О введении в Гражданский кодекс Российской Федерации общих норм, устанавливающих принцип добросовестности (Э. Гаврилов, "Хозяйство и право", N 8, август 2013 г.)

О введении в Гражданский кодекс Российской Федерации общих норм, устанавливающих принцип добросовестности

В ГК РФ введены общие принципы добросовестности. Понятие "добросовестности" применяется либо как "владение имуществом лицом, не знающем о пороках своего владения", либо как "действия, соответствующие нормам морали". При наличии конкретных правовых норм общие принципы добросовестности не должны применяться. Предлагается вводить конкретные нормы права, ограничивающие сферу применения общих принципов добросовестности.

Гражданский кодекс Российской Федерации, состоящий из четырех федеральных законов, которые принимались последовательно (в 1994, 1995, 2001 и 2006 годах), и насчитывает свыше полутора тысяч статей, представляет собой глубоко и тщательно проработанный (и научно-теоретически, и практически) основной российский нормативный акт по гражданскому праву (а впрочем, также, и по предпринимательскому, хозяйственному, коммерческому и торговому праву).

Это, поистине, "Экономическая конституция" Российской Федерации. Название это придумано не мною, оно давно и широко применяется, в частности, в работах В.Ф. Яковлева и А.Л. Маковского.

Естественно, что время от времени в ГК РФ вносятся различные изменения: ведь жизнь не стоит на месте. Таких изменений уже было внесено довольно много: число федеральных законов, вносящих изменения в ГК РФ, давно превысило сотню.

Одним из таких федеральных законов является закон от 30 декабря 2012 г. N 302-ФЗ "О внесении изменений в главы 1, 2, 3 и 4 части первой Гражданского кодекса Российской Федерации".

Его основные положения вступили в силу 1 марта 2013 г.

Остановлюсь только на одной новелле, введенной этим законом в ГК РФ, - общих нормах о принципе добросовестности.

Федеральный закон N 302-ФЗ, во-первых, установил общий принцип добросовестности, во-вторых, ввел презумпцию добросовестности действий участников гражданских правоотношений и, в-третьих, установил правило о применении способов защиты гражданских прав в случаях заведомо недобросовестного осуществления этих прав.

Любая из этих новелл, взятая по отдельности, дает право законодателю, принявшему этот закон, воскликнуть: "Exegi monumentum!", что в переводе А.С. Пушкина, как известно, означает: "Я памятник себе воздвиг нерукотворный!".

Принцип добросовестности выражен в пункте 3 ст. 1 ГК РФ следующим образом:

"При установлении, осуществлении и защите гражданских прав и при исполнении гражданских обязанностей участники гражданских правоотношений должны действовать добросовестно".

Презумпция добросовестности ныне зафиксирована в п. 5 ст. 10 ГК:

"Добросовестность участников гражданских правоотношений и разумность их действий предполагаются".

Наконец, правило о применении способов защиты гражданских прав в случаях их заведомо недобросовестного осуществления включено в пункт 2 ст. 10 ГК, где говорится, что при наличии "заведомо недобросовестного осуществления гражданских прав" суд "с учетом характера и последствий допущенного злоупотребления отказывает лицу в защите принадлежащего ему права полностью или частично, а также применяет иные меры, предусмотренные законом".

Собственно говоря, принцип добросовестности (или, точнее будет сказать, - принципы добросовестности), равно как и презумпция добросовестности широко применялись в российском гражданском праве и в судебной практике и до 1 марта 2013 года. Однако отныне для их применения появились солидные юридические обоснования.

Однако, применение понятия "добросовестности" существенно осложнено тем, что само это слово в гражданском праве применяется в двух разных значениях.

Первое значение придается этому слову при употреблении в сочетании "добросовестное/недобросовестное владение имуществом". Здесь "добросовестность" - это незнание владельца имущества о неправоте своего владения.

Совсем в ином значении применяется слово "добросовестный" при употреблении его для характеристики действий владельца гражданского права: эти действия считаются "добросовестными", если они соответствуют "доброй совести", общим принципам справедливости, морали, нравственности.

Итак, в первом случае "добросовестность" - незнание о своей неправоте, а "недобросовестность" - осознание своей неправоты, а во втором случае "добросовестность" есть соответствие нормам морали, а "недобросовестность" - несоответствие нормам морали.

"Добросовестное владение имуществом" не соотносится с нормами морали (справедливости) владельца. Напротив, недобросовестное осуществление гражданских прав, принадлежащих субъекту права, противоречит нормам морали (справедливости), известным этому субъекту права.

В доктрине часто встречаются сетования на то, что в гражданском законодательстве понятие "добросовестности" не раскрыто. Не могу с этим согласиться. Понятие "добросовестности" в первом его значении, как добросовестности владения имуществом пояснено в законе полно и подробно.

Фактически определение "добросовестности" в первом значении этого термина содержится в статьях 302 и 303 ГК РФ:

"Добросовестный приобретатель" имущества - это лицо, которое приобрело имущество у другого лица, не имевшего права его отчуждать, о чем приобретатель не знал и не мог знать.

Что касается "недобросовестного владельца" имущества, то это - лицо, которое знало или должно было знать, что его владение незаконно.

Эта "добросовестность" (ее еще называют "добросовестностью в субъективном смысле") означает незнание владельцем своей неправоты, заблуждение владельца относительно объема принадлежащих ему прав. Эта "добросовестность" не имеет никакого соотношения с моралью, ибо "мораль" ("нравственность") - это общественные явления, а "добросовестность владельца имущества" является личной, субъективной категорией только самого владельца.

Эта "добросовестность" полно и хорошо определена и урегулирована в ГК РФ. Да что там в ГК РФ: еще в царской России этот вид добросовестности определялся и регулировался в 40 (!) статьях (статьи 529-533, 609-643) гражданского кодекса, который тогда именовался "Часть I тома X Свода законов Российской Империи".

Федеральный закон от 30 декабря 2012 г. N 302-ФЗ, устанавливая общие принципы добросовестности, затрагивает и "владельческую добросовестность", но затрагивает ее лишь в незначительной степени.

Основная направленность новых норм заключается во введении общего принципа добросовестности для второго вида "добросовестности", для той "добросовестности", которая ограничивает, сужает гражданские права в тех случаях, когда они не соответствуют нормам морали, справедливости.

Сфера применения такой "моральной добросовестности" чрезвычайно широка, разнообразна и... непредсказуема. Действительно, получается, что все то, что нарушает нормы морали, справедливости, является незаконным. Право, таким образом, растворяется в морали, становится ненужным вообще.

Полагаю, что именно поэтому многие исследователи считали "добросовестность" - "чумой" права, а профессор Грибанов В.П., исследуя пределы действия гражданских прав, не упоминал о "добросовестности", очевидно потому, что считал ее неприемлемой для советского гражданского права.

Общепризнанно, что принцип "добросовестности" при применении его в гражданском праве, расширяет сферу судейского усмотрения, иногда приводит к тому, что судебные решения становятся "непредсказуемыми". Это - очень серьезный недостаток применения "принципа добросовестности". Но это вовсе не значит, что "принцип добросовестности" не должен применяться в гражданском праве.

Напротив, я убежден, что он должен применяться, что он просто необходим для гражданского права: этот принцип призван корректировать недостатки формальных правовых норм. Однако, его применение должно быть ограниченным.

Во-первых, при наличии конкретной правовой нормы никакой принцип "добросовестности" не должен применяться: применению подлежит всегда эта правовая норма.

Во-вторых, при обнаружении любых сфер, в которых находит применение "принцип добросовестности", и законодатель, и судебная власть должны оперативно заполнять эти сферы конкретными правовыми нормами или, как теперь принято говорить применительно к арбитражной практике, "правовыми подходами" - конкретными позициями, касающимися толкований "принципа добросовестности". И после этого ни участники гражданских правоотношений, ни судьи, ни юристы-теоретики, получив конкретную правовую норму, подлежащую применению, не будут более "ломать головы", придумывать, что же является "добросовестным" или "недобросовестным" в соответствующей ситуации.

Приведу несколько примеров замены "принципа добросовестности" конкретными правовыми нормами.

Первый пример касается части 1 ст. 333 ГК РФ, которая, как известно, гласит:

"Если подлежащая уплате неустойка явно несоразмерна последствиям нарушения обязательства, суд вправе уменьшить неустойку".

В этой норме содержится "целый букет" "принципов добросовестности".

Неудивительно, поэтому, что история применения этой нормы широка и многообразна. На этой истории мы остановимся для того, чтобы проследить, как и почему содержащиеся в этой норме "принципы добросовестности", были заменены целым рядом норм-толкований, содержащихся в постановлении Пленума Высшего Арбитражного суда Российской Федерации от 22 декабря 2011 года N 81 "О некоторых вопросах применения статьи 333 Гражданского кодекса Российской Федерации".

Глубокая логика, лежащая в основе этого постановления, производит чрезвычайно благоприятное впечатление. Именно поэтому указанное постановление широко и охотно применяется также и третейскими судами. Считаю целесообразным принятие аналогичного постановления Пленумом Верховного суда РФ.

Какие же принципы добросовестности учтены в постановлении N 81 и претворены в нормы-толкования?

Первым таким принципом является принцип, определяющий, по чьей инициативе может осуществляться уменьшение неустойки: по инициативе любого лица, в частности, суда, обнаружившего, что "подлежащая уплате неустойка явно несоразмерна последствиям нарушения обязательства", либо по инициативе лишь сторон обязательства (договора)?

На протяжении целого ряда лет высшие судебные инстанции толковали эту норму таким образом, что якобы она закрепляет за судом право по своей собственной инициативе ставить и решать вопрос об уменьшении неустойки - если суд видит и ощущает, что установленный договором значительный размер неустойки не соответствует принципам справедливости, добросовестности. Мне самому приходилось (будучи третейским судьей) принимать участие в вынесении таких решений по инициативе суда. Я понимал, что в этих случаях истец был лишен возможности представить какие-либо доказательства, свидетельствующие о том, что установленный договором размер неустойки как раз соответствует последствиям нарушения, например, ссылаясь на причинение ему значительных убытков. Истец не мог этого сделать, поскольку решение суда уже было принято. Чувствуя несправедливость уменьшения размера неустойки по инициативе суда, я даже оспаривал в научных публикациях (в том числе - в настоящем журнале) возможность уменьшения неустойки по инициативе суда.

И вот, наконец, в постановлении N 81 Пленум ВАС РФ разъяснил, что

"Исходя из принципа осуществления гражданских прав своей волей и в своем интересе (статья 1 ГК РФ) неустойка может быть снижена судом на основании статьи 333 Кодекса только при наличии соответствующего заявления со стороны ответчика".

Иными словами, суд теперь лишен права по собственной инициативе ставить и решать вопрос о том, отвечает ли установленный договором размер неустойки критериям справедливости и добросовестности: сфера применения "принципа добросовестности" значительно сужена. И такое решение представляется очень удачным.

Удачным также представляется и норма-рекомендация, относящаяся к тому, каков должен быть справедливый, честный, морально оправданный размер неустойки. Ответ на этот вопрос содержится в пункте 2 постановления N 81:

"При рассмотрении вопроса о необходимости снижения неустойки по заявлению ответчика на основании статьи 333 ГК РФ судам следует исходить из того, что неисполнение или ненадлежащее исполнение должником денежного обязательства позволяет ему неправомерно пользоваться чужими денежными средствами".

Делая такой вывод, Пленум ВАС РФ увязал размер честной, добросовестно определенной неустойки с нормами ст. 395 ГК РФ. После этого в постановлении N 81 дается общая рекомендация:

"Разрешая вопрос о соразмерности неустойки последствиям нарушения денежного обязательства... суды могут исходить из двукратной учетной ставки (ставок) Банка России, существовавшей в период такого нарушения".

Это - конкретная рекомендательная норма, исключающая необходимость учета, прямо скажем, - сложных категорий справедливости, добросовестности, соразмерности установленной договором неустойки.

В постановлении N 81 имеются и другие разъяснения, которые заменяют абстрактные "принципы добросовестности", содержащиеся в статье 333 ГК, конкретными нормами-рекомендациями.

В связи с приведенным выше анализом постановления N 81, хочу рассказать о споре, рассмотренном мною (в качестве единоличного третейского судьи) в апреле 2013 г. Речь шла о взыскании договорной неустойки за просрочку поставки продукции. В одном договоре неустойка была определена в размере 0,5% в день от стоимости непоставленной в срок продукции (т.е. 180% годовых), что составило сумму в 2,6 млн. руб., а по второму договору неустойка была установлена в размере 0,1% в день (т.е. 36% годовых), что составило сумму в 2,4 млн. руб.

На первом судебном заседании ответчик не поставил вопрос об уменьшении неустойки, а третейский судья (это был, извините, я) естественно, не упомянул о существовании статьи 333 ГК и постановления N 81. Тем не менее, третейский судья на всякий случай поинтересовался у представителя истца: "Возникли ли у истца убытки в связи с просрочкой поставки продукции?", и получил ответ, что "Убытки не возникли". Тогда я спросил у представителя ответчика: "Много ли сотрудников трудятся в организации ответчика, и есть ли в штате юристы?". Ответ гласил: "Организация у нас - солидная, около 300 сотрудников, а юристов мы не держим".

На последующих заседаниях ответчик также не заявил ходатайства о снижении размера неустойки, хотя, если бы такое ходатайство было заявлено, то суд обязан был бы снизить размер взыскиваемой неустойки до 16,5% годовых (в период правонарушения - с сентября 2012 г. по апрель 2013 г. ставка рефинансирования составляла 8,25% годовых).

Стороны закончили спор заключением мирового соглашения, в соответствии с которым размер взыскиваемой неустойки был уменьшен на 1,5 млн. руб. и были установлены новые сроки выплаты оставшегося долга. Естественно, третейский суд утвердил представленное мировое соглашение, но после объявления судебного акта и закрытия судебного заседания третейский судья, в неофициальном порядке, по доброй традиции третейских судов, сообщил представителям сторон о существовании ст. 333 ГК РФ и постановления N 81.

Приведу еще один пример, подтверждающий целесообразность замены общего и абстрактного "принципа добросовестности" конкретными и четкими правовыми нормами.

В сфере интеллектуальных прав приходится встречаться с такими явлениями, когда владелец права в одном случае узко толкует принадлежащее ему право, а в другом случае - напротив, стремится придать своему праву широкое толкование.

Такую ситуацию обнаружил Пленум ВАС РФ. В его постановлении от 31 января 2012 г. N 11025/11 отмечается, что владелец патента на изобретение, стремясь отстоять полученный им патент, давал узкое толкование патентной формулы, в результате чего патент не был аннулирован, а через некоторое время обратился в суд и, доказывая факт нарушения патента, давал широкое толкование патентной формулы. В этих условиях Президиум ВАС РФ, фактически применив принцип добросовестного осуществления гражданских прав (хотя этой терминологии он не применил), отказал истцу в защите его патентных прав, очевидно исходя из того, что патентная формула не должна толковаться широко.

А вот другой случай, встретившийся в моей практике:

Владелец товарного знака в течение нескольких лет соглашался с использованием физическим лицом - артистом-исполнителем обозначения, сходного до степени смешения с его товарным знаком. Взаимоотношения сторон оформлялись договорами, которые не являлись договорами о распоряжении исключительным правом на товарный знак, поскольку они не регистрировались в Роспатенте. Таким образом, владелец товарного знака фактически признавал, что действия указанного артиста-исполнителя находятся за пределами сферы действия исключительного права на товарный знак. Но через некоторое время после этого, когда взаимоотношения сторон испортились, владелец товарного знака подал иск против указанного артиста-исполнителя, утверждая, что его действия являются нарушением исключительного права на товарный знак.

Здесь возникает вопрос о добросовестности владельца товарного знака: вправе ли он широко толковать сферу действия своего исключительного права, если ранее он толковал свое право ограничительно? На этот вопрос напрашивается отрицательный ответ.

Представляется, что для этих случаев, вместо рекомендации применять "принцип добросовестности", следовало бы включить в ГК РФ общую правовую норму:

"Если владелец гражданского права ограничительно толкует сферу его действия или соглашается с таким ограничительным толкованием, то он не вправе требовать в дальнейшем широкого толкования сферы действия своего права".

Разумеется, если такая норма будет включена в ГК РФ, то придется еще раз вспомнить, что по общему правилу молчание владельца права не означает его согласия (п. 3 ст. 158 ГК РФ), в том числе - с узким толкованием его права.

Представляется, что предлагаемая к включению в ГК РФ норма применима к исключительным правам, к вещным правам и, очевидно, к корпоративным правам (конечно, если такая самостоятельная категория гражданских прав действительно существует).

Выдвигая предложение о целесообразности замены общих принципов добросовестности конкретными правовыми нормами, подлежащими безусловному применению, я, конечно, понимаю, что это может оказаться трудным, поскольку в законе всего предусмотреть невозможно.

Тем не менее, от своего предложения я не отказываюсь: принятие конкретной нормы (или - ряда конкретных норм) не обязательно должно исключать применения в том или ином случае общих принципов добросовестности вообще. Даже в этих случаях конкретные нормы сузят сферу применения общих принципов добросовестности.

Э. Гаврилов,

профессор кафедры гражданского права НИУ-ВШЭ,

доктор юридических наук

"Хозяйство и право", N 8, август 2013 г.