Запрет на использование доказательств, полученных с нарушением закона, как правовое основание уголовно-процессуальной ответственности (С.Д. Игнатов, М.С. Белоковыльский, "Адвокат", N 5, май 2012 г.)

Запрет на использование доказательств, полученных с нарушением закона, как правовое основание уголовно-процессуальной ответственности

Статья С.Д. Игнатова и М.С. Белоковыльского посвящена одной из актуальных проблем российского уголовного процесса, специфике такого вида уголовно-процессуальной ответственности, как запрет на использование доказательств, полученных с нарушением закона.

Подобно тому как конституционная норма, содержащаяся в части 2 ст. 50 Конституции РФ, является санкцией общеконституционного принципа законности (ч. 2 ст. 4), в том числе санкцией норм, закрепляющей основные положения, включая права и свободы граждан в сфере правосудия*(1), общей процессуальной санкцией для каждого из установленных Конституцией РФ (ч. 2 ст. 118) видов судопроизводств, так и норма части 3 ст. 7 Уголовно-процессуального кодекса РФ 2001 г. является специфической уголовно-процессуальной санкцией нормы, закрепляющей принцип законности при осуществлении уголовного судопроизводства*(2). Более десяти норм УПК РФ посвящены как общим положениям о недопустимости доказательств, так и особенностям проверки и оценки допустимости доказательств на различных стадиях уголовного процесса, в рамках различных форм судопроизводства.

Такое усиление законодательной регламентации процедуры рассмотрения вопросов о допустимости доказательств, формулирование категорического запрета на использование доказательств, полученных с нарушением УПК РФ, вызывает различное отношение со стороны процессуалистов. Наряду с положительным отношением к данному явлению присутствует и точка зрения, оценивающее его как плохо продуманную рецепцию законодательства стран общего права*(3). Наличие такой позиции само по себе побуждает к дополнительному анализу роли и значения запрета на использование доказательств, полученных с нарушением закона, в уголовном судопроизводстве.

Норма, закрепленная в части 2 ст. 50 Конституции РФ, части 3 ст. 7, части 1, пункте 3 ч. 2 ст. 75 УПК РФ, является правовым основанием специфического вида ответственности, заключающегося в аннулировании юридической силы доказательств, полученных с нарушением закона. Это новый по сравнению с другими вид ответственности в отечественном уголовно-процессуальном праве.

Как отмечает М.П. Авдеенкова, выделению новых элементов системы юридической ответственности способствуют следующие факторы: 1) усложнение общественных отношений и появление обособленных массивов правовых норм, регламентирующих отдельные виды общественных отношений; 2) потребность в особой защите тех или иных правоотношений; 3) невозможность достижения целей юридической ответственности за правонарушения в определенной сфере с помощью существующих видов ответственности; 4) потребность в наличии специфических мер принуждения, защищающих нормальное развитие правоотношений в тех или иных отраслях человеческой деятельности*(4).

Все вышеприведенные факторы характеризуют и состояние современного российского уголовного процесса: усложнившиеся правоотношения в данной отрасли права, повлекшие, в свою очередь, усложнение законодательства, в частности формирование субинститута допустимости доказательств*(5); приоритет прав и свобод человека перед специфическими целями и задачами уголовного процесса и необходимость их реального обеспечения; неэффективность и недостаточность достижения соблюдения требований закона при получении доказательств с помощью существовавших видов ответственности (дисциплинарной и уголовной ответственности в отношении лиц, нарушивших закон при собирании доказательств, ответственности в виде аннулирования юридической силы актов, принятых на основе доказательств, полученных с нарушением закона); потребность в действенном правовом средстве обеспечения законности при собирании доказательств в виде признания их не имеющими юридической силы.

Лица, к которым обращена данная санкция - участники процесса, нарушившие режим законности при получении доказательств. В первую очередь, это, как правило, государственные органы и должностные лица данных органов (органов дознания, следствия, прокуратуры, суда). Преимущественно формируя доказательственную базу по уголовному делу, они объективно чаще, по сравнению с иными участниками процесса, нарушают закон при собирании и использовании доказательств. Указанное обстоятельство дало основание некоторым авторам рассматривать процессуальную санкцию в виде аннулирования доказательственного значения следственных и судебных действий, полученных с нарушением закона как применимую в отношении действий и актов должностных лиц, ответственных за доказывание по уголовному делу*(6). Здесь у нас возникают вопросы.

На первый взгляд, с данным утверждением трудно не согласиться: ведь собирание доказательств, придание им процессуального статуса осуществляется исключительно государственными органами и их представителями, на которых закон возложил такую обязанность. Однако инициировать процесс сбора сведений, могущих быть представленными органам предварительного расследования и суда и легализованных указанными органами в качестве доказательств, могут и участники процесса, не обладающие властными полномочиями, в частности стороны (например, защитник). Если субъект доказывания, не принадлежащий к числу должностных лиц государственного органа, при получении сведений нарушит нормы закона, доказательственное значение этих сведений (к примеру, документа, полученного адвокатом-защитником с помощью введения обладателя документа в заблуждение путем утверждения о наличии у него юридической обязанности предоставить его адвокату) будет аннулировано. В этом случае санкция ничтожности полученных сведений будет мерой уголовно-процессуальной ответственности участника процесса, нарушившего закон, в конкретном примере - адвоката-защитника.

Классифицируя данную санкцию, ряд исследователей относит ее к санкциям, "аннулирующим доказательственное значение результатов следственных действий, которые проведены с нарушением закона"*(7), отличают ее как от карательных, так и от правовосстановительных санкций, признавая, однако, что возможно ее сочетание с последними (так, признание кассационным определением обосновывающих приговор доказательств недопустимыми вследствие незаконности их получения может одновременно повлечь отмену приговора, обоснованного этими недопустимыми доказательствами)*(8).

Данный вывод, на наш взгляд, нуждается в корректировке: санкция аннулирования правовых результатов, лишения их юридической силы (иными словами, санкция ничтожности), есть не что иное, как вид правовосстановительной санкции, поскольку результатом ее применения является реституция, восстановление первоначального положения, существовавшего до нарушения права. Предложенная О.Э. Лейстом классификация санкций исходя из направленности мер, предусмотренных санкциями по отношению к вредным последствиям правонарушений, на карательные и правовосстановительные*(9) является исчерпывающей и не нуждается в расширении. Что касается сочетаемости указанной санкции ничтожности, то в случае признания доказательства недопустимым ей может сопутствовать (когда применением санкции ничтожности достигается восстановление лишь в системе собранных доказательств, но не в нарушениях других прав, которые в ряде случаев и не могут быть восстановлены) не только другая правовосстановительная процессуальная санкция (отмена приговора или возвращение уголовного дела прокурору для устранения препятствий его рассмотрения судом), но и карательная санкция (посредством вынесения частного определения (постановления), могущего явиться основанием для применения к виновным (судье, прокурору, следователю, дознавателю) мер дисциплинарной или даже уголовной ответственности*(10), а также правовосстановительная гражданско-правовая санкция в виде удовлетворения иска о компенсации морального вреда, возникшего в результате нарушения признанными незаконными нарушения и ограничения личных неимущественных прав (нарушении неприкосновенности жилища, тайны переписки).

Следует отметить, что применение уголовно-процессуальной санкции части 1 ст. 75 УПК РФ не всегда является реализацией уголовно-процессуальной ответственности лица, допустившего данное нарушение, либо стороны в процессе, к которой принадлежит данное лицо. Критерий наступления - ненаступления ответственности субъективный: наличие либо отсутствие виновности лица, допустившего нарушение закона. Недопустимость использования при осуществлении правосудия доказательств, полученных с нарушением закона, может рассматриваться как мера процессуальной ответственности лица, допустившего нарушение лишь случае установления вины данного лица. В случае же безвиновного нарушения закона ее нельзя рассматривать в качестве таковой. К примеру, привлекая к участию в следственном действии понятого, следователь принял все, как представлялось в данной ситуации, меры по выяснению у последнего, не имеется ли обстоятельств, препятствующих участию данного лица в этом качестве, на что получил отрицательный, но не соответствующий действительности ответ. После проверки данного доказательства и установления действительного положения по данному вопросу в судебном заседании протокол следственного действия, в котором участвовал указанный ненадлежащий понятой, будет признан недопустимым и исключен из числа доказательств, что будет являться санкцией, примененной к органу предварительного расследования за нарушение принципа законности в уголовном судопроизводстве. Однако данный факт не повлечет за собой ответственность (дисциплинарную либо уголовную) следователя, так как его вина в нарушении закона при производстве данного следственного действия отсутствует*(11).

Теоретическое обоснование необходимости применения процессуальной санкции в виде признания юридически ничтожными результатов неправомерных действий правоприменителя в уголовном процессе было разработано отечественной наукой задолго до законодательного запрета использования доказательств, полученных с нарушением закона. На разумность аннулирования результатов неправомерных действий правоприменителя справедливо указывал Я.О. Мотовиловкер: "Если закон предусматривает нарушения, при которых действия сторон признаются недействительными, то представляется, что тем более недействительными должны быть признаны в случае несоблюдения определенного минимума законных требований решения органов, обладающих властными полномочиями в процессе"*(12).

На ничтожность результата доказывания при несоблюдении процессуальных правил доказывания указывал и ряд авторов, в том числе И.Л. Петрухин*(13), В.И. Каминская*(14), М.С. Строгович*(15).

А.Б. Венгеров выводил санкцию ничтожности принятых с нарушением положений Конституции нормативных актов и актов применения права из тезиса о высшей юридической силе Конституции: "Высшая юридическая сила Конституции означает, что все нормативные акты и акты применения права в конечном счете должны соответствовать законам и Конституции страны. Это свойство конституционных норм можно рассматривать и в качестве специфической санкции иных норм права, направленной на обеспечение законного порядка принятия и применения правовых актов. Ее именуют санкцией недействительности, ничтожности для противозаконных актов"*(16).

Ю.И. Стецовский обосновывал необходимость применения санкции ничтожности к доказательствам, полученным с нарушением прав граждан, следующим образом: "Материалы, полученные незаконным путем, не могут служить доказательствами. И если обвинение основано на таких материалах, то необходимо оправдать подсудимого, подтвердив тем самым незыблемость гарантий прав личности. Иное же решение вопроса может породить нарушение конституционных и иных прав граждан. Проведение незаконных задержаний, обысков, выемок, опознаний и подобных действий с расчетом на возможность подтверждения в суде, например, того, что предмет или документ действительно изымался, может побудить к пренебрежению к правам и охраняемым законом интересам граждан. Поэтому результаты любых незаконных действий, связанных с нарушением конституционных прав личности, должны признаваться недопустимыми"*(17). Ю.И. Стецовский поднимал также вопрос об усилении процессуальных гарантий, связанных с допустимостью доказательств, указывая на то, что законодательное закрепление выработанного теорией права положения о ничтожности противозаконных актов, в частности в статье 345 УПК РСФСР 1960 г., раскрывающее существенное нарушение федерального закона, представляется недостаточным и нуждающимся в совершенствовании, в частности, посредством детализации нарушений, влекущих безусловное исключение из числа доказательств"*(18). По мнению данного автора, "для признания процессуального акта недействительным не имеет значение, нарушен ли закон вследствие ошибки (добросовестного заблуждения); виновного пренебрежения процессуальными "формальностями" или преступных действий. Основанием для применения такой правоохранительной меры выступает не состав дисциплинарного проступка или преступления должностных лиц, а ненадлежащее выполнение ими своих процессуальных обязанностей"*(19).

Недостаточность доктринального обоснования существования уголовно-процессуальной санкции в виде непризнания юридической силы за доказательствами, полученными с нарушением закона, и необходимость нормативного закрепления данного положения ясно осознавалась представителями науки. Анализируя категории уголовно-процессуальной санкции и ответственности на материале дореформенного советского уголовно-процессуального законодательства, П.С. Элькинд отмечала, что ответственность различных категорий субъектов уголовного судопроизводства неравнозначна. Так, органам дознания, следователю, прокурору, суду, как органам государства, играющим определяющую и решающую роль в уголовном судопроизводстве, принадлежит "также право (при наличии к тому оснований) подвергать ответственности лиц, нарушивших требования уголовно-процессуального закона. Сами же они, в зависимости от характера совершенных в ходе уголовного судопроизводства нарушений закона, могут быть подвергнуты уголовной и процессуальной ответственности". Из этого П.С. Элькинд делала вывод, что "субъектами уголовно-процессуальной ответственности могут быть только граждане, имеющие в уголовном судопроизводстве личный правовой интерес, представляющие интересы других субъектов, а также осуществляющие соответствующие вспомогательные функции"*(20).

Оставляя в стороне вопрос о теоретической истинности данного положения, иными словами, соответствия идеальному типу советского уголовного процесса, такого, каким он, по мнению ученых-процессуалистов, должен был быть, следует отметить, что оно абсолютно точно отражало реальное соотношение прав гражданина и властного органа как участников дореформенного советского уголовном судопроизводства.

С введением норм части 2 ст. 50 Конституции РФ и части 3 ст. 7, части 1 ст. 75, пунктов 2-4 ст. 88 УПК РФ 2001 г. уже можно вести речь об определенном равенстве (разумеется, пока еще в значительной степени декларативном) индивида и государства в лице властных участников уголовного процесса как субъектах уголовно-процессуальной ответственности, т.е. об установлении положения, свойственному правовому государству. Подкрепленная отныне санкцией, причем санкцией процессуальной, лежащей внутри, а не вне уголовно-процессуальных отношений, положение о необходимости соблюдения законности, обращенное к органам государства, осуществляющим уголовное преследование и правосудие, вышло за пределы благого пожелания и приобрело характер требования, в случае неисполнения подкрепленного конкретной мерой правового воздействия. Иными словами, обретя санкцию, данное положение приобрело законченную форму и реальное бытие правовой нормы*(21).

Ранее отсутствие данной нормы-санкции не могли компенсировать в полной мере (надлежащей мере) и такие специфические процессуальные санкции, как возвращение дела для производства дополнительного расследования, отмена приговора в кассационной и надзорной инстанции при наличии к тому оснований*(22). Кроме того, возможность использовать при осуществлении правосудия доказательства, полученные с нарушением закона, приводила к порочной практике обоснования такими доказательствами итоговых актов по делу, в частности приговоров, "устоявших" в вышестоящей инстанции и, соответственно, неотмененных, что в значительной мере оправдывало в глазах нарушителей и их руководства нарушения закона. Это, в свою очередь, не вело к применению к нарушителям мер дисциплинарного либо уголовного воздействия (по принципу "победителей не судят") и, таким образом, побуждало их к новым процессуальным нарушениям.

Как справедливо отмечает В.Н. Протасов, наличие специфических, характерных для данной отрасли права видов санкций - признак определенной стадии развития данной отрасли, ее зрелости*(23).

Вышеизложенные факты позволяют сделать вывод: закрепление на конституционном уровне и на уровне уголовно-процессуального законодательства негативного правила допустимости доказательств в виде запрета на использование доказательств, полученных в результате нарушения закона, а также инкорпорация в УПК РФ правовых норм, регламентирующих деятельность участников процесса по вопросу обеспечения допустимости доказательств - не прихоть законодателя, не случайность, не механическое заимствование из законодательства стран общего права, а закономерный результат эволюции отечественного конституционного и процессуального права к принципам правового государства, государства как ответственного субъекта конституционных и уголовно-процессуальных отношений с личностью, к построению правовой системы, максимально гарантирующей соблюдение и реализацию права лица, права участника процесса при осуществлении состязательного правосудия.

Другой аспект данного явления - последовательное стремление законодателя и общества не допустить впредь существовавшего в советскую эпоху положения, когда внешне демократические принципы правосудия носили лишь лицемерно-декларативный характер, но не служили реальной защитой личности от произвола власти.

Библиография

Авдеенкова М.П. Система юридической ответственности в современной России // Государство и право. 2007. N 7.

Баглай М.В. Конституционное право Российской Федерации. - М.: НОРМА-ИНФРА-М., 1998.

Балакшин В.С. Феномен в уголовном процессе, который надлежит развеять // Актуальные проблемы уголовного процесса уголовного процесса и криминалистики России и стран СНГ: Материалы международной научно-практической конференции, посвященной 80-летию со дня рождения профессора, доктора юридических наук, заслуженного деятеля высшей школы Лившица Юрия Даниловича. 2, 3 апреля 2009 г. - Челябинск: Издательство ЮУрГУ, 2009.

Верещагина А.В. Конструктивные дефекты нормы ч. 3 ст. 7 УПК РФ // Российская юстиция. 2005. N 9.

Ветрова Г.Н. Уголовно-процессуальная ответственность. - М.: Наука, 1987.

Громов Н.А., Полунин С.А. Санкции в уголовно-процессуальном праве России. - М.: Городец, 1998.

Игнатов С.Д., Сафин Н.Н. Уголовно-процессуальная ответственность и ее применение: Учеб. пособие (ДСП). - Ижевск, 1988.

Каминская В.И. Показания обвиняемого в советском уголовном процессе. - М.: Издательство АН СССР, 1960.

Каминская В.И. Демократические основы советского социалистического правосудия / Под ред. члена-корреспондента АН СССР М.С. Строговича. - М.: Наука, 1965.

Конституционные нормы в судебной практике // Судебная практика в советской правовой системе / Отв. ред. С.Н. Братусь. - М.: Юридическая литература, 1975.

Лейст О.Э. О природе и путях преобразования санкций социалистического права // Советское государство и право. 1963. N 1.

Мотовиловкер Я.О. М. Цесляк. Недействительность решений в уголовном процессе Польской Народной Республики. - Варшава: Юрид. изд., 1965. [Рецензия] // Правоведение. 1968. N 6.

Протасов В.Н. Основы общеправовой процессуальной теории. - М.: Юридическая литература, 1991. Стецовский Ю.И. Уголовно-процессуальная деятельность защитника. - М.: Юридическая литература, 1982.

Строгович М.С. Курс советского уголовного процесса. Т. 1, 2. - М.: Наука, 1968.

Строгович М.С. О правах личности в советском уголовном процессе судопроизводстве // Советское государство и право. 1976. N 10.

Теория доказательств в советском уголовном процессе / Отв. ред. Н.В. Жогин. 2-е изд., испр. и доп. - М.: Юридическая литература, 1973.

Элькинд П.С. Толкование и применение норм уголовно-процессуального права. - М.: Юридическая литература, 1967.

Элькинд П.С. Цели и средства их достижения в советском уголовно-процессуальном праве. - Л.: Изд-во Ленинградского университета, 1976.

С.Д. Игнатов,

кандидат юридических наук,

доцент кафедры уголовного процесса и правоохранительных органов

ИПСУБ Удмуртского государственного университета,

заведующий научно-учебно-практической лабораторией

"Юридическая клиника", заслуженный юрист Удмуртской Республики

М.С. Белоковыльский,

адвокат, член Совета Адвокатской палаты Удмуртской Республики,

научный сотрудник научно-учебно-практической лаборатории

"Юридическая клиника" (Удмуртский государственный университет)

"Адвокат", N 5, май 2012 г.

-------------------------------------------

*(1) Баглай М.В. Конституционное право Российской Федерации. - М.: НОРМА-ИНФРА-М., 1998. С. 256.

*(2) См.: Игнатов С.Д., Сафин Н.Н. Уголовно-процессуальная ответственность и ее применение: Учеб. пособие (ДСП). - Ижевск, 1988. С. 29, 30; Ветрова Г.Н. Уголовно-процессуальная ответственность. - М.: Наука, 1987. С. 103-106; Она же. Санкции в судебном праве. - М.: Наука, 1991. С. 114-119; Громов Н.А., Полунин С.А. Санкции в уголовно-процессуальном праве России. - М.: Городец, 1998. С. 90; Баглай М.В. Конституционное право Российской Федерации. - М.: НОРМА-ИНФРА-М., 1998. С. 256.

См.: Игнатов С.Д., Сафин Н.Н. Уголовно-процессуальная ответственность и ее применение: Учеб. пособие (ДСП). - Ижевск, 1988. С. 29, 30; Ветрова Г.Н. Уголовно-процессуальная ответственность. - М.: Наука, 1987. С. 103-106; Она же. Санкции в судебном праве. - М.: Наука, 1991. С. 114-119; Громов Н.А., Полунин С.А. Санкции в уголовно-процессуальном праве России. - М.: Городец, 1998. С. 90; Теория доказательств в советском уголовном процессе / Отв. ред. Н.В. Жогин. 2-е изд., испр. и доп. - М.: Юридическая литература, 1973. С. 81.

*(3) См., например: Балакшин В.С. Феномен в уголовном процессе, который надлежит развеять // Актуальные проблемы уголовного процесса и криминалистики России и стран СНГ: Материалы международной научно-практической конференции, посвященной 80-летию со дня рождения профессора, доктора юридических наук, заслуженного деятеля высшей школы Лившица Юрия Даниловича. 2, 3 апреля 2009 г. - Челябинск: Издательство ЮУрГУ, 2009. С. 15-18.

*(4) Авдеенкова М.П. Система юридической ответственности в современной России // Государство и право. 2007. N 7. С. 32.

*(5) В научной литературе для характеристики норм о допустимости уголовно-процессуальных доказательств обычно употребляется термин "институт допустимости доказательств". Мы полагаем более корректным применять понятие "субинститут допустимости доказательства", поскольку совокупность норм, регулирующих допустимость доказательств, имея относительно самостоятельный характер, сама входит в совокупность норм, регламентирующих уголовно-процессуальные доказательства, которые охватываются термином "институт допустимости доказательств".

*(6) См.: Теория доказательств в советском уголовном процессе. С. 81.

*(7). С. 81,

*(8) Ветрова Г.Н. Указ. соч. С. 106.

*(9) Лейст О.Э. О природе и путях преобразования санкций социалистического права // Советское государство и право. 1963. N 1. С. 47. Аналогичную позицию см. также: Теория доказательств в советском уголовном процессе. С. 81; Каминская В.И. В кн.: Демократические основы советского социалистического правосудия / Под ред. члена-корреспондента АН СССР М.С. Строговича. - М.: Наука, 1965. С Ветрова Г.Н. Уголовно-процессуальная ответственность. - М.: Наука, 1987. С. 103; Громов Н.А., Полунин С.А. Указ. соч. С. 90; Теория доказательств в советском уголовном процессе. 116, 117; Элькинд П.С. Толкование и применение норм уголовно-процессуального права. - М.: Юридическая литература, 1967. С. 27.

*(10) См.: Теория доказательств в советском уголовном процессе. С. 82.

*(11) В связи с этим нельзя согласиться с А.В. Верещагиной, по мнению которой содержание санкции, предусмотренной частью 3 ст. 7 УПК РФ, чрезмерно узко потому, в частности, что не включает в себя указание на ответственность лица, допустившего нарушение. См.: Верещагина А.В. Конструктивные дефекты нормы ч. 3 ст. 7 УПК РФ // Российская юстиция. 2005. N 9. С. 22.

*(12) Мотовиловкер Я.О. М. Цесляк. Недействительность решений в уголовном процессе Польской Народной Республики. - Варшава: Юрид. изд., 1965. [Рецензия] // Правоведение. 1968. N 6. С. 143.

*(13) Теория доказательств в советском уголовном процессе. С. 358.

*(14) Данный автор формулировал указанный тезис применительно к нарушениям законности при допросе обвиняемого. См.: Каминская В.И. Показания обвиняемого в советском уголовном процессе. - М.: Издательство АН СССР, 1960. С. 47.

*(15) Строгович М.С. Курс советского уголовного процесса. Т. 1. - М.: Наука, 1968. С. 46, 47; Он же. Курс советского уголовного процесса. Т. 2. - М.: Наука, 1970. С. 210; Он же. О правах личности в советском уголовном процессе судопроизводстве // Советское государство и право. 1976. N 10. С. 75. При этом тезис об отсутствии юридической силы действий, совершенных властными участниками уголовного процесса, и полученных в ходе их производства фактических данных в качестве доказательств М.С. Строгович выводил из положения, согласно которому законной и нравственной цели уголовного судопроизводства должны соответствовать лишь законные и нравственные средства ее достижения (см. там же. С. 75). Данную позицию разделяла и П.С. Элькинд. См.: Элькинд П.С. Цели и средства их достижения в советском уголовно-процессуальном праве. - Л.: Изд-во Ленинградского университета, 1976. С. 62, 63.

*(16) Конституционные нормы в судебной практике // Судебная практика в советской правовой системе / Отв. ред. С.Н. Братусь. - М.: Юридическая литература, 1975. С. 99-118.

*(17) Стецовский Ю.И. Уголовно-процессуальная деятельность защитника. - М.: Юридическая литература, 1982. С. 65, 74.

*(18) Там же. С. 73.

*(19) Стецовский Ю.И. Указ соч. С. 74, 75. На необходимость отграничивать уголовно-процессуальную ответственность государственного органа, нарушившего закон при вынесении решения или производстве процессуального действия, выражающуюся в отмене принятого акта или в признании незаконным процессуального действия и его результатов, от персональной уголовно-процессуальной ответственности должностного лица - участника уголовного судопроизводства, которая наступает лишь при наличии вины данного лица, указывали С.Д. Игнатов и Н.Н. Сафин (Игнатов С.Д., Сафин Н.Н. Указ. соч. С. 46-50).

*(20) Элькинд П.С. Указ. соч. С. 100, 101

*(21) Положение о санкции как обязательной составляющей нормы права применительно к уголовно-процессуальной норме данное положение высказывала В.И. Каминская. См.: Демократические основы советского социалистического правосудия / Под ред. члена-корреспондента АН СССР М.С. Строговича. - М.: Наука, 1965. С. 114-120.

*(22) См.: Элькинд П.С. Указ. соч. С. 91.

*(23) Протасов В.Н. Основы общеправовой процессуальной теории. - М.: Юридическая литература, 1991. С. 134, 135.