневекового сословия - английского крестьянства, с работорговлей и расизмом. Не стоит закрывать глаза на феномен "кровавого законодательства", на основе которого осуществлялись массовые репрессии по отношению к англичанам, покинувшим свои деревни не по своей воле, на феномен "работных домов", которые по своей сути мало чем отличались от концлагерей. Не стоит забывать и о красноречивых признаниях Адама Смита, любившего поговорить о "расе рабочих". Затем либеральные идеи перекочевали за океан, и в Северной Америке пышным цветом расцвели работорговля, расизм и геноцид индейцев ("людоедство"), Иначе и быть не могло среди потомков кальвинистов, которые перенесли библейскую идею "избранного народа" на своих единоверцев. Итак, хваленые англосаксонские права и вольности всегда были достоянием немногих - сильных мира сего, провозгласивших себя "избранными".

Общеизвестно, что США появились на политической карте мира в результате войны за независимость. С оружием в руках американцы боролись с бывшей метрополией - Англией. В ходе этой войны американцы научились ненавидеть многое из того, что их связывало с бывшей метрополией. Результатом стал разрыв с англосаксонскими правовыми традициями. Наиболее ярко этот разрыв воплотился в Конституции США 1787 г., представляющей собой, по словам Р. Давида, закон романского типа*(4). Заслуживает внимания и процесс ее разработки. Наиболее подготовленным к такого рода деятельности оказался только один из участников конституционного Конвента - Джеймс Мэдисон, которого сами американцы называют "философом" или же архитектором Конституции. Это и понятно - за все время работы конвента с мая по сентябрь он проштудировал более 200 томов, которые ему переправлял через океан Томас Джефферсон - тогдашний американский посланник во Франции. Основная масса просветителей, как известно, происходила именно из этой страны. Поэтому совершенно не правы те, кто подобно Ф.М. Раянову считает духовным отцом американских конституционалистов одного только Дж. Локка*(5). На самом деле, не только Локк, и даже не столько Локк, повлиял на мировоззрение будущего классика политической и юридической науки. Какова же роль на этой стадии конституционного процесса другого отца-основателя - А. Гамильтона? Можно ли, подобно Ф.М. Раянову, приравнивать его к Д. Мэдисону*(6)? Думается, что Ф.М. Раянов несколько опережает события, ибо Гамильтон - внебрачный сын шотландского дворянина, считавший себя учеником Гоббса и Юма, был поклонником всего английского. Он склонялся к мысли о том, что президент и сенат должны были править Америкой пожизненно. Большинство участников конвента не разделяли олигархические идеалы Гамильтона. Поэтому ему пришлось смириться с тем проектом конституции, который во многом был основан на идеях Д. Мэдисона. Только после завершения процесса ее разработки он становится активным сторонником скорейшей ратификации Конституции. Только на данном этапе Гамильтон объединяет свои усилия с Мэдисоном в борьбе с антифедералистами. Не случайно в нашей стране он известен в качестве именно федералиста.

Но если не Конституция, то, быть может, Декларация независимости 1776 г. была написана Т. Джефферсоном всецело под влиянием концепций Джона Локка? В поисках ответа на этот вопрос мы обратились к учебнику В.Г. Графского, который, отмечая своеобразие позиции Джефферсона, подчеркивает: "Он не включал право собственности в число неотъемлемых и прирожденных прав". Для Локка же известная триада прирожденных прав была немыслима без права на имущество. Поэтому "в ответ на обвинение в плагиате у Дж. Локка Джефферсон заявил, что помимо Локка он перечитывал также античных авторов"*(7). Правда, Локк не считал "природное состояние лишь мифом, удобным для теоретических рассуждений", как представлялось Гоббсу. С его точки зрения, "это состояние действительно существовало, и при нем все люди, мужчины и женщины, были равны, а значит, и свободны"*(8). Налицо явная идеализация первобытного общества ("естественного состояния" в терминологии Локка) в духе религиозно-мифологической концепции "золотого века". Вместо "полной свободы" подлинного равенства в позднепервобытном обществе, как установили современные ученые, уже наметилась тенденция к властному доминированию родоплеменной знати и военной верхушки. Поэтому даже советские этнографы вместо "военной демократии" предпочитали употреблять иные термины: "военная иерархия", "военная олигархия"*(9). Никакой тоски по "потерянному раю" или же "золотому веку" не ощущается и в творчестве американских антропологов. Одни из них, подобно М.X. Фриду, различают эгалитарные, ранжированные и стратифицированные первобытные общества. Другие же идут по пути, предложенному Э.Р. Сервисом, который противопоставлял эгалитарным иерархические общества*(10). Но даже на самой ранней стадии первобытности, которая в нашей стране отождествлялась с эпохой "первобытного коммунизма", а на Западе с эгалитарным обществом, не было и быть не могло полной свободы. Экскурс в область истории первобытности, осуществленный А.И. Косаревым, не оставляет никаких сомнений на этот счет. Он вполне обоснованно отмечает: "В то время внешний быт и внутренний мир человека были еще крайне примитивными, коллективное принятие решений соседствовало с "тиранией" стариков - хранителей религиозных традиций; обычаи были малоподвижны и сковывали творческую активность, самостоятельность членов рода, а утверждаемая ими "естественная" привычка к покорности граничила с добровольным рабством"*(11).

Похоже, Локк столь же сильно презирал реальную историю, как и его коллеги - французские просветители. Поэтому вместо изучения подлинной истории человечества он конструировал политико-правовые фикции. Подобный подход породил множество идеализированных допущений, среди которых мы видим не только "полную свободу" и подлинное равенство, якобы царившие в позднем первобытном обществе. Стоит ли удивляться тому, что "это первоначальное состояние равенства и свободы опиралось" не на факты, а "на здравый смысл"*(12). Локк, точно так же как и французские просветители, идеализировал античные республики и стремился возродить государственно-правовые порядки, свойственные им, в новых исторических условиях. Вопреки Локку и его американским поклонникам в политической жизни всех стран Запада, включая США, все большую роль ныне играют профессионалы. На это обстоятельство в свое время обратил внимание Макс Вебер - великий буржуазный антипод Маркса. В личной беседе с англо-американскими рабочими он обратился к ним со словами: "...почему они позволяют управлять собой часто продажным партийным функционерам..."? Они ответили: "...потому что "наша великая страна" предлагает такие большие возможности, что, даже если миллионы будут обворованы, задавлены и забиты, все равно останется еще достаточно источников прибыли...". При этом рабочие добавили: "...потому что эти "профессионалы" представляют собой касту, на которую "мы"... "плюем"..."*(13).

Профессионализация политики исключает прямые аналогии с античными демократическими республиками. Вместо непосредственной демократии античного типа на Западе утвердилась представительская демократия "общества массового потребления". Вместо того, чтобы посвятить свой досуг самому активному участию в управлении собственным государством, современный западный гражданин предпочитает сидеть у телевизора или в компании приятелей.

Обращает на себя внимание и трактовка Джефферсоном доктрины народного суверенитета. Дело в том, что "в этом вопросе он был близок к Руссо, считавшему народный суверенитет единым, неделимым, неотчуждаемым, и занимал более радикальную позицию, нежели другие американские демократы, вполне удовлетворявшиеся представительной формой народного суверенитета"*(14). Радикализм Джефферсона проявил себя и в том, что он наделял народ правом на восстание (на революцию). Поэтому американская декларация выгодно отличается от подобных документов других стран тем, что в ней народный суверенитет был закреплен в полном объеме. Третья важная доктрина, которая отразилась в американской декларации, - доктрина общественного договора. Вот что пишет об этой доктрине шведский профессор Эрик Аннерс: "Идея общественного договора рассматривалась в качестве умозрительной модели, которая восходила к временам античности, точнее говоря, к Аристотелю"*(15). Строго говоря, прообраз договорной теории был создан именно Эпикуром, а не Аристотелем. Поэтому уточнение Аннерса должно быть оспорено. Бесспорно другое - отсутствие фактической основы у этой доктрины. Об этом совершенно откровенно поведал в свое время Жан-Жак Руссо. Рассуждая о происхождении и основаниях неравенства между людьми, он писал: "Начнем же с того, что отбросим все факты, ибо они не имеют никакого касательства к данному вопросу. Мы должны принимать результаты розысканий, которые можно провести по этому предмету, не за исторические истины, но лишь за предположительные и условные рассуждения, более способные осветить природу вещей, чем установить их действительное происхождение..."*(16).

В отличие от Руссо, Джон Локк предпринял попытку установить действительное происхождение "политических сообществ". Всякий исследователь генезиса цивилизации и государства сталкивается с множеством трудностей, среди них обнаруживает себя и такая, которая с известной долей условности может быть названа "принципом опрокинутой пирамиды". В соответствии с этим "принципом" чем глубже мы погружаемся в историю, тем меньше фактов доступно тому или иному ученому. На это обстоятельство не преминул обратить внимание и Джон Локк, заметив, что "государственный строй повсюду предшествует летописям". Поэтому "...с государствами происходит то же, что и с отдельными лицами: они обычно не имеют никакого представления о своем рождении и младенчестве"*(17). Убедившись в крайней скудости наших знаний о том, как возникали первые государства Земли, он стал восполнять пробелы в истории ранней древности при помощи самых рискованных гипотез. При этом он руководствовался старым научным идеалом, основанным на критерии очевидности. Данный критерий обнаруживает себя в высказывании о перуанцах, индейцах Флориды, Бразилии и других первобытных "нациях", которые "не имели королей". С его точки зрения, "...эти люди, совершенно очевидно, были действительно свободны... <...>, ...но по согласию были все равными, до тех пор пока по тому же согласию они не устанавливали у себя правителей"*(18). Дело осталось только за примерами, при помощи которых Джон Локк пытался убедить читателя в договорном происхождении первичных государств. В качестве таковых он использует Рим и Венецию, где возникновение государства "...произошло путем объединения нескольких свободных и независимых друг от друга людей"*(19). Своих идейных противников он предупреждает: "Тот, кто... допускает, что возникновение Рима и Венеции..." происходит иным путем "...тот должен обладать странной склонностью к отрицанию очевидных фактов, когда они не согласуются с его гипотезой"*(20).

Воинственность римлян эпохи первых царей и даже ранней республики стала притчей во языцех. Проигнорировать ее мог только предвзятый читатель Плутарха, Тита Ливия и других древних авторов, чьи сочинения были вполне доступны современникам Джона Локка. Отказ от их использования свидетельствует о том, не только его идейные противники, но и сам Локк обладал "странной склонностью к отрицанию очевидных фактов". По всей видимости, шаткость и неубедительность собственной гипотетической картины возникновения первичных государств, сформированной на основе допущений и дедуктивных построений, в какой-то мере сознавалась самим Джоном Локком. Примером может служить повествование об основании выходцами из Спарты Тарента - города в Италии, договорное происхождение которого ему приходится обосновывать при помощи надежды. Локк так и пишет: "И я надеюсь, что тем, кто покинул Спарту вместе с Фалантом... будет позволено быть свободными людьми, независимыми друг от друга, и создать государственное правление по своему собственному соглашению"*(21). Априоризм подобного подхода к решению проблемы возникновения первичных и вторичных государств очевиден. В результате Локку ничего не остается, кроме как уповать на мощь всесильного разума. Его заключительный вывод не оставляет никаких сомнений на этот счет: "В заключение следует сказать: разум совершенно очевидно на нашей стороне, и он говорит, что люди по природе свободны". Более того, "...те государства, которые возникли на земле мирным путем, брали свое начало из этой основы и были созданы соглашением людей"*(22). Легко заметить, что вместо фактов Локк активно использует сугубо умозрительные предположения и рассуждения. При всей очевидной несхожести той версии происхождения государства, которая представлена в трудах Локка, с другими направлениями теории общественного договора, созданными Гоббсом и Руссо, между ними обнаруживается нечто общее - отношение к фактам. Как верно подметил американский антрополог Элман Сервис, "ни один из трех не связывал себя однозначно "историчностью" вновь заключенного соглашения между людьми в ходе развития из природного состояния". Поэтому "...нам не надо принимать это соглашение в качестве фактической основы теории происхождения государства"*(23).

Особенно неудачной следует признать локковскую трактовку образования римского государства. Все, что мы знаем об изначальной агрессивности Рима, о вековом господстве патрициев над плебеями и рабами, говорит об элитарном происхождении римского государства. Сходным путем возникла и развивалась Спарта - самый известный из полисов, основанных греками-дорийцами. Дорийский путь возникновения государства был связан с "завоеванием и подчинением местного населения", повсюду он "привел к установлению олигархических режимов"*(24). Дорийское завоевание материковой Греции античными авторами было названо "возвращением Гераклидов" - внуков и правнуков Геракла, при помощи северных варваров мстивших ахейцам за своих отцов, изгнанных с исторической родины. Вот что писал об этом Фукидид: "Даже и после Троянской войны в Элладе еще происходили передвижения племен и основывались новые поселения...". Касаясь роли дорийцев в этом процессе, он отмечал: "...а на восьмидесятом году после основания Трои дорийцы вместе с Гераклидами захватили Пелопоннес"*(25).

В иных исторических условиях передвижения племен и соплеменностей, нашествия варваров погубили Западную Римскую империю и привели к возникновению на территории ее бывших провинций множества германских королевств. Изучив этот процесс, Энгельс пришел к выводу: "...у германских победителей Римской империи государство возникает как непосредственный результат завоевания обширных чужих территорий...". О том, что это не случайная оговорка отца-основателя классовой теории, можно убедиться на примере другого его высказывания: "Мы знаем, что господство над покоренными несовместимо с родовым строем. Здесь мы видим это в крупном масштабе"*(26). При всех недостатках всемирно известной работы Энгельса отдельные ее положения до сих пор сохраняют свое научное значение. Они представляют собой яркое подтверждение принципиального сходства "германской", "спартанской" и "римской" форм государствообразования. Но Локк предусмотрительно умолчал о тех фактах из реальной истории Рима, Тарента и Венеции, которые совершенно не вписывались в его договорную теорию, так как они свидетельствовали о ведущей роли военного фактора в процессе возникновения всех этих государств. Повышенный интерес Локка к проблеме происхождения государства объясняется тем, что знание первоначал государства и права тогда считалось ключом к познанию их сущности. Происхождение государства и права из первоначал и Локком, и его предшественниками конструировалось на основе дедуктивно-рационалистического способа познания, важнейшие принципы которого были созданы в свое время Аристотелем*(27). Как и Аристотель, он активно использовал аксиомы, полученные сугубо априорным путем.

Ярко выраженный априорно-рационалистический характер доктрины общественного договора вовсе не смущал тех ее сторонников, которые, подобно Джефферсону, включали данную доктрину в те или иные документы конституционно-правового характера. У истоков этой доктрины стояли Дж. Локк и другие просветители, постулирующие тезис о договорном происхождении если не всех, то очень многих государств. Поэтому она приобрела столь значительный авторитет, что договорную природу государства стали искать и "находить" не только у древних евреев и средневековых арабов, но и у новгородских славян и финнов, призвавших варягов. Коренные недостатки этой теории (антиисторизм и механистичность), как уже отмечалось, очевидны и для современных ученых США. Говоря о них, американский археолог и антрополог Роберт Карнейро пишет: "...Никакой подобный договор никогда не подписывался человеческими группами, и теория Общественного договора сегодня не более, чем историческая диковина"*(28). Особенно явно идейное банкротство этой теории обнаруживает себя на родине Дж. Локка - в Британии. Здесь первые же шаги основателей ранних англосаксонских королевств были связаны с политикой настоящего геноцида по отношению к бриттам - коренному населению этой островной территории. Жестокие преследования англов, саксов и ютов, переселившихся в Британию из Ютландии, вынудили многих бриттов покинуть родную землю и переправиться на территорию современной Франции. Так в этой стране еще в эпоху раннего средневековья появляется новая геополитическая реальность - Бретань.

Надо сказать и о том, что незадолго до принятия декларации независимости в Северной Америке развернулась "памфлетная война". В ходе этой войны Джеймс Отис - один из американских лидеров "с удивлением обнаружил, что они (С. Пуффендорф и Г. Гроций. - А.Т.) не позаботились о разработке теории прав колониальных народов"*(29). Тот же упрек можно было бы адресовать и основателям США, которые проигнорировали права коренного населения Америки и негров. Как видно, двойные стандарты появились одновременно с классическим либерализмом и сохраняются им вплоть до сего времени. Тем не менее для американских юристов "Гроций и особенно Пуффендорф имели еще большее значение, чем для англичан"*(30). Эта мысль заслуживает всяческой поддержки, но здесь важно отметить другое отличие юристов двух стран. Оно сводится к тому, что "авторы Конституции США 1787 г. отказались от принципа "парламентаризма", от английского варианта разделения властей, основанного на верховенстве неограниченного в своих правах законодательного органа"*(31).

Налицо принципиальная неполнота эмпирической основы той схемы, которая предложена Ф.М. Раяновым. Насколько полна ее теоретическая основа? Прежде всего, отметим, что столь любимый им Локк не дает определения государства в духе институционального подхода, а без такого определения трудно представить себе англосаксонскую модель государства. Сказанное вовсе не следует понимать, так, что разработка концепции Локка в плане теории и истории государства совершенно бессмысленна. Важно себе отдавать отчет в том, что в научно-познавательном плане Дж. Локку предшествовал Т. Гоббс. Более того, без Томаса Гоббса, как обоснованно подчеркивает выдающийся историк и философ науки М.К. Петров, "не было бы ни Локка, ни Беркли, ни Юма, ни даже Канта и Гегеля". Мало того, "из четырех общепризнанных кандидатов в отцы науки предпочтение" им отдается "англичанам Бэкону и Гоббсу"*(32). Возникает правомерный вопрос: на каком же основании столь одиозная для многих отечественных юристов фигура, как Гоббс, выдвигается М.К. Петровым на роль отца-основателя всей европейской науки, как таковой? Поясняя свой выбор, Петров, прежде всего, подчеркивает мысль о том, что только Бэкон и Гоббс "располагали необходимым набором знакового материала". Его "источником выступал категориальный потенциал аналитического новоанглийского языка". Используя этот потенциал, Гоббс "приводит в целостность, систематизирует, очищает Бэкона". Для него станет совершенно неприемлемым то, что "Маркс называет "афоризмами" и "теологическими непоследовательностями"*(33). Итак, Гоббс оказывается не только аналитиком, но и систематизатором, и даже корректором Бэкона. Важно учитывать и то, что "Гоббс вообще не жалует античность, усматривая в увлечении античностью источник "полисных" иллюзий, огорчительных конфликтов и смут нового времени". Поэтому решая общенаучные задачи, он очищает "латинизирующего" номиналиста-логика Бэкона... и от формальных причин, ...смещает и саму логику Бэкона в мир вещей..."*(34).

В отличие от Гоббса, у Дж. Локка мы не увидим какой-либо духовной аллергии по отношению к античности. Описывая все преимущества гражданского правления, Локк, по наблюдениям Квентина Скиннера, активно использует латинские термины civitas и respublica. Для творчества Локка характерна преемственность и терминологическая, и содержательная. В полном соответствии с античной традицией он определяет республику как "любое независимое сообщество, которое латиняне обозначали словом civitas; этому слову в нашем языке лучше всего соответствует слово commonwealth"*(35). По словам Скиннера, "ни один из этих традиционных терминов на самом деле не передавал нужный смысл адекватно"*(36). Похоже, Локк не проявлял никакой озабоченности по поводу поиска тех понятийно-категориальных средств, которые могли бы выразить все модусы государства. Поэтому он избегает употребления таких терминов, как status и state, и даже "для обозначения аппарата (курсив наш. - А.Т.) гражданского правления" Дж. Локк использовал "термины civitas и respublica". Проблема заключается в том, что теми же терминами он обозначал "политическое общество (сообщество)", которое представляет собой иной "срез" такого сложного и полиморфного феномена, как государство. Более того, "Д. Локк, а вслед за ним и Кант, действительно отождествляли понятия "государство" и "гражданское общество"*(37). Если наблюдения Скиннера верны, то Локк, замкнувшись на "правлении гражданского или политического общества", не нашел места в своей концепции для государства как такового. У него нет такого концепта государства, как системы политических институтов, отличной от гражданского общества. Именно этот концепт обозначен Гоббсом, как state (государство), был подхвачен европейской наукой Нового времени, и определяется Скеннером в качестве "нововременной идеи государства".

Правда, в основном содержании работ Гоббса все еще сохраняются традиционные термины city и commonwealth*(38). Поэтому Скиннер обращает особое внимание на предисловия работ Гоббса, "где он абстрагируется от своих доводов" и "осознанно представляет себя теоретиком феномена под названием state"*(39). Скиннер выявил тот самый концепт, для которого Гоббсом был использован термин state. Он стал использоваться для выражения "безличной формы политической власти". Той самой формы власти, которая "отличается как от правителей, так и от управляемых"*(40). Скиннер заключает: "Гоббс был первым, кто заговорил систематично и незаинтересованно, в абстрактной и выдержанной манере нововременного теоретика государства"*(41). Столь тщательное и подробное изложение интерпретации взглядов Гоббса, принадлежащей Скиннеру - представителю кембриджской школы, понадобилось для того, чтобы лишний раз убедиться в том, что современное понятие государства восходит именно к Гоббсу. Это не скрывает и сам Скиннер: "Знакомое нам понятие государства" унаследовано "от более консервативной линии направления политической мысли начала Нового времени"*(42). Имеется в виду линия Гоббса, который отстаивал тезис о "верховной власти государства". В то время как Локк и "классические республиканцы" вопреки фактам продолжали рассуждать о "верховной власти народа". Факт остается фактом: именно контрреволюционера Гоббса англичане считают первым теоретиком государства. Точнее, той его модели, которая родилась в Англии в эпоху Нового времени.

Влияние взглядов отца-основателя political science велико и сегодня. Об этом можно судить на основании творчества такого известного ученого, как Карл Поппер. В пылу полемики с последователями Маркса он писал о том, что "марксисты не смогли осознать принципа..., согласно которому всякая широкомасштабная политика должна быть институциональной, а не личностной". Развивая эту мысль, он подчеркивает: "Всякая демократическая долгосрочная политика - должна разрабатываться в рамках безличных институтов"*(43). Таковы же по сути дела и взгляды антипода Маркса - Макса Вебера. С его точки зрения, государство - это структура политического общества, обладающая монополией на применение силы, или институт, характеризующийся наличием рациональных установлений и аппарата принуждения*(44). Прямым продолжателем Вебера считает себя и другой известный современный ученый - Э. Геллнер. Он утверждает: "Государство - это специализированная и концентрированная сила поддержания порядка. Государство - это институт или ряд институтов, основная задача которых (независимо от всех прочих задач) - охрана порядка. Государство существует там, где из стихии социальной жизни выделились органы охраны порядка, такие, как полиция и суд. Они и есть государство"*(45). Подобный перечень можно было бы и продолжить; подводя итог, позволим себе еще одну цитату. На сей раз она прозвучит из сферы политической антропологии. Проанализировав целый ряд дефиниций государства, сформулированных авторами самых разных софистицированных теорий, отечественная исследовательница - Э.С. Годинер приходит к весьма примечательному выводу. Он характеризуется тем, что авторы этих теорий, как "красные", так и "белые", сводят понятие государства к простому до банальности определению "специализированного института управления обществом"*(46).

При таком подходе современное государство немыслимо без соответствующих специалистов-чиновников, которые осуществляют свою деятельность, нередко только прикрываясь фикцией "общего блага". Это хорошо показал Пьер Бурдье в своей работе "Дух государства". Опираясь на результаты его исследования, Олег Хархордин отмечает: "Сегодня слуги государства, якобы представляющие общий интерес, навязывают эту фикцию всем остальным"*(47). И в этом состоит, по Пьеру Бурдье, "реальная проблема современного государства", в котором "один индивид (или избранная группа) принимает на себя функцию говорить за всех и действовать на благо всех"*(48).

Как видно, рассуждения о "господстве права", "верховной власти народа", "правовом государстве" неспособны ничего изменить в современных государствах Запада. Сегодня эти страны периодически сотрясаются скандалами, связанными с разоблачительной деятельностью Эдварда Сноудена, Джулиана Ассанджа и Брэдли Меннинга. Насколько современная Америка далека от идеалов "гражданского правления", "свободы, равенства и братства", навеянных Локком, можно судить из диалога Ника Рокфеллера с Аароном Руссо. Однажды "Рокфеллер спросил Руссо, не хочет ли он вступить в Совет по международным отношениям"? Аарон Руссо - голливудский продюсер и кинодокументалист отказался, заявив, что "он не хочет участвовать в порабощении людей". В отместку "Рокфеллер холодно спросил, почему он заботится о "рабах"? Внимательный читатель может поставить правомерный вопрос, о каких же рабах может идти речь в XXI веке? Ответ Ника Рокфеллера более чем красноречив: "Наша конечная цель - добиться того, чтобы все были чипированы. Чтобы контролировать все общество, чтобы банкиры и элита контролировали мир"*(49).

Иначе и быть не может в обществе, где меньшинство до сих пор довольно ловко манипулирует общественным сознанием, выдавая за всеобщие свои частные интересы. Одним из первых, кто создавал приемы подобной манипуляции, был Ф. Бэкон - любимейший из авторов отцов-основателей США. Он советовал: "Искусно и ловко тешить народ надеждами, вести людей от одной надежды к другой есть одно из лучших противоядий против недовольства. Поистине мудро то правительство, которое умеет убаюкивать людей надеждами, когда оно не может удовлетворить их нужды, и ведет дело таким образом, чтобы любое зло было смягчено надеждой, а это не так уж трудно, ибо как отдельные лица, так и партии весьма склонны тешить себя надеждами или хотя бы заявлять о них вслух, если сами уж им не верят"*(50).

О том, что основатели США были хорошо знакомы с подобными наставлениями Бэкона, говорят следующие примеры. Уже в период, непосредственно предшествующий войне за независимость, люди, окружавшие лидеров американцев, были довольно хорошо организованы - они состояли в масонских ложах. Масонами были и Вашингтон, и Джефферсон, и Мэдисон, и многие другие основатели. Именно масонские ложи стали той питательной средой, где началась "революция в умах". Именно на это намекают американские профессора А. Невинс и Г. Коммаджер, когда пишут: "До 1776 г. революция была в умах части народа, а борьба 1776-1781 гг. была борьбой за то, чтобы навязать ее всему народу и вынудить британское правительство к ее признанию"*(51). В ходе самой войны за независимость американское общество раскололось на три части: патриотов, лоялистов и "болото". Численность лоялистов была настолько велика, что в одной только Верхней Канаде и Приморских провинциях оказалось более 60 тысяч выходцев из бывших американских колоний. На этой же странице американские авторы, освещая нравы патриотов, приходят к весьма примечательному выводу: "Все считались равными, все спешили и почти все думали, главным образом, о долларе"*(52). Подобный вывод лишний раз свидетельствует, что США принадлежат к экономикоцентричной цивилизации, в которой право играет роль вторичной ценности. В том же ряду стоит и деятельность конституционного конвента, который, заседая втайне от народа, превысил свои полномочия, отбросив прежнюю конституцию страны - Статьи конфедерации. По этому поводу "Джон У. Бёрджесс впоследствии заявил, что если бы подобную вещь сделал Наполеон, это было бы объявлено государственным переворотом"*(53). Общеизвестно, что никакой ответственности за свои действия разработчики новой конституции США, представлявшие американскую элиту, не понесли. Об их истинном отношении к народу можно судить на основе выражения "одного возмущенного консерватора", по словам которого теперь "голосовать могло каждое платящее налоги "лесное двуногое"*(54).

Возвращаясь к роли Ф. Бэкона в истории США, стоит отметить, что еще в 1624 г. "крестным отцом американской республики" была написана "Новая Атлантида". Утопизм этого сочинения очевиден. Но "именно образ Атлантиды породил искру, ставшую Соединенными Штатами Америки. На самом раннем этапе своего зарождения США уже несли отпечаток образа самобытной мифопоэтической цивилизации и империи"*(55). Конечно же, Джим Гаррисон - автор этих строк не мог оставить без внимания фигуры отцов-основателей: Вашингтона, Джефферсона, Франклина, Мэдисона. Конечно же, он не мог упомянуть о том, что все они были воспитаны на трудах Локка, Смита, Юма, Декарта, Вольтера и Монтескье. Но здесь гораздо важнее отметить другое: "Они также являлись масонами - членами тайного общества, занимающегося изучением мистического христианства". Поэтому "они были погружены в эзотерические учения древнего Египта, Греции и Рима и преданы научному методу и мистическим писаниям Бэкона"*(56). Развивая эту мысль, Гаррисон приходит к выводу о том, что отцы-основатели США, закладывая основы формы правления и внешней политики своего государства, считали себя учениками и Афин. Поэтому "Америка - в той же мере преемник Афин, как и Великобритании"*(57). Не менее значима и роль Рима, которому удалось создать "рычаги "сдержек и противовесов" между законодательными и исполнительными ветвями власти, что вдохновляло революционеров XVIII века во Франции и в Америке"*(58).

Наши оппоненты могут возразить, что такие определения Америки, как Новая Атлантида, Новые Афины, Новый Рим, Новый Израиль и Новый Иерусалим давно стали достоянием истории. Но до сих пор на каждой долларовой банкноте можно обнаружить правильную пирамиду, а на ее вершине - "всевидящее око Гора, египетского бога Солнца". Поэтому, безусловно, прав Джим Гаррисон, когда заключает: "Отцы-основатели сражались в Войне за независимость и создавали Конституцию Соединенных Штатов", соединив "воедино все эти знания, чтобы создать государство, основанное, на радикально новом понятии о человеческих возможностях"*(59).

По сути дела, лидеры Северной Америки приступили к реализации беспрецедентного эксперимента, идейно-теоретической основой которого стали самые разнородные идеи, включая в себя и религиозные. Не стоит забывать и том, что "борьба между реализмом и мессианством, между теориями эксперимента и судьбы продолжается до настоящего времени". Более того, в современной Америке "теория избранной нации, нации-спасительницы стала почти официальной верой"*(60). Если Гаррисон акцентировал внимание на мистическом христианстве и эзотерических учениях, то другой американский автор - Артур Шлезингер-младший - на мессианской идее "избранного народа". После войны за независимость "патриотический пыл распространял далеко за рамки евангелической общины идею об американцах как избранном народе, на который возложена священная миссия"*(61). Столь внушительное влияние религиозно-мистического фактора на государственную жизнь США настолько очевидно, что не заметить его мог только предвзятый мыслитель, всецело зацикленный на идеях Дж. Локка.

Представляется очевидным и то, что англосаксонская модель государства выражает страновую и региональную специфику англо-американского мира. В диалектической триаде категорий "общее" - особенное - отдельное" она занимает особое место - место категории "особенное". При ином подходе без должных на то оснований в ранг "общей закономерности" возводится англо-американская специфика, которой произвольно придается всеобщий, планетарный характер. С момента своего возникновения государство и право нашей страны развивались независимо от англосаксонской государственно-правовой системы. Глубоко разнятся исторические пути, пройденные Англией и нашей страной. Российская история немыслима без дискретности, без скачков и великих потрясений, английская, напротив, - без плавного, поступательного, эволюционного развития. Не следует приуменьшать исторический характер российской модели государства. Несмотря на все крутые повороты истории, разрывы преемственности и революции, российская государственность по-прежнему сохраняет свой административно-командный характер. Можно сколько угодно третировать сторонников познания российской самобытности, называя их то "славянофилами", то "ретроградами". Но не следует забывать того, что даже славянофилы при всех их недостатках стремились не упустить главного - не потерять стремления к познанию историко-культурного своеобразия России. Поэтому не стоит "с порога" отвергать их взгляды, а вдумчиво и бережно относиться к научному наследию, оставленному нам всеми отечественными исследователями категории "особенное". Для них сохраняет свою актуальность расхожее определение прошедшей эпохи: "два мира - две системы". Для них очевидны различия двух миров. Никогда российскому праву не быть прецедентным, никогда российскому государству не стать минимальным государством. Никогда образ жизни англичан и американцев не станет образцом для подражания в России.

В случае полного забвения категории "особенное" российская интеллигенция будет обречена на вечное метание между левым и правым западничеством. В октябре 1917 г. победу удалось одержать левым западникам, которые сумели оседлать и подчинить своим интересам крестьянские массы, настроенные против Запада. После 1985 г. многие бывшие "левые" стали позиционировать себя в качестве "правых". Подобные "качели" уже принесли много вреда нашей стране, и будут приносить его до тех пор, пока российские ученые не осознают значение категории "особенное". Именно забвением данной категории мы склонны объяснять отсутствие у Российской Федерации ясно выраженных и осознанных общегосударственных интересов. А ведь без осознания этих интересов у нашей страны никогда не будет сколько-нибудь внятной и эффективной внешней и внутренней политики. В результате и без того скудные по мировым меркам ресурсы (материальные и людские) будут израсходованы "на ветер". Стоит ли удивляться тому, что британские лидеры отводят нашей стране роль сырьевого придатка. По словам одного из них - Джона Мейджера, "...задача России после проигрыша холодной войны - обеспечить ресурсами благополучные страны. Но для этого им нужны всего пятьдесят-шестьдесят миллионов человек"*(62).

В подобных условиях отечественным ученым-юристам самое время задуматься о самосохранении государства Российского как такового. К этому же их обязывает широко распространившийся в нашей стране государственный и правовой нигилизм, который почти на каждом шагу проявляется в жизнедеятельности новых "хозяев жизни". Им глубоко безразлично, как будет называться Россия: правовым государством или же общенародным. Для "gomo novus" гораздо важнее другое - несмотря на любые нормы, будь то правовые, моральные или религиозные, каждодневно обеспечивать свои частные интересы. Уход многих в частную жизнь оказался в поле зрения А.С. Панарина. Он утверждал: "Администраторы делают свою работу, но их муравьиное усердие перечеркивается росчерком тех, кто уже знает, что государства нет, а есть одни только частные интересы"*(63). Можно соглашаться или же оспаривать высказывание покойного политолога, но в нем ярко выражен весь трагизм положения, в котором оказались миллионы россиян после "ухода" государства из экономической и социальной сфер. В условиях растущей дисфункции государства множество россиян оказались беззащитными перед произволом сильных мира сего: чиновников и частных собственников. Растущее господство частных интересов в российском обществе связано не столько с частным правом, сколько с "правом сильного".

Впрочем, даже в Западной Европе было время, когда произвол доминировал над правом. Господство произвола особенно явно обнаружило себя в эпоху раннего средневековья, когда частноправовые порядки доминировали в "варварских королевствах", пришедших на смену Западной Римской империи. В этих аморфных государствах были забыты многие публично-правовые понятия, разработанные римскими юристами. В том числе: respublica - "публичное, общественное дело", "государство", "государственная власть"; "концепция власти монарха как ministerium - "служение" этому "общественному делу"*(64). Значительным своеобразием отличался и политический режим, который доминировал в ранних германских королевствах. В них, по словам профессора Р. Феду, "на место господства бюрократии, тяжкого, но объединяющего, которое символизировало одновременно традиционную идею res publica и торжествующий этатизм, унаследованный от Диоклетиана, заступил режим военной банды"*(65). Это высказывание актуально и сегодня. Оно звучит вполне современно тогда, когда возникает потребность отразить политическую деятельность полевых командиров, до сих пор совершающих преступления на Северном Кавказе.

Но вернемся к западноевропейскому историко-правовому опыту. Следует подчеркнуть, что возрождение публичного права в Западной Европе происходит только в XII веке. Начиная с этого столетия, "легисты стали развивать концепцию внутренней компетенции государства, неотчуждаемой публичной власти короля, доктрину государственного интереса, общего блага"*(66). Именно тогда здесь намечается формирование основ современного европейского государства и права. Западноевропейский опыт свидетельствует о том, что для прогрессирующего развития государства и права колоссальное значение имеет не только частное право и частные интересы, но и право публичное с публичными интересами. В российских условиях забвение государственных интересов по существу равнозначно крушению цивилизации и реставрации нового варварства.

Судя по всему, растущая деградация государственно-правовой жизни будет продолжаться до тех пор, пока ученые нашей страны не изучат достаточно полно, всесторонне государственно-правовые особенности России и создадут новую государственную идеологию. Если же этого не произойдет, то в "новой Римской империи", созданной на англо-американской основе, всегда найдется место для новых плебеев и новых рабов. Более того, на границах атлантического мира может появиться множество новых "клиентских государств" с бесправным, но несущим множество обязанностей населением.

Библиография

1. Алексеев С.С. Государство и право. Начальный курс. - М., 1993. - 176 с.

2. Аннерс Э. История европейского права: пер. со швед. / Ин-т Европы. - М., 1994. - 397 с.

3. Вебер М. Харизматическое господство // Мухаев Р.Т. Хрестоматия по теории государства и права, политологии, истории политических и правовых учений: пособие для вузов, юридических и гуманитарных факультетов. - М., 2000. - С. 606-619.

4. Вебер М. О некоторых категориях понимающей социологии // Избранные произведения: пер. с нем. / сост., общ. ред. и послесл. Ю.Н. Давыдова; предисл. П.П. Гайденко. - М., 1990. - С. 495-547.

5. Гаррисон Д. Америка: последняя империя / пер. с англ. А. Сударенко. - М., 2009. - 288 с.

6. Геллнер Э. Нации и национализм / пер. с англ. Т.В. Бредниковой, М.К. Тюнькиной; ред. и послесл. И.И. Крупника. - М., 1991. - 320 с.

7. Годинер Э.С. Политическая антропология о происхождении государства // Этнологическая наука за рубежом: проблемы, поиски, решения. - М., 1991. - С. 51-78.

8. Графский В.Г. Государство и технократия (историко-критическое исследование). - М., 1981. - 289 с.

9. Грачева Т.В. Невидимая Хазария. Алгоритмы геополитики и стратегии тайных войн мировой закулисы. Рязань, 2009. - 400 с.

10. Грот Л.П. Призвание варягов, или Норманны, которых не было. - М., 2013. - 368 с.

11. Давид Р. Основные правовые системы современности / пер. с фр. и вступ. ст. В.А. Туманова. - М., 1988. - 496 с.

12. Каленский В.Г. Становление конституционализма в США // История буржуазного конституционализма / отв. ред. В.С. Нерсесянц. - М., 1983. - С. 109-177.

13. Косарев А.И. О поступательном развитии права в эксплуататорских формациях // Правоведение. 1977. - N 4. - С. 84-91.

14. Лисичкин В.А., Шелепин Л.А. Глобальная империя зла. - М., 2001. - 445 с.

15. Локк Дж. Два трактата о правлении // Сочинения: в 3 т.: пер. с англ. и лат. / ред. и сост., авт. примеч. A.Л. Субботин. - М., 1988. - Т. 3. Кн. II. С. 262-405.

16. Луковская Д.И. Политические и правовые учения: историко-теоретический аспект. - Л., 1985. - 161 с.

17. Мартышин О.В. Проблемы конституционализма в истории политической мысли Англии // История буржуазного конституционализма / отв. ред. В.С. Нерсесянц. - М., 1983. - С. 61-108.

18. Медведев И.П. Некоторые правовые аспекты византийской государственности // Политические структуры эпохи феодализма в Западной Европе (VI-XVII вв.). - Л., 1990. - С. 7-45.

19. Невинс А., Коммаджер Г. История США. От английской колонии до мировой державы / пер. с англ. B. Оболенского и Б. Прянишникова. - Нью-Йорк, 1991. - 442 с.

20. Павленко Ю.В. Раннеклассовые общества (генезис и пути развития) / АН УССР. Ин-т археологии; отв. ред. Е.П. Бунятян. - Киев, 1989. - 288 с.

21. Панарин А.С. Реванш истории: российская стратегическая инициатива в XXI веке. - М., 1998. - 392 с.

22. Петров М.К. Язык, знак, культура. - М., 1991. - 328 с.

23. Поппер К.Р. Открытое общество и его враги. Т. 2: Время лжепророков: Гегель, Маркс и другие оракулы: пер. с англ. / под ред. В.H. Садовского. - М., 1992. - 528 с.

24. Раянов Ф.М. Проблемы теории и практики правового государства. - Уфа, 2013. - 300 с.

25. Руссо Ж.-Ж. Трактаты / изд. подгот.: В.С. Алексеев-Попов, Ю.М. Лотман, В.А. Полторацкий, А.Д. Хаютин; отв. А.З. Манфред. - М., 1969. - 704 с.

26. Свод этнографических понятий и терминов. Т. I. Социально-экономические отношения и соционормативная культура / отв. ред. А.И. Першиц, Д. Трайде. - М., 1986. - 240 с.

27. Service Е.R. Classical and Modern Theories of the Origins of Government // Origins of the State. The Antropology of Political Evolution / Ed. by R. Cohen and E. Service. - Philadelphia, 1978. - P. 21-34.

28. Скиннер K. The State / пер. с англ. Д. Федотенко // Понятие государства в четырех языках: сб. статей / под ред. О. Хорхордина. - СПб.; М., 2002. - С. 12-74.

29. Согрин В.В. Основатели США: исторические портреты. - М., 1983. - 177 с.

30. Фукидид. История / изд. подгот.: Г.А. Стратоновский, А.А. Нейхардт, Я.М. Боровский; отв. ред. Я.М. Боровский. - М., 1993. - 544 с.

31. Хархордин О. Что такое государство? Русский термин в европейском контексте // Понятие государства в четырех языках: сб. статей / под ред. О. Хархордина. - СПб.; М., 2002. - С. 152-247.

32. Хесс Р. 25 ключевых книг по философии: пер. с фр. - Челябинск, 1999. - 366 с.

33. Шлезингер-младший А.М. Циклы американской истории / пер. с англ., закл. ст. В.И. Терехова - М., 1992. - 688 с.

34. Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. В связи с исследованиями Л.Г. Моргана. - М.: Изд-во полит, лит., 1976. - 240 с.

-------------------------------------------------------------------------

*(1) Алексеев С.С. Государство и право. Начальный курс. М., 1993. С. 20.

*(2) Раянов Ф.М. Проблемы теории и практики правового государства. Уфа, 2013. С. 25.

*(3) Мартышин О.В. Проблемы конституционализма в истории политической мысли Англии // История буржуазного конституционализма / отв. ред. В.С. Нерсесянц. М., 1983. С. 69.

*(4) Давид Р. Основные правовые системы современности / пер. с фр. и вступ. ст. В.А. Туманова. М., 1988. С. 371.

*(5) Раянов Ф.М. Указ. соч. С. 18, 28 и др.

*(6) Там же. С. 18.

*(7) Графский В.Г. Всеобщая история государства и права. М., 2000. С. 437.

*(8) См.: Хесс Р. 25 ключевых книг по философии: пер. с фр. Челябинск, 1999. С. 105.

*(9) См.: Свод этнографических понятий и терминов / отв. ред. А.И. Першиц, Д. Трайде. М., 1986. Т. I. Социально-экономические отношения и соционормативная культура. С. 15, 33.

*(10) См.: Там же. С. 138-139.

*(11) Косарев А.И. О поступательном развитии права в эксплуататорских формациях // Правоведение. 1977. N 4. С. 85.

*(12) Хесс Р. Указ. соч. С. 105.

*(13) Вебер М. Харизматическое господство // Мухаев Р.Т. Хрестоматия по теории государства и права, политологии, истории политических и правовых учений: пособие для вузов, юридических и гуманитарных факультетов. М., 2000. С. 619.

*(14) Согрин В.В. Основатели США: исторические портреты. М., 1983. С. 98.

*(15) Аннерс Э. История европейского права: пер. со швед. / Ин-т Европы. М., 1994. С. 219.

*(16) Руссо Ж.-Ж. Трактаты / изд. подгот.: В.С. Алексеев-Попов, Ю.М. Лотман, В.А. Полторацкий, А.Д. Хаютин; отв. ред. А.З. Манфред. М., 1969. С. 46.

*(17) Локк Дж. Два трактата о правлении // Сочинения: в 3 т.: пер. с англ. и лат. / ред. и сост., авт. примеч.: А.Л. Субботин. М., 1988. Т. 3. Кн. II. С. 320.

*(18) Там же. С. 320, 321.

*(19) Там же. С. 320.

*(20) Там же.

*(21) Там же. С. 321.

*(22) Там же. С. 321-322.

*(23) Service Е.R. Classical and Modern Theories of the Origins of Government // Origins of the State. The Antropology of Political Evolution / Ed. by R. Cohen and E. Service. Philadelphia, 1978. P. 22.

*(24) См. подр.: Павленко Ю.В. Раннеклассовые общества (генезис и пути развития) / АН УССР. Интархеологии; отв. ред. Е.П. Бунятян. Киев, 1989. С. 175.

*(25) Фукидид. История / изд. подгот.: Г.А. Стратоновский, А.А. Нейхардт, Я.М. Боровский; отв. ред. Я.М. Боровский. М., 1993. С. 10.

*(26) Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. В связи с исследованиями Л.Г. Моргана. М.: Изд-во полит, лит., 1976. С. 189,169-170.

*(27) См. подр.: Луковская Д.И. Политические и правовые учения: историко-теоретический аспект. Л., 1985. С. 65-68.

*(28) Цит. по: Грот Л.П. Призвание варягов, или Норманны, которых не было. М., 2013. С. 173-174.

*(29) Согрин В.В. Указ. соч. С. 26.

*(30) Аннерс Э. Указ. соч. С. 263.

*(31) См.: История государства и права зарубежных стран: учеб.-метод. пособие / отв. ред. Н.А. Крашенинникова. М., 2006. С. 201.

*(32) Петров М.К. Язык, знак, культура. М.,1991. С. 285.

*(33) Там же. С. 284-285.

*(34) Там же. С. 285.

*(35) Скиннер К. The State [пер. с англ. Д. Федотенко] // Понятие государства в четырех языках: сб. статей / под ред. О. Хорхордина. СПб.; М., 2002. С. 50.

*(36) Там же. С. 55.

*(37) См.: Раянов Ф.М. Указ. соч. С. 19.

*(38) Специалисты переводят английский термин commonwealth, как "общее благо". См.: Каленский В.Г. Становление конституционализма в США // История буржуазного конституционализма / отв. ред. В.С. Нерсесянц. М., 1983. С. 120.

*(39) Там же. С. 58.

*(40) Там же. С. 45.

*(41) Там же. С. 65-66.

*(42) Там же. С. 45.

*(43) Поппер К. Открытое общество и его враги / пер. с англ. под ред. В.Н. Садовского. М., 1992. Т. 2: Время лжепророков: Гегель, Маркс и другие оракулы. С. 152-153.

*(44) Вебер М. О некоторых категориях понимающей социологии // Избранные произведения: пер. с нем. / сост., общ. ред. и послесл. Ю.Н. Давыдова; предисл. П.П. Гайденко. М., 1990. С. 536-537.

*(45) Геллнер Э. Нации и национализм / пер. с англ. Т.В. Бредниковой, М.К. Тюнькиной; ред. и послесл. И.И. Крупника. М., 1991. С. 29.

*(46) Годинер Э.С. Политическая антропология о происхождении государства // Этнологическая наука за рубежом: проблемы, поиски, решения. М.,1991. С. 51.

*(47) Хархордин О. Что такое государство? Русский термин в европейском контексте // Понятие государства в четырех языках: сб. статей / под ред. О. Хархордина. СПб.; М., 2002. С. 217.

*(48) Там же. С. 216.

*(49) См.: Грачева Т.В. Невидимая Хазария. Алгоритмы геополитики и стратегии тайных войн мировой закулисы. Рязань, 2009. С. 8-9.

*(50) Цит. по: Графский В.Г. Государство и технократия (историко-критическое исследование). М., 1981. С. 138.

*(51) Невинс А., Коммаджер Г. История США. От английской колонии домировой державы. Нью-Йорк, 1991. С. 77.

*(52) Там же. С. 112.

*(53) Там же. С. 129.

*(54) Там же. С. 111.

*(55) См.: Гаррисон Д. Америка: последняя империя / пер. с англ. А. Сударенко. М., 2009. С. 68.

*(56) Там же. С. 73.

*(57) Там же. С. 99.

*(58) Там же. С. 183.

*(59) Там же. С. 73.

*(60) См.: Шлезингер-младший А.М. Циклы американской истории / пер. с англ., закл. ст. В.И. Терехова. М., 1992. С. 37, 34.

*(61) Там же. С. 31.

*(62) Цит. по: Лисичкин В.А., Шелепин Л.А. Глобальная империя зла. М., 2001. С. 264.

*(63) Панарин А.С. Реванш истории: российская стратегическая инициатива в XXI веке. М., 1998. С. 101.

*(64) См.: Медведев И.П. Некоторые правовые аспекты византийской государственности // Политические структуры эпохи феодализма в Западной Европе (VI-XVII вв.). Л., 1990. С. 7.

*(65) См.: Там же.

*(66) См.: Там же. С. 9.