Постановление Европейского Суда по правам человека от 3 апреля 2012 г. Дело "Котов (Kotov) против Российской Федерации" (жалоба N 54522/00) (Большая Палата)

Европейский Суд по правам человека
(Большая Палата)

Дело "Котов (Kotov)
против Российской Федерации"
(Жалоба N 54522/00)

Постановление Суда

Страсбург, 3 апреля 2012 г.

Европейский Суд по правам человека, заседая Большой Палатой в составе:

Николаса Братцы, Председателя Большой Палаты,

Жана Поля Коста,

Йозепа Касадеваля,

Корнелиу Бырсана,

Пэра Лоренсена,

Карела Юнгвирта,

Элизабет Фуры,

Альвины Гюлумян,

Эгберта Мийера,

Дануте Йочиене,

Драголюба Поповича,

Джорджио Малинверни,

Георга Николау,

Энн Пауэр-Форд,

Кристины Пардалос,

Гвидо Раймонди,

Андрея Бушева, судьи ad hoc,

а также при участии Йохана Каллеварта, заместителя Секретаря Большой Палаты,

заседая за закрытыми дверями 12 января и 23 июля 2011 г. и 22 февраля 2012 г.,

вынес следующее Постановление в последнюю указанную дату:

Процедура

1. Дело было инициировано жалобой N 54522/00, поданной против Российской Федерации в Европейский Суд по правам человека (далее - Европейский Суд) в соответствии со статьей 34 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее - Конвенция) гражданином Российской Федерации Владимиром Михайловичем Котовым (далее - заявитель) 17 ноября 1999 г.

2. В разбирательстве дела Палатой заявителю было разрешено представлять свою позицию самостоятельно. В разбирательстве дела Большой Палатой заявителю была оказана юридическая помощь. Его интересы представляли Эванс и Боуринг, адвокаты, практикующие в Соединенном Королевстве, и Хасанов, адвокат, практикующий в России.

3. Власти Российской Федерации были первоначально представлены бывшим Уполномоченным Российской Федерации при Европейском Суде по правам человека П.А. Лаптевым, а впоследствии - Уполномоченным Российской Федерации при Европейском Суде по правам человека Г.О. Матюшкиным.

4. Заявитель жаловался, в частности, на невозможность реального погашения задолженности в рамках процедуры ликвидации коммерческого банка.

5. Жалоба была передана в Первую Секцию Европейского Суда (пункт 1 правила 52 Регламента Суда). В составе этой Секции была образована Палата для рассмотрения дела (бывший пункт 1 статьи 27 Конвенции, ныне статья 26) в соответствии с пунктом 1 правила 26 Регламента Суда.

6. 4 мая 2006 г. Палата признала жалобу частично приемлемой. Власти Российской Федерации подали дополнительные письменные объяснения (пункт 1 правила 59 Регламента Суда), а заявитель воздержался от этого.

7. 14 января 2010 г. Палата Первой Секции в составе следующих судей: Христоса Розакиса, Нины Ваич, Анатолия Ковлера, Элизабет Штейнер, Ханлара Гаджиева, Дина Шпильманна и Сверре-Эрика Йебенса, - при участии Серена Нильсена, Секретаря Секции Суда, вынесла свое постановление. Палата единогласно постановила, что имело место нарушение статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции, поскольку заявитель вследствие незаконных действий конкурсного управляющего банка не получил денежных средств, составлявших задолженность банка перед ним в соответствии с предусмотренным законом принципом пропорционального распределения активов среди кредиторов одной очереди. Палата не присудила компенсацию в порядке применения статьи 41 Конвенции, поскольку заявитель не предъявлял требований в этом отношении.

8. 9 апреля 2010 г. власти Российской Федерации ходатайствовали в соответствии со статьей 43 Конвенции и правилом 73 Регламента Суда о передаче дела на рассмотрение Большой Палаты Европейского Суда, и Комитет Большой Палаты удовлетворил это ходатайство 28 июня 2010 г.

9. Состав Большой Палаты был определен в соответствии с положениями бывших пунктов 2 и 3 статьи 27 (ныне пункты 4 и 5 статьи 26) Конвенции и правила 24 Регламента Суда.

10. Заявитель и власти Российской Федерации подали дополнительные письменные объяснения по существу жалобы.

11. Открытое слушание состоялось во Дворце прав человека в Страсбурге 12 января 2011 г. (пункт 3 правила 59 Регламента Суда).

В Европейский Суд явились:

(a) от властей Российской Федерации:

Г.О. Матюшкин, Уполномоченный Российской Федерации при Европейском Суде,

О. Сироткина

Е. Куделич,

Д. Шишкин, советники;

b) от заявителя:

Дж. Эванс, консультант,

Б. Боуринг,

М. Хасанов, советники.

Европейский Суд заслушал выступления Дж. Эванс, Б. Боуринга, М. Хасанова и Г.О. Матюшкина.

Факты

I. Обстоятельства дела

12. Заявитель родился в 1948 году и проживает в Краснодаре.

A. Разбирательство о возврате средств банком

13. 15 апреля 1994 г. заявитель разместил вклад на сберегательном счете в коммерческом банке "Юрак" (далее - банк). После объявления банком об изменении процентной ставки заявитель потребовал закрытия счета в августе 1994 года, но банк сообщил ему о невозможности возврата суммы вклада и процентов вследствие недостатка средств. Заявитель обратился с иском к банку, требуя возврата суммы вклада с процентами, выплаты неустойки и компенсации материального ущерба и морального вреда.

14. 20 февраля 1995 г. Октябрьский районный суд Краснодара частично удовлетворил требования заявителя и взыскал с банка в его пользу общую сумму в размере 10 156 рублей (которая включала сумму вклада, накопленные проценты, компенсацию морального вреда и неустойку). Данное решение было оставлено без изменения и вступило в силу 21 марта 1995 г. Решением Октябрьского районного суда от 5 апреля 1996 г. вышеуказанная сумма была проиндексирована с учетом инфляции. Присужденная сумма, таким образом, увеличилась до 17 983 рублей.

15. 16 июня 1995 г. по требованию Центрального банка России и Сбербанка России Арбитражный суд Краснодарского края признал банк банкротом. 19 июля 1995 г. этим же судом было открыто конкурсное производство и назначен конкурсный управляющий в целях надзора за управлением делами банка в этой связи.

B. Распределение активов банка

16. 11 января 1996 г. арбитражный суд утвердил промежуточный ликвидационный баланс на основании финансового положения банка на 28 декабря 1995 г. В результате продажи активов банка на его счете было собрано 2 305 000 рублей. Власти Российской Федерации утверждали, что банк имел задолженность перед 7 567 кредиторами первой очереди, размер требований которых составлял 24 875 000 рублей.

17. В соответствии с законом, устанавливавшим порядок распределения активов несостоятельных организаций, заявитель относился к первой очереди кредиторов, чьи требования подлежали удовлетворению в приоритетном порядке. Однако 18 января и 13 марта 1996 г. кредиторский орган банка создал особую группу "привилегированных" кредиторов из числа кредиторов первой очереди. Эта привилегированная группа включала инвалидов, ветеранов войны, малоимущих и лиц, которые активно содействовали конкурсному управляющему в рамках конкурсного производства. Требования данных кредиторов подлежали удовлетворению в полном объеме до требований иных кредиторов той же очереди (первой). В результате почти все средства, собранные в ходе конкурсного производства, были использованы для удовлетворения требований указанных "привилегированных" кредиторов: они были погашены конкурсным управляющим в размере 100% задолженности. 6 апреля 1998 г. заявитель получил 140 рублей (то есть менее 1% задолженности банка, которая составляла 17 983 рублей в соответствии с решением суда 1996 года).

C. Первое разбирательство против конкурсного управляющего

18. 22 апреля 1998 г. заявитель обжаловал в арбитражном суде факт получения иными кредиторами возмещения 100% задолженности, тогда как он получил менее 1% причитавшейся ему суммы. Ссылаясь на статьи 15 и 30 Закона Российской Федерации от 19 ноября 1992 г. N 3929-1 "О несостоятельности (банкротстве) предприятий" (далее - Закон о несостоятельности 1992 года), он утверждал, что принадлежал к той же очереди, что и "привилегированные" кредиторы, и что активы банка должны были распределяться поровну. Заявитель требовал возмещения остатка задолженности в соответствии с принципом пропорционального распределения активов банка между кредиторами одной очереди.

19. 6 июля 1998 г. требование заявителя было отклонено судом первой инстанции. 26 августа 1998 г. Арбитражный суд Краснодарского края* (* По-видимому, апелляционная инстанция этого суда (прим. переводчика).) отменил решение суда первой инстанции и постановил, что, приняв решение о возврате 100% задолженности определенным категориям кредиторов, кредиторский орган превысил свои полномочия, установленные статьей 23 Закона о несостоятельности 1992 года. Исполняя это решение и распределяя активы в целях погашения 100% задолженности перед "привилегированными" кредиторами, конкурсный управляющий, в свою очередь, нарушил требования статьей 15 и 30 Закона о несостоятельности 1992 года. Отмечая, что статья 30 Закона о несостоятельности 1992 года не допускала расширительного толкования, Арбитражный суд Краснодарского края обязал конкурсного управляющего устранить указанные нарушения в течение одного месяца и сообщить суду о принятых в этой связи мерах.

20. Конкурсный управляющий подал кассационную жалобу в Федеральный арбитражный суд Северо-Кавказского округа, утверждая, что он распределил активы в соответствии с решением кредиторского органа, что распределение соответствовало статье 64 Гражданского кодекса Российской Федерации и что оно, соответственно, не нарушало требования статьи 30 Закона о несостоятельности 1992 года. 12 ноября 1998 г. кассационная жалоба конкурсного управляющего была отклонена. Оставляя без изменения постановление от 26 августа 1998 г., суд указал, что конкурсный управляющий не должен был исполнять решение кредиторского органа, нарушающее законодательство.

21. Представляется, что исполнение постановления от 26 августа 1998 г. (которое было оставлено без изменения в последней инстанции 12 ноября 1998 г.) и, в частности, восстановление финансовой ситуации заявителя было невозможно в связи с отсутствием активов у банка.

D. Второе разбирательство против конкурсного управляющего

22. В связи с неисполнением постановления от 26 августа 1998 г. 2 сентября 1998 г. заявитель обратился с заявлением в арбитражный суд (с дополнениями от 27 января 1999 г.). Он требовал, чтобы сам конкурсный управляющий выплатил ему остаток суммы в размере 17 983 рублей, присужденной ему в 1995 году, проценты, а также компенсацию морального вреда и за потерю времени, а всего 22 844 рубля.

23. Определением от 4 февраля 1999 г. арбитражный суд отклонил требование заявителя. Данное требование было рассмотрено в рамках производства по делу о банкротстве, возбужденному в отношении банка; в таком же порядке суд рассмотрел баланс банка, представленный конкурсным управляющим. Представитель Центрального банка России участвовал в судебном заседании. Арбитражный суд пришел к выводу о том, что 20 февраля 1995 г. и 5 апреля 1996 г. Октябрьский районный суд уже присудил заявителю сумму в размере 17 983 рублей, включавшую сумму вклада, а также неустойку и компенсацию морального вреда, и что рассмотрение того же требования во второй раз было недопустимо. Арбитражный суд также установил, что заявитель был включен в список кредиторов за N 519 и что в отношении фактической суммы, которая была изначально внесена во вклад, банк оставался ему должен 8 813 рублей. Суд отметил, что эта сумма могла быть выплачена ему в порядке, предусмотренном статьей 64 Гражданского кодекса Российской Федерации. Суд также отклонил требование заявителя о взыскании вознаграждения в связи с потерей времени, поскольку применимое законодательство не предусматривало такое вознаграждение. Кроме того, заявитель "не доказал, что убытки были причинены действиями конкурсного управляющего".

24. 31 марта 1999 г. Арбитражный суд Краснодарского края рассмотрел апелляционную жалобу заявителя и оставил без изменения определение от 4 февраля 1999 г. Суд апелляционной инстанции постановил, во-первых, что требования заявителя к конкурсному управляющему представляли собой "самостоятельные требования, которые были рассмотрены судом первой инстанции и... правомерно отклонены". Мотивировочная часть постановления суда апелляционной инстанции указывала следующее:

"Действующее законодательство не касается удовлетворения требований, которые возникли не в период ведения банком деятельности, а лишь в течение процедуры банкротства... После объявления банка банкротом его долговые обязательства признаются действительными, но процедура банкротства возбуждается с целью формирования конкурсной массы для погашения задолженности перед кредиторами, возникшей до признания должника банкротом.

Кроме того, право [заявителя] на получение от банка [суммы, которая была первоначально присуждена судом], уже существует; таким образом, удовлетворение его требований [к конкурсному управляющему] приведет к повторному взысканию той же суммы, но в данном случае в качестве возмещения убытков, что является необоснованным.

[Первоначальным решением суда в пользу заявителя] была также взыскана сумма компенсации морального вреда, и с учетом изложенного такой вред не может компенсироваться за дальнейший период.

Действующее гражданское законодательство не предусматривает вознаграждения за потерю времени.

Суд апелляционной инстанции также принимает во внимание тот факт, что неуплата сумм [причитающихся заявителю], обусловлена отсутствием [средств], поскольку после принятия судом апелляционной инстанции постановления от 26 августа 1998 г. ...конкурсная масса банка не увеличилась... как следует из отчета конкурсного управляющего о работе ликвидационной комиссии и документов, приложенных к отчету".

25. Заявитель обжаловал указанное постановление в кассационном порядке. 9 июня 1999 г. Федеральный арбитражный суд Северо-Кавказского округа отклонил кассационную жалобу заявителя по следующим основаниям:

"Решение кредиторского органа и действия конкурсного управляющего... действительно нарушили принцип пропорционального погашения требований кредиторов одной очереди, но не причинили [заявителю] убытки, на которые он ссылался, поскольку 100% удовлетворение требований всех кредиторов первой очереди было невозможным по причине недостаточности активов для распределения. Сумма, выплаченная [заявителю], была, таким образом, рассчитана пропорционально сумме его требования и величине активов, выявленных в ходе ликвидации. Принимая во внимание тот факт, что процедура банкротства продолжалась на момент рассмотрения спора, суды первой и апелляционной инстанций правомерно ссылались на возможность получения [заявителем] непогашенной задолженности, причитающейся ему в соответствии со статьей 64 Гражданского кодекса Российской Федерации.

Требования о взыскании компенсации морального вреда и вознаграждении за потерю времени были правомерно отклонены судом как необоснованные по мотивам, приведенным в ранее состоявшихся судебных решениях.

Учитывая вышеизложенное, [суд кассационной инстанции] находит, что отказ судов первой и апелляционной инстанций в удовлетворении требований [заявителя] был обоснованным. Основания для отмены или изменения принятых судебных решений отсутствуют".

26. 17 июня 1999 г. региональный арбитражный суд утвердил ликвидационный баланс, представленный конкурсным управляющим и одобренный собранием кредиторов, и прекратил производство по делу о банкротстве в связи с недостаточностью имущества должника. Заявитель не предпринимал попыток предъявить новые требования к конкурсному управляющему.

E. Разбирательство в порядке надзора

27. После коммуницирования жалобы властям Российской Федерации председатель Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации 31 января 2001 г. принес протест на судебные акты от 4 февраля, 31 марта и 9 июня 1999 г. на том основании, что они были вынесены в нарушение статьи 22 Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации, которая определяла подведомственность дел арбитражным судам. В частности, председатель Высшего Арбитражного Суда указал, что требования заявителя к конкурсному управляющему в рамках процедуры банкротства, возбужденной в отношении банка, противоречили Закону о несостоятельности 1992 года, по правилам которого осуществлялось конкурсное производство. Поскольку эти требования затрагивали спор между заявителем и конкурсным управляющим, они не были связаны с процедурой банкротства как таковой, и заявителю следовало предъявить их в суд общей юрисдикции. На этом основании председатель Высшего Арбитражного Суда просил отменить данные судебные акты и прекратить производство по вышеуказанным жалобам.

28. 17 апреля 2001 г. Президиум Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации удовлетворил протест, согласившись с изложенными в нем доводами. Президиум пришел к выводу, что спор между заявителем и конкурсным управляющим не относился к подведомственности арбитражных судов, отменил судебные акты, состоявшиеся в 1999 году, и прекратил производство по делу.

29. 1 июня 2001 г. заявитель обратился в тот же Президиум с требованием пересмотреть в порядке надзора постановление от 17 апреля 2001 года. 4 июля 2001 г. его требование было отклонено как необоснованное заместителем Председателя Высшего Арбитражного Суда.

II. Применимые международные документы и национальное законодательство и практика

A. Возложение международной ответственности на государства

30. Проект статей об ответственности государств за международно-противоправные деяния, принятый Комиссией международного права в 2001 году (Yearbook of the International Law Commission, 2001, том II, часть 2) и комментарий к нему кодифицировали принципы, выработанные в современном международном праве в отношении ответственности государств за международно-противоправные деяния. В этом комментарии Комиссия международного права, в частности, указала следующее (см. пункт 6 комментария к главе II):

"При установлении того, что составляет орган государства для целей ответственности, первостепенное значение имеют внутреннее право и практика каждого государства. Структура государства и функции его органов в целом не регулируются международным правом. Каждое государство вправе решать, как структурировать его управление, и какие функции должно иметь правительство. Но в то время как государство сохраняет свободу в определении своей внутренней структуры и функций средствами собственного законодательства и практики, международное право играет особую роль. Например, за действия определенных институтов, осуществляющих публичные функции и использующих публичные полномочия (например, полиции), несет ответственность государство, даже если эти институты рассматриваются во внутреннем законодательстве как автономные и независимые от исполнительных органов власти".

31. Комиссия международного права в своем комментарии описала явление "полугосударственные органы". Она отметила следующее (см. пункт 3 комментария к статье 5):

"Тот факт, что орган может квалифицироваться как публичный или частный в соответствии с критериями данной правовой системы, наличие большего или меньшего государственного участия в его капитале или, в общем, в праве собственности на его активы, и тот факт, что он не подлежит контролю исполнительной власти, не являются решающими критериями для возложения ответственности на государство за действия органа. Вместо этого статья 5 [статей] говорит о реальном общем признаке, а именно, что эти органы уполномочены, хотя бы в ограниченных пределах или в конкретном контексте, осуществлять определенные элементы правительственных полномочий".

32. Как дополнительно признала Комиссия международного права:

"В определенных рамках понятие "правительственного" зависит от конкретного общества, его истории и традиций. Особое значение имеет не только содержание полномочий, но способ наделения ими органа, цели, в которых они используются и пределы, в которых орган подотчетен правительству за их использование" (см. пункт 6 комментария к статье 5).

B. Процедуры банкротства в России

1. Гражданский кодекс Российской Федерации 1994 года

33. В соответствии со статьей 63 после окончания срока для предъявления требований кредиторами ликвидационная комиссия составляет промежуточный ликвидационный баланс, который содержит сведения о составе имущества ликвидируемого юридического лица, перечне предъявленных кредиторами требований, а также о результатах их рассмотрения. Промежуточный ликвидационный баланс утверждается органом, принявшим решение о ликвидации юридического лица. Если имеющиеся у ликвидируемого юридического лица денежные средства недостаточны для удовлетворения требований кредиторов, ликвидационная комиссия осуществляет продажу имущества юридического лица с публичных торгов. Выплата денежных сумм кредиторам ликвидируемого юридического лица производится со дня утверждения промежуточного ликвидационного баланса, за исключением кредиторов пятой очереди, выплаты которым производятся по истечении месяца со дня утверждения промежуточного ликвидационного баланса. После завершения расчетов с кредиторами тем же способом составляется и утверждается ликвидационный баланс. При недостаточности имущества для удовлетворения требований кредиторов последние вправе обратиться в суд с иском об удовлетворении оставшейся части требований за счет собственника предприятия.

34. Статья 64 Гражданского кодекса в редакции, действовавшей до 20 февраля 1996 г., определяла пять очередей кредиторов, требования каждой из которых подлежали удовлетворению после удовлетворения требований кредиторов предыдущей очереди. В соответствии с данной классификацией заявитель относился к пятой очереди - "другие кредиторы". Статья 64 не упоминала очередь кредиторов, состоящую из пенсионеров, ветеранов Великой Отечественной войны или лиц, находящихся в тяжелом материальном положении или оказывавших содействие конкурсному управляющему в рамках процедуры банкротства.

35. Согласно новому положению, введенному в эту статью 20 февраля 1996 г., при ликвидации банков или других кредитных учреждений в первую очередь удовлетворяются требования граждан, являющихся вкладчиками.

36. Статья 64 также устанавливает, что при недостаточности имущества ликвидируемого юридического лица оно распределяется между кредиторами соответствующей очереди пропорционально суммам требований, подлежащих удовлетворению.

2. Закон Российской Федерации от 19 ноября 1992 г. N 3929-1 "О несостоятельности (банкротстве) предприятий", который применялся к процедурам банкротства, введенным до 1 марта 1998 г.

37. В соответствии с пунктами 1 и 2 статьи 3 рассмотрение дел о несостоятельности (банкротстве) предприятий производится арбитражным судом в порядке, установленном данным законом, а по вопросам, не урегулированным в нем - в соответствии с Арбитражным процессуальным кодексом Российской Федерации.

38. Согласно статье 15 конкурсное производство осуществляется с целью соразмерного удовлетворения требований кредиторов и объявления должника свободным от долгов, а также с целью охраны сторон от неправомерных действий в отношении друг друга.

39. В соответствии с пунктом 2 статьи 18 с момента признания должника несостоятельным (банкротом) и принятия решения об открытии конкурсного производства все претензии имущественного характера могут быть предъявлены должнику только в рамках конкурсного производства.

40. Статья 20 перечисляет участников процедуры банкротства, таких как конкурсный управляющий, комитет кредиторов, кредитор и так далее. Общее собрание кредиторов может образовать кредиторский орган и определить его функции (пункт 2 статьи 23). Европейский Суд будет использовать термин "кредиторский орган" для любого из этих органов.

41. Кредиторский орган предлагает кандидатуру конкурсного управляющего на утверждение арбитражного суда (пункт 2 статьи 23 закона), который затем назначает конкурсного управляющего (статья 19). В силу пункта 1 статьи 21 конкурсный управляющий принимает управление несостоятельной компанией, созывает общее собрание кредиторов, приобретает право распоряжения имуществом должника, осуществляет анализ финансового состояния должника, изучает обоснованность требований кредиторов, признает или отклоняет их, контролирует реализацию активов, формирует состав ликвидационной комиссии и возглавляет ее.

42. В соответствии с пунктом 2 статьи 21 во взаимосвязи с пунктом 4 статьи 12 кандидат в конкурсные управляющие должен быть экономистом или юристом либо обладать опытом хозяйственной работы. Он не должен иметь судимостей. Конкурсным управляющим не может быть должностное лицо администрации предприятия-должника или кредитора. Кандидат представляет декларацию о своих доходах и имущественном состоянии.

43. Согласно статье 19 арбитражный суд назначает конкурсного управляющего и принимает решения о правомерности действий участников конкурсного производства в случаях, предусмотренных в законе. Согласно пункту 3 статьи 21 конкурсный управляющий имеет право обжаловать в арбитражный суд решения кредиторского органа, принятые с нарушением компетенции.

44. В соответствии с пунктом 1 статьи 27 конкурсный управляющий после истечения двухмесячного срока предъявления претензий кредиторами к должнику составляет список признанных и отклоненных претензий с указанием сумм признанных претензий и очередности их удовлетворения. Список в течение двух месяцев направляется кредиторам.

45. Статья 30 устанавливает различные очереди распределения конкурсной массы. Требования каждой очереди удовлетворяются после полного погашения требований предыдущей очереди (пункт 3). При недостаточности взысканной суммы для полного удовлетворения всех требований кредиторов соответствующей очереди эти требования удовлетворяются пропорционально сумме, причитающейся каждому из них (пункт 4). Статья 30 не устанавливает такой категории кредиторов, как инвалиды или ветераны Великой Отечественной войны, лица, находящиеся в тяжелом материальном положении или содействующие конкурсному управляющему. Пункт 1 указанной статьи предусматривает, что вне очереди покрываются расходы, связанные с конкурсным производством, выплатой вознаграждений конкурсному управляющему и продолжением функционирования предприятия-должника.

46. Статья 31 наделяет кредитора, считающего, что решение конкурсного управляющего нарушает его права и законные интересы, правом обратиться в арбитражный суд с соответствующим заявлением.

47. В соответствии с пунктом 3 статьи 35 требования кредиторов, не удовлетворенные из-за недостаточности конкурсной массы, считаются погашенными.

48. Статья 38 устанавливает, что предприятие-должник считается ликвидированным с момента исключения его из соответствующего государственного реестра на основании вынесенного арбитражным судом определения о завершении конкурсного производства.

3. Федеральные законы о несостоятельности от 8 января 1998 г. и от 26 октября 2002 г.

49. 8 января 1998 г. был принят Федеральный закон N 6-ФЗ "О несостоятельности (банкротстве)" (далее - Закон о несостоятельности 1998 года). Он заменил Закон о несостоятельности 1992 года и применялся к процедурам банкротства, начатым после 1 марта 1998 г. Пункт 3 статьи 21 предоставлял кредиторам право требовать от арбитражного управляющего возмещения убытков, причиненных действиями (бездействием) арбитражного управляющего, нарушающими законодательство Российской Федерации. Статья 114 содержала те же принципы распределения и пропорционального удовлетворения требований, что и статья 30 Закона о несостоятельности 1992 года.

50. В соответствии с подпунктом 7 пункта 1 статьи 98 требования к несостоятельной компании могли быть предъявлены только в рамках конкурсного производства (см. также пункт 2 статьи 18 Закона о несостоятельности 1992 года).

51. 26 октября 2002 г. был принят Федеральный закон N 127-ФЗ "О несостоятельности (банкротстве)" (далее - Закон о несостоятельности 2002 года). Он заменил Закон о несостоятельности 1998 года, и в последующие годы в Закон о несостоятельности 2002 года был внесен ряд изменений. Пункт 4 статьи 20.4 Закона о несостоятельности 2002 года предусматривает ответственность конкурсного управляющего за убытки, которые причинены в результате неисполнения или ненадлежащего исполнения арбитражным управляющим возложенных на него обязанностей в деле о банкротстве и факт причинения которых установлен вступившим в законную силу решением суда. Закон о несостоятельности 2002 года определяет, что ответственность конкурсного управляющего должна быть застрахована (статья 20). Статьи 32 и 33 Закона о несостоятельности 2002 года предусматривают, что дела о банкротстве подведомственны арбитражным судам, независимо от состава кредиторов. Пункт 12 статьи 20 Закона о несостоятельности 2002 года устанавливает, что "споры, связанные с профессиональной деятельностью [конкурсных управляющих]... разрешаются арбитражным судом". Согласно статье 60 Закона о несостоятельности 2002 года кредиторы несостоятельной компании вправе обжаловать в арбитражный суд действия или бездействие конкурсного управляющего в рамках дела о банкротстве.

C. Рассмотрение споров в рамках процедуры банкротства

1. Законы о несостоятельности 1992, 1998 годов и о несостоятельности кредитных организаций 1999 года, Арбитражный процессуальный кодекс 1995 года, Гражданский процессуальный кодекс 1964 года

52. С 1990-х годов российская судебная система состоит из трех звеньев: судов общей юрисдикции, арбитражных судов и конституционных судов. Согласно части 1 статьи 25 Гражданского процессуального кодекса 1964 года (действовавшего в период, относящийся к обстоятельствам дела) суды общей юрисдикции рассматривают гражданские дела, в которых хотя бы одна сторона является физическим лицом (в отличие от юридического лица, такого как компания).

53. Арбитражный процессуальный кодекс 1995 года (Федеральный закон от 5 мая 1995 г. N 70-ФЗ, действовавший в период, относящийся к обстоятельствам дела) предусматривал, что арбитражному суду подведомственны "дела по экономическим спорам, возникающим из гражданских, административных и иных правоотношений... между юридическими лицами... и гражданами, осуществляющими предпринимательскую деятельность без образования юридического лица" (пункт 1 статьи 22 Кодекса). Согласно пункту 3 статьи 22 Кодекса арбитражный суд рассматривает иные дела, в том числе "о несостоятельности (банкротстве) организаций и граждан". Пункт 4 статьи 22 предусматривал, что в случаях, установленных настоящим Кодексом и другими федеральными законами, арбитражному суду подведомственны дела с участием физических лиц (не имеющих статуса индивидуального предпринимателя).

54. Статья 31 Арбитражного процессуального кодекса* (* Европейский Суд имел ввиду статью 31 Закона Российской Федерации от 19 ноября 1992 г. N 3929-1 "О несостоятельности (банкротстве) предприятий" (прим. переводчика).) предусматривала:

"...Должник или кредитор, считающий, что решение конкурсного управляющего нарушает его права и законные интересы, вправе обратиться в арбитражный суд с соответствующим заявлением. По результатам рассмотрения заявления арбитражный суд принимает соответствующее решение".

55. Согласно статье 143 Кодекса дела о несостоятельности рассматриваются арбитражным судом по правилам, предусмотренным настоящим Кодексом, с особенностями, установленными законом о несостоятельности (банкротстве).

56. Статья 3 Закона 1992 года устанавливала, что дела о несостоятельности рассматриваются арбитражными судами.

57. Закон 1998 года содержал аналогичные положения. Статьи 5 и 29 этого закона предусматривали, что, если должником является компания (в отличие от физического лица) дело подведомственно арбитражным судам. Статья 55 Закона о несостоятельности 1998 года определяла, что арбитражные суды рассматривают жалобы кредиторов на нарушение их прав или законных интересов конкурсным управляющим.

58. Статьи 5, 34 и 50 Федерального закона от 25 февраля 1999 г. N 40-ФЗ "О несостоятельности (банкротстве) кредитных организаций" предусматривали подведомственность дел о банкротстве банков арбитражным судам и содержали ссылки на Арбитражный процессуальный кодекс.

2. Постановление Конституционного Суда от 12 марта 2001 г.

59. Постановление Конституционного Суда от 12 марта 2001 г. затрагивало, в частности, вопросы доступа к суду в процедурах банкротства. Пункт 4, касающийся конституционности пункта 2 статьи 18 Закона 1992 года (пункт 1 статьи 98 во взаимосвязи с пунктом 1 статьи 15 и пунктом 1 статьи 55 Закона о несостоятельности 1998 года), устанавливает:

"...Арбитражные суды при рассмотрении жалоб граждан-кредиторов... не вправе давать конкурсному управляющему обязательные указания имущественного характера в отношении кредиторов о признании долга или права... Указанные особенности... не должны толковаться как исключающие возможность рассмотрения судами общей юрисдикции имущественных... требований граждан-кредиторов... в соответствии с требованиями законодательства о несостоятельности (банкротстве).

Не содержится в оспариваемых нормах и каких-либо положений, препятствующих вынесению арбитражными судами решений, которые в полной мере позволяли бы заинтересованным лицам реализовать право на судебную защиту в процедуре, предусмотренной для признания предприятия-должника несостоятельным (банкротом), поскольку другими нормами Федерального закона "О несостоятельности (банкротстве)" предусмотрен именно судебный порядок разрешения разногласий (статьи 41, 44, 57, 107, 108 и др.).

Отказ арбитражного суда в принятии заявления в связи с неподсудностью дела арбитражному суду... не исключает возможности обращения заинтересованного лица за защитой своих прав в суды общей юрисдикции... Конституционное право на судебную защиту должно обеспечиваться и в том случае, если действующим законодательством не установлено разграничение компетенции между арбитражными судами и судами общей юрисдикции.

При таком истолковании [соответствующие нормы] не препятствуют судам общей юрисдикции рассматривать имущественные требования граждан, не являющихся индивидуальными предпринимателями, к конкурсным управляющим... о возмещении причиненного вреда, а арбитражным судам - использовать механизм исполнения решений судов общей юрисдикции в соответствии с требованиями названного федерального закона...".

Право

60. Заявитель жаловался на невозможность реального получения суммы, присужденной решением суда 1995 года, по причине незаконного распределения активов конкурсным управляющим. Он ссылался на статью 1 Протокола N 1 к Конвенции, которая предусматривает:

"Каждое физическое или юридическое лицо имеет право на уважение своей собственности. Никто не может быть лишен своего имущества иначе как в интересах общества и на условиях, предусмотренных законом и общими принципами международного права.

Предыдущие положения не умаляют права государства обеспечивать выполнение таких законов, какие ему представляются необходимыми для осуществления контроля за использованием собственности в соответствии с общими интересами или для обеспечения уплаты налогов или других сборов или штрафов".

I. Предварительное возражение властей Российской Федерации

61. Как и в Палате, власти Российской Федерации ссылались в Большой Палате на неисчерпание заявителем внутренних средств правовой защиты. В частности, они полагали, что заявитель был обязан в независимом разбирательстве в суде общей юрисдикции требовать возложения личной ответственности на конкурсного управляющего на основании главы 59 Гражданского кодекса ("Обязательства вследствие причинения вреда") за незаконное распределение активов банка. Это подтверждалось тем, что судебные акты от 4 февраля, 31 марта и 9 июня 1999 г., вынесенные по жалобам заявителя, направленным на возмещение вреда, причиненного конкурсным управляющим лично, были отменены 17 апреля 2001 г. по причине неподведомственности данного дела арбитражным судам. Незаконный характер действий конкурсного управляющего был признан арбитражными судами в 1998 году, и, по мнению властей Российской Федерации, было бы проще взыскать компенсацию причиненного вреда в суде общей юрисдикции с конкурсного управляющего как с физического лица. Европейский Суд полагает, что вопрос исчерпания внутренних средств правовой защиты тесно связан с существом жалобы заявителя на нарушение статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции, насколько заявитель может быть понят как жалующийся на невозможность требовать компенсации за ущерб, причиненный действиями конкурсного управляющего. Соответственно, это возражение отложено до рассмотрения существа жалобы.

II. Критерий времени

62. 12 января 2011 г., после слушания и совещания, Большая Палата поставила перед сторонами дополнительные вопросы, касавшиеся, в частности, компетенции Европейского Суда ratione temporis* (* Ratione temporis (лат.) - "ввиду обстоятельств, связанных с временем", критерий времени, применяемый при оценке приемлемости жалобы Европейским Судом (прим. переводчика).) в настоящем деле.

A. Доводы сторон

63. В своем письменном ответе власти Российской Федерации утверждали, что оспариваемое распределение средств несостоятельного банка имело место в 1996 году, то есть до вступления Конвенции в силу в отношении России (5 мая 1998 г.). Факт того, что лишение собственности имело длительные последствия, не породил длящейся ситуации. Власти Российской Федерации полагали, что настоящее дело отличается от дела ""Совтрансавто холдинг" против Украины" (Sovtransavto Holding v. Ukraine) (жалоба N 48553/99, §§ 54 и последующие, ECHR 2002-VII), в котором Европейский Суд установил, что утрата контроля над компанией являлась длительным процессом, создававшим длящуюся ситуацию. В настоящем деле жалоба заявителя затрагивала единый акт распределения активов банка 13 марта 1996 г. Новые активы банка после этой даты обнаружены не были. Последующие решения арбитражных судов (принятые после 5 мая 1998 г.) не нарушали прав заявителя. Когда российские суды распорядились восстановить права заявителя, было слишком поздно, поскольку к этому времени должник уже не располагал активами. Таким образом, имелись объективные основания для неисполнения решения 1998 года. В поддержку этого довода власти Российской Федерации ссылались на Постановление Большой Палаты по делу "Блечич против Хорватии" (Blecic v. Croatia) (жалоба N 59532/00, § 79, ECHR 2006-III) и Постановление Большой Палаты по делу "Копецкий против Словакии" (Kopecky v. Slovakia), жалоба N 44912/98, § 38, ECHR 2004-IX). Они заключили, что Европейский Суд не имеет юрисдикции для рассмотрения дела.

64. Заявитель, во-первых, утверждал, что точная дата распределения активов неизвестна. Решение кредиторского органа о распределении активов было принято 13 марта 1996 г. Однако только 6 апреля 1998 г. заявитель получил 140 рублей из 17 983 рублей задолженности. Если эта дата являлась правильной, прошло более двух лет от решения о распределении средств и до его исполнения. В отсутствие прямых доказательств сроков процесса распределения нельзя исключить, что процесс распределения окончился после 5 мая 1998 г., когда Конвенция вступила в силу для России.

65. Во-вторых, в момент принятия решения кредиторского органа общая сумма, подлежащая распределению, не была известна. Не подкреплено доказательствами утверждение властей Российской Федерации о том, что начиная с 12 ноября 1998 г. банк не имел активов. Отсутствовали сведения о событиях процедуры банкротства с августа 1998 года до ее окончания в июне 1999 года. Таким образом, до формального окончания конкурсного производства 17 июня 1999 г. заявитель сохранял теоретическую возможность получения причитающихся ему денежных средств. Поэтому утверждение властей Российской Федерации о том, что распределение средств представляло последнее вмешательство в права заявителя, являлось несостоятельным.

66. Заявитель полагал, что уклонение государства от исполнения вступившего в силу решения от 26 августа 1998 г. составляло часть многоэтапной "длящейся ситуации" вмешательства в его права. Хотя национальный суд не указал средств, с помощью которых конкурсный управляющий должен был восстановить права заявителя, конкурсный управляющий мог либо изъять средства у тех, в пользу которых они были незаконно распределены, либо привлечь иные средства по своему усмотрению. Этому не препятствовало отсутствие средств у должника. По сути отсутствие активов было вызвано именно незаконными действиями конкурсного управляющего и его уклонением от соблюдения судебного решения об исправлении ситуации (если предположить, что банк действительно не имел активов).

67. Наконец, по мнению заявителя, решения судов страны 1999 года должны рассматриваться как еще одна стадия "длящейся ситуации", несмотря на то, что они были отменены в порядке надзора в 2001 году. Вмешательство в имущественные права заявителя приняло форму четырехэтапного нарастающего процесса, который состоял из: (a) незаконного распределения средств конкурсным управляющим, (b) уклонения национальных органов от исполнения решения от 26 августа 1998 г., (c) отказа арбитражных судов (в свете этого уклонения) от рассмотрения требований к конкурсному управляющему лично и (d) решения регионального арбитражного суда об окончании процедуры банкротства.

B. Мнение Европейского Суда

68. Европейский Суд отмечает, что распределение активов банка конкурсным управляющим в пользу "привилегированных" кредиторов, вероятнее всего, имело место в 1996 году и в любом случае до 6 апреля 1998 г., когда заявитель получил свою долю оставшихся активов банка. Конвенция вступила в силу в отношении России 5 мая 1998 г. Европейский Суд согласен с властями Российской Федерации в том, что распределение активов банка представляло собой единовременное действие и как таковое не относится к компетенции Европейского Суда ratione temporis. При этом Европейский Суд отмечает, что после 5 мая 1998 г. заявитель участвовал в двух судебных разбирательствах относительно неправомерного распределения активов банка и личной ответственности конкурсного управляющего. Вопрос заключается в том, имеет ли Европейский Суд юрисдикцию для рассмотрения фактов, относящихся к этим разбирательствам.

69. Власти Российской Федерации, ссылаясь на упоминавшиеся выше дела Блечич и Копецкого, утверждали, что разбирательства 1998 и 1999 годов неотделимы от первоначального акта вмешательства, а именно неправомерного распределения активов банка. Однако, по мнению Европейского Суда, настоящее дело следует отличать от дел Блечич и Копецкого. Как признали власти Российской Федерации, в соответствии с российским законодательством заявитель имел право требовать компенсации убытков от конкурсного управляющего в связи с неправомерными действиями последнего. С юридической точки зрения, заявитель имел деликтное требование в момент вступления Конвенции в силу в отношении России. Оно было достаточно установлено после вступления в силу решения от 12 ноября 1998 г., когда суды признали, что конкурсный управляющий действовал незаконно, и обязали его восстановить права заявителя. Европейский Суд отмечает, что в деле "Плеханов против Польши" (Plechanow v. Poland) (жалоба N 22279/04, §§ 76 и последующие, Постановление от 7 июля 2009 г.) он отклонил возражение государства-ответчика ratione temporis и отделил первоначальную конфискацию имущества и разбирательство о компенсации. В Решении по делу "Брониовский против Польши" (Broniowski v. Poland) жалоба N 31443/96, §§ 74 и последующие, ECHR 2002-X) Большая Палата усмотрела аналогичное различие. Она указала, что "заявитель жаловался не на лишение первоначального имущества" в 1940-х годах, но на "предполагаемое уклонение от признания права на компенсаторную меру, которое он имел на дату вступления Протокола в силу". Европейский Суд находит эту мотивировку применимой в настоящем деле. Как и в деле Брониовского, заявитель при вступлении Конвенции в силу в отношении России имел доказуемое требование о возмещении вреда, которое пережило первоначальный деликт. Таким образом, центральный вопрос заключается в том, почему не удались попытки заявителя восстановить свои права вначале в 1998, а затем в 1999 году, то есть после вступления Конвенции в силу. Европейский Суд заключает, что имеет юрисдикцию с точки зрения критерия времени для рассмотрения вопроса о том, были ли права заявителя, предусмотренные статьей 1 Протокола N 1 к Конвенции, надлежащим образом обеспечены в разбирательствах 1998 и 1999 годов.

III. Предполагаемое нарушение статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции

A. Постановление Палаты от 14 января 2010 г.

70. Палата прежде всего отклонила возражение властей Российской Федерации о неисчерпании внутренних средств правовой защиты. Палата отметила, что "отмена [в порядке надзора в 2001 году судебных актов, принятых в 1999 году], была осуществлена после коммуницирования жалобы государству-ответчику и [что] оно использовало это, чтобы выдвинуть возражение относительно неисчерпания внутренних средств правовой защиты". Палата не согласилась с тем, что подобное возражение могло надлежащим образом следовать из надзорного производства 2001 года. Затем Палата обратилась к разбирательству 1998 года, которое завершилось вынесением постановления от 12 ноября 1998 г. По мнению Палаты, в 1998 году заявитель воспользовался своим правом оспаривания незаконных действий конкурсного управляющего. Судебные акты 1998 года были приняты в соответствии с правилами подведомственности дел арбитражным судам; в результате не имело значения, было ли требование заявителя к конкурсному управляющему предъявлено в надлежащий суд - заявитель исчерпал средства правовой защиты путем предъявления первой жалобы в арбитражный суд, и это разбирательство завершилось 12 ноября 1998 г.

71. По существу дела Палата постановила, что сумма, присужденная российскими судами в 1995 году (далее - сумма, присужденная в 1995 году), могла считаться "собственностью" заявителя с точки зрения статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции. Распределяя активы "привилегированным" кредиторам до их распределения иным кредиторам первой очереди, конкурсный управляющий действовал незаконно, вследствие чего заявитель не получил сумму, которую он мог бы получить. Таким образом, имело место незаконное вмешательство конкурсного управляющего в право заявителя на уважение собственности.

72. Кроме того, Палата пришла к выводу о том, что конкурсный управляющий являлся представителем государства. Данный вывод основывался на статусе конкурсного управляющего, предусмотренном статьями 19 и 21 Закона о несостоятельности 1992 года. Палата сослалась на тот факт, что конкурсный управляющий был назначен судом в соответствии с определенными критериями пригодности, что его деятельность контролировалась судом и что он действовал в интересах всех кредиторов банка. Палата также сослалась на "характер его обязанностей", которые "свойственны публичным властям". Палата постановила, что от конкурсного управляющего "ожидалось установление "справедливого равновесия" между требованиями общественного интереса и защиты основных прав личности". Поскольку вмешательство в права заявителя исходило от представителя государства и было незаконным, оно противоречило статье 1 Протокола N 1 к Конвенции.

B. Доводы властей Российской Федерации, представленные Большой Палате

1. О правовом статусе конкурсного управляющего

73. В своем обращении о передаче дела на рассмотрение Большой Палаты власти Российской Федерации преимущественно оспаривали вывод Палаты о том, что конкурсный управляющий являлся представителем "государственной власти" в значении статьи 34 Конвенции. Они ссылались на дело "Кацюк против Украины" (Katsyuk v. Ukraine) (жалоба N 58928/00, § 39, Постановление Европейского Суда от 5 апреля 2005 г.), из которого следовало, что, несмотря на факт назначения конкурсного управляющего судом, он не был "должностным лицом", и его действия не могли прямо вменяться государству. Жалоба, таким образом, была несовместима с Конвенцией ratione personae* (* Ratione personae (лат.) - "ввиду обстоятельств, относящихся к лицу, о котором идет речь", критерий, применяемый при оценке приемлемости жалобы Европейским Судом (прим. переводчика).).

74. В подтверждение этого довода власти Российской Федерации сослались на правовой статус конкурсного управляющего, способ его назначения и степень его подотчетности властям государства. Власти Российской Федерации сравнили статус конкурсного управляющего в России и на Украине и пришли к заключению, что в обеих странах конкурсный управляющий не являлся представителем государства, как было правомерно указано Европейским Судом в украинском контексте в упоминавшемся выше деле Кацюка. Так, конкурсный управляющий являлся специалистом, нанимаемым кредиторским органом. Его кандидатура одобрялась арбитражным судом, но задача суда ограничивалась проверкой соответствия конкурсного управляющего квалификационным требованиям закона. Конкурсный управляющий назначался по инициативе кредиторского органа, который представлял кандидатуру конкурсного управляющего суду и контролировал его работу.

75. Кредиторский орган не только предлагал кандидатуру конкурсного управляющего, но и осуществлял оперативный контроль его действий. Например, кредиторский орган одобрял сделки с активами несостоятельной компании, устанавливал цену реализации ее имущества и одобрял мировые соглашения с должниками. Суды даже не упоминались в законе в качестве участников процедуры банкротства - они лишь обеспечивали формальную законность действий конкурсного управляющего. Суды не имели полномочий давать конкурсным управляющим обязательные указания относительно управления имуществом несостоятельной компании.

76. Конкурсному управляющему за его работу кредиторский орган выплачивал вознаграждение; государство не оплачивало его услуги. Далее он действовал в собственных интересах. Хотя деятельность конкурсного управляющего могла иметь определенную общественную значимость, он не осуществлял никаких официальных полномочий и принимал свое назначение с целью получения прибыли. Он не имел юридической монополии, но действовал в секторе со свободной конкуренцией, не мог издавать приказы или правила, обязательные для третьих лиц, применять санкции или осуществлять иные государственные функции. Действия конкурсного управляющего могли оспариваться в рамках гражданского судопроизводства, а не посредством подачи административной жалобы. Власти Российской Федерации описали обязанности и полномочия конкурсного управляющего в рамках процедуры банкротства. В его задачи входило обеспечение справедливого распределения активов несостоятельной компании среди ее кредиторов в очень узких рамках, установленных применимым законодательством. В итоге конкурсный управляющий пользовался значительной оперативной и институциональной автономией от государства и был полностью независим от властей в финансовом отношении. Власти Российской Федерации заключили, что конкурсный управляющий действовал как предприниматель, а не как должностное лицо. Это положение получило развитие в Законе о несостоятельности 2002 года, который предусматривает создание саморегулируемых неправительственных организаций профессиональных конкурсных управляющих.

2. Предполагаемое неисполнение государством своих позитивных обязательств

77. Поскольку речь могла идти о позитивных обязательствах властей Российской Федерации по статье 1 Протокола N 1 к Конвенции, власти Российской Федерации отметили, прежде всего, "ограниченный объем достоверных данных" об активах несостоятельного банка, которые могли быть распределены среди его кредиторов конкурсным управляющим. Они признали, что заявитель в результате незаконных действий конкурсного управляющего и кредиторского органа получил меньше, чем он правомерно мог рассчитывать получить, но не согласились с заявителем относительно того, что вся сумма, первоначально присужденная судом, могла быть ему возмещена.

78. Власти Российской Федерации признали, что государство могло нести обязательство по содействию кредиторам в получении денежных средств от несостоятельного должника. Однако оно исполнило свои позитивные обязательства путем создания надлежащей законодательной базы для процедуры банкротства. Так, с целью защиты интересов кредиторов было принято специальное законодательство (Законы о несостоятельности 1992 и 1998 годов). Законодательство предусматривало распределение активов несостоятельной компании на основе равного подхода. Указанные законы (статьи 31 и 21 соответственно) гарантировали право кредитора жаловаться в суд на действия или бездействие со стороны конкурсного управляющего. Конкурсный управляющий нес личную ответственность за свои действия перед кредиторами. Закон о несостоятельности 2002 года пошел еще дальше, предусматривая обязательное страхование профессиональной ответственности конкурсных управляющих. Власти Российской Федерации сослались на практику некоторых государств-участников, в которых конкурсный управляющий нес личную ответственность перед кредиторами несостоятельной компании.

79. Поскольку речь идет о конкретных обстоятельствах настоящего дела, власти Российской Федерации утверждали следующее. Во-первых, заявитель успешно обжаловал действия конкурсного управляющего: в 1998 году арбитражные суды постановили, что эти действия были незаконными, и обязали конкурсного управляющего восстановить права заявителя в течение одного месяца. Однако в результате незаконных действий конкурсного управляющего и кредиторского органа все активы банка были утрачены, что повлекло невозможность исполнения решения суда 1998 года. На государство не может возлагаться ответственность за неисполнение решения, если такое неисполнение обусловлено факторами, находящимися вне контроля государства.

80. Кроме того, заявитель имел право предъявить иск к конкурсному управляющему лично в связи с его непрофессиональными действиям при исполнении обязанностей. Наличие данного средства правовой защиты следовало из статей 31 и 21 Законов о несостоятельности 1992 и 1998 годов соответственно. Возможность взыскания убытков с конкурсного управляющего была также подтверждена Конституционным Судом. Заявитель использовал это средство правовой защиты путем подачи новой жалобы в арбитражные суды, которые рассмотрели и отклонили ее главным образом на том основании, что процесс ликвидации еще продолжался. Действительно, было бы несправедливо присуждать заявителю какую-либо сумму в возмещение убытков, когда еще имелась возможность (хотя и неопределенная) получения денежных средств от самого банка. Если бы суды удовлетворили требования заявителя, он бы получил возможность получить одну и ту же сумму дважды, что было бы равнозначно неосновательному обогащению.

81. После ликвидации банка 17 июня 1999 г. вся его невыплаченная задолженность была погашена. После этой даты заявитель имел возможность взыскания убытков с конкурсного управляющего. Однако по какой-то причине он не использовал эту возможность. Одно лишь наличие сомнений относительно перспектив успеха такого средства правовой защиты не было достаточным, чтобы оправдать уклонение заявителя от его использования.

82. Власти Российской Федерации также утверждали, что подобные требования должны были рассматриваться судом общей юрисдикции. Заявитель являлся физическим лицом. Арбитражные суды могли рассматривать лишь споры между организациями или индивидуальными предпринимателями. Это подтверждалось постановлением Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации от 17 апреля 2001 г., вынесенным в порядке надзора. Однако даже после указанного постановления заявитель не предъявил иск к конкурсному управляющему в компетентный суд. Власти Российской Федерации заключили, что заявитель располагал средством правовой защиты, способным восстановить его права, но без уважительной причины не использовал его.

C. Доводы заявителя, представленные Большой Палате

1. О правовом статусе конкурсного управляющего

83. Заявитель утверждал, что конкурсный управляющий назначался и контролировался государством. Палата правомерно подчеркнула отличие дела Кацюка (упоминавшегося выше) от настоящего, поскольку соответствующие законодательные базы отличались в ряде отношений, включая вопросы назначения конкурсного управляющего, контроля его деятельности, отношений между конкурсным управляющим и кредиторским органом, вознаграждения конкурсного управляющего и полномочий в случае нарушений со стороны конкурсного управляющего.

84. Конкурсный управляющий в соответствии с российским законодательством являлся не лицом, практикующим в сфере банкротства, а лицом, отвечающим определенным квалификационным требованиям, необязательно связанным с этой конкретной сферой. Так, государственный служащий отвечал критериям для исполнения обязанностей конкурсного управляющего. Кроме того, хотя кредиторы могли предлагать своих кандидатов, право назначения конкурсного управляющего принадлежало исключительно суду. Суды контролировали деятельность конкурсного управляющего и ход процедуры банкротства в целом. Конкурсный управляющий в Российской Федерации (в отличие от своих украинских коллег) имел право оспаривать в суде незаконные решения кредиторского органа. В России вознаграждение конкурсному управляющему выплачивается судом* (* По-видимому, имеется ввиду пункт 5 статьи 12 Закона о несостоятельности 1992 года, согласно которому "арбитражный суд производит авансовые выплаты вознаграждения арбитражному управляющему из средств, внесенных заранее на депозитный счет арбитражного суда, в пределах сумм, поступивших на этот счет, с последующим возмещением из имущества должника" (прим. переводчика).) на основании суммы, определенной кредиторским органом, из средств, полученных в процессе ликвидации. Действия конкурсного управляющего могут быть обжалованы в суд, который может давать конкурсному управляющему указания и взыскивать компенсацию в пользу кредиторов. Украинские суды не имеют таких полномочий в отношении конкурсных управляющих. Фактически конкурсный управляющий в России назначается судом, его услуги оплачиваются судом, и его действия контролируются судом. При таких обстоятельствах конкурсный управляющий должен считаться должностным лицом, и власти Российской Федерации должны нести ответственность за его действия.

2. Предполагаемое неисполнение государством своих позитивных обязательств

85. Даже допуская, что конкурсный управляющий был частным лицом, заявитель полагал, что, учитывая характер его обязанностей, государство должно было нести ответственность за его действия хотя бы косвенным образом. Заявитель ссылался на выводы Европейского Суда по делу "Костелло-Робертс против Соединенного Королевства" (Costello-Roberts v. United Kingdom) (Постановление Европейского Суда от 25 марта 1993 г., Series A, N 247-C), в котором ответственность за действия работников независимой школы была возложена на государство. Европейский Суд заключил, что в этом деле "государство не [могло] освободить себя от ответственности путем делегирования своих обязанностей частным органам или лицам". Аналогичный подход был принят в контексте положения адвокатов в деле "Ван дер Мусселе против Бельгии" (Van der Mussele v. Belgium) (Постановление Европейского Суда от 23 ноября 1983 г., Series A, N 70) и в отношении статуса польско-германского фонда примирения в деле "Вось против Польши" (Wos v. Poland) (жалоба N 22860/02, ECHR 2006-VII) и Союза адвокатов Румынии в деле "Бузеску против Румынии" (Buzescu v. Romania) (жалоба N 61302/00, Постановление Европейского Суда от 24 мая 2005 г.). Заявитель заключил, что согласно прецедентной практике Европейского Суда действия конкурсного управляющего в настоящем деле обусловливали ответственность государства. Даже если конкурсный управляющий не был должностным лицом государства, российское государство сохраняло позитивное обязательство на основании статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции защищать заявителя как одного из кредиторов банка от незаконных действий конкурсного управляющего. Характер и пределы такого обязательства включают (как минимум) обеспечение того, чтобы действия конкурсного управляющего соответствовали национальному законодательству. Обязательство также должно распространяться на устранение последствий любого нарушения со стороны конкурсного управляющего. При данных обстоятельствах надлежащее средство правовой защиты должно было влечь выплату компенсации заявителю в соответствии с национальным законодательством и исполнение соответствующего решения. Заявитель в настоящем деле использовал все возможности оспорить как незаконное распределение активов конкурсным управляющим, так и неисполнение решения арбитражных судов. Суды страны подтвердили незаконность распределения активов конкурсным управляющим в 1998 году и в ходе последующего разбирательства в 1999 году, но, несмотря на эти судебные акты, процедура банкротства была прекращена 17 июня 1999 г. в связи с недостаточностью имущества должника.

86. Требования заявителя к конкурсному управляющему (рассмотрение которых было завершено постановлением от 9 июня 1999 г.) были отклонены по нескольким основаниям. Так, суды пришли к выводу, что вопрос уже был рассмотрен судами общей юрисдикции, что повлекло невозможность рассмотрения арбитражным судом того же вопроса. Далее суды указали, что дополнительное требование заявителя о компенсации морального вреда в связи с нравственными страданиями и потерей времени были необоснованными, поскольку закон о несостоятельности не распространялся на требования о компенсации вреда, причиненного в ходе процедуры банкротства. Суды также указали, что первоначально присужденная сумма не может быть выплачена заявителю по причине отсутствия у банка активов, однако это будет возможно впоследствии при условии выявления дополнительных активов. Дополнительные требования заявителя о компенсации в связи с нравственными страданиями и потерей времени были отклонены по существу, тогда как его требование в отношении суммы, присужденной судами общей юрисдикции, было отклонено по процессуальным основаниям.

87. На тот момент заявитель имел право обжаловать незаконные действия конкурсного управляющего в арбитражный суд на основании статьи 21 Закона о несостоятельности 1998 года. Суды страны рассмотрели жалобы заявителя по существу; это подтверждало довод заявителя о том, что он использовал надлежащее средство правовой защиты в этой ситуации. Что касается ссылки властей Российской Федерации на постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 12 марта 2001 г., заявитель отметил, что Конституционный Суд указал, что кредитор вправе обратиться в суд общей юрисдикции в случае "отказа арбитражного суда в принятии заявления в связи с неподсудностью дела арбитражному суду". Однако в настоящем деле арбитражные суды не отказывали в рассмотрении жалобы заявителя в связи с неподсудностью дела арбитражному суду. Постановление Конституционного Суда 2001 года предусматривало возможность требования возмещения в судах общей юрисдикции, но не исключало право кредиторов оспаривать решения конкурсного управляющего в арбитражных судах. Лишь в 2001 году в рамках надзорного производства было выдвинуто "юрисдикционное" основание, и все предыдущие решения арбитражных судов (от 4 февраля, 31 марта и 9 июня 1999 г.) были отменены. Данная процедура сама по себе вызывала серьезные вопросы с точки зрения принципа правовой определенности, как неоднократно отмечалось Европейским Судом.

88. Заявитель признал, что теоретически он мог также требовать компенсации в судах общей юрисдикции в связи с непрофессиональными действиями конкурсного управляющего при исполнении им обязанностей, но отмена вступивших в силу решений, принятых арбитражными судами, делала иллюзорным средство правовой защиты в судах общей юрисдикции. По этой причине заявитель не пытался использовать последнее средство правовой защиты, и от него нельзя было этого требовать. Кроме того, как отметила Палата, заявитель обратился в суды общей юрисдикции со своим первоначальным иском до возбуждения процедуры банкротства, но компенсация, которая была присуждена ему (решениями от 20 февраля 1995 г. и 5 апреля 1996 г.), так и не была выплачена.

D. Анализ Европейского Суда

89. Прежде всего Европейский Суд кратко выделит фактические и правовые элементы, в отношении которых стороны пришли к единому мнению. Во-первых, власти Российской Федерации признали, что сумма, присужденная решением суда в 1995 году, представляла собой "собственность" заявителя в значении статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции. Во-вторых, власти Российской Федерации согласились с заявителем в том, что конкурсный управляющий действовал незаконно, поскольку активы банка, которые должны были при нормальном ходе событий распределяться среди кредиторов первой очереди на равной основе, использовались для полного погашения требований определенных "привилегированных" кредиторов. В-третьих, власти Российской Федерации согласились с тем, что в результате такого распределения средств иные кредиторы первой очереди, включая заявителя, получили намного меньше, чем они правомерно рассчитывали получить с учетом финансовой ситуации банка.

90. Европейский Суд не усматривает причин не согласиться со сторонами по вышеперечисленным пунктам. Он напоминает, что денежное требование, подтвержденное вступившим в силу судебным решением (часто именуемое в его прецедентной практике "судебным долгом"), всегда рассматривается Европейским Судом как "собственность" в значении статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции (см. Постановление Европейского Суда по делу "Бурдов против Российской Федерации" (Burdov v. Russia), жалоба N 59498/00, § 40, ECHR 2002-III* (* Опубликовано в "Путеводителе по прецедентной практике Европейского Суда по правам человека за 2002 год".), и Постановление Европейского Суда от 9 декабря 1994 г. по делу "Греческие нефтеперерабатывающие заводы "Стрэн" и Стратис Андреадис против Греции" (Stran Greek Refineries and Stratis Andreadis v. Greece), § 59, Series A, N 301-B). Действительно, если должником является частное лицо или компания, денежное требование, даже подтвержденное решением суда, является менее определенным, так как его исполнимость в значительной степени зависит от состоятельности должника. Как неоднократно указывалось Европейским Судом, "если должник является частным лицом... государство по общему правилу не несет прямую ответственность за долги частных должников, и его обязательства ограничиваются обеспечением необходимого содействия кредитору в исполнении соответствующего решения суда, например, через службу судебных приставов или процедуру банкротства" (см., например, Решение Европейского Суда от 18 июня 2002 г. по делу "Шестаков против Российской Федерации" (Shestakov v. Russia), жалоба N 48757/99, Решение Европейского Суда от 1 апреля 2004 г. по делу "Кривоногова против Российской Федерации" (Krivonogova v. Russia), жалоба N 74694/01, и Постановление Европейского Суда от 19 октября 2006 г. по делу "Кесьян против Российской Федерации" (Kesyan v. Russia), жалоба N 36496/02* (* Опубликовано в "Бюллетене Европейского Суда по правам человека" N 5/2008.), а также Постановление Европейского Суда от 28 сентября 1995 г. по делу "Сколло против Италии" (Scollo v. Italy), Series A, N 315-C, § 44, Постановление Европейского Суда от 7 июня 2005 г. по делу "Фуклев против Украины" (Fuklev v. Ukraine), жалоба N 71186/01, § 84). Тем не менее такие денежные требования также могут признаваться "собственностью". В настоящем деле активов банка до их распределения конкурсным управляющим было достаточно для погашения как минимум существенной части требования. Соответственно, сумма, присужденная судом в 1995 году, могла быть как минимум частично возвращена заявителем. Заявитель являлся кредитором первой очереди, и обязательства банка перед ним должны были исполняться соответствующим образом. Однако выявленные денежные средства в нарушение законодательства были распределены конкурсным управляющим преимущественно среди "привилегированных" кредиторов. В результате данных незаконных действий значительная часть первоначально присужденной суммы была потеряна для заявителя. Таким был вывод Палаты (см. § 53 настоящего Постановления), с которым согласились обе стороны, и Большая Палата не усматривает оснований для отхода от этого вывода. Следовательно, заявитель был лишен своей собственности в результате незаконных действий конкурсного управляющего.

1. Правовой статус конкурсного управляющего

91. Перед Большой Палатой власти Российской Федерации утверждали, что Европейский Суд не имел компетенции ratione personae рассматривать жалобу заявителя на действия конкурсного управляющего, поскольку последний действовал как частное лицо, а не как представитель государства. Европейский Суд в первую очередь рассмотрит этот вопрос.

(a) Прецедентная практика Европейского Суда

92. Европейский Суд уже разрешал вопрос о том, может ли на государство возлагаться ответственность на основании Конвенции в связи с действиями компании или частного лица. Первая категория дел (к которой относится настоящее дело) касается ответственности государства ratione personae за действия органа, который не является, по крайней мере, формально, "публичным органом". В деле "Костелло-Робертс против Соединенного Королевства" (упоминавшемся выше, § 27) Европейский Суд постановил, что государство не может освобождать себя от ответственности путем делегирования своих обязательств частным органам или лицам, в указанном деле - независимой школе. Аналогично Европейский Суд постановил в деле "Шторк против Германии" (Storck v. Germany) (жалоба N 61603/00, § 103, ECHR 2005-V), что государство сохраняет обязанность осуществлять надзор и контроль за частными психиатрическими учреждениями, в которых пациенты могут содержаться против их воли (см. также Постановление Европейского Суда от 13 февраля 2007 г. по делу "Эвальдссон и другие против Швеции" (Evaldsson and Others v. Sweden), жалоба N 75252/01, § 63, касающееся организации рынка труда, упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Бузеску против Румынии", § 78, касающееся адвокатского объединения, и упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Вось против Польши", §§ 71-74, в котором обсуждался статус польско-германского фонда примирения).

93. Вторая категория дел касается права компании-заявителя на предъявление жалобы на основании статьи 34 Конвенции и понятия "правительственной организации". В деле ""Радио Франс" и другие против Франции" (Radio France and Others v. France), жалоба N 53984/00, § 26, ECHR 2003-X (извлечения)), Европейский Суд отметил:

"...Категория "правительственных организаций" включает юридических лиц, которые участвуют в осуществлении государственных полномочий или оказывают общественные услуги под контролем государства. Чтобы установить, относится ли к этой категории конкретное юридическое лицо, отличное от местных органов власти, должны приниматься во внимание его правовой статус и, если необходимо, права, которые предоставляются ему этим статусом, характер осуществляемой деятельности и контекст, в котором она осуществляется, а также степень его независимости от политических властей".

94. Что касается компании "Радио Франс", Европейский Суд отметил, что, хотя на нее были возложены задачи в сфере общественного обслуживания, и она в значительной степени зависела от государства в связи с финансированием с его стороны, законодатель разработал правовую основу, явно призванную гарантировать ее редакционную независимость и институциональную автономию. В этом отношении имелось мало отличий между "Радио Франс" и компаниями, управляющими "частными" радиостанциями, которые также подлежали различным правовым и регулятивным ограничениям. Европейский Суд, соответственно, пришел к выводу, что компания "Радио Франс" являлась неправительственной организацией для целей статьи 34 Конвенции. Кроме того, Европейский Суд пришел к выводу о том, что компания-заявитель по делу "Изламик рипаблик оф Иран шиппинг лайнс против Турции" (Islamic Republic of Iran Shipping Lines v. Turkey) (жалоба N 40998/98, § 79, ECHR 2007-...) являлась неправительственной организацией, хотя полностью принадлежала иранскому государству и большинство членов ее совета директоров было назначено государством. Европейский Суд отметил, что компания-заявитель была юридически и финансово независима от государства и действовала как коммерческое предприятие.

95. Несмотря на отличие концепции "правительственной организации" от концепции "публичного органа", Европейский Суд использует одну и ту же аналитическую модель в двух указанных ситуациях. Так, принципы, которые были развиты в деле компании "Радио Франс", были применены в деле "Михайленко и другие против Украины" (Mykhaylenky and Others v. Ukraine) (жалобы N N 35091/02, 35196/02, 35201/02, 35204/02, 35945/02, 35949/02, 35953/02, 36800/02, 38296/02 и 42814/02, §§ 43-46, ECHR 2004-XII), которое затрагивало вопрос ответственности государства за долги предприятия, действующего на частном рынке (см. также Постановление Европейского Суда от 8 апреля 2010 г. по делу "Ершова против Российской Федерации" (Yershova v. Russia), жалоба N 1387/04, §§ 55 и 62* (* Опубликовано в "Бюллетене Европейского Суда по правам человека" N 10/2010.)).

96. Что касается правового статуса конкурсных управляющих в рамках банкротства, он был исследован Европейским Судом в следующих делах. В деле Кацюка (упоминавшемся выше, § 39) Европейский Суд постановил, в частности, что конкурсный управляющий не имел признаков "правительственной организации", поскольку его назначение и одобрение его отчета арбитражным судом не могли как таковые предоставить ему указанный статус (см. также Решение Европейского Суда от 18 сентября 2007 г. по делу "Бакалов и другие против Болгарии" (Bakalov and Others v. Bulgaria), жалоба N 55796/00). Следует отметить, однако, что в указанном деле конкурсный управляющий был назначен в период, когда организация-должник уже не могла исполнять свои обязательства. Кроме того, действия конкурсного управляющего не оспаривались как незаконные или необоснованные. Основной вопрос, напротив, заключался в том, была ли принята украинскими властями ответственность за долги частного предприятия в силу самого факта назначения конкурсного управляющего, и Европейский Суд пришел к выводу о том, что такая ответственность ими принята не была.

97. В деле "Сычев против Украины" (Sychev v. Ukraine) (жалоба N 4773/02, §§ 54-56, Постановление Европейского Суда от 11 октября 2005 г.) Европейский Суд исследовал статус ликвидационного комитета и пришел к выводу о том, что длительное неисполнение им судебного решения "было обусловлено уклонением государства от установления эффективной системы исполнения судебных решений, вынесенных против компании, находящейся в процессе банкротства" (см. также Решение Европейского Суда от 3 июля 2008 по делу "Покутная против Российской Федерации" (Pokutnaya v. Russia), жалоба N 26856/04). В то же время Европейский Суд не рассматривал вопроса о том, являлся ли ликвидационный комитет "публичным органом". Вместо этого он сосредоточил внимание на несоблюдении государством своих позитивных обязательств в данной сфере. Европейский Суд также не рассматривал этот вопрос в делах, где он должен был принять решение о применимости статьи 6 Конвенции к спорам, возникающим из ликвидационных процедур (см., например, Постановление Европейского Суда от 15 ноября 2001 г. по делу "Вернер против Польши" (Werner v. Poland), жалоба N 26760/95, § 34, Постановление Европейского Суда от 19 июня 2008 г. по делу "Исмета Бачич против Хорватии" (Ismeta Bacic v. Croatia), жалоба N 43595/06, § 27), или в делах, где Европейский Суд рассматривал длительность разбирательства по делу о банкротстве (см. Постановление Европейского Суда "Луордо против Италии" (Luordo v. Italy), жалоба N 32190/96, §§ 67-71, ECHR 2003-IX).

98. Таким образом, прежде всего вследствие многообразия ситуаций, возникающих в делах, рассмотренных Европейским Судом, представляется, что прецедентная практика относительно правового статуса конкурсных управляющих в сфере несостоятельности требует некоторого прояснения. Европейский Суд рассмотрит вопрос о том, можно ли считать, что в настоящем деле конкурсный управляющий действовал как представитель государства, учитывая критерии, изложенные ниже.

(b) Конкурсный управляющий в настоящем деле

99. Европейский Суд подчеркивает, что согласно национальному законодательству в период, относящийся к обстоятельствам дела, конкурсный управляющий не являлся должностным лицом, формально говоря, управление делами несостоятельного должника должно было оставаться в частных руках. Европейский Суд рассмотрит вопрос о том, отвечал ли формальный статус конкурсного управляющего реальному положению дел в ликвидационном процессе.

(i) Назначение

100. В период, относящийся к обстоятельствам дела, конкурсный управляющий в Российской Федерации являлся частным лицом, нанимаемым кредиторским органом, который представлял собой образование, действующее в собственных интересах. Конкурсный управляющий выбирался на открытом рынке из иных профессионалов, конкурирующих в целях получения данной работы. Он работал за вознаграждение, которое устанавливалось свободно и выплачивалось кредиторским органом. Если государство участвовало в процедуре банкротства, оно действовало в качестве кредитора, а не в качестве "публичной власти".

101. Назначение конкурсного управляющего утверждалось судьей. Однако власти Российской Федерации убедительно пояснили, что судья, делая это, лишь утверждал решение кредиторского органа, убедившись, что предлагаемое лицо отвечает необходимым критериям. Как таковое это утверждение не возлагало на государство ответственности за способ исполнения конкурсным управляющим своих обязанностей.

(ii) Надзор и подотчетность

102. В то время как выводы Палаты в значительной степени основывались на контроле законности действий, совершаемых конкурсным управляющим, со стороны судов страны, Большая Палата отмечает, что этот контроль имел очень ограниченный характер и являлся последующим, поскольку суды не были обязаны проверять оправданность решений конкурсного управляющего с экономической или коммерческой точки зрения. Суды не имели права давать указания конкурсному управляющему о том, как управлять компанией-банкротом - это относилось к полномочиям, которые конкурсный управляющий мог осуществлять по своему усмотрению. Суды лишь контролировали соответствие его действий процессуальным и материальным нормам национального законодательства о банкротстве. Их задача ограничивалась тем, что они являлись местом разрешения споров между кредиторами несостоятельной компании, ее должниками и конкурсным управляющим. В этом отношении они играли ту же роль, что и в любом другом частном споре.

103. Кроме того, в соответствии с Законом о несостоятельности 1992 года конкурсный управляющий не был подотчетен никакому регулирующему органу. Он был подотчетен только кредиторскому органу или отдельным кредиторам. Отношения между конкурсным управляющим и кредиторами (включая государство) регулировались гражданским правом, которое предусматривало личную ответственность конкурсных управляющих перед кредиторами. Конкурсный управляющий не получал какого-либо государственного финансирования. Закон о несостоятельности 1992 года не содержал специальных положений о компенсации за незаконные действия конкурсного управляющего. Этот пробел был устранен Законом о несостоятельности 1998 года, который устанавливал, что кредиторы имели право требовать от конкурсного управляющего возмещения вреда, причиненного незаконными действиями последнего. Конкурсный управляющий мог быть привлечен к уголовной ответственности за такие преступления, как мошенничество или присвоение, однако не мог привлекаться к ответственности за преступления, субъектом которых могло выступать лишь должностное лицо. Наконец, в соответствии с нормами об обязательствах из причинения вреда отсутствовала ответственность государства за действия конкурсного управляющего, в то время как он нес ответственность перед кредиторами.

(iii) Задачи

104. Хотя ясно, что законодательство о банкротстве в то время было направлено на установление справедливого равновесия между конкурирующими интересами, которые затрагиваются в делах о банкротстве, в частности, путем установления очередности удовлетворения требований кредиторов и установления справедливых ликвидационных процедур, Большая Палата полагает, что сам конкурсный управляющий не был обязан осуществлять данное уравновешивание интересов. По мнению Большой Палаты, его задача в большей степени аналогична задаче иных частных предпринимателей, привлеченных клиентами, в данном случае кредиторами, которая заключается в максимальном отстаивании их - и, в конечном счете, своих собственных - интересов. Таким образом, один лишь факт, что услуги конкурсного управляющего могли иметь общественно-полезный характер, не превращает его в должностное лицо, действующее в общественных интересах.

(iv) Полномочия

105. Наибольшее значение имеет крайне ограниченный характер полномочий конкурсного управляющего: он действительно имел право управлять имуществом компании, но не располагал полномочиями по принудительному или регулятивному воздействию в отношении третьих лиц. Отсутствовало официальное делегирование полномочий со стороны какого-либо государственного органа (в результате чего отсутствовало государственное финансирование). В отличие от судебного пристава, конкурсный управляющий не мог арестовывать имущество, получать информацию, налагать штрафы или принимать иные аналогичные решения, обязательные для третьих лиц. Его полномочия ограничивались оперативным контролем и управлением имуществом несостоятельной компании.

(v) Функции

106. Конкурсный управляющий является ключевым лицом в процедуре ликвидации, и в этом качестве он может быть обязан осуществлять выплаты кредиторам, чьи требования, как в настоящем деле, были установлены решением суда. Его функции, таким образом, имеют сходство с функциями судебного пристава, который вне всякого сомнения является представителем государственного органа. Действительно, в большинстве европейских стран государственные органы участвуют в исполнительном производстве и содействуют истцам, в пользу которых вынесено судебное решение, в получении присужденных средств путем привлечения судебных приставов, сотрудников полиции или других аналогичных должностных лиц. Европейский Суд несколько раз указывал, что пункт 1 статьи 6 Конвенции и статья 1 Протокола N 1 к Конвенции предусматривают позитивное обязательство государства по содействию частным лицам в исполнении судебных решений, вынесенных против других частных лиц (см. упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Фуклев против Украины", §§ 84 и 91, упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Сколло против Италии", § 44, Постановление Европейского Суда от 3 февраля 2005 г. по делу "Фочьяк против Румынии" (Fociac v. Romania), жалоба N 2577/02, § 70, и упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Кесьян против Российской Федерации", §§ 79 и 80).

Тем не менее это сходство не выглядит решающим в свете значительных отличий между функциями судебного пристава и конкурсного управляющего. Во-первых, хотя судебные приставы должны исполнять судебные решения, конкурсные управляющие работают с несколькими видами требований, включая требования, которые не подлежат принудительному исполнению в соответствии с судебным решением. Во-вторых, что наиболее важно, в отличие от конкурсных управляющих приставы наделены полномочиями по принудительному воздействию, помимо того, что они назначаются, их работа оплачивается, и они тщательно контролируются компетентным государственным органом. Таким образом, в контексте процедуры банкротства государство-ответчик оставило управление несостоятельными компаниями в руках их кредиторов и конкурсных управляющих, назначенных ими, тогда как в контексте исполнительного производства оно предпочло действовать через собственных должностных лиц и непосредственно нести ответственность за их действия.

(vi) Вывод

107. Представляется, что в период, относящийся к обстоятельствам дела, конкурсный управляющий пользовался значительной степенью оперативной и институциональной независимости, поскольку государственные власти не имели полномочий давать ему указания и, соответственно, не могли прямо вмешиваться в ликвидационный процесс как таковой. Участие государства в процедуре ликвидации следовало лишь из его роли в установлении законодательной базы для таких процедур, в определении функций и полномочий кредиторского органа и конкурсного управляющего и в надзоре за соблюдением правил. Следовательно, конкурсный управляющий не действовал как представитель государства. Соответственно, его незаконные действия в настоящем деле не могут повлечь прямую ответственность государства-ответчика. Тот факт, что суд мог проверять законность действий конкурсного управляющего, не изменяет этот вывод.

108. Европейский Суд должен, однако, также рассмотреть вопрос о том, нарушило ли государство-ответчик какие-либо позитивные обязательства в настоящем деле.

2. Характер и объем позитивных обязательств в контексте процедуры банкротства

(a) Общие принципы

109. Европейский Суд неоднократно указывал, что статья 1 Протокола N 1 к Конвенции также устанавливает некоторые позитивные обязательства. Так, в деле "Енерйилдиз против Турции" (Oneryildiz v. Turkey) (Постановление Большой Палаты, жалоба N 48939/99, § 134, ECHR 2004-XII), которое касалось разрушения имущества заявителя в результате взрыва газа, Европейский Суд постановил, что реальное, эффективное осуществление права, защищаемого статьей 1 Протокола N 1 к Конвенции, не зависит исключительно от обязанности государства не вмешиваться в его осуществление, но может требовать мер защиты позитивного характера, особенно если имеется прямая связь между мерами, которых заявитель может правомерно ожидать от властей, и эффективным уважением его собственности. Даже в горизонтальных отношениях могут возникать соображения общественного интереса, которые могут налагать некоторые обязательства на государство. Например, в деле "Брониовский против Польши" (Broniowski v. Poland) (Постановление Большой Палаты, жалоба N 31443/96, § 143, ECHR 2004-V) Европейский Суд определил, что позитивные обязательства на основании статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции могут требовать от государства принятия мер, необходимых для защиты имущественных прав.

110. Невозможно четко разграничить позитивные и негативные обязательства по статье 1 Протокола N 1 к Конвенции. Тем не менее применимые принципы являются аналогичными. Рассматривается ли дело с точки зрения позитивного обязательства государства или с точки зрения вмешательства публичных властей, которое должно быть оправданным, применимые критерии по существу не отличаются. В обоих случаях необходимо принимать во внимание справедливое равновесие, которое должно быть достигнуто между конкурирующими интересами лица и общества в целом. Также верно, что цели, упомянутые в данном положении, могут иметь определенное значение при оценке того, было ли достигнуто справедливое равновесие между требованиями общего интереса и фундаментальными имущественными правами заявителя. В обоих контекстах государство пользуется определенной свободой усмотрения при определении мер, которые должны быть приняты для обеспечения соблюдения Конвенции (см. с необходимыми изменениями Постановление Большой Палаты по делу "Хаттон и другие против Соединенного Королевства" (Hatton and Others v. United Kingdom), жалоба N 36022/97, §§ 98 и последующие, ECHR 2003-VIII, и упоминавшееся выше Постановление Большой Палаты по делу "Брониовский против Польши", § 144).

111. Характер и объем позитивных обязательств государства колеблются в зависимости от обстоятельств. Так, в упоминавшемся выше деле "Енерилдыз против Турции" утрата заявителем имущества была обусловлена очевидной небрежностью властей в крайне опасной ситуации. Напротив, если дело касается обычных экономических отношений между частными лицами, такие позитивные обязательства имеют гораздо более ограниченный характер. Так, Европейский Суд много раз подчеркивал, что статья 1 Протокола N 1 к Конвенции не может толковаться как возлагающая на государства-участников какое-либо общее обязательство по покрытию долгов частных субъектов (см. с необходимыми изменениями. упоминавшееся выше Решение Европейского Суда по делу "Шестаков против Российской Федерации" и упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Сколло против Италии", § 44, а также мотивировку Решения Европейского Суда от 31 мая 2007 г. по делу "Анохин против Российской Федерации" (Anokhin v. Russia), жалоба N 25867/02).

112. В то же время Европейский Суд указал, что при определенных обстоятельствах статья 1 Протокола N 1 к Конвенции "может требовать мер, которые необходимы для защиты права собственности... даже в делах, затрагивающих споры между физическими лицами или компаниями" (упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу ""Совтрансавто холдинг" против Украины", § 96). Данный принцип широко применяется в контексте исполнительного производства против частных должников (см. упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Фуклев против Украины", §§ 89-91, упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Кесьян против Российской Федерации", §§ 79-80, см. также Постановление Европейского Суда от 20 апреля 2010 г. по делу ""Кин-Стиб" и Майкич против Сербии" (Kin-Stib and Majkic v. Serbia), жалоба N 12312/05, § 84, Постановление Европейского Суда от 30 октября 2007 г. по делу "Марчич и другие против Сербии" (Marcic and Others v. Serbia), жалоба N 17556/05, § 56, и с необходимыми изменениями Постановление Европейского Суда от 31 марта 2005 г. по делу "Мэтьюс против Франции" (Matheus v. France), жалоба N 62740/00, §§ 68 и последующие).

113. В деле "Блумберга против Латвии" (Blumberga v. Latvia) (жалоба N 70930/01, § 67, Постановление от 14 октября 2008 г.) Европейский Суд указал: "Если вмешательство в право на уважение собственности осуществлено частным лицом, у государства возникает позитивное обязательство обеспечивать в своей национальной правовой системе достаточную защиту имущественных прав законом и предоставление адекватных средств правовой защиты, с помощью которых жертва вмешательства может требовать восстановления своих прав, включая при необходимости требование возмещения убытков в отношении любого причиненного ущерба". Отсюда следует, что меры, обязанность принятия которых может быть возложено на государство, могут быть превентивными или восстановительными.

114. Что касается восстановительных мер, обязанность принятия которых может быть возложена на государство при определенных обстоятельствах, они включают целесообразный правовой механизм, позволяющий потерпевшей стороне эффективно восстановить свои права. Хотя статья 1 Протокола N 1 к Конвенции не содержит прямых процессуальных требований, Европейским Судом в делах, затрагивавших государственные органы, признавалось существование процессуальных позитивных обязательств (см. Постановление Европейского Суда по делу "Йокела против Финляндии" (Jokela v. Finland), жалоба N 28856/95, § 45, ECHR 2002-IV, и Постановление Европейского Суда от 16 июля 2009 г. по делу "Цехентнер против Австрии" (Zehentner v. Austria), жалоба N 20082/02, § 73) и в делах, касавшихся только частных лиц (как в настоящем деле). Таким образом, в деле, относящемся к последней категории, Европейский Суд указал, что государства имеют обязательство обеспечивать судебные процедуры, которые дают необходимые судебные гарантии и, следовательно, позволяют национальным судам разрешать любые споры между частными лицами эффективно и справедливо (см. упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу ""Совтрансавто холдинг" против Украины", § 96, и Постановление Большой Палаты по делу ""Анхойзер-Буш инк." против Португалии" (Anheuser-Busch Inc. v. Portugal), жалоба N 73049/01, § 83, ECHR 2007-I, Постановление Европейского Суда от 19 июля 2007 г. по делу "Фрейтаг против Германии" (Freitag v. Germany), жалоба N 71440/01, § 54).

115. Наконец, Европейский Суд повторяет, что при оценке соблюдения требований статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции он должен осуществлять всестороннее рассмотрение различных затронутых интересов, учитывая, что Конвенция призвана защищать права, являющиеся практическими и эффективными. За внешней стороной Европейский Суд должен увидеть и исследовать реальную обжалуемую ситуацию (см. упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Плеханов против Польши", § 101).

(b) Применение к настоящему делу

116. Европейский Суд прежде всего отмечает, что заявитель претерпел значительные убытки вследствие умышленных и незаконных действий конкурсного управляющего, что подтвердили российские суды. Однако Европейский Суд напоминает, что на государства не может быть возложена прямая ответственность за задолженность частных компаний или ошибки, допущенные их руководителями (или конкурсными управляющими в процедуре несостоятельности, как в настоящем деле). В настоящем деле, разместив денежные средства в коммерческом банке, заявитель принял на себя определенные риски, включая связанные с ошибками управления и даже с обманом. Следовательно, государство не должно нести гражданскую ответственность в связи с незаконными действиями конкурсного управляющего.

117. Вместе с тем Европейский Суд учитывает, что в настоящем деле неправомерные действия конкурсного управляющего являлись серьезными и породили значительные требования, признанные национальными судами. Кроме того, они имели место в сфере, в которой уклонение государства от борьбы с нарушениями процедуры и обманом могло иметь разрушительные последствия для государственной экономики, тем самым затронув большое количество индивидуальных имущественных прав. При таких обстоятельствах Европейский Суд полагает, что в обязанности государств с точки зрения статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции входит, "по крайней мере, создание минимальной законодательной базы, включающей соответствующий орган, позволяющий лицам, оказавшимся в положении заявителя, защитить свои права эффективно и принудить к их соблюдению". Действительно, уклоняясь от этого, государство серьезно нарушает свое обязательство защищать верховенство права и предотвращать произвол. Европейский Суд, соответственно, рассмотрит вопрос о том, соблюдало ли государство-ответчик данное обязательство в настоящем деле, предоставив заявителю адекватные правовые средства для защиты своих прав и создав целесообразные правовые учреждения для этой цели.

118. Что касается превентивных мер, которые государство могло быть обязано принять, Европейский Суд напоминает, что не имеет в настоящем деле юрисдикции ratione temporis, чтобы рассмотреть вопрос о том, что могло сделать государство во избежание незаконного распределения активов банка конкурсным управляющим в 1996 году, поскольку Конвенция вступила в силу в отношении России только 5 мая 1998 г. Однако Европейский Суд может установить, имелись ли в 1998 и 1999 годах восстановительные механизмы, направленные на устранение вреда, причиненного заявителю незаконными действиями конкурсного управляющего, и если такие механизмы существовали, почему они оказались неэффективными в деле заявителя.

(i) Существование адекватных правовых средств

() Требование против банка

119. Европейский Суд отмечает, что заявитель дважды пытался восстановить свои права. В 1998 году он возбудил разбирательство против конкурсного управляющего как руководителя банка, ссылаясь на положения закона о несостоятельности, которые предусматривали судебный контроль действий конкурсного управляющего (см. § 46 настоящего Постановления). Окончательным постановлением от 12 ноября 1998 г. Федеральный арбитражный суд Северо-Кавказского округа удовлетворил его требования и обязал конкурсного управляющего предоставить ему возмещение. Тем не менее это постановление не было исполнено, поскольку распределение денежных средств среди "привилегированных" кредиторов оставило банк фактически без активов, а новые активы обнаружены не были. Таким образом, данное средство правовой защиты оказалось неэффективным и неспособным возместить ущерб, причиненный заявителю. Соответственно, единственным средством оставался иск о возмещении ущерба против конкурсного управляющего.

() Иск о возмещении ущерба против конкурсного управляющего

120. Не оспаривалось сторонами, что в то время заявитель мог предъявить требование о возмещении ущерба лично к конкурсному управляющему. Это могло быть сделано со ссылкой на общие положения российского деликтного права. Европейский Суд отмечает, что до 1998 года отсутствовали конкретные правовые нормы, устанавливающие личную ответственность конкурсного управляющего за неправомерные действия, или последовательная прецедентная практика по данному вопросу. Ситуация изменилась, когда в 1998 году Закон о несостоятельности предусмотрел в пункте 3 статьи 21, что кредиторы вправе требовать компенсации любого ущерба* (* Точнее, убытков (прим. переводчика).), причиненного действиями (бездействием) конкурсного управляющего, нарушающими законодательство. Однако Европейский Суд готов признать довод властей Российской Федерации о том, что статья 21 Закона о несостоятельности 1998 года не ввела в российское законодательство личную ответственность конкурсного управляющего, а лишь подтвердила ее существование. Отсюда следует, что в то время российское законодательство предусматривало хотя бы теоретическую возможность предъявления к конкурсному управляющему иска. Европейский Суд должен рассмотреть вопрос о том, была ли она эффективной при обстоятельствах настоящего дела.

(ii) Эффективность существующего правового средства

121. Власти Российской Федерации утверждали, что закон наделял ущемленного кредитора правом требования компенсации лично от конкурсного управляющего, но заявитель не сделал этого надлежащим образом по двум причинам. Во-первых, обратившись в арбитражный суд вместо суда общей юрисдикции, он допустил ошибку. В поддержку этого довода они сослались на постановление Высшего Арбитражного Суда от 17 апреля 2001 г. Во-вторых, заявитель предъявил свое требование преждевременно, до окончания процедуры банкротства.

() Возбудил ли заявитель разбирательство в надлежащем суде

122. По вопросу о том, возбудил ли заявитель разбирательство в надлежащем суде, Европейский Суд признает, что национальные суды в принципе находятся в лучшем положении для толкования национального законодательства. Он отмечает в этой связи, что разбирательства против конкурсного управляющего, которые окончились в 1998 и 1999 годах соответственно были рассмотрены арбитражными судами. Однако в 2001 году Высший Арбитражный Суд отменил результаты разбирательства 1999 года на том основании, что заявитель требовал компенсацию от конкурсного управляющего лично (а не от конкурсного управляющего как руководителя банка), его требования должны были рассматриваться судами общей юрисдикции. Европейский Суд не убежден, что при обстоятельствах настоящего дела заявитель мог сознавать в период, относящийся к обстоятельствам дела, что его дело подведомственно судам общей юрисдикции.

123. Действительно, Гражданский процессуальный кодекс, действовавший в то время, установил, что имущественные споры между гражданином и коммерческой организацией рассматриваются судом общей юрисдикции (см. § 52 настоящего Постановления). Вместе с тем Законы о несостоятельности 1992 и 1998 годов, а также Арбитражный процессуальный кодекс и Закон о несостоятельности кредитных организаций 1999 года (который, по-видимому, представлял собой специальный закон) установили иное правило, а именно о том, что все споры, вытекающие из процедуры банкротства, относятся к подведомственности арбитражных судов (см. § 53 настоящего Постановления и последующие). Ни один из этих законов не различал требования кредиторов против конкурсного управляющего как руководителя несостоятельной компании и требования, предъявленные к нему как к индивидуальному причинителю вреда.

124. Кроме того, власти Российской Федерации не ссылались на прецедентную практику, относящуюся к периоду данных событий, которая подтверждала бы существование подобного различия в российском законодательстве. Власти Российской Федерации сослались на постановление Конституционного Суда от 12 марта 2001 г. N 4-П. Однако это постановление было вынесено после данных событий. Кроме того, Конституционный Суд указал лишь, что, если арбитражный суд оставляет без рассмотрения жалобу гражданина-кредитора в связи с неподведомственностью, такие кредиторы могут обратиться в суды общей юрисдикции. В то же время Конституционный Суд подчеркнул, что положения закона о несостоятельности не содержат каких-либо "положений, препятствующих вынесению арбитражными судами решений, которые в полной мере позволяли бы заинтересованным лицам реализовать право на судебную защиту в процедуре, предусмотренной для признания предприятия-должника несостоятельным".

125. Наконец, Европейский Суд учитывает, что, если заявитель действительно совершил ошибку, она не была очевидна ни сторонам, ни представителю Центрального банка России, который участвовал в разбирательстве 1999 года. Кроме того, арбитражные суды трех инстанций полагали, что обладают юрисдикцией для рассмотрения дела. Только в 2001 году возник фактор "подведомственности" в рамках надзорного производства после того, как настоящее дело было коммуницировано Европейским Судом властям Российской Федерации, что повлекло отмену всех вынесенных ранее решений арбитражных судов (от 4 февраля, 31 марта и 9 июня 1999 г.).

126. Отсюда следует, что существовавшие в то время правила подведомственности соответствующих судов были неясными, и заявитель действовал разумно, обращаясь в суд, который, по его мнению, имел юрисдикцию для его рассмотрения. При таких обстоятельствах Европейский Суд полагает, что после отмены в 2001 году в порядке надзора решений 1999 года от заявителя нельзя было ожидать предъявления того же требования в другой суд. Когда заявитель подал жалобу в Европейский Суд, он имел разумные основания полагать, что использовал надлежащее средство правовой защиты и что постановление 9 июня 1999 г. разрешило его спор. Соответственно, если заявитель обратился в суд, который не имел юрисдикции для его рассмотрения, эта ошибка не могла быть разумно вменена ему в вину.

() Являлось ли преждевременным разбирательство, возбужденное заявителем

127. Власти Российской Федерации также утверждали, что требование заявителя не могло быть удовлетворено, потому что конкурсное производство еще продолжалось. Пока банк не был ликвидирован, существовала возможность того, что первоначально присужденная сумма могла быть выплачена из оставшихся активов банка. Таким образом, если бы суды присудили заявителю компенсацию, он мог бы взыскать ту же сумму дважды, с банка и конкурсного управляющего (довод "двойного взыскания"). Однако после окончания конкурсного производства заявитель действительно мог возбудить другое разбирательство и требовать надлежащей компенсации. В итоге власти Российской Федерации полагали, что заявитель лишь временно был лишен возможности взыскания компенсации ущерба с конкурсного управляющего, пока продолжалась конкурсная процедура. Чтобы рассмотреть этот довод, Европейский Суд должен проверить мотивировку национальных судов в разбирательстве 1999 года.

128. Большая Палата отмечает, что постановление от 9 июня 1999 г. прямо ссылалось на довод "двойного взыскания". Фактически с 17 июня 1999 г., даты утверждения ликвидации банка арбитражным судом, заявитель имел возможность возбуждения разбирательства против конкурсного управляющего о возмещении вреда в связи с нарушением закона при исполнении его обязанностей. Тем не менее заявитель не использовал этого средства правовой защиты по причинам, которые остаются неясными. Какими бы они ни были, постановление от 9 июня 1999 г. не препятствовало ему в предъявлении иска к конкурсному управляющему после окончания конкурсного производства.

129. По мнению Европейского Суда, довод "двойного взыскания", который выдвинули национальные суды, не был лишен смысла. Если бы заявитель успешно предъявил иск к конкурсному управляющему, а затем взыскал первоначальную компенсацию с банка, он бы в действительности мог получить двойную компенсацию за одни и те же финансовые убытки. Следовательно, отказ суда в рассмотрении требований заявителя против конкурсного управляющего имел основание, поскольку конкурсное производство еще продолжалось. Даже если при обстоятельствах настоящего дела возможность взыскания первоначальной компенсации с банка была отдаленной, общий принцип, примененный судом в постановлении от 9 июня 1999 г., не может быть отклонен как не имеющий разумного оправдания.

130. Действительно, данное правило означает, что ущемленный кредитор должен ожидать, пока компания-должник не перестанет существовать, прежде чем он сможет потребовать компенсации ущерба лично от конкурсного управляющего. Однако Европейский Суд хотел бы подчеркнуть, что в делах, возникающих по индивидуальным жалобам, задачей Европейского Суда не является отвлеченное рассмотрение соответствующего законодательства. Напротив, он должен ограничиться, насколько возможно, вопросами, поставленными в деле, переданном на его рассмотрение (см. с необходимыми изменениями, в частности, Постановление Большой Палаты по делу "Таске против Бельгии" (Taxquet v. Belgium), жалоба N 926/05, § 83, ECHR 2010-...). В настоящем деле банк был ликвидирован 17 июня 1999 г., то есть через восемь дней после того, как суды высказались по поводу требования заявителя против конкурсного управляющего. Таким образом, прошло непродолжительное время между моментом, когда заявитель узнал об отсутствии активов у банка, за счет которых могло быть исполнено вынесенное в его пользу решение от 12 ноября 1998 г., и датой, когда стало возможным предъявление к конкурсному управляющему иска о компенсации ущерба.

131. Кроме того, Европейский Суд напоминают, что пределы усмотрения, которым пользуется законодатель при осуществлении социально-экономической политики, являются широкими (см. в числе многих примеров Постановление Большой Палаты по делу "Йан и другие против Германии" (Jahn and Others v. Germany), жалобы N N 46720/99, 72203/01 и 72552/01, § 91, ECHR 2005-VI), особенно в ситуации, в которой, как в настоящем деле, государство должно учитывать конкурирующие частные интересы в горизонтальных отношениях в такой сфере, как дела о несостоятельности.

132. В итоге закон предусмотрел "отложенное" компенсаторное средство правовой защиты, но заявитель не использовал его, когда оно стало доступным. С учетом того, что невозможность требования компенсации от конкурсного управляющего являлась непродолжительной и существовала только в период процедуры банкротства, и в отсутствие каких-либо доводов заявителя о том, почему это могло быть чрезмерным при данных обстоятельствах, Европейский Суд полагает, что подобное ограничение не затронуло существо прав заявителя, гарантированных статьей 1 Протокола N 1 к Конвенции, и не вышло за рамки пределов усмотрения государства.

133. Отсюда следует, что нормативная база, созданная государством-ответчиком, предоставила заявителю механизм для защиты его прав в соответствии со статьей 1 Протокола N 1 к Конвенции. Таким образом, Европейский Суд находит, что государство выполнило свои позитивные обязательства на основании данного положения. Ввиду вышеизложенного обособленное рассмотрение предварительного возражения властей Российской Федерации не является обязательным.

На основании изложенного Суд:

1) отложил до рассмотрения существа жалобы предварительное возражение властей Российской Федерации относительно неисчерпания внутренних средств правовой защиты;

2) постановил 16 голосами "за" и одним - "против", что Европейский Суд имеет юрисдикцию ratione temporis для рассмотрения жалобы заявителя, насколько она касается разбирательств, имевших место в 1998 и 1999 годах;

3) постановил 12 голосами "за" и пятью - "против", что по делу требования статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции нарушены не были и что рассмотрение предварительного возражения властей Российской Федерации не является обязательным.

Совершено на английском и французском языках и вынесено на открытом слушании во Дворце прав человека в Страсбурге 3 апреля 2012 г.

Йохан Каллеварт Заместитель Секретаря Большой Палаты

Николас Братца Председатель Большой Палаты

В соответствии с пунктом 2 статьи 45 Конвенции и пунктом 2 правила 74 Регламента Суда к Постановлению прилагаются следующие особые мнения:

(a) совпадающее особое мнение судьи Николаса Братцы;

(b) частично несовпадающее особое мнение судьи Альвины Гюлумян;

(c) несовпадающее особое мнение судей Пэра Лоренсена, Элизабет Фуры, Драголюба Поповича, Джорджио Малинверни и Гвидо Раймонди.

Совпадающее особое мнение судьи Николаса Братцы

С некоторым колебанием я голосовал в пользу вывода о том, что в настоящем деле права заявителя, предусмотренные статьей 1 Протокола N 1 к Конвенции, не были нарушены. Мое колебание связано не с вопросом о том, должен ли конкурсный управляющий рассматриваться как публичное должностное лицо, или о том, каковы природа и объем позитивных обязательств государства в контексте разбирательства о несостоятельности, поскольку по обоим пунктам я полностью разделяю мнение большинства Европейского Суда, но с вопросом о том, были ли эти позитивные обязательства исполнены при обстоятельствах настоящего дела.

Позитивные обязательства в соответствии со статьей 1 Протокола N 1 к Конвенции толковались в деле ""Совтрансавто холдинг" против Украины" (Sovtransavto Holding v. Ukraine) (жалоба N 48553/99, ECHR 2002-VII) как означающие, в частности, что государства имеют обязательство вводить судебные процедуры, обеспечивающие необходимые процессуальные гарантии и, таким образом, позволяющие национальным судам эффективно и справедливо рассматривать любые споры между частными лицами, включая, как в настоящем деле, требования о взыскании причитающейся заявителю суммы путем возмещении убытков. Данное требование подразумевает не только наличие законодательной базы, но и определенную степень ясности и связности закона и процедур, которым необходимо следовать, чтобы участники спора могли избежать, насколько это возможно, любой правовой неопределенности и двусмысленности. В самом деле "Совтрансавто холдинг" имело место различие подхода к применению и толкованию национального законодательства у различных уровней судебной системы, которое обусловило неоднократное возобновление производства по делу и создало постоянную неопределенность относительно законности данных решений, что стало одной из причин вывода Европейского Суда о нарушении статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции. В деле "Плеханов против Польши" (Plechanow v. Poland) (жалоба N 22279/04, Постановление Европейского Суда от 7 июля 2009 г.) отсутствие ясности в отношении надлежащего органа-ответчика после серьезных изменений компетенции различных органов местного и государственного уровня с последующим возложением на заявителя обязанности устанавливать надлежащего ответчика Европейский Суд признал непропорциональным и нарушающим справедливое равновесие в соответствии со статьей 1 Протокола N 1 к Конвенции.

В настоящем деле, несомненно, имело место отсутствие ясности как в вопросе о том, могло ли предъявляться требование о возмещении убытков против конкурсного управляющего в связи с неправильным разрешением требований кредиторов банка, и если да, когда, так и в вопросе о том, должно ли подобное требование предъявляться в арбитражный суд или в суды общей юрисдикции.

Я не придаю большого значения последнему пункту или тому факту, что в надзорной процедуре Высший Арбитражный Суд Российской Федерации установил, что спор между заявителем и конкурсным управляющим не относился к процедуре банкротства как таковой и подлежал рассмотрению судами общей юрисдикции. Как отмечалось в решении, не только стороны разбирательства 1999 года и представитель Центрального банка Российской Федерации, по-видимому, разделяли мнение заявителя о том, что разбирательство было возбуждено в надлежащем суде, но и сами арбитражные суды трех инстанций полагали, что дело им подведомственно. Если бы окончательное решение Федерального арбитражного суда было вынесено в пользу заявителя и оно было бы отменено в порядке надзора, мог бы возникнуть вопрос с точки зрения Протокола. Но этого не произошло, требования заявителя были отклонены во всех трех инстанциях.

Главный вопрос заключается в том, была ли правовая ситуация, которую анализировали и рассматривали арбитражные суды, настолько неопределенной, чтобы лишить заявителя эффективной защиты его имущественных прав. Постановление суда апелляционной инстанции от 31 марта 1999 г., отклонившее требование заявителя к конкурсному управляющему, имело два основания: угроза "двойного взыскания" в случае присуждения компенсации убытков с конкурсного управляющего при продолжающемся конкурсном производстве и тот факт, что Закон о несостоятельности действовал только в отношении требований, возникших в период работы банка, а не тех, которые возникли во время процедуры банкротства. Однако, как указано в постановлении, Федеральный арбитражный суд поддержал лишь основание "двойного взыскания" в своем постановлении от 9 июня 1999 г. Я не нахожу это постановление произвольным или неразумным (см. для сравнения Решение Европейского Суда от 29 ноября 2011 г. по делу ""Оу-Би-Джи Лтд." и другие против Соединенного Королевства" (OBG Ltd. and Others v. United Kingdom) жалоба N 48407/07, § 90). Я также не считаю неразумным вывод арбитражных судов о том, что закон не предусматривал компенсации морального вреда. Правовая позиция может быть неясной до ее разрешения Федеральным арбитражным судом. Этому едва ли можно удивляться с учетом того факта, что решения принимались в период, когда законодательство и процедура несостоятельности находились в состоянии развития и становления. Однако в целом я не усматриваю в настоящем деле правовой или процессуальной неопределенности, которая лишала бы заявителя эффективной защиты его имущественных прав, тем более что он не был лишен права возбудить новое разбирательство против конкурсного управляющего, когда конкурсное производство было формально окончено, что произошло вскоре после вынесения постановления от 9 июня 1999 г.

Частично несовпадающее особое мнение судьи Альвины Гюлумян

Я не согласна с выводом большинства о том, что Европейский Суд имел компетенцию ratione temporis для рассмотрения настоящего дела.

Европейский Суд неоднократно указывал, что в делах, в которых вмешательство предшествовало ратификации, тогда как отказ в его устранении имел место после ратификации, принятие последнего действия как определяющего юрисдикцию Европейского Суда во времени могло бы сделать Конвенцию обязательной для государства в отношении того факта, который имел место до того, как Конвенция вступила в силу в отношении этого государства (см., в частности, Постановление Большой Палаты по делу "Блечич против Хорватии" (Blecic v. Croatia), жалоба N 59532/00, § 70, ECHR 2006-III). Европейский Суд также указывал, что "отделение решений национальных судов" от событий, породивших соответствующее разбирательство, означало бы придание Конвенции обратной силы, вопреки общим принципам международного права (см. Решение Европейского Суда от 28 февраля 2002 г. по делу "Йованович против Хорватии" (Jovanovic v. Croatia), жалоба N 59109/00). В настоящем деле вмешательство в "имущество" заявителя имело место в 1996 году, когда конкурсный управляющий изъял денежные средства, предназначенные для заявителя, и передал их кредиторам, не имевшим на это права. Это было единовременным действием, имевшим место до вступления Конвенции в силу в отношении России (5 мая 1998 г.). Возможно, что заявитель при таких обстоятельствах мог требовать компенсации от конкурсного управляющего лично. Я признаю, что подобная возможность предусматривалась российским законодательством в то время, по крайней мере, власти Российской Федерации признавали это в своих объяснениях. Однако после ознакомления с решениями 1999 года у меня создалось впечатление, что национальные суды не были уверены в том, что такое право действительно существует. Отсюда следует, что суть настоящего дела заключается не в разбирательстве, имевшем место в 1999 году, а в материально-правовых нормах, действовавших в период вмешательства, а именно в 1996 году. Данное законодательство, по-видимому, не было достаточно ясным, и требование заявителя к конкурсному управляющему в 1999 году было, таким образом, обречено на неудачу. В любом случае вопрос о предполагаемом недостатке материально-правовых норм, существовавших в 1996 году, не относится к юрисдикции Европейского Суда ratione temporis.

Несовпадающее особое мнение судей Пэра Лоренсена, Элизабет Фуры, Драголюба Поповича, Джорджио Малинверни и Гвидо Раймонди

В настоящем деле большинство проголосовало за вывод о том, что по делу требования статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции нарушены не были, поскольку государство было сочтено не нарушившим свои позитивные обязательства с точки зрения данной статьи. Мы не можем согласиться с этим выводом по следующим причинам.

Как указано в Постановлении, Европейский Суд отмечал в своей прецедентной практике, что статья 1 Протокола N 1 к Конвенции может требовать "мер, которые необходимы для защиты права собственности... даже в делах, затрагивающих споры между физическими лицами или компаниями" (§ 112 настоящего Постановления), и что государство имеет позитивное обязательство также в отношении вмешательства частного лица "обеспечивать в своей национальной правовой системе достаточную защиту имущественных прав законом и предоставление адекватных средств правовой защиты, с помощью которых жертва вмешательства может требовать восстановления своих права, включая при необходимости требование возмещения убытков в отношении любого причиненного ущерба" (§ 113 настоящего Постановления). Кроме того, Европейский Суд указывал, что, хотя статья 1 Протокола N 1 к Конвенции не содержит прямых процессуальных требований, государства имеют обязательство обеспечивать "судебные процедуры, которые [предоставляют] необходимые судебные гарантии и [позволяют] национальным судам разрешать любые споры между частными лицами эффективно и справедливо" (§ 114 настоящего Постановления).

Настоящее Постановление подтвердило эти выводы, и мы можем только согласиться с его заключением. Мы также согласны с тем, что при обстоятельствах такого дела, как настоящее, в обязанности государства в соответствии со статьей 1 Протокола N 1 к Конвенции входит "по крайней мере создание минимальной законодательной базы, включающей соответствующий орган, позволяющий лицам, оказавшимся в положении заявителя, защитить свои права эффективно и принудить к их соблюдению" (§ 117 настоящего Постановления).

В Постановлении также указывалось, что российское законодательство в соответствующий период предусматривало, что единственным средством правовой защиты являлся иск о возмещении убытков конкурсным управляющим. Заявитель фактически пытался получить компенсацию с конкурсного управляющего и избрал для этого арбитражные суды. Однако его требование было отклонено как необоснованное. Только после того, как жалоба в Европейский Суд была коммуницирована властям Российской Федерации, решения этих судов были отменены в связи с неподведомственностью. Как и большинство, мы можем только заключить, что заявитель при обстоятельствах настоящего дела не мог сознавать, что его дело подведомственно судам общей юрисдикции (§ 122 настоящего Постановления), что правила юрисдикции соответствующих судов в то время были неясными, и заявитель разумно действовал, обратившись в суд, которому дело, по его мнению, было подведомственным (§ 126 настоящего Постановления).

Несмотря на вышеизложенное, большинство судей установило, что разбирательство, возбужденное заявителем, являлось преждевременным и что после окончательной ликвидации банка в июне 1999 года ему следовало использовать возможность возбуждения разбирательства против конкурсного управляющего в судах общей юрисдикции. В данном отношении мы не согласны с большинством.

Хотя теоретически заявитель мог предъявить иск о возмещении вреда в судах общей юрисдикции, правовая ситуация, по нашему мнению, являлась столь неопределенной, что лишала его практической возможности возмещения. Большинство, по-видимому, придает особую значимость доводу "двойного взыскания", которым руководствовалось постановление от 9 июня 1999 г. Помимо того факта, что ни один из арбитражных судов не указывал, что заявитель мог или должен был предъявить к конкурсному управляющему требование в суды общей юрисдикции, довод "двойного взыскания" не был единственным, на который ссылались арбитражные суды. Власти Российской Федерации сами признали, что существовали иные мотивы для отклонения требования заявителя о возмещении вреда. Так, постановление от 31 марта 1999 г. (суда апелляционной инстанции) указывало, что Закон о несостоятельности не допускает удовлетворения требований кредиторов, если они возникли не в период функционирования банка, а в период процедуры банкротства. Таким образом, суд апелляционной инстанции не различал первоначальную задолженность банка и личную ответственность конкурсного управляющего за причинение вреда. Следовательно, он признал иммунитет конкурсного управляющего в связи с любой ответственностью за его поведение, даже если закон, как разъясняли власти Российской Федерации, предусматривал такую ответственность. Хотя в постановлении от 9 июня 1999 г. суд кассационной инстанции упоминал довод "двойного взыскания", он поддержал постановление суда апелляционной инстанции в целом, прямо указав, что оснований для его изменения не имеется. При таких обстоятельствах и ввиду неясной правовой ситуации в то время заявитель мог полагать, что его требование отклонено по существу, а не из-за того, что оно является преждевременным, и его дело было прекращено. Это, по нашему мнению, дополнительно подтверждается тем фактом, что только после коммуницирования жалобы в Европейский Суд было установлено, что арбитражные суды не имеют юрисдикции для рассмотрения требования против конкурсного управляющего.

Кроме того, помимо требования первоначально присужденной суммы, заявитель также требовал компенсации морального вреда и за потерю времени. Однако суды установили, что законодательство не предусматривало возможности компенсации подобного рода, и отклонили его требования. Таким образом, представляется, что независимо от вины конкурсного управляющего его ответственность в любом случае была бы ограничена суммой первоначальной задолженности. Власти Российской Федерации не предоставили сведений о прецедентной практике, которая позволила бы Европейскому Суду сделать иной вывод. Это ставило ущемленного кредитора в весьма неблагоприятное положение, особенно в условиях бурной инфляции, которая имела место в России в период, относящийся к обстоятельствам дела, в сочетании с тем фактом, что ему пришлось ожидать ликвидации после длительной процедуры банкротства.

В связи с вышеизложенным мы вынуждены прийти к заключению о том, что российское законодательство в период, относящийся к обстоятельствам дела, не предусматривало достаточной правовой основы для защиты прав заявителя, гарантированных статьей 1 Протокола N 1 к Конвенции. Таким образом, мы находим, что государство не исполнило свои позитивные обязательства в соответствии с этой статьей, которая, следовательно, являлась нарушенной.