Развитие русской юриспруденции во второй трети XIX века. Статья пятнадцатая (В.А. Томсинов, "Законодательство", N 1, январь 2010 г.)

Развитие русской юриспруденции во второй трети XIX века. Статья пятнадцатая*(1)

Основополагающим элементом науки гражданского права Д.И. Мейер считал понятие вещи в самом широком его значении. "В обществе, - говорил он в своих лекциях, - принадлежит человеку лишь известная сфера свободы в распоряжении вещами. Но с другой стороны, при сожительстве людей предметом господства может сделаться и сам человек или в таком виде, что другой будет господствовать над ним, как над вещью, или только отдельные действия человека будут подлежать господству другого, так что при сожительстве людей понятие о вещи расширяется: оно обнимает не только вещи физические (к которым приравниваются и рабы), но и действия других лиц, служащие заменою физических вещей или орудием к достижению господства над ними. В этом обширном смысле вещь то же, что имущество"*(2). Подводя действия лиц под категорию вещи, Мейер допускал большую условность, но эта фикция позволяла ему свести содержание гражданского права к правам, определяющим отношения лиц к имуществу, и соответственно назвать "науку гражданского права" "наукою об имущественных правах"*(3). Нормы семейного права с позиции такого понимания гражданского права могли быть включены в его состав лишь в той их части, которая регулирует имущественную сторону семейных отношений. Но так как сущностные стороны учреждений семейственного союза не имеют имущественного характера, Дмитрий Иванович полагал, что этим учреждениям "нет и места в системе гражданского права". В данном случае он не следовал воззрениям Сперанского, который относил законы, "коими установляется порядок прав и обязанностей семейственных", к первому разряду гражданских законов.

Однако систему своего курса профессор Мейер строил не на основе своего понимания сущности гражданского права, он опирался на программу преподавания юридических наук, предусмотренную общим уставом императорских российских университетов. А поскольку данная программа была построена по системе "Свода законов Российской империи", законы о семейственном союзе включались в ней в состав гражданских законов.

Общая система гражданского права имела в курсе Д.И. Мейера следующий вид:

1) "лица как субъекты гражданского права" (физические и юридические);

2) "объекты гражданского права" (имущество, гражданские юридические действия, имущественные права);

3) "права вещные" (право собственности, право на чужую вещь);

4) "права обязательственные";

5) "права союза семейственного";

6) "право наследования"*(4).

Проблемой сущности гражданского права специально занимался Константин Дмитриевич Кавелин. Он посвятил этой теме работу под названием "Что есть гражданское право и где его пределы", которую написал в декабре 1863 г., а опубликовал в течение следующего года в "Санктпетербургских ведомостях"*(5) и выпустил тогда же в виде отдельной книги*(6). Вопрос о том, что такое гражданское право, "какие юридические отношения, права и обязанности разумеются и должно разуметь под этим общим выражением", считался им одним из "труднейших и запутаннейших вопросов в современной науке права"*(7).

Общепринятое мнение о том, что гражданское право охватывает "частные, приватные юридические отношения, в отличие от публичных - общественных, которые относятся к другим частям правоведения", К.Д. Кавелин полагал слишком упрощенным и не отвечающим на вопрос о сущности гражданского права*(8). Частными называют обыкновенно юридические отношения, роль и влияние которых распространяются лишь на лиц, принимающих в них непосредственное участие. Публичными же именуются юридические отношения, которые по своему значению выходят за пределы частного интереса их участников и затрагивают в той или иной мере или могут затрагивать, прямо или косвенно, интересы всех и каждого или по крайней мере значительного числа людей, не принимающих в таких отношениях непосредственного участия. "Гражданское право, - отмечал Кавелин, - имеет предметом частные, приватные юридические отношения, конечно, не в этом смысле. Что в указанном выше значении считать публичным и что частным, - это никоим образом нельзя определить никакою общею формулой, потому что твердых, постоянных признаков для отличения приватного от публичного в этом смысле нет, да и быть не может. В каждом обществе, смотря по обстоятельствам и условиям, граница между публичным и частным, как мы их определили, проводится иначе, колеблется, изменяется. Одно и то же юридическое отношение может иметь сегодня частный, завтра публичный характер; всего чаще публичное и частное так перемешаны и слиты, что разграничивать их нельзя. Это вытекает из самого существа дела. Нельзя себе представить ни одного юридического отношения, - как бы оно незначительно ни казалось, как бы оно, по-видимому, ни ограничивалось исключительно одним или несколькими частными лицами, - которое бы, хотя бы косвенно, хотя в самой малой степени, не касалось общественного быта, не имело на него никакого влияния. Частный быт, частные отношения заключаются в общественном, вне его не существуют, немыслимы, а потому и не могут не иметь на него никакого действия; точно так же частные отношения, существуя в обществе, сами неизбежно находятся под влиянием общественного быта, подпадают под его условия и ими определяются"*(9).

Эту мысль высказывал в свое время М.М. Сперанский, критикуя деление права юристами Древнего Рима на публичное и частное*(10). "Разделение законов на публичные и приватные также неправильно и произвольно", - утверждал он, поясняя при этом, что "нельзя вообразить себе государство без обывателей и, следовательно, представить законы, полезные государству, но бесполезные для частных людей"*(11).

Правило, установленное законом, обладает всегда свойством всеобщности, оно обязывает всех граждан государства, издавшего этот закон. Уже по одной этой причине гражданское право, нормы которого выражаются в большинстве своем в форме закона, не может не иметь публичного характера. По словам К.Д. Кавелина, "всеобщая обязательность вещных прав придает им несомненно публичный характер. Особенно он выдается в правах на недвижимые имущества. Их переход от одного лица к другому имеет везде публичный характер"*(12).

Обращаясь к нормам, регулирующим семейные отношения, Кавелин подчеркивал, что они явно имеют двойственный характер: частный и публичный одновременно. "Семейные отношения, - писал он, - с одной стороны, суть приватные, частные - это несомненно; но так же несомненно, что они в то же время имеют, по своей особенной важности и последствиям, общественный, публичный характер, относятся к числу важнейших публичных интересов. Чтобы вполне в этом убедиться, стоит только припомнить, с какою заботливостью законодательство определяет условия заключения и расторжения брака, взаимные личные и имущественные отношения супругов, последствия брачного союза, личные и имущественные отношения родителей и детей, даже членов родственного союза между собою, установление и прекращение опеки и попечительства и возникающие из них юридические отношения, - словом, весь круг семейных или сходных с семейными прав и обязанностей. Звание опекуна даже у римлян считалось публичною должностью. Этого мало: везде и всегда законные определения семейных прав и отношений проникнуты публичным, общественным интересом. Едва ли можно указать на другую часть гражданского права, в которой, сравнительно, было бы предоставлено менее простора произволу и личному усмотрению частных лиц, чем в семейном праве и в семейных отношениях. Стало быть, публичный характер последних не может подлежать никакому спору; в них тоже, как и в имущественных правах, невозможно разграничить частное от публичного, потому что оба элемента в них смешаны, слиты"*(13).

Элемент публичности Кавелин находил и в контрактах, которые, казалось бы касаются только договаривающихся сторон. "Для заключения и отмены известного рода контрактов и договоров, - отмечал он, - предписаны известные торжественные, публичные формы; известного рода контракты и договоры вовсе запрещены по соображениям публичным, общественным, государственным. По значению и влиянию на общественный быт многие контракты и договоры имеют несомненно публичный характер"*(14).

Обозрев таким образом все части гражданского права, Кавелин не нашел ни одной, в которой выражались только частные, приватные интересы: в каждой непременно оказывалось очень много такого, что по своему значению, влиянию, роли имело общественный, публичный интерес. Констатировав, что частное, приватное сливается в гражданском праве с общественным, публичным, он делал отсюда вывод о том, что "нельзя на их различении основать различие гражданского и публичного права"*(15), что "частное, приватное, не будучи противоположно публичному, общественному, ни в каком смысле не может считаться характеристическим признаком гражданского права, не определять ни его содержания, ни его пределов"*(16), что "юридические отношения, причисляемые к гражданскому праву, возникают, продолжаются, прекращаются не только вследствие изъявления или выражения воли, но также вследствие закона, правительственных распоряжений и мер, публичных действий судебной власти, вследствие уже существующих других юридических отношений как их необходимое последствие, наконец, вследствие случаев или фактов, в которых воля людей вовсе не участвует"*(17).

С этой точки зрения Кавелин считал не вполне удачным само наименование данного права. Свое мнение он подкреплял тем фактом, что содержание так называемого гражданского права состоит из разнородных элементов, которые сведены в одно целое искусственным путем, Материал, излагавшийся в первой, общей части учебников по гражданскому праву, по его словам, "собственно не принадлежит к нему. Предметы, которые в ней излагаются, на самом деле шире, значительнее, чем являются в учебниках; они специализированы только вследствие того, что считаются, по недоразумению и ошибке, исключительным предметом гражданского права"*(18), И в целом общая часть гражданского права - "только неполный и искаженный отрывок из учений публичного права"*(19). Следует заметить, что Константин Дмитриевич имел серьезные основания для таких выводов: например, такой институт общей части гражданского права, как гражданская правоспособность, являлся, в сущности, лишь одним из элементов статуса физического лица, который в целом имеет публично-правовой характер.

Не соответствующими характеру гражданско-правовых отношений считал Кавелин отношения семейные. "Ни по предмету, ни по характеру семья и семейные союзы не имеют ничего общего с прочими юридическими отношениями, - писал он, - и если отчасти понятны исторические причины, почему они у римлян входили в состав гражданского права в тогдашнем смысле этого названия, то нельзя поистине не удивляться, каким образом они до сих пор причисляются к гражданским правам и отношениям"*(20). Кавелин полагал, что семейное право следует изъять из права гражданского и перенести в публичное право.

В заключительной части своего сочинения "Что есть гражданское право и где его пределы" ученый высказывал мысль о необходимости коренной перестройки всей структуры этой отрасли правоведения для того, чтобы "освободить юридическую теорию и практику от бесчисленных путаниц, напрасных и ненужных хитросплетений и бесконечных споров, завещанных от старины неестественною, уродливою системою, которая удержалась в главных чертах до сих пор только с частичными наружными подновлениями и прикрасами, рассчитанными на то, чтобы придать ей современный вид и скрыть глубокие трещины"*(21).

Для построения гражданского права на новых основаниях Кавелин считал необходимым прежде всего определить, "какие права и юридические отношения должны составить его содержание в новом виде". По его мнению, это должны быть права и юридические отношения, имеющие своим предметом материальные, вещественные ценности - в виде ли физических вещей или в виде прав или услуг. Будут ли права и юридические отношения, вошедшие в состав гражданского права, более публичными или более частными, установленными частной волей или законом, судебным решением, внешним материальным фактом, - это не должно иметь никакого значения. "Вещественная ценность служит самым верным, безошибочным и наглядным показателем гражданских прав и юридических отношений"*(22), -подчеркивал Кавелин. Вещественная ценность одновременно указывает, что эти права и отношения являются индивидуальными, частными, поскольку вещи, услуги, материальные ценности выступают именно таковыми по своей природе: "...вещественная ценность непременно предполагает отношения между известными лицами, а не вообще между лицами"*(23).

Подводя итоги своим рассуждениям о сущности гражданского права, Кавелин констатировал, что явление, именуемое гражданским правом, правильнее было бы назвать "правом на вещественные ценности" или "правами на вещи, услуги и материальные ценности", однако едва ли эти названия получат когда-нибудь "право гражданства в правоведении и особливо в положительных законодательствах, потому что слишком искусственны или длинны"*(24). В связи с этим он соглашался с тем, что всего проще будет остаться при прежнем уже привычном общем названии - "гражданское право", но соединяя с ним другое значение, а именно значение совокупности норм, регулирующих вещные и обязательственные отношения. "Занимаясь исключительно вещами и материальными ценностями, - писал Кавелин, - гражданское право так же беспощадно, так же математически точно... так же бездушно, как внешняя природа; из всех юридических наук оно ближе всех подходит к математике, которая то же занимается лишь внешнею стороною внешних предметов"*(25).

С этой чертой гражданского права Кавелин связывал его общественное значение, отмечая, что благодаря своей сухости, формализму, бездушию оно "спокойно уживается со всеми образами правления, со всеми политическими партиями, борьбами, потрясениями не потому, что податливо, гибко, уклончиво или раболепно, а потому, что ему нет до них никакого дела; гражданские права и юридические отношения лежат на самом дне житейского моря, на такой глубине, куда не опускаются никакие общественные и политические бури. Оттого-то из всех отраслей права гражданское есть по преимуществу царство здравого смысла - самая верная, безошибочная поверка и пробный камень достоинства всевозможных политических и общественных преобразований, которых последнее слово отдается в нем, как и в политико-экономическом, хозяйственном положении народа"*(26).

* * *

Из учений об отдельных институтах гражданского права наиболее интенсивно разрабатывалось русскими правоведами в рассматриваемый период учение о владении. В начале 20-х годов XIX в. в российском законодательстве окончательно утвердился появившийся в законах прошлого столетия подход к владению как обособленному от права собственности институту*(27). "Свод законов Российской империи" (т. X, ч. 1) закрепил понимание двуединства владения: с одной стороны, как "существенной части" права собственности, с другой - как отделенного от права собственности "особого права, коего пространство, пожизненность, или срочность определяется тем самым актом, коим оно установлено".

Ф.Л. Морошкин, автор докторской диссертации, посвященной именно вопросу о владении, отмечал, что он "принадлежит к числу труднейших и вместе занимательнейших вопросов юриспруденции в отношении теоретическом и практическом"*(28). По его словам, "история владений составляет весьма важную сторону во всеобщей истории народов: ибо она разливает свет на материальное основание государственной жизни, без коего невозможно никакое проявление нравственных и юридических идей в народах и племенах"*(29). При этом Федор Лукич признавал, что "теория владения вообще объяснена недостаточно, не только у нас в России, но и германские ученые бросают на сей предмет или неположительные взгляды, или борются еще с трудностями римской теории"*(30).

К.Д. Кавелин значение научного исследования владения для цивилистики видел в теснейшей связи этого юридического института с ежедневной жизнью. По его словам, владение "имеет предметом прямое, фактическое отношение гражданина к вещи - отношение, которое именно потому, что оно фактическое, и есть начало и последняя, единственная цель всех вещных прав. Все прочие вещные права имеют главным предметом юридическое отношение к вещи; но оно, как только мыслимое, не имеет в гражданском общежитии никакого значения без отношения фактического, чувственного. Отсюда объясняется, почему главную, необходимую принадлежность основного вещного права, от которого происходят все прочие - права собственности, составляет право владения; без него первое не имеет смысла"*(31).

Исследуя сущность владения, Кавелин постарался в первую очередь разобраться с теориями этого института, созданными германскими правоведами: Фридрихом Карлом Савиньи, Адольфом Августом Рудорфом, Эдуардом Гансом*(32) и др.

Ф.Л. Морошкин свое исследование владения провел, опираясь на солидней запас исторических сведений об этом явлении и учитывая опыт его изучения западноевропейскими правоведами. "Приступая к решению вопроса о русском владении, - сообщал он в предисловии к диссертации, - я подкрепил себя теориею римских юриспрудентов, догмою лучших европейских кодексов и мнениями первоклассных новейших ученых. Извлекши из них существенные положения, я обратил их в вопросы, на которые должна была ответствовать не только современная наша юриспруденция, но даже и история российского законодательства"*(33).

Проанализировав все указанные материалы, Морошкин пришел к выводу о том, что владение является по своей сущности не правом, а фактом и что таковым оно признается и по российским законам. Указом от 16 ноября 1821 г. было повелено возвращать отнятое тому, у кого оно было во владении, "хотя бы отнимающий по документам и повод имел к присвоению: ибо никто сам собою управляться не должен"*(34). Комментируя эту норму, Морошкин пояснил: "Исправник уполномочен прекращать насильство не только, по жалобе владельца, но и по собственному усмотрению, и когда он, по данной ему власти, защищает владение против насильства, то не приемлет во внимание никаких письменных документов; - он не хочет знать, кто имеет право владеть, а единственно приводит в ясность, кто владел до учинения насилия... Самоуправство запрещается не по предположению, что владелец есть хозяин, а потому, что самоуправство само по себе есть преступление публичное, угрожающее общественной безопасности, нарушающее общественный мир, - и если исправник отнятое возвращает тому, у кого отнято, то сим не права владельца восстановляются в прежнее состояние (ибо права его не существуют), а уничтожаются только последствия силы, которая сама по себе нетерпима"*(35).

Анализируя нормы российского законодательства, регулировавшие владение, Ф.Л. Морошкин установил, что русский вариант этого института предполагал, подобно римскому, сочетание двух элементов: телесного и духовного. При этом он ссылался на статью десятой книги "Свода законов Российской империи", по которой владение не считалось начавшимся, если прежний владелец мог доказать актами, что "в сие время он еще управлял и распоряжал имуществом как своею собственностию"*(36). В подтверждение этой своей позиции Федор Лукич обращался также к самому термину "владение", существующему в русском языке с древних времен. "Название владеть, - писал он в своей диссертации, - по мнению моему, происходит от слов волю деять, володеть. Из сего явствует, что в образовании понятия о владении наши предки поражены были более духовным, нежели вещественным деятелем события"*(37). Термин "володеть", полагал Морошкин, совмещает в себе два духовных условия владения: сознание и волю, которые заключались у римлян в одном понятии "animus possidendi". "Деятельность духа, направленная к тому, чтоб предмет сознания и желания был освоен, превосходно замеченная римскими юристами, не менее ощутительна и в условиях русского владения"*(38).

К.Д. Кавелин, в противоположность Ф.Л. Морошкину, доказывал, что владение есть не факт, а право. "Если бы римское право смотрело на владение как на факт, - пояснял он свою точку зрения, - то оно не дало бы ему судебной защиты, ни других юридических последствий, а потому владение не могло бы войти в кодексы как отдельный институт права. Далее, владение не могло бы переходить в право собственности. Напротив того, мы видим, что римское право защищает владение; что владение составляет в нем резко и точно отделенный от других институт гражданского права; наконец, что римское право принимает переход владения в право собственности"*(39).

"Если бы римское право принимало владение за факт, - продолжал Кавелин свою аргументацию, - то оно и не отделяло бы факта владения от того, что оно признает за владение: владение на самом деле и владение по признанию законодательства непременно бы совпадали. Поэтому римское право не делало бы различия между лицами владеющими, между предметами владения, наконец, между самыми владениями. Но мы видим, напротив, что римское право не всех владеющих признает за юридических владельцев; не все вещи признает за предмет юридического владения; наконец, не всякое владение признает за юридическое. Самым убедительным доказательством последнего служит владение посредством представителя"*(40).

В качестве последнего аргумента в пользу того, что владение по римскому законодательству было правом, Кавелин выдвигал следующий довод: если бы это было не так, то "каким образом мог бы владелец возвратить себе владение, насильственно отнятое у него другим?"*(41).

Подводя итоги своему исследованию института владения, К.Д. Кавелин делал вывод о том, что "право собственности и юридическое владение суть только две различные формы признания и освещения в государстве одного и того же полного, всецелого обладания человека над вещью"*(42). При этом он не указывал, о каком конкретно государстве идет речь. Его оценки относились в данном случае к владению вообще - владению, рассматриваемому в качестве не института гражданского права какой-либо страны, но всего лишь теоретической категории. "На вопрос, что есть владение само в себе, факт или право, мы можем теперь, - утверждал он, - отвечать несомненно, что оно есть право; потому что владение, как мы видели, есть, в основном своем начале, справедливое отношение лица к вещи, признанное государством"*(43).

Д.И. Мейер при решении вопроса о сущности владения опирался не на умозрительные доктрины, а на российское законодательство. "Обращаясь к отечественному законодательству, - говорил он в своих лекциях по русскому гражданскому праву, - мы не видим никакой надобности отступать от воззрения на владение как на факт; находим, напротив, что воззрение это как нельзя лучше подходит к нашему законодательству. Правда, и наше законодательство определяет, что владение не охраняется от насилия и самоуправства: в случае нарушения владения лицу предоставляется в течение десятилетнего срока обратиться к полиции с просьбою о восстановлении владения, и полиция восстановляет его совершенно независимо от вопроса о праве, который разрешается судом. Но в этом еще нет повода отступить от воззрения на владение как на факт и признать его правом. Для того, чтобы фактическое отношение обратилось в право, нужно, чтобы владение охранялось не только от насилия и самоуправства, а от всякого притязания на вещь; но такого охранения законодательство не предоставляет владению; следовательно, оно не дает ему существенного условия права"*(44).

Подход Д.И. Мейера к владению был всецело догматическим. Он смотрел на него исключительно с позиции действующего российского законодательства.

Труды Ф.Л. Морошкина, К.А. Неволина, Д.И. Мейера и К.Д. Кавелина сыграли огромную роль в формировании российской науки гражданского права. Они способствовали уяснению сущности и содержания данной отрасли юриспруденции, осмыслению ее основных категорий. Благодаря этим трудам наука гражданского права превращалась в эффективный инструмент исследования действующего в России гражданского законодательства.

Список литературы

1. Кавелин К.Д. О теориях владения // Юридические записки, издаваемые Петром Редкиным. Т. 1. М., 1841.

2. Кавелин К.Д. Что есть гражданское право и где его пределы? Один из современных юридических вопросов. Спб., 1864.

3. Морошкин Ф.Л. О владении по началам русского законодательства. М., 1837.

4. Русское гражданское право, чтения Д.И. Мейера, изданные по запискам слушателей под редакциею А. Вицына. Общая часть. Спб., 1861.

5. Русское гражданское право, чтения Д.И. Мейера, изданные по запискам слушателей под редакциею А. Вицына. Гражданские права в отдельности. Спб., 1862.

6. Сперанский М.М. О системе законов вообще // Архив исторических и практических сведений, относящихся до России, издаваемый Николаем Калачовым. Спб., 1858, Кн. 1.

В.А. Томсинов,

доктор юридических наук, профессор юридического факультета

МГУ им. М.В. Ломоносова

"Законодательство", N 1, январь 2010 г.

------------------------------------------------------------------------

*(1) Окончание. Статьи о первой по четырнадцатую см.: Законодательство. 2008. N 8-10, 12; 2009. N 1-3, 6-12.

*(2) Русское гражданское право, чтения Д.И. Мейера, изданные по запискам слушателей под редакциею А. Вицына. Общая часть. Спб., 1861. С. 6.

*(3) Там же. С. 7.

*(4) См.: Там же; Русское гражданское право, чтения Д.И. Мейера, изданные по запискам слушателей под редакциею А. Вицына. Гражданские права в отдельности. Спб., 1862.

*(5) Санктпетербургские ведомости. 1864. N 14, 15, 18, 21, 24, 31, 37.

*(6) Кавелин К.Д. Что есть гражданское право и где его пределы? Один из современных юридических вопросов. Спб., 1864.

*(7) Кавелин К.Д. Что есть гражданское право и где его пределы // Собр. соч. К.Д. Кавелина. Т. 4. Этнография и правоведение. Спб., 1900. Стлб. 759.

*(8) Там же. Стлб. 759-760.

*(9) Там же. Стлб. 761.

*(10) Домиций Ульпиан в 1-й книге "Институций" писал: "Huius studii diiae sunt positiones, publicum et privatum Publicum ius est quod ad statum ref Romanae spectat, privatum quod ad singulorum utilltatem. sunt enlm quaedam publics utilia, quaedam privatim" ("Эта наука имеет две части, публичную и частную. Публичное право является таким, которое касается положения Римского государства, частное - таким, которое полезно отдельным лицам, есть ведь такое, что имеет общественную пользу, и такое, что имеет пользу частную"). Это высказывание знаменитого римского юриста приведено в § 2 первого титула первой книги Дигест Юстиниана (D. 1.1, 2).

*(11) Сперанский М.М. О системе законов вообще // Архив исторических и Практических сведений, относящихся до России, издаваемый Николаем Калачовым. Спб., 1858. Кн. 1. С. 5-6.

*(12) Кавелин К.Д. Что есть гражданское право и где его пределы. Стлб. 763.

*(13) Там же. Стлб. 765-766.

*(14) Там же. Стлб. 767.

*(15) Там же. Стлб. 768.

*(16) Там же. Стлб. 807.

*(17) Там же. Стлб. 828.

*(18) Там же. Стлб. 838-839.

*(19) Там же. Стлб. 840.

*(20) Там же. Стлб. 841.

*(21) Там же. Стлб. 849.

*(22) Там же. Стлб. 851.

*(23) Там же. Стлб. 852.

*(24) Там же. Стлб. 856-857.

*(25) Там же. Стлб. 857-858.

*(26) Там же. Стлб. 859.

*(27) В указах от 30 июля 1820 г. и от 16 ноября 1821 г. См.: Морошкин Ф.Л. О владении по началам русского законодательства. M., 1837. С. 101-102.

*(28) Там же. С. III.

*(29) Там же. С. 173.

*(30) Там же. С. V.

*(31) Кавелин К.Д. О теориях владения // Юридические записки, издаваемые Петром Редкиным. Т. 1. М., 1841. С. 236-237.

*(32) См.: Gans E. Ueber die Grundlage des Besfees. Berlin, 1839.

*(33) Морошкин Ф.Л. О владении по началам русского законодательства. С. IV.

*(34) Цит. по: Там же. С. 101-102.

*(35) Там же. С. 109-110.

*(36) Цит. по: Там же. С. 111.

*(37) Там же. С. 77.

*(38) Там же. С. 112.

*(39) Кавелин К.Д. О теориях владения. С. 245.

*(40) Там же. С. 246.

*(41) Там же. С. 246-247.

*(42) Там же. С. 253.

*(43) Там же.

*(44) Русское гражданское право, чтения Д.И. Мейера, изданные по запискам слушателей под редакциею А. Вицына. Гражданские права в отдельности. С. 9-10.