Интервью с Л.В. Головко, доктором юридических наук, профессором, заведующим кафедрой уголовного процесса, правосудия и прокурорского надзора юридического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова ("Законодательство", N 3, март 2014 г.)

Интервью с Л.В. Головко, доктором юридических наук, профессором, заведующим кафедрой уголовного процесса, правосудия и прокурорского надзора юридического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова

Леонид Витальевич, одним из самых обсуждаемых в юридическом сообществе событий является предстоящее объединение Верховного и Высшего Арбитражного Судов, которое потребовало внесения изменений в Конституцию РФ и принятия нескольких важнейших законодательных актов. В связи с этим событием специалисты высказывают разные мнения, в том числе критические. Мы знаем, что Вы в ряде своих публикаций реформу сразу поддержали. Не изменилась ли Ваша точка зрения за прошедшее время, не показались ли Вам заслуживающими внимания доводы оппонентов?

- Доводы оппонентов, конечно, всегда заслуживают внимания, особенно в научной полемике, поэтому я их проанализировал весьма тщательно и с несомненным уважением. Но сказать, что они меня убедили, не могу.

Во-первых, есть целый ряд соображений, которые со стороны критиков реформы остались фактически без ответа. Скажем, я предлагал задуматься, почему в ведущих правопорядках, т.е. странах с развитой правовой системой и исторически довольно успешной экономикой, нет ничего похожего на наши арбитражные суды. Их, как известно, нет в США и Великобритании. В Германии, где очень развита судебная специализация, есть целых шесть автономных ветвей судебной системы. Среди них мы обнаружим, в частности, трудовые, социальные, налоговые, административные суды, но не найдем никакого подобия экономических (арбитражных) судов или судов в сфере предпринимательской деятельности. Во Франции торговые (коммерческие) суды существуют, но замыкаются на Кассационный суд (аналог российского Верховного Суда). В этом смысле нет никаких сомнений, что автономия арбитражных судов - это наследие советской правовой системы, когда не было никакой необходимости рассматривать в судебном порядке технические разногласия государственных предприятий, принадлежавших единому собственнику, в связи с чем в условиях плановой экономики и был создан Госарбитраж СССР ("арбитрировавший" взаимоотношения между государственными предприятиями). Собственно, с этим никто и не спорит. Удивляет другое: нам долгие годы рассказывали, что именно арбитражные суды являются символом прогресса, рыночной экономики, цивилистики, римского права, в общем, сугубо западных ценностей, противостоя "косным советским" судам общей юрисдикции. Но как только возникла необходимость прокомментировать отсутствие системы арбитражных судов в западных правопорядках, сразу выяснилось, что советский судебный опыт с автономией арбитража едва ли не лучше западного. Все это не очень убедительно. Здесь надо просто выбирать: либо мы уважаем ценности частного права и рыночную экономику, но тогда внимательно относимся к судебной организации тех стран, где эти ценности надлежащим образом защищены, либо остаемся сторонниками советского судебного опыта и автономии госарбитража, но при этом понимаем, что этот опыт не имеет никакого отношения ни к рыночной экономике, ни к ценностям частного права. Но эту часть аргументации, приводившейся в обоснование реформы, повторяю, критики оставили вовсе без внимания.

На сравнительно-правовой опыт критики реформы, действительно, фактически не ссылались. Они в большей мере противопоставляли более успешные во всех отношениях, по их мнению, арбитражные суды менее успешным судам общей юрисдикции. Справедливо ли такое противопоставление?

- Это именно то, о чем я хотел сказать во-вторых. Я не согласен с самой постановкой вопроса, когда в качестве аргумента говорится об успехах одних и едва ли не о неудачах других. Получается какая-то странная конкуренция между различными ветвями судебной системы. Представим себе два типичных дела. Суть первого: маргинал постоянно жестоко избивает членов семьи, допустим детей, в связи с чем правовая система реагирует на его поведение уголовно-правовыми (соразмерное наказание) и гражданско-правовыми (лишение родительских прав и т.п.) средствами. Суть второго: одна коммерческая организация предъявляет другой коммерческой организации многомиллионный или многомиллиардный иск. У какого из этих дел больше шансов вызвать интерес респектабельных адвокатских фирм, удостоиться заметки в деловой прессе и т.п.? Вопрос риторический. Понятно, что первое дело (а соответственно и рассматривающий его суд, а им станет суд общей юрисдикции) будет ассоциироваться исключительно с "социальными язвами" и, следовательно, вызовет у любого нормального человека крайне неприятные эмоции. Понятно также, что в связи со вторым делом и рассматривающим его судом, а им будет арбитражный суд, ярких отрицательных ощущений ни у кого не возникнет, поскольку "сытая офисная жизнь" мало кого затронет за живое. Связана ли разница в нашем сугубо эмоциональном отношении к этим двум делам ("социальные язвы" vs "офисная жизнь") с качеством работы рассмотревших их двух судей? Разумеется, нет. Так о какой конкуренции двух систем мы говорим? Если бы арбитражные суды поменялись подведомственностью (подсудностью) с судами общей юрисдикции, то они при том же кадровом составе немедленно поменялись бы с ними и популярностью, внешним лоском и прочими символами "успеха". Одно дело - рассматривать споры простых граждан со всеми их социальными проблемами, а другое - быть важным элементом крупного или даже среднего делового оборота. Именно в этом плане я в одной из своих публикаций высказал в переносном смысле соображение о принципиальной невозможности конкуренции между, с одной стороны, торгово-развлекательными центрами, а с другой - социальными учреждениями. Первые всегда будут смотреться эстетически более привлекательно, что, строго говоря, связано не с качеством их работы, а со сферой их деятельности.

В этом плане я отнюдь не призываю при реформе судов исходить из принципа "мир хижинам, война дворцам". Мы это уже проходили и от этого давно отказались. Вопрос в другом. Если кто-то не хочет заниматься социальными проблемами большей части российского населения, предпочитая сугубо коммерческую деятельность, то это его выбор, который надо уважать. Но этот "кто-то", в свою очередь, не имеет ни малейшего права смотреть свысока на своего коллегу, делом жизни которого стало социальное служение, в том числе в правовой сфере.

Приведу аналогию с медициной. Существуют люди, не переносящие вида крови, открытых ран, и их в мире, наверное, большинство. Имеют ли они право не стать, допустим, хирургами, а претендовать на эстетически более приятную работу офисного менеджера или, скажем, искусствоведа? Бесспорно. Более того, даже в рамках врачебной профессии студент-медик может в зависимости от своих вкусов и наклонностей избрать специальность, например, окулиста, стоматолога или косметолога, но не хирурга, понимая, что кровь и скальпель - это, как говорится, "не его". Но давайте представим, что окулист начнет презирать хирургов, спасающих жизни нам и нашим близким, считая их "мясниками", "людьми в окровавленных халатах"; что врач-косметолог или врач-стоматолог заявит о "профессиональных деформациях" хирургов или их особом "менталитете". Абсурд? Конечно, абсурд. Избрав самую гуманную профессию, врач уважает всех своих коллег, независимо от их специализации или доходов, независимо от того, работают ли они в престижной клинике или районной больнице, делают ли они срочную операцию бродяге или консультируют в уютном кабинете звезду шоу-бизнеса. Все делают общее дело и испытывают друг к другу уважение, проявляют профессиональную солидарность. Помимо прочего я вижу здесь важный аспект - аспект профессиональной, да и, пожалуй, человеческой этики.

Применительно к юридической профессии, как выясняется, к моему глубокому сожалению, это далеко не так. В нашем "цехе" что-то надломилось. За последние два десятка лет правового развития мы дошли до того, что говорим о юридической несовместимости и разнице в юридической психологии судей судов общей юрисдикции и арбитражных судов, причем (подчеркну!) уже со студенческой скамьи, мотивируя этим невозможность объединения судов. Получается, что студент, выбравший уголовно-правовую специализацию или интересующийся семейным, трудовым и т.п. правом, а затем честно служащий стране в качестве судьи общей юрисдикции, помогая всем нам спокойнее чувствовать себя на улицах или снимая социальную напряженность путем рассмотрения тех же трудовых дел, оказывается "психологически несовместимым" со своим приятелем, распределившимся на кафедру гражданско-правового цикла и ставшим судьей арбитражного суда. Предлагается некая версия "классово-юридической борьбы". Причем говорят об этом достойнейшие из достойных! Представить себе такое в 1990-е годы, когда я сам был студентом и аспирантом, категорически невозможно.

Так что, если у меня и были сомнения в необходимости очень мягкого и осторожного выравнивания судов общей юрисдикции и арбитражных судов на уровне единого центра судебной политики, аккуратно преодолевающего "классовые" разногласия, сейчас они окончательно исчезли. Нарыв созрел, и очень хорошо, что его вовремя заметили и вскрыли на политическом уровне. Ситуация, при которой споры большинства российских граждан, причем не только уголовные, но и гражданские, рассматриваются по остаточному принципу, а споры предпринимателей передаются некоей юридической элите, абсолютно недопустима, причем недопустима прежде всего на ценностном уровне. Напомню, что исторический успех Гражданского кодекса Наполеона, благодаря которому во Франции удалось построить развитое общество и рыночную экономику, связан с тем, что этот кодекс был ориентирован не на узкие элитные группы аристократов, олигархов, предпринимателей и т.п., а на рядового француза - так называемого отца семейства и защиту его собственности, независимо от того, является ли этой собственностью роскошный дворец или деревенская лачуга.

Поэтому для меня основная причина объединения судов лежит в первую очередь в социальной, а не узко юридической сфере. Политика "рублевок" и "высоких заборов" должна остаться на уровне воспоминаний об эксцессах 1990-х, если мы хотим устойчивого развития страны без социальных катаклизмов. А арбитражные суды волей-неволей стали своего рода "юридической рублевкой", что очень четко просматривается в аргументации наиболее резких критиков реформы. С "рублевки", конечно, уезжать не хочется, да никто об этом и не просит. Просят о другом: подчиниться общему плану благоустройства территории и отказаться от прав на эксклюзивный размер "забора". Ведь за что мы любим Европу? Почему на постсоветском пространстве такую популярность среди самых широких слоев населения приобрели лозунги в духе евроинтеграции? Наверное, все-таки в большинстве своем не из-за однополых браков или высокого уровня безработицы. Нам нравится в Европе прежде всего социальная сбалансированность, которая дает ощущение какого-то общего умиротворения и отсутствия социальных барьеров: все ходят по одним улицам, сидят в одних кафе, ездят на одинаковых велосипедах, богатого часто внешне не отличишь от бедного, предпринимателя - от его работника и т.п. Причем так же ведут себя там и наши соотечественники. Восхищаемся, но возвращаемся домой - и начинается погоня за "собственной" полосой на автодороге, "собственной" мигалкой, "собственным" забором и... "собственным" судом.

Леонид Витальевич, социальная составляющая реформы ясна. Есть ли еще какие-то юридические аргументы, на которые Вы хотели бы обратить внимание?

- Чисто юридических аргументов полемика как раз не выявила. Обычно все упирается в персональный фактор, дескать, как специалист по уголовному праву может рассуждать о гражданском праве, и наоборот? Но этот аргумент немного от лукавого. Европейский принцип единства гражданской и уголовной юстиции действует в России как минимум со времен Судебной реформы 1864 г. Благодаря ему у нас существуют мировые судьи, рассматривающие гражданские и уголовные дела, действует Верховный Суд РФ, где есть как соответствующие коллегии, так и единый Президиум, и т.п. В общем, на единстве гражданской и уголовной юстиции и строится понятие судов общей юрисдикции. Само по себе рассмотрение гражданских и уголовных дел одними и теми же судьями никого не беспокоит - мировую юстицию, например, за это не критикуют. Здесь опять-таки вопрос не в гражданском праве, а в "элитарном" гражданском праве, которое и противопоставляется уголовному праву и некоему гражданскому праву "для народа", мало кого волнующему, что, впрочем, вновь уводит нас в социальную сферу, а мы ее уже обсудили. Но с юридической точки зрения получается, что мировой судья может быть компетентен как в одних, так и в других делах, а судья нового Верховного Суда - нет. Нонсенс очевидный. Кроме того, те же арбитражные суды рассматривают не только гражданско-правовые, но и публично-правовые споры. Разница между налоговыми и уголовными делами ничуть не больше, чем между спорами в сфере налогов и спорами, допустим, в области интеллектуальной собственности. Так почему "чистый" цивилист компетентен в налоговых спорах, а "чистый" криминалист - нет? В арбитражных судах есть коллегии? Так они будут и в новом Верховном Суде. В общем, доводы о "некомпетентных" судьях общей юрисдикции опять-таки неубедительны.

Никаких других аргументов, строго говоря, нет. Разве что привычный юридический консерватизм. Он мне понятен и даже отчасти близок. Но задача политиков как раз в том, чтобы периодически ворошить наше институциональное "гнездо". Иногда они делают это оправданно и к месту, исходя из общего блага и справедливо не учитывая наши ведомственные интересы. Иногда не очень удачно, в силу чего меня сложно считать сторонником всех проведенных и проводимых у нас правовых реформ. Но здесь, я считаю, первый случай.

Леонид Витальевич, в заключение позволим себе еще два вопроса, касающихся не столько проводимой реформы, сколько перспектив ее расширения. Во-первых, как Вы полагаете, произойдет ли рано или поздно полное слияние системы арбитражных судов и системы судов общей юрисдикции?

- Здесь два момента. Первый касается возможной необходимости оптимизации так называемой судебной карты с точки зрения доступности судов, прежде всего апелляционных, для всех категорий населения. Сейчас мы столкнулись с поразительной ситуацией. В 1990-е годы при всей скромности наших финансовых ресурсов удалось создать более или менее внятную инстанционную систему для арбитражных судов, что лишний раз доказывает: в тот момент усилия властей были направлены исключительно на судебную защиту прав предпринимателей, а не всего населения в целом. Появились, как известно, двадцать удобно расположенных апелляционных арбитражных судов, а также десять федеральных арбитражных судебных округов. Между тем при проведении недавней инстанционной реформы в судах общей юрисдикции и введения по всем уголовным и гражданским делам апелляции ничего подобного сделано не было из-за недостатка бюджетных ресурсов. В общем, граждане не удостоились судебной инфраструктуры, предоставленной предпринимателям. Получается, что если дело рассмотрено по первой инстанции на уровне субъекта федерации, например, в Приморском или Хабаровском крае, то на апелляцию предприниматель поедет из Владивостока в Хабаровск или даже просто прогуляется пешком до расположенного в том же Хабаровске Дальневосточного арбитражного апелляционного суда, а гражданин... полетит в Москву (вскоре вместо Москвы ему придется добираться в Санкт-Петербург). И это невзирая на то, что финансово более слабой стороной, нуждающейся в социальной защите, является как раз гражданин. Ситуация противоречит здравому смыслу. Скорее всего, рано или поздно придется что-то менять, поэтому не исключено появление специальных апелляционных и (или) кассационных инстанций в судах общей юрисдикции. Возможно также, что законодатель не станет строить еще тридцать отдельных зданий, а воспользуется инфраструктурой арбитражных судов. Это логично, да к тому же не требует дополнительных затрат. Но, думаю, автономия коллегий в любом случае сохранится, как и весь положительный технический и кадровый потенциал арбитражных судов.

Второй момент. Как я говорил, основная цель реформы заключается в создании сбалансированной судебной системы, обеспечивающей одинаковое качество правосудия всем слоям населения. Если наша юридическая бизнес-элита этот сигнал поймет, то цель реформы будет достигнута и судьба остальных арбитражных судов станет определяться исключительно потребностями технической оптимизации "судебной карты", о чем я только что говорил. Если же возникнет искушение построить новую "рублевку" где-нибудь на уровне ФАСО и т.п., то проблемы возникнут опять, и их опять придется решать. Мое личное мнение как аналитика таково: судьба арбитражных судов находится в руках прежде всего самой бизнес-элиты и ее "юридического блока" и зависит от того, осознает ли наконец бизнес-элита, что правосудие - это социальная функция, рассчитанная на всех без исключения, а не разновидность "офшора" для избранных.

Тогда второй вопрос. Произойдет ли, по Вашему мнению, присоединение Конституционного Суда РФ к вновь созданному Верховному Суду, т.е. получим ли мы единый высший "суперсуд" или автономия Конституционного Суда РФ сохранится?

- Я не вижу никаких объективных предпосылок для присоединения Конституционного Суда к Верховному. Если бы такая инициатива появилась, то я бы выступил в научном плане категорическим противником подобной реформы.

Во-первых, в отличие от системы арбитражных судов, наличие автономного конституционного суда - это классический подход, характерный для так называемой европейской модели конституционной юстиции. Мы в свое время эту модель выбрали, и отказываться от нее нет никакого резона. Мне известна только одна попытка преобразовать автономный Конституционный суд в одну из коллегий Верховного суда. Это произошло в Киргизии в 2010 г. после второй революции, но нам вряд ли следует ориентироваться на этот опыт. К тому же Конституционная палата киргизского Верховного суда является совершенно автономной благодаря усилиям киргизских юристов, минимизировавших революционный порыв политиков.

Во-вторых, Конституционный Суд РФ не имеет никакого отношения к конкуренции ветвей судебной системы и их социальной разбалансировке. Он действует в интересах всего общества, находясь на страже Конституции РФ, и никакого отношения к делению юстиции по "сословному" признаку не имеет. Сейчас значительно более важным для Конституционного Суда является поиск механизмов конституционно корректного взаимодействия с Европейским судом по правам человека без ущерба для российских конституционных ценностей, и даже только с этой точки зрения слияние Конституционного Суда и нового Верховного Суда было бы контрпродуктивным.

Леонид Витальевич, большое спасибо за подробную и интересную беседу.

"Законодательство", N 3, март 2014 г.