Особенности неосторожности как формы вины и их проявление в судебной практике (Т.С. Коваленко, "Адвокат", N 12, декабрь 2011 г.)

Особенности неосторожности как формы вины и их проявление в судебной практике

В статье Т.С. Коваленко подвергается сомнению сложившаяся в российском уголовном праве концепция преступления с двумя формами вины. Автор пытается показать, что концепция преступления с двумя формами вины - это следствие несовершенства изложения форм вины как одного из главных институтов уголовного права. Поэтому в статье предлагается иное изложение неосторожной формы вины с учетом особенностей сложившейся судебной практики.

Понятие неосторожности, ее признаки как формы вины издавна обсуждались в работах многих авторов. И сегодня уголовно-правовая регламентация неосторожности вызывает неподдельный интерес со стороны не только ученых, но и практических работников. Очевидно, причина заключается в самом подходе законодателя к изложению данного института уголовного права. В соответствии со статьей 26 УК РФ преступление считается совершенным по неосторожности, если лицо предвидело возможность наступления общественно опасных последствий своих действий (бездействия), но без достаточных к тому оснований самонадеянно рассчитывало на предотвращение этих последствий, или если лицо не предвидело возможности наступления общественно опасных последствий своих действий (бездействия), хотя при необходимой внимательности и предусмотрительности должно было и могло предвидеть эти последствия.

Как мы видим, главным отграничительным признаком неосторожного преступления от умышленного является отсутствие осознания общественно опасного характера совершаемого деяния. В то же время законодатель прямо на это не указывает, а лишь подразумевает, перечисляя признаки неосторожного преступления. В психологии поведения личности мы находим подтверждение тому, что лицо при совершении неосторожного преступления не осознает общественно опасный характер совершаемого деяния, в противном случае оно не решилось бы на преступление. При осознанном поведении лицо, которым движет желание совершить общественно опасное деяние, в большинстве случаев понимает, к какому результату могут привести определенные действия, оно способно планировать их, продумывая все вплоть до отдельных деталей. Преступлению по неосторожности не предшествует заблаговременная подготовка, так как в действиях лица изначально нет злого умысла. Однако лицо предвидит или в силу презюмируемых психических особенностей способно предвидеть возможность наступления неблагоприятных последствий совершаемого им деяния.

Постараемся обозначить характерные признаки неосторожного преступного деяния. Когда субъект осознает, что его неосторожное преступление вызвало общественно опасные последствия, он испытывает отрицательные эмоции, так как итог действий субъекта становится для него неожиданным и неприятным. Между тем, по мнению А.И. Рарога, "желаемыми являются не только те последствия, которые приятны виновному, доставляют ему внутреннее удовлетворение, но и те, которые при внутреннем отрицательном эмоциональном отношении к ним со стороны виновного представляются ему, тем не менее, нужными или неизбежными на пути удовлетворения потребности, ставшей побудительной причиной к действию"*(1). Сказанное с полным основанием можно отнести ко многим случаям совершения умышленных преступлений, но оно не характеризует психическую деятельность субъекта при неосторожных преступлениях. Для этих деяний характерно именно отрицательное эмоциональное отношение лица к наступившим общественно опасным последствиям. В том случае, если лицо желает наступления определенного общественно опасного последствия, то есть действует умышленно, но для достижения итоговой цели сознательно допускает наступление иных сопутствующих последствий, это лишь подтверждает безразличное отношение лица к иным общественно опасным последствиям.

При неосторожном преступлении индивид не осознает, что его поведение в данной конкретной ситуации является общественно опасным, потому что он: 1) или неверно представляет себе развитие причинно-следственных связей, которые приводят к общественно опасным последствиям (преступная небрежность); 2) или самонадеянно рассчитывает на предотвращение наступления неблагоприятных общественно опасных последствий, опять же заблуждаясь в своем представлении о действительном характере в развитии причинности (преступная самонадеянность). В обоих возможных случаях лицо не осознает, что в складывающейся ситуации в его поведении заложена общественная опасность.

Проиллюстрируем вышесказанное на примере из судебной практики. Так, приговором Петропавловск-Камчатского городского суда от 24 августа 2010 г. К. признан виновным в совершении преступления, предусмотренного частью 3 ст. 264 УК РФ. К., нарушив правила дорожного движения, не подав сигнал световым указателем поворота соответствующего направления (п. 8.1 Правил дорожного движения РФ), а также нарушив требования части 1 п. 1.5 упомянутых Правил, согласно которому участники дорожного движения должны действовать таким образом, чтобы не создавать опасности для движения и не причинять вреда, совершил наезд на пешехода Ш., которая скончалась. Вследствие дорожно-транспортного происшествия потерпевшей были причинены телесные повреждения в виде закрытой черепно-мозговой травмы, осложнившейся отеком и набуханием головного мозга с вклиниванием стволовой его части в большое (затылочное) отверстие*(2).

Из приведенного примера видно, что виновное лицо, нарушая правила дорожного движения, надеялось на водительский опыт или на "случай", лишь отдаленно представляя себе возможность наступления общественно опасного последствия в виде причинения вреда здоровью или причинения смерти потерпевшему. Немаловажным при анализе совершенного неосторожного преступления является учет эмоционального состояния лица. В данном случае было установлено, что эмоциональное отношение виновного к наступившему общественно опасному последствию является отрицательным, поскольку для него указанное последствие оказалось неожиданным, несмотря на потенциальную возможность его предвидения.

Исследуя особенности неосторожных преступлений, следует обратиться к разъяснениям Н.С. Таганцева, содержащимся в его известных лекциях по курсу уголовного права. Там он указывает, что в российском уголовном праве под несомненным влиянием Австрийского уложения появилось понятие неосторожности как формы виновности субъекта в совершенном общественно опасном деянии. Н.С. Таганцев выделяет главные признаки неосторожности, позволяющие отграничить ее от умышленной формы вины и невиновного причинения вреда, к которым он относит, прежде всего, возможность предвидения запрещенного результата, степень надлежащей предусмотрительности лица. Н.С. Таганцев также замечает, что "не вполне единодушно разрешается вопрос о масштабе предвидимости результата, хотя большинство склоняется к определению его субъективным масштабом, то есть с точки зрения действующего субъекта, с принятием в расчет его индивидуальных свойств и способностей: деяние признается неосторожным, когда именно совершившее его лицо могло предвидеть запрещенный результат, если бы оно сделало большее напряжение своих духовных сил"*(3).

Другой известный российский криминалист того времени Э.Я. Немировский полагает, что неосторожная вина служит дополнением вины умышленной и может сопровождаться следующими нюансами: 1) когда у действующего лица было сознание совершаемого, но не было хотения - преступная самонадеянность, и 2) когда отсутствовало само осознание - преступная небрежность. В первом случае действующий сознает, что последствием его деятельности может быть посягательство на правоохраняемый интерес. К примеру, от производимого им химического опыта может произойти взрыв здания. Но субъект не относится безразлично к этому последствию, старается не допустить его, предполагает, что благодаря принятым им мерам предосторожности или другим обстоятельствам преступные последствия не наступят. Действующий, если можно так выразиться, осознает возможность учинения преступного деяния in abstracto, но не осознает возможности наступления его in concreto. Во втором случае действующий не осознает, что он учиняет преступное деяние, хотя и мог бы это предвидеть при надлежащей внимательности; только с исчезновением возможности предвидения устраняется всякая субъективная виновность и начинается господство случая. Уложение о наказаниях 1845 г. не давало точного определения неосторожности, указывая только на элементы этого понятия. Так, Уголовное уложение постановляет: преступное деяние почитается неосторожным, когда виновный: 1) не предвидел оного, хотя мог или должен был предвидеть, или 2) когда он предвидел наступление обусловливающего преступность деяния последствия, но предполагал предотвратить таковое*(4).

Таким образом, отграничивая неосторожное преступление от умышленного, необходимо определить, предвидело ли лицо возможность наступления общественно опасных последствий своей деятельности или могло ли оно при достаточной внимательности предвидеть наступление подобных общественно опасных последствий. Однако правоприменители не всегда правильно применяют указанную конструкцию неосторожного преступления. На наш взгляд, это подтверждает вывод, что понятие неосторожности имеет ряд недостатков, существенно затрудняющих его применение. Сложившееся положение требует, чтобы понятие неосторожности содержало признаки, более отчетливо отграничивающие неосторожное преступное деяние от умышленного.

Вышесказанное поясним примером из судебной практики. Приговором Петропавловск-Камчатского городского суда от 17 июня 2010 г. Н. признан виновным в совершении преступлений, предусмотренных частью 1 ст. 115, и частью 1 ст. 109 УК РФ, совершенных при следующих обстоятельствах.

Как следует из приговора суда, Н. на почве личных неприязненных отношений, возникших к К. из-за того, что последний систематически избивал мать, Н., действуя умышленно, с целью причинения телесных повреждений К., нанес ему не менее пяти ударов кулаком по лицу, причинив легкий вред здоровью. После этого Н., желая выгнать К. из квартиры, проявляя преступную небрежность, то есть не предвидя возможности наступления общественно опасных последствий в виде смерти К., взял его за ворот куртки, вывел на лестничную площадку второго этажа, где толкнул К. в сторону лестничного марша. К., не удержавшись на ногах, упал на лестничный марш между первым и вторым этажами дома, ударяясь при этом о выступающие части ступеней различными частями тела. Затем Н., действуя неосторожно, проявляя преступную небрежность, то есть не предвидя возможности наступления общественно опасных последствий в виде смерти К., вышел вслед за потерпевшим на крыльцо вышеуказанного дома, где взял К. руками за ворот куртки и брючный ремень и столкнул его с крыльца на бетонную площадку, расположенную перед входом в подъезд дома, отчего К., не удержавшись на ногах, упал на бетонную площадку, ударившись о ее поверхность грудной клеткой. После этого Н. рукой взял К. за ворот куртки и оттащил потерпевшего волоком к дороге, где оставил потерпевшего лежащим на земле. В результате действий Н. в числе иных повреждений, квалифицируемых как легкий вред здоровью и не квалифицируемых как вред здоровью, К. были причинены телесные повреждения в виде закрытой травмы грудной клетки, сопровождавшейся развитием правостороннего пневмоторакса - скоплением воздуха в правой плевральной полости, осложнившейся острой легочно-сердечной недостаточностью, что повлекло смерть потерпевшего.*(5)

При анализе особенностей субъективной стороны данного преступления становится вполне очевидным, что при указанной квалификации вышеперечисленные общественно опасные действия были подведены под конструкцию неосторожной формы вины. Когда Н. столкнул К. с крыльца на бетонную площадку, вследствие чего потерпевшему был причинен вред здоровью в виде закрытой травмы грудной клетки, находящейся в прямой причинной связи с наступившей смертью потерпевшего, Н. вряд ли действовал неосторожно, проявляя преступную небрежность. Преступная небрежность, как указывалось выше, предполагает, что лицо не предвидело возможности наступления общественно опасных последствий своих действий (бездействия), хотя при необходимой внимательности и предусмотрительности должно было и могло предвидеть эти последствия. В данном случае Н. желал, чтобы К. никогда больше не приходил в квартиру его матери и не избивал ее, поэтому он вытолкал потерпевшего на лестничный марш безразлично, без необходимой предусмотрительности относясь к тому, что К. может не удержаться и упасть, что в итоге и случилось. Далее, когда К. упал на лестничный марш и остался при этом в сознании, Н. продолжил избивать его, а затем столкнул на бетонную площадку. В этот момент Н. также безразлично относился к тому, какие именно телесные повреждения получит К., и могут ли эти повреждения привести к его смерти.

К сожалению, такой подход приобретает вид устойчивой повсеместной практики.

Так, к примеру, приговором Южно-Сахалинского городского суда от 22 мая 2009 г. М. признан виновным в совершении преступления, предусмотренного частью 1 ст. 109 УК РФ.

Как следует из приговора суда, в вечернее время М. совместно с Ф. находился на лестничной площадке пятого этажа многоквартирного дома, где между ними произошел конфликт. В ходе ссоры М., на почве личных неприязненных отношений, нанес один удар Ф. ногой в живот, от которого последняя упала, ударилась головой о бетонную ступеньку и скатилась на лестничный пролет между четвертым и пятым этажами. Как сказано в приговоре, в результате небрежных действий М. потерпевшей Ф. причинено телесное повреждение в виде закрытой черепно-мозговой травмы, которая у живых лиц квалифицируется по признаку опасности для жизни как повреждение, причинившее тяжкий вред здоровью. Смерть потерпевшей наступила от отека дислокации головного мозга вследствие причинения закрытой черепно-мозговой травмы*(6).

В изложенном случае судом в приговоре также не была в полной мере проанализирована субъективная сторона данного преступления. Если бы этому факту уделили большее внимание, можно было бы однозначно утверждать о неосторожном психическом отношении виновного лица к наступившему общественно опасному последствию. При установленных судом обстоятельствах М. осознавал общественно опасный характер своих действий, предвидя следующую модель развития причинно-следственной связи: 1) нанесение женщине сильного удара ногой в область живота и с большой долей вероятности последующее ее падение, поскольку на какие-либо факторы, которые бы могли воспрепятствовать этому, М. не рассчитывал; 2) различные вариации соприкосновения тела Ф. с выступающими поверхностями лестничного марша; 3) причинение в результате этого вреда здоровью Ф., который в зависимости от характера взаимодействия между телом Ф. и особенностями лестничного марша мог проявиться в диапазоне от кровоподтеков до телесных повреждений самой различной тяжести, в том числе и тех, которые впоследствии обусловили наступление смерти Ф. К такому результату М. на момент совершения деяния относился безразлично, всем своим поведением выражая готовность принять эти последствия.

Последующее возможное эмоциональное состояние виновного, его динамика (возникшая жалость к потерпевшему, переоценка сложившихся отношений, раскаяние и т.д.) никак не меняют содержание вины индивида в момент совершения поведенческого акта.

В то же время мы понимаем положение правоприменителя, который, квалифицируя подобные случаи, вынужден руководствоваться действующим уголовным законодательством, а оно весьма расплывчато отграничивает умышленную форму вины от неосторожной (особенно это касается отграничения косвенного умысла от легкомыслия) и не содержит дефиниции неопределенного умысла, предлагая вместо этого правоприменителю альтернативу в виде конструкции двойной формы вины, которая, как показывает практика, не способна отразить истинное отношение лица к совершенному преступлению.

Еще одна ситуация из судебной практики.

Приговором Петропавловск-Камчатского городского суда от 15 июля 2010 г. Ш. обвинялся в совершении преступления, предусмотренного частью 1 ст. 105 УК РФ. Однако в ходе судебного разбирательства действия виновного лица были переквалифицированы с части 1 ст. 105 на часть 1 ст. 109 УК РФ с весьма интересной аргументацией.

Как констатировал суд, Ш., находясь на судне СРТМ "Водолаз", следовавший в г. Пусан (Южная Корея), распивал спиртные напитки с другими членами экипажа судна. В дальнейшем по мотиву личных неприязненных отношений к И., возникших из-за того, что последний оскорбил его нецензурной бранью, Ш. прошел в помещение камбуза судна, взял кухонный нож, которым нанес И. удар в грудную клетку, причинив тому колото-резаную рану передней поверхности грудной клетки слева, проникающую в левую плевральную полость и повреждающую левое легкое. Это ранение было квалифицировано как тяжкий вред здоровью по признаку опасности для жизни, в результате которой наступила смерть потерпевшего*(7).

Вполне очевидно, что Ш. действовал умышленно, нанося удар ножом в жизненно важный орган потерпевшего. Он полностью осознавал общественную опасность своих действий. Однако суд решил иначе, не согласившись с мнением органов следствия. И в своем приговоре указал следующее. "Оценив в совокупности исследованные доказательства, с учетом мнения государственного обвинителя о переквалификации действий Ш. с части 1 ст. 105 УК РФ на часть 1 ст. 109 УК РФ, суд посчитал, что у Ш. отсутствовал умысел на убийство. Как предположил суд, Ш., нанося удар Иванову ножом в грудную клетку, проявил преступную небрежность, не предвидел возможности наступления общественно опасных последствий от своих действий, летального исхода, хотя при необходимой внимательности и предусмотрительности должен и мог это предвидеть, то есть совершил преступление по неосторожности"*(8).

Данный пример лишь еще раз подтверждает, что конструкция вины сформулирована некорректно, поскольку не позволяет во всех случаях отграничить умышленное преступление от неосторожного.

В других случаях аналогичные действия суды часто квалифицируют несколько иначе, а именно: по части 4 ст. 111 УК РФ.

Так, приговором Советского районного суда г. Владивостока Приморского края от 10 октября 2008 г. Л. признан виновным в совершении преступления, предусмотренного частью 4 ст. 111 УК РФ, совершенным при следующих обстоятельствах.

Как установил суд, Л., будучи знакомым с Ле-ым, узнал, что В. совершил в отношении последнего насильственные действия сексуального характера. Из-за этого он умышленно нанес В. бейсбольной битой не менее трех ударов в область головы, живота и голени, причинив тому телесные повреждения в виде перелома левой большеберцовой кости и раны в средней трети голени с кровоизлиянием в мягкие ткани, разрыва селезенки с кровоизлиянием в окружающие мягкие ткани, брюшную полость, переломов 9-го и 10-го ребер слева по средней подмышечной линии с кровоизлиянием под пристеночную плевру, квалифицирующихся в совокупности, как тяжкий вред здоровью по признаку опасности для жизни в момент причинения, вследствие чего наступила смерть потерпевшего*(9).

По содержанию своей субъективной стороны вышеприведенный пример ничем не отличается от субъективной стороны преступления, совершенного Ш., действия которого переквалифицированы с части 1 ст. 105 УК РФ на часть 1 ст. 109 УК РФ.

Полагаем, что столь разнообразная практика по данной категории дел вызвана односторонним, схематизированным подходом законодателя к институту вины, и в том числе с появлением необоснованной с точки зрения психологии конструкции преступления с двумя формами вины.

Согласно данной концепции, если в результате совершения умышленного преступления причиняются тяжкие последствия, которые по закону влекут более строгое наказание и которые не охватывались умыслом лица, уголовная ответственность за такие последствия наступает только в случае, если лицо предвидело возможность их наступления, но без достаточных к тому оснований самонадеянно рассчитывало на их предотвращение, или в случае, если лицо не предвидело, но должно было и могло предвидеть возможность наступления этих последствий.

Например, состав преступления, предусмотренный статьей 238 УК РФ, устанавливает уголовную ответственность за производство, хранение, перевозку либо сбыт товаров и продукции, выполнение работ или оказание услуг, не отвечающих требованиям безопасности, в соответствии с указанной концепцией относится к составам преступлений с двумя формами вины. С данным подходом законодателя едва ли можно согласиться. В частности, лицо, оказывающее услуги по перевозке других лиц или по производству продукции в случае, если эта деятельность не отвечает требованиям безопасности, рассчитывает на свои силы, на свой опыт оказания подобных услуг для предотвращения наступления негативных последствий. При этом возможность наступления общественно опасного последствия в таком случае лицу представляется маловероятной. Поэтому лицо полагает, что практическая деятельность, которой он занимается, лишена какой-либо общественной опасности. Однако при неверном расчете развития причинно-следственной связи такое последствие все-таки наступает.

Отношение лица к такому наступившему общественно опасному последствию является отрицательным, так как лицо не ожидало наступления подобного последствия, хотя осуществляло деятельность с нарушением стандартов безопасности. В конкретной ситуации, нарушая установленные стандарты, лицо всегда полагает, что в ней присутствуют те факторы, которые воспрепятствуют наступлению негативных последствий. Это означает, что отношение лица и к самому деянию, которое лицо оценивает как нормальное поведение ("многие так делают", т.е. не осознает его как общественно опасное), и к наступившему последствию в виде причинения тяжкого вреда здоровью или причинения смерти потерпевшему является неосторожным, и такое поведение можно отнести только к категории неосторожных, свидетельствующих о меньшей степени общественной опасности виновного. Поэтому мы полагаем, что вывод законодателя о форме вины при совершении преступления, предусмотренного статьей 238 УК РФ, противоречит здравому смыслу, поскольку законодатель указывает на две формы вины по отношению к указанным последствиям.

Спроецируем сказанное на реальную жизненную ситуацию. Например, человек в домашних условиях производит продукты питания с целью их продажи. Основываясь на своем опыте, возможно, весьма поверхностном, человек уверен в безопасности производимой им продукции для потенциальных покупателей. Он самонадеянно рассчитывает, что производимая им продукция безопасна для потребления, поскольку неоднократно опробована им самим. Однако если при потреблении данной продукции причиняется вред здоровью человека, то подобное последствие будет крайне неожиданным и неприятным для производителя продукции. Между тем, по мнению законодателя, индивид при производстве продукции или оказании услуг, не отвечающих требованиям безопасности, если они повлекли причинение тяжкого вреда здоровью или смерть потерпевшего, относится умышленно по отношению к первому последствию и неосторожно по отношению ко второму последствию. В целом же такое деяние признается умышленным. Очевидно, данная законодательная конструкция, вызванная стремлением законодателя ужесточить ответственность за производство продукции, выполнение работ, не отвечающих требованиям безопасности, не соответствует психологии виновного лица при совершении указанного деяния.

В других случаях, при совершении лицом не менее общественно опасного деяния, законодатель избегает применения конструкции двойной формы вины. Например, законодатель устанавливает неосторожную форму вины лица в отношении причинения вреда здоровью или смерти потерпевшего при незаконном занятии частной медицинской практикой или частной фармацевтической деятельностью (ст. 235 УК РФ). Но и тут отношение лица к общественно опасному последствию является также отрицательным, как и в случае наступления подобного последствия при производстве продукции, выполнении работ, не отвечающих требованиям безопасности. Лицо, оказывая медицинскую помощь или продавая фармацевтические товары без лицензии, необоснованно (самонадеянно) рассчитывает на безвредность своей деятельности для общества, потому что, пусть и без достаточных на то оснований, уверен в своем опыте, своих знаниях. Так почему же законодатель считает, что при таком виде деятельности отношение лица к наступившему общественно опасному последствию несколько иное, чем при производстве товаров или оказании услуг, не отвечающих требованиям безопасности, и это преступление неосторожное?

Таким образом, логика законодателя при отграничении преступлений, совершаемых с неосторожной формой вины от преступлений, совершаемых с двумя формами вины, остается неясной, даже больше - противоречивой. На наш взгляд, законодателю необходимо при определении формы виновности лица исходить из всех особенностей психического отношения лица, включая учет эмоционального отношения лица к совершаемому общественно опасному деянию и наступившему общественно опасному последствию.

Резюмируя вышесказанное, можно прийти к выводу, что понятие неосторожности с учетом ее социального проявления должно выглядеть примерно следующим образом:

"Преступление признается совершенным по неосторожности, если лицо не осознавало общественной опасности своего деяния, поскольку:

1) или без достаточных на то оснований самонадеянно (легкомысленно) рассчитывало, что общественно опасные последствия в результате совершаемого деяния не наступят;

2) или вообще не предвидело возможности наступления общественно опасных последствий своих действий (бездействия), хотя при достаточной внимательности и предусмотрительности должно было и могло предвидеть эти последствия".

Библиография

Немировский Э.Я. Основные начала уголовного права. - Одесса, 1917. С. 248-249.

Рарог А.И. Квалификация преступлений по субъективным признакам. - Спб., 2003. С. 85.

Таганцев Н.С. Русское уголовное право: лекции. Часть общая. В 2 т. Т. 1. - М., 1994. С. 338-339.

Архив Советского районного суда г. Владивостока Приморского края. Дело N 1-269/08.

Архив Южно-Сахалинского городского суда. Дело N 1-650/09.

Архив Петропавловск-Камчатского городского суда. Дело N 1-421/2010.

Архив Петропавловск-Камчатского городского суда. Дело N 1-350/2010.

Архив Петропавловск-Камчатского городского суда. Дело N 1-605/2010.

Т.С. Коваленко,

преподаватель филиала Дальневосточного федерального университета

(г. Петропавловск-Камчатский),

аспирантка кафедры уголовного и административного права

Дальневосточного федерального университета (г. Владивосток)

"Адвокат", N 12, декабрь 2011 г.

-------------------------------------------------------------------------

*(1) Рарог А.И. Квалификация преступлений по субъективным признакам. - Спб., 2003. С. 85.

*(2) Архив Петропавловск-Камчатского городского суда. Дело N 1-605/2010.

*(3) Таганцев Н.С. Русское уголовное право: лекции. Часть общая. В 2 т. Т. 1. - М., 1994. С. 338-339.

*(4) Немировский Э.Я. Основные начала уголовного права. - Одесса, 1917. С. 248-249.

*(5) Архив Петропавловск-Камчатского городского суда. Дело N 1-421/2010.

*(6) Архив Южно-Сахалинского городского суда. Дело N 1-650/09.

*(7) Архив Петропавловск-Камчатского городского суда. Дело N 1-350/2010.

*(8) Там же.

*(9) Архив Советского районного суда г. Владивостока Приморского края. Дело N 1-269/08.