Проблемы квалификации преступлений в сфере банкротства (П. Яни, "Законность", N 1, январь 2014 г.)

Проблемы квалификации преступлений в сфере банкротства

Недостаточная востребованность норм об ответственности за преступления в сфере банкротства причиной имеет сложности уяснения содержания запрета, выраженного в ст. 195 и 196 УК.

Этому способствуют как трудные для восприятия криминалистами категории законодательства о банкротстве, в определённой части имеющие фикционный характер, так и множественность результатов толкования, которому подвергается текст указанных уголовно-правовых норм в процессе применения.

1. Если не иметь в виду наименование статьи закона, то основанием для причисления деяний, составы которых раскрыты в чч. 1 и 2 ст. 195 УК, к преступлениям в сфере банкротства является совершение вредоносных действий в определённой обстановке, обозначенной как "наличие признаков банкротства". Что это за состояние?

Если банкротство - это признанная арбитражным судом неспособность должника в полном объёме удовлетворить требования кредиторов по денежным обязательствам и (или) исполнить обязанность по уплате обязательных платежей*(1), то наличие признаков банкротства - иное юридико-экономическое состояние субъекта, и оно определяется в пп. 1 и 2 ст. 3 Закона 2002 г. для физических и юридических лиц по-разному: гражданин считается неспособным удовлетворить требования кредиторов по денежным обязательствам и (или) исполнить обязанность по уплате обязательных платежей, если соответствующие обязательства и (или) обязанность не исполнены им в течение трёх месяцев с даты, когда они должны были быть исполнены, и если сумма его обязательств превышает стоимость принадлежащего ему имущества, тогда как признаки банкротства юридического лица имеют место уже в случае, когда соответствующие обязательства и (или) обязанность просто не исполнены им в течение трёх месяцев с даты, когда они должны были быть исполнены.

Выделенный критерий наличия признаков банкротства относится, как мы видим, только к гражданам и даёт основание для вывода о том, что гражданин при наличии признаков банкротства не может удовлетворить требования кредиторов в полном объёме. Однако то же обстоятельство не является условием для вывода о наличии признаков банкротства юридического лица - стоимость его имущества может и превышать сумму его обязательств. Если считать признаки банкротства материальным основанием решения суда о банкротстве, то такое банкротство имеет характер юридической фикции, что и было предусмотрено законодателем - как указывает В. Витрянский, арбитражные суды принимают решение о банкротстве организации, основываясь исключительно на внешних признаках неплатёжеспособности, к которым относится длительность периода просрочки в исполнении денежного обязательства или уплаты обязательных платежей, а также размер соответствующих требований*(2).

2. Один из признаков объективной стороны преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 195 УК, - сокрытие имущества, имущественных прав или имущественных обязанностей, сведений об имуществе, о его размере, местонахождении либо иной информации об имуществе, имущественных правах или имущественных обязанностях. Некоторыми криминалистами термин "сокрытие" понимается довольно узко - только как неисполнение обязанности сообщить об имуществе, имущественных правах и имущественных обязанностях должника, которые подлежат учёту при удовлетворении имущественных требований кредиторов.

Однако понимание сокрытия имущества и т.д. только как неисполнения обязанности сообщить об этом имуществе существенно сужает объективную сторону комментируемого деяния, поскольку определяет начало её выполнения с момента, когда соответствующая обязанность должна была быть исполнена. Тем самым из числа соучастников исключаются те лица, которые содействовали сокрытию имущества ещё до момента возникновения этой обязанности, тогда как признаки банкротства были уже налицо и в результате именно такого сокрытия и был в дальнейшем причинён крупный ущерб кредиторам. Кроме того, сам факт неисполнения обязательств перед кредиторами не означает, что уже с этого момента на лицо возлагается обязанность кому-либо сообщать о наличии у него имущества, из которого можно задолженность погасить.

Поэтому скрывать имущество, начав выполнение объективной стороны неправомерных действий при банкротстве (ч. 1 ст. 195 УК), лицо может в любой момент стадии, которую законодатель определил как наличие у должника признаков банкротства. Если же такое сокрытие имело место до начала этой стадии хозяйственного состояния юридического лица либо индивидуального предпринимателя, то такие действия в объективную сторону обсуждаемого преступления не входят. И получается, что если иных предусмотренных анализируемой нормой действий (бездействия) лицо не совершило, то соответствующий состав преступления в его действиях отсутствует даже при установлении причинной связи между указанным сокрытием и последующим неисполнением обязательств перед кредиторами. Однако такие действия могут содержать признаки общего для преступлений в сфере банкротства состава злоупотребления полномочиями (ст. 201 УК).

3. В ч. 1 ст. 195 УК передача имущества во владение иным лицам, имевшая место при наличии признаков банкротства, отделена от отчуждения этого имущества. В чём разница между указанными действиями как способами причинения крупного ущерба и как они отличаются от сокрытия имущества?

Возможная трактовка состоит в том, что сокрытие имущества - более широкое понятие, куда может быть отнесено всё, что по замыслу виновного делает невозможным обнаружение имущества и, стало быть, создаёт препятствия для обращения на это имущество взыскания в целях погашения задолженности лица. Из таких действий (бездействия) можно выделить, отнеся их к передаче во владение иным лицам, действия, внешне, формально, так сказать, состоящие в заключении договора о владении и пользовании этим имуществом. Если же имущество договором передаётся в собственность иного лица, то это также частный случай сокрытия имущества в виде воспрепятствования обращению на него взыскания, но имущество при этом не передаётся во владение, а отчуждается.

Указанное разграничение передачи во владение и отчуждения как признаков преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 195 УК, предложено рядом криминалистов и может быть поддержано. Но с той оговоркой, что применять институты и нормы гражданского права в точном их значении к описанию признаков состава преступления следует в известном смысле условно, что называется, "в целях применения уголовного закона", поскольку вряд ли можно признать передачей имущества во владение или в собственность иного лица действия, исключительно направленные на причинение вреда кредиторам посредством воспрепятствования обращению взыскания на соответствующее имущество. Такие действия - не сделки, они суть содержание деликта, если иметь в виду положения гражданского законодательства, в частности п. 1 ст. 10 ГК, согласно которому "не допускаются осуществление гражданских прав исключительно с намерением причинить вред другому лицу, действия в обход закона с противоправной целью, а также иное заведомо недобросовестное осуществление гражданских прав (злоупотребление правом)", а также ст. 167 и 169 ГК, из которых следует, что сделка, совершённая с целью, заведомо противной основам правопорядка или нравственности, ничтожна, она не влечёт юридических последствий, за исключением тех, которые связаны с её недействительностью.

4. Говоря об отчуждении имущества как признаке преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 195 УК, ряд учёных относит к этому виду действий лишь такие, которые а) не связаны с эквивалентным возмещением*(3) и б) сопряжены с одновременным снятием имущества с бухгалтерского учёта.

Однако отчуждение как соответствующим образом обозначенное в уголовном законе действие является таковым вне зависимости от того, сопровождалось ли оно равноценным (эквивалентным) возмещением (исполнением). Другое дело, что если имело место только отчуждение*(4) имущества и оно сопровождалось равноценным возмещением, то такое отчуждение не становится признаком обсуждаемого преступного деяния, поскольку в подобном случае отчуждение имущества само по себе не способно причинить вред и на его причинение не направлено.

Нельзя увязывать отчуждение и с обязательным снятием имущества с бухгалтерского учёта - в собственности организации могут находиться, скажем, несколько "самортизировавшихся" автомашин, фактическая (рыночная) стоимость которых ещё высока. И потому благодаря этому имуществу вполне можно исполнять обязательства, тогда как эту машину "отчуждают" заведомо за бесценок и при наличии признаков банкротства. В последнем случае при наличии к тому и иных оснований содеянное образует состав преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 195 УК.

5. В ч. 1 ст. 195 УК к признакам преступления отнесены не только действия с имуществом, но и сокрытие, уничтожение, фальсификация бухгалтерских и иных учётных документов, отражающих экономическую деятельность юридического лица или индивидуального предпринимателя. Криминалисты верно утверждают, что под этим следует понимать действия, направленные на искажение сведений о хозяйственном положении или финансовом состоянии субъекта предпринимательской деятельности, затрудняющие или делающие невозможным обнаружение имущества должника, когда такое искажение направлено или может заведомо для виновного стать причиной неисполнения обязательств перед кредиторами.

Выделенное словосочетание характеризует как прямой, так и косвенный умысел по отношению к последствиям в виде крупного ущерба. Заведомое искажение отражённых в документах сведений главной целью может иметь, допустим, сокрытие растраты. Но если эти действия, что осознавалось лицом, привели и к причинению крупного ущерба в результате неисполнения обязательств перед кредиторами, содеянное должно квалифицироваться по совокупности со ст. 195 УК.

6. Ряд ученых ошибочно, на мой взгляд, исходит из того, что в ч. 1 ст. 195 УК содержится описание двух составов преступлений: состава действий с имуществом и состава действий с документами. Полагаю, однако, что в статье предусмотрены альтернативные действия объективной стороны, а раз они - признаки одного состава, то в уголовно-правовом смысле тождественны. Сказанное означает, что, если, допустим, сокрытие документов, отражающих экономическую деятельность юридического лица, стало одним из способов сокрытия сведений об имуществе (когда эти действия совершены при наличии признаков банкротства и причинили крупный ущерб), содеянное не образует совокупности преступлений, предусмотренных ч. 1 ст. 195 УК.

Но ещё важнее, что такая совокупность не образуется и когда предметом сокрытия в каждом из этих случаев стали разные вещи. Например, сокрыто имущество должника, машина, а также уничтожены документы (договоры о покупке и проч.) о приобретении другого имущества, и всё охвачено единым умыслом на причинение ущерба кредиторам. Совокупности здесь не будет, поскольку деяние соответствует трём критериям отнесения его к продолжаемым: а) у этих посягательств общий непосредственный объект - интересы кредиторов, б) уголовно-правовая (не криминалистическая!) тождественность способов совершения деяния, в) общий (единый) умысел, охватывающий оба названных действия. Не говоря уже о том, что признание в содеянном совокупности преступлений поставит неразрешимый вопрос о том, какие же именно из названных действий находятся в причинно-следственной связи с крупным ущербом как конститутивным признаком обсуждаемого состава.

7. Ограничен ли круг потерпевших, которым в результате указанных ч. 1 ст. 195 УК действий может быть причинён ущерб, только кредиторами, или в него может быть также включена организация-должник? Как в последнем случае определять момент окончания преступления? Ответа на этот вопрос в тексте ч. 1 ст. 195 УК мы не найдём, даже толкуя норму по смыслу. Та же проблема возникает и при уяснении содержания ст. 196 УК, тогда как понимание ч. 2 ст. 195 УК более однозначно: здесь явно речь идёт только о "неудовлетворённых" кредиторах.

Задача решалась бы проще, если бы практика исходила из того, что при растрате мотивом виновного может быть стремление обогатить не только своих соучастников либо близких ему лиц, но и всяких так называемых третьих лиц. Тогда сам факт передачи руководителем организации имущества этого юридического лица другому лицу по явно заниженной стоимости квалифицировался бы по ст. 160 УК, тогда как к объективной стороне неправомерных действий при банкротстве (ч. 1 ст. 195 УК) или преднамеренного банкротства (ст. 196 УК) мы бы относили только ущерб, причинённый кредиторам в результате неисполнения перед ними обязательств.

Однако, поскольку практика зачастую исходит из узкого понимания корыстной цели как обязательного признака хищения, по сути игнорируя правильные разъяснения Пленума на этот счёт*(5), не очень понятно, к какому составу отнести причинение вреда организации-должнику. Можно было бы рекомендовать квалифицировать деяние в соответствующей части по ст. 201 УК, вот только смущает - не столько в теоретическом, сколько в сугубо практическом плане, - что согласно позиции Пленума "в отличие от хищения чужого имущества с использованием служебного положения злоупотребление должностными полномочиями из корыстной заинтересованности образуют такие деяния должностного лица, которые либо не связаны с изъятием чужого имущества (например, получение имущественной выгоды от использования имущества не по назначению), либо связаны с временным и (или) возмездным изъятием имущества"*(6). Получается, что изъятие имущества в пользу третьих лиц Пленум не рассматривает как признак должностного злоупотребления.

С учётом сказанного возможность отнесения организации-должника к числу лиц, которым в результате указанных в ч. 1 ст. 195 и в ст. 196 УК действий (бездействия) причиняется ущерб, исключать не стоит. Что же касается момента окончания преступления, то признание потерпевшим организации-должника потребует исходить из того, что таковым может быть и момент отчуждения имущества (например, при продаже его за заведомо "пустой" вексель), тогда как вред кредиторам, как логично заключают исследователи, причиняется с момента неисполнения обязательств.

8. Следует ли при исчислении крупного ущерба - если, конечно, все соответствующие действия (бездействие) были направлены на причинение такого ущерба, т.е. охватывались единым умыслом лица, - учитывать в общем его размере а) суммы непогашенных обязательств, которые не получили разные кредиторы, и б) стоимость имущества, утраченного организацией-должником? На первый вопрос ответ должен быть положительным*(7), поскольку по замыслу виновного в подобном случае ущерб каждому из кредиторов причиняется не каким-то конкретным действием (бездействием), а всеми ими в совокупности и, кроме того, умыслом виновного охватывается причинение вреда не какому-то отдельному кредитору, а им всем. Что же касается второго вопроса, то он сложнее, поскольку в обсуждаемых ситуациях ущерб кредиторам причиняется опосредованно, непосредственно же при неравноценном отчуждении имущества организации-должника ущерб причиняется самому должнику. Причём причинённый кредиторам материальный вред является следствием вреда, причинённого должнику; если же не является, то действия по причинению вреда должнику (отчуждение его имущества) придётся исключить из состава преступления.

Но если мы включим в сумму крупного ущерба, являющего признаком преступления в сфере банкротства, материальный вред, причинённый не только кредиторам, но и должнику, то не вменим ли мы тем самым лицу этот вред дважды? Причём данный вопрос возникает вне зависимости от того, считаем ли мы причинённый должнику и кредиторам ущерб признаком единого преступления либо разных преступных деяний, образующих совокупность.

Полагаю, однако, что недопустимого двойного вменения здесь всё же нет, поскольку а) имущественный вред причиняется и сначала организации-должнику, и в следующую очередь кредиторам, б) он, этот вред, является прямым следствием предусмотренных уголовным законом противоправных действий лица и в) охватывается его умыслом. Значит, каждый из видов вреда подлежит вменению, а уж в качестве признака одного или нескольких преступных деяний - должно решаться исходя из приведённых выше критериев разделения множественности преступлений и единого преступления.

9. Можно ли вменять лицу фактически причинённый или предотвращённый вне его воли ущерб, когда ему на момент совершения предусмотренных уголовным законом действий (бездействия) не все кредиторы были известны, равно как не была известна конкретная сумма обязательств перед кредиторами и, в частности, то, превышает ли она полтора миллиона рублей (так определяется крупный ущерб в примечании к ст. 169 УК)?

На этот вопрос ответ следует дать положительный. Но правильно ли, как это делают некоторые юристы, утверждать, что поскольку умысел лица при таких обстоятельствах расценивается как неопределённый, то содеянное должно быть квалифицировано исходя из фактического размера наступивших последствий? Думается, неправильно, поскольку такой подход не решает проблему уголовной ответственности лица, действия которого направлены на причинение крупного ущерба, не наступившего, однако, по независящим от этого лица обстоятельствам. Например, когда при наличии признаков банкротства имущество организации-должника в размере менее крупного было старым руководителем за бесценок отчуждено, однако новый руководитель предотвратил другое негативное последствие в виде причинения ущерба путём неисполнения обязательств перед кредиторами. Тогда как при сложении сумм ущерба, причинённого организации-должнику, с суммами материального вреда, который планировалось причинить кредиторами, ущерб превысил бы полтора миллиона рублей, что позволило бы признать его крупным.

Возражения приведённой позиции (о квалификации "по последствиям") основаны на том соображении, что определённый умысел вполне может быть и прямым. Неотражение в сознании лица точного числа кредиторов, обязательства перед которыми оно не собирается исполнять, равно как и точной суммы задолженности, не исключает признания того, что указанное лицо действует с прямым умыслом. Такой умысел следует определить как стремление причинить ущерб всем возможным кредиторам в сумме не менее той, которую руководителю удастся "увести" (сокрыть, подвергнуть отчуждению и т.д.), создав тем самым препятствие для обращения на это имущество взыскания, когда такое взыскание предусмотрено законом в целях погашения долгов перед кредиторами организации-должника.

Соответственно, и деяние руководителя в подобном случае следует квалифицировать как покушение на преступление, определив размер ущерба, на причинение которого был направлен умысел виновного, исходя из стоимости сокрытого и прочего имущества, на которое могло бы быть обращено взыскание. Если - это решение для приведённого выше примера - при сложении (в целях определения ущерба как крупного) суммы ущерба, причинённого организации-должнику, с суммами неисполненных обязательств размер превысит один миллион пятьсот тысяч рублей, то содеянное образует состав преступления.

П. Яни,

доктор юридических наук, профессор

"Законность", N 1, январь 2014 г.

-------------------------------------------------------------------------

*(1) Статья 2 Федерального закона от 26 октября 2002 г. N 127-ФЗ "О несостоятельности банкротстве)" (далее - Закон 2002 г.).

*(2) См.: Витрянский В. Новое законодательство о несостоятельности (банкротстве). - Хозяйство и право, 1998, N 3. Здесь и далее, если не указаны страницы, ссылка сделана на источники.

*(3) См. об этом: Волженкин Б.В. Преступления в сфере экономической деятельности по уголовному праву России. СПб., 2007, с. 382.

*(4) То есть такое отчуждение не было звеном в цепи более сложной аферы, результатом которой должно было стать причинение ущерба.

*(5) Пункт 28 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2007 г. N 51 "О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате".

*(6) Пункт 17 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 16 октября 2009 г. N 19 "О судебной практике по делам о злоупотреблении должностными полномочиями и о превышении должностных полномочий".

*(7) См.: Волженкин Б.В. Указ. соч., с. 387.