Принцип добросовестности в проекте концепции развития законодательства о вещном праве (Г.В. Вердиян, "Образование и право", N 5-6, май-июнь 2013 г.)

Принцип добросовестности в проекте концепции развития законодательства о вещном праве

Реализация идеи о провозглашении принципа добросовестности приведет к тому, что любые действия участников гражданских отношений, а также воздержание от действий должны будут оцениваться судами с учетом того, соответствуют эти действия (бездействие) данному принципу или нет.

В проекте Концепции развития законодательства о вещном праве (п. 3 раздела "Право собственности") содержится ряд весьма важных и полезных предложений о корректировке правового регулирования, предусмотренного в ст. 222 ГК РФ. Однако ни о добросовестном, ни о недобросовестном возведении самовольной постройки в этих предложениях не упоминается. Следовательно, добросовестность, как и недобросовестность лица при возведении самовольной постройки, по проекту не имеют значения в плане правовых последствий, которые различаются в зависимости от иных обстоятельств, указанных в этом пункте.

Нет в проекте Концепции и предложений об изменении законодательства, учитывающих добросовестность и недобросовестность при приобретении прав и обязанностей, при осуществлении и защите прав. Исключение составляют предложения об изменении ст. 10 ГК РФ, положений о недействительности сделок, а также о введении принципа эстоппель. В подпункте 2.2 п. 1 § 1 раздела I проекта Концепции выдвинута идея о том, что принципу добросовестности должны подчиняться не только действия по осуществлению прав и исполнению обязанностей, но и оценка содержания прав и обязанностей сторон, например, толкование условий договора должно основываться на презумпции добросовестности сторон.

Между тем, если говорить об этом конкретном примере, то устанавливать содержание прав и обязанностей сторон путем толкования договора, основываясь на данной презумпции, по-видимому, было бы довольно трудно. Ведь тогда пришлось бы отдавать приоритет, например, не буквальному значению слов и выражений, содержащихся в договоре, а презумпции добросовестности сторон при формулировании ими толкуемого судом условия договора и, следовательно, считать согласованным не то условие, которое зафиксировано в договоре, а то, которое стороны должны были бы в него включить, если исходить из презумпции их добросовестности. Понятно, что в таком случае толковался бы какой-то другой договор, не тот, который был заключен в действительности, а тот, который не был заключен, но должен был бы быть заключен исходя из презумпции добросовестности сторон.

Но даже в тех случаях, когда буквальное значение слов и выражений не позволяет определить содержание договора, толковать его с позиции добросовестности также было бы затруднительно. Положения ч. 2 ст. 431 ГК РФ направлены на установление действительной воли сторон и называют определенный круг реально существующих обстоятельств, на основании которых устанавливается эта воля, а именно предшествующие договору переговоры и переписку, практику, установившуюся во взаимных отношениях сторон, обычаи делового оборота, последующее поведение сторон. Добросовестность, видимо, явно не из их числа, поскольку по смыслу данной нормы устанавливаться и оцениваться при толковании договора должны обстоятельства, имевшие место в действительности, а не те, которые могли бы иметь место, если исходить из презумпции добросовестности сторон. Проблема имеет и иной аспект.

В статье 5 ГК РСФСР 1964 г. предусматривалось, что гражданские права охраняются законом, за исключением случаев, когда они осуществляются в противоречии с назначением этих прав в социалистическом обществе в период строительства коммунизма, а согласно ст. 93 этого Кодекса, имущество, находящееся в личной собственности граждан, не должно служить извлечению нетрудовых доходов, использоваться в ущерб интересам общества*(1).

Такие формулировки позволяли любую сделку оценивать на предмет ее соответствия названным требованиям. Реализация идеи о провозглашении принципа добросовестности также приведет к тому, что любые действия участников гражданских отношений, а также воздержание от действий должны будут оцениваться судами с учетом того, соответствуют эти действия (бездействие) данному принципу или нет.

Уместно в связи с этим сослаться на то, как, например, предполагалось решить указанный вопрос в п. 6 проекта Информационного письма Президиума ВАС РФ "Обзор практики применения арбитражными судами статьи 10 Гражданского кодекса Российской Федерации", опубликованного на сайте ВАС РФ, применительно к бездействию залогодержателя. В данном пункте как злоупотребление правом было расценено бездействие залогодержателя, длительное время не предпринимавшего с целью увеличения задолженности должника по обеспеченному залогом обязательству мер к обращению взыскания на заложенное имущество, предоставленное залогодателем - третьим лицом.

В приведенном примере суд счел, что, поскольку к моменту предъявления иска значительно увеличилась сумма процентов и причиной этого стало бездействие залогодержателя (банка), не предпринимавшего мер к реализации заложенного имущества и взысканию долга с основного должника, хотя залогодателем банку неоднократно направлялись письма с предложением о заключении соглашения о внесудебном порядке обращения взыскания на предмет залога, которые были оставлены банком без ответа, а иск был предъявлен лишь перед истечением срока исковой давности, действия истца следует квалифицировать как злоупотребление правом на обращение взыскания на заложенное имущество (п. 1 ст. 348 Кодекса). Суд решил, что сумма процентов, начисленная истцом с момента получения первого письма ответчика, не подлежит возмещению из стоимости реализованного заложенного имущества.

В текст принятого впоследствии Президиумом ВАС РФ Информационного письма от 25 ноября 2008 г. N 127 "Обзор практики применения арбитражными судами статьи 10 Гражданского кодекса Российской Федерации" этот пункт включен не был, что может означать понимание Президиумом ВАС РФ не бесспорности изложенного в нем подхода, а следовательно, вопрос о возможности отказа во взыскании процентов при названных обстоятельствах нельзя считать окончательно решенным.

В то же время провозглашение добросовестности в качестве принципа гражданского законодательства способно повлечь за собой далеко идущие последствия, крайне опасные для стабильности гражданских правоотношений. Так, следуя логике суда в приведенном примере, уместно задаться вопросом: соответствует ли принципу добросовестности, например, требование банка об увеличении залогового покрытия при уменьшении стоимости предмета залога в условиях вызванного кризисом снижения цен на соответствующие активы, а также о досрочном расторжении кредитного договора при невыполнении заемщиком этого требования? Ведь банк имеет возможность поступить иначе, например, заключить по просьбе должника соглашение об отступном, оставив заложенные активы за собой и освободив тем самым должника от его обязательств по кредиту, или не требовать предоставления дополнительного обеспечения, зная, что оно не будет предоставлено, ограничившись сохранением заложенных активов в расчете на последующее восстановление их залоговой стоимости и исходя из их "справедливой" цены.

Такие действия, видимо, нельзя считать недобросовестными. Если же признать, что не являются недобросовестными и действия прямо противоположного характера, то грань между добросовестными и недобросовестными действиями становится весьма зыбкой.

Стабильности оборота, чем обосновывается предложение о введении принципа добросовестности, оно вряд ли может способствовать. Скорее наоборот: поскольку добросовестность возводится в правовой принцип, всякое право приобретает некую уязвимость, ибо при его реализации всегда будет присутствовать тема добросовестности поведения управомоченного лица, а это означает, в частности, необходимость исследования судом причин, по которым это лицо не избрало иной вариант поведения, например, не пошло навстречу просьбам должника о реструктуризации долга, тем более в условиях кризиса, не воспользовалось иными возможностями удовлетворения своих требований, сопряженными с причинением меньшего урона обязанному лицу. Введение этого принципа неизбежно повлечет за собой весьма существенное расширение сферы судебного усмотрения, а последнее в условиях, когда даже обеспечение единообразного применения судами норм закона - огромная проблема, которая пока далека от разрешения, определенности в гражданских правоотношениях также не прибавит. Все известные злоупотребления в той или иной мере связаны с несовершенством закона, в том числе с наличием пробелов в правовом регулировании. Поэтому внесение в Кодекс точечных поправок, которые ликвидируют возможности для тех или иных злоупотреблений, устраняют почву, которая их питает, видится более продуктивным. И примеров таких поправок в проекте немало, что, безусловно, следует отнести к его достоинствам.*(2)

Так, в подп. 2.1 п. 2 раздела IX проекта Концепции совершенствования общих положений обязательственного права предусмотрено дополнение норм о расторжении или изменении договора путем одностороннего отказа от его исполнения (п. 3 ст. 450 ГК РФ) положениями о том, что в случае, когда при наличии основания для отказа от договора (исполнения договора) сторона, имеющая право на отказ от договора (исполнения договора), подтверждает действие договора, в том числе, путем принятия от другой стороны предложенного последней исполнения обязательства, отказ от договора (исполнения договора) не допускается.

Данная поправка исключает возможность для стороны, имеющей право в силу закона или договора отказаться от договора, создавать неопределенность в правоотношении, принимая исполнение по договору от другой стороны после возникновения оснований для одностороннего расторжения договора, и в то же время сохраняет право в любой момент отказаться от договора.

Наряду с этим той же цели служит и предложение (подп. 2.2 того же пункта) о дополнении п. 4 ст. 453 ГК РФ положением о том, что в случае, когда до момента расторжения или изменения договора одна из сторон не исполнила обязательство либо предоставила другой стороне неэквивалентное исполнение, к отношениям сторон подлежат применению правила об обязательствах вследствие неосновательного обогащения (глава 60 ГК РФ).

Эти две поправки, таким образом, в совокупности исключают использование стороной расторжения договора для получения от другой стороны большего, чем ею предоставлено, так как образовавшаяся разница может быть взыскана этой другой стороной в качестве неосновательного обогащения, чем обеспечивается эквивалентность предоставленного полученному и тем самым баланс имущественных интересов сторон при расторжении договора. Подобные точечные поправки, несомненно, более эффективны для предотвращения злоупотреблений, чем формулирование общих положений об обязанности участников гражданских правоотношений действовать добросовестно.

В приведенном примере с односторонним расторжением договора обязанности действовать добросовестно оказались бы бесполезнее для восстановления баланса интересов сторон, ибо основания для расторжения договора в одностороннем порядке наличествуют, а исполненное по нему в силу закона по общему правилу не подлежит возврату, при этом полученное по договору трудно считать полученным неосновательно, так как есть основание для получения - договор, не расторгнутый в момент получения имущества.

Сбережение собственного имущества стороны, расторгнувшей договор, формально, похоже, также отсутствует, поскольку передавать имущество во исполнение расторгнутого договора сторона не имеет оснований. Квалифицировать же действия стороны, получившей в результате расторжения больше, чем она предоставила сама, как злоупотребление правом или недобросовестное поведение также вряд ли возможно, поскольку закон подобное не исключает, а устранять несовершенство закона посредством объявления злоупотреблением действий, совершенных в рамках закона, с взысканием со стороны, расторгнувшей договор, убытков от "недобросовестного" расторжения договора или от "недобросовестного" неисполнения обязательств по расторгнутому договору при том, что действия стороны, расторгнувшей договор, правомерны, - значит создавать неопределенность в имущественных отношениях, что, кстати, служит почвой для злоупотреблений. Ясно, что для взыскания неосновательного сбережения в подобных случаях нужна специальная норма, именно поэтому ее введение предусматривается в проекте.

В настоящее время эту проблему отчасти пытается разрешать практика путем применения норм о неосновательном обогащении в случаях, когда расторжение договора имело место по требованию лица, предоставившего оплату за услуги, которые не были оказаны (п. 1 Информационного письма Президиума ВАС РФ от 11 января 2000 года N 49 "Обзора практики рассмотрения споров, связанных с применением норм о неосновательном обогащении").

Проект Концепции предусматривает включение в ГК РФ общих положений о государственной регистрации имущественных прав, единых для различных объектов, с предусмотренной правоустанавливающей (не учетной) регистрацией. В настоящее время правоустанавливающая регистрация не установлена, в проекте не названы права или объекты, в отношении которых предполагается ее введение. Как следует из некоторых комментариев авторов проекта, государственная регистрация должна иметь правоустанавливающий характер. Как отмечает, например, Р. Бевзенко, "здесь речь идет не о том, что это какое-то одно из доказательств существования права, а принцип такой - регистрация создает право. Природа вещных прав заключается в том, что они распространяются на неограниченный круг лиц. Предполагается, что всякое третье лицо должно знать, что у кого-то есть вещное право на такую-то вещь. В связи с этим только правоустанавливающий характер регистрации может дать такой эффект".

Разумеется, следует полностью согласиться с тем, что система двойной регистрации - прав и некоторых сделок - ненормальна, она подлежит замене системой регистрации прав. Однако с предложением придать государственной регистрации прав правоустанавливающий характер трудно согласиться. Действительно, зарегистрировать можно право, возникающее по основаниям, указанным в законе, например, в результате сделок, наследования, создания новой вещи для себя. Именно они служат основанием для возникновения права, а документы, подтверждающие основания возникновения права, являются правоустанавливающими.

В соответствии с этими документами осуществляется государственная регистрация прав.

Библиографический список

1. Грудцына Л.Ю. Развитие личной свободы индивида как основа формирования гражданского общества // Право и жизнь. 2011. N 151(1). С. 87-98.

2. Приходько И. Концепция развития гражданского законодательства. Спорные и нерешенные вопросы // Приложение к ежемесячному юридическому журналу "Хозяйство и право". 2009. N 8.

Г.В. Вердиян,

кандидат юридических наук,

доцент Российской правовой академии Минюста России

"Образование и право", N 5-6, май-июнь 2013 г.

-------------------------------------------------------------------------

*(1) См.: Приходько И. Концепция развития гражданского законодательства. Спорные и нерешенные вопросы // Приложение к ежемесячному юридическому журналу "Хозяйство и право". 2009. N 8.

*(2) Грудцына Л.Ю. Развитие личной свободы индивида как основа формирования гражданского общества // Право и жизнь. 2011. N 151(1). С. 87-98.