Осуществление и защита личных прав (А.Х. Ульбашев, журнал "Законодательство", N 9, сентябрь 2017 г.)

Осуществление и защита личных прав

А.Х. Ульбашев,

кандидат юридических наук,

стажер Йельского университета (Нью-Хейвен, США)

Журнал "Законодательство", N 9, сентябрь 2017 г., с. 10-22.

1. Осуществление личных прав

Под осуществлением субъективного гражданского права традиционно понимается реализация лицом правомочий, входящих в состав принадлежащего ему права*(1). Данное определение всецело применимо и к осуществлению личных прав. Однако каковы содержание и структура субъективного личного права?

В отечественной литературе высказывалось мнение о том, что личные права (а именно их разновидность - права на честь и достоинство) в принципе не являются полноценными субъективными гражданскими правами. По словам В.А. Тархова, "если говорить о чести и достоинстве гражданина или организации, то очевидно, что до посягательства на них поведение данного гражданина и организации нельзя охарактеризовать с активной стороны и поэтому не представляется возможным применить понятие "возможности и обеспеченности определенного поведения"*(2) (курсив мой. - А.У.). Иными словами, по утверждению ученого, личные права на честь и достоинство не возникают до самого момента их нарушения (здесь можно возразить: как может быть нарушено то, что не существует?). Однако и сам В.А. Тархов признавал, что с момента соответствующего нарушения у лица возникает "возможность определенного поведения"*(3).

Такой усеченный взгляд на природу личных прав противоречит классической теории исков, фундаментальные основы которой были разработаны М.А. Гурвичем. Он писал, что право на иск представляет собой "состояние [субъективного гражданского] права, особый момент его развития, в котором раскрывается его принудительная сила, сущность права на исполнение обязанности против и помимо воли должника"*(4). Таким образом, в момент нарушения (посягательства) не возникает качественно новое (материальное) право, оно лишь может трансформироваться и защищаться в судебном порядке*(5).

Как верно заметил Н.С. Малеин, "абсолютный характер личных прав не характеризует их обладателей как пассивных субъектов, они активно пользуются такими правами"*(6). Тем самым ученый выступил против получившей распространение точки зрения, согласно которой личные права не содержат одного из главных правомочий - правомочия на собственные действия. Свой тезис Н.С. Малеин убедительно аргументировал на примере права на имя. "Граждане не только имеют право на присвоение имени (отчества, фамилии) при рождении, но и могут их изменять (в определенном законом порядке), присваивать фамилию, отчество усыновляемым, давать свое имя научному открытию; граждане-авторы могут опубликовать свое произведение под своим именем, под псевдонимом или анонимно"*(7). Данные примеры весьма убедительно свидетельствуют о наличии правомочия на собственные действия в составе субъективного личного права.

Заблуждение, согласно которому личные права не могут быть реализованы собственными действиями, по всей видимости, связано с проблемой смешения личных прав и собственно самих нематериальных благ, принадлежность которых оформляется этими правами.

В некоторых случаях сам законодатель прямо раскрывает содержание личных прав. Так, в статье 1 Закона РФ от 27 декабря 1991 г. N 2124-1 "О средствах массовой информации" определено, что свобода массовой информации помимо прочего включает поиск, получение, производство и распространение массовой информации. По сути, в этих случаях речь идет о правомочиях на собственные действия активного типа.

В действительности личные права представляют собой классическую разновидность субъективных гражданских прав (subjektives Recht) и по общему правилу включают следующую триаду правомочий*(8):

1) правомочие на собственные действия. Как часто подчеркивается в российской судебной практике, использование неимущественных прав предполагает активные действия субъектов, претендующих на правообладание. Например, автору произведения архитектуры, градостроительства или садово-паркового искусства законом предоставлено право на осуществление авторского контроля за разработкой документации для строительства, а также право авторского надзора за строительством здания или сооружения либо иной реализацией соответствующего проекта (п. 2 ст. 1294 Гражданского кодекса РФ). Осуществление этих правомочий возможно лишь путем совершения активных правомерных действий самим автором. Более того, это право имеет своей целью "создание дополнительной правовой защиты от искажения авторского замысла"*(9). Хотя, конечно, в некоторых случаях "управомоченное лицо осуществляет принадлежащие ему личные права своими фактическими действиями (например, создает представления у окружающих о собственной репутации) вне рамок права"*(10);

2) правомочие требования носителя субъективного права воздержаться от нарушения его права, обращенное к неопределенному кругу лиц. Так, согласно ст. 152.1 ГК РФ обнародование и дальнейшее использование изображения гражданина допускаются только с согласия этого гражданина. Обязанность соблюдать данное право возлагается на всех третьих лиц (в этом проявляется абсолютный характер личных прав);

3) правомочие на защиту закреплено рядом статей ГК РФ. Важно при этом отметить, что в ст. 150 ГК РФ допускается использование как общих (ст. 12 ГК РФ), так и специальных способов защиты гражданских прав (ст. 151 ГК РФ и след.).

В отношении личных прав действуют правила ст. 9 ГК РФ, в соответствии с которыми субъекты осуществляют свои права по своему усмотрению. Рассмотрим некоторые примеры. Закон в числе нематериальных благ называет здоровье (ст. 150 ГК РФ). Личные права в отношении данной разновидности нематериальных благ могут осуществляться активными волевыми действиями (согласно п. 5 ст. 19 Федерального закона от 21 ноября 2011 г. N 323-ФЗ "Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации" пациенты вправе самостоятельно выбирать врача и медицинскую организацию, отказываться от медицинского вмешательства и т.д.).

В то же время от принципа осуществления личных прав по своему усмотрению возможны отступления, обусловленные главным образом защитой публичных интересов. Так, закон императивно запрещает изменять последовательность присоединения фамилий отца и матери друг к другу при образовании двойных фамилий у полнородных братьев и сестер (п. 3 ст. 58 Семейного кодекса РФ). Несмотря на то что такое правило в некоторой мере ограничивает правомочия на собственные действия, заключенные в праве на имя, однако в целом оно является обоснованным, поскольку направлено на защиту интересов детей.

Таким образом, в некоторых случаях закон объективно устанавливает пределы осуществления личных прав, очерчивающие общий тип поведения управомоченного лица. Гражданское законодательство может закреплять лишь самые общие нормы в сфере регулирования личных неимущественных отношений исходя из признания за каждой личностью ее свободы. Поэтому частное право практически не содержит норм, императивно определяющих характер, порядок осуществления прав в отношении нематериальных благ. Хотя и из этого правила есть исключения: Федеральным законом от 21 апреля 2017 г. N 94-ФЗ внесены изменения в ст. 58 СК РФ, в соответствии с которыми при выборе родителями имени для ребенка не допускается использование цифр, буквенно-цифровых обозначений, числительных, символов и не являющихся буквами знаков, за исключением знака "дефис", или их любой комбинации либо бранных слов, указаний на ранги, должности, титулы. В целом такие нормы имеют скорее исключительный характер, не характерный для сферы регулирования нематериальных благ.

Проблема осуществления личных прав и установления их пределов стала причиной большой дискуссии в отечественной литературе о характере регулятивного воздействия на личные неимущественные отношения. Высказывалось мнение, что нормы гражданского права не регулируют, а только охраняют личные права (С.Н. Братусь, О.С. Иоффе)*(11). Такая логика основывалась на следующей аргументации: "Честь и достоинство по своей объективной природе не способны выступать в качестве объектов какого-либо юридического нормирования, и право вообще, в том числе гражданское право, призвано только к обеспечению их охраны"*(12).

Однако в последующем такое узкое понимание правовой охраны было опровергнуто Е.А. Флейшиц и А.Л. Маковским, убедительно доказавшими, что предоставление нематериальным благам правовой охраны осуществляется путем законодательного урегулирования общественных отношений, возникающих по поводу этих благ*(13). В настоящее время формулировка ст. 2 ГК РФ дает все основания утверждать, что право именно регулирует личные неимущественные отношения.

Эта малозначительная, на первый взгляд, дискуссия, имеющая главным образом терминологический характер, важна для понимания того, в какой мере правопорядок в лице публичной власти может вторгаться в наиболее закрытую сферу жизни человека и регулировать порядок осуществления принадлежащих лично ему неимущественных прав.

В этом смысле показательно, что нормы главы 6 СК РФ, посвященной личным правам супругов, сформулированы наиболее обобщенно. Можно утверждать, что законодатель отказался от ранее существовавшего в нашей стране взгляда на государство как на активного участника и регулятора семейных отношениях. По словам Г.М. Свердлова, для тех лет было характерно, что "социалистическое государство оставляет за собой весьма значительную сферу прямого и активного вмешательства в семейные отношения. - Оно отвергает взгляд на отношения между полами как на отношения индивидуалистические, личные, нейтральные для общества и государства. Государство кровно заинтересовано в каждом индивидуальном семейном отношении, оно диктует, властно указывает, определяет условия, гарантирующие интересы коллектива, обеспечивающие выполнение долга по отношению к коллективу"*(14).

Понятно, что государство не может "диктовать" и "властно указывать", как осуществлять личные права членам семьи. Вместе с тем оно также не может и полностью отстраниться от регулирования этих отношений, поскольку в противном случае могут быть нарушены права и законные интересы самих же членов семьи. Так, нельзя не отметить существование значительной проблемы в странах общего права, допускающих фактические браки. "Правопорядки общего права выработали презумпцию, что пара, совместно проживающая на протяжении длительного времени, воспринимающая себя в качестве официальных супругов и воспринимаемая таковыми обществом, в действительности должны рассматриваться в качестве супругов. Это презумпция небесспорная"*(15). В результате в случае прекращения фактических отношений (сожительства) в целях уклонения от несения предусмотренных законом обязанностей (раздел совместно нажитого имущества, выплата алиментов и т.д.) стороны (фактические партнеры) нередко ссылаются на то, что их отношения не имели брачно-семейного характера. При этом доказать обратное в суде довольно затруднительно. Именно государственная регистрация может служить формальным доказательством наличия брачных отношений между сторонами (за исключением случаев недействительности брака).

Признание личных прав разновидностью субъективных гражданских прав ставит вопрос о возможности злоупотребления этими правами. Как известно, злоупотребление правом представляет собой разновидность, особую форму гражданского правонарушения, по определению В.П. Грибанова, "совершаемого управомоченным лицом при осуществлении им принадлежащего ему права, связанного с использованием недозволенных конкретных форм в рамках дозволенного ему законом общего типа поведения"*(16).

Однако если мы признаем, что в основе личных прав лежат многообразные проявления человеческой личности (в терминологии И.А. Покровского - "право чудака"), то можно ли утверждать, что такие "чудаческие проявления" в принципе могут выходить за пределы осуществления права (например, можно ли злоупотребить правом на жизнь, на здоровье и т.д.?).

В настоящее время ни закон, ни судебная практика не выработали универсальных подходов к пониманию злоупотребления личными правами.

В конечном счете на практике содержание понятия "злоупотребление личными правами" размывается. Судебная коллегия по гражданским делам Верховного Суда РФ, признав незаконным уклонение отца от исполнения обязанностей по воспитанию несовершеннолетнего ребенка, указала, что в подобных действиях присутствуют признаки злоупотребления правом*(17). Тем не менее в этом случае не идет речь о злоупотреблении правом, поскольку виновным лицом (отцом ребенка) нарушены прямые предписания закона (ст. 63 СК РФ), устанавливающие обязанность родителей заботиться о здоровье, физическом, психическом, духовном и нравственном развитии своих детей (тогда как при злоупотреблении правом нормы права формально не нарушаются, поскольку управомоченное лицо действует в соответствии с имеющимися у него правами, но фактически реализует такое поведение, которое не соответствует социальному назначению его прав).

Верховный Суд РФ также столкнулся с проблемой злоупотребления правом на здоровье при оценке законности увольнения гражданина с государственной службы в связи с прогулом. В рамках рассмотрения одного из дел Суду пришлось разрешить коллизию: с одной стороны, за гражданином признается право на здоровье (ст. 150 ГК РФ), устанавливается свобода выбора медицинской организации, в которой пациент вправе проходить лечение, гарантируется врачебная тайна (ст. 13, 19 Федерального закона от 21 ноября 2011 г. N 323-ФЗ "Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации"); с другой стороны, работодатель должен располагать информацией о состоянии здоровья работника, его общей трудоспособности и т.д. В результате высшая судебная инстанция сделала вывод, что должен "соблюдаться общеправовой принцип недопустимости злоупотребления правом, в том числе и со стороны самих работников. В частности, недопустимо сокрытие работником временной нетрудоспособности на время его увольнения с работы"*(18).

В данном случае Верховный Суд РФ не стал оспаривать наличие у гражданина права на здоровье, однако отметил, что осуществление данного права в отдельных случаях может быть осложнено внешними факторами, которые возникают в том числе с согласия и по инициативе самого работника (так, работник, устраиваясь на государственную службу, должен осознавать весь комплекс последствий, возникающих в связи с приобретением им нового правового статуса, и т.д.). Обратное означало бы создание значительной неопределенности для любого потенциального работодателя, принимающего нового сотрудника, и поле для многочисленных злоупотреблений.

Таким образом, для квалификации поведения лица в качестве злоупотребления правом необходимы два условия: (1) законом должно признаваться за гражданином соответствующее право и (2) такое право должно осуществляться в противоречии с его социальным назначением.

2. Защита отдельных категорий личных прав

К настоящему времени в правоприменении сложилась обширная практика по делам о защите личных прав. Защита личных прав может осуществляться как общеотраслевыми способами, поименованными в ст. 12 ГК РФ, так и специальными (например, ст. 152 ГК РФ, ст. 43-44 Закона РФ от 27 декабря 1991 г. N 2124-1 "О средствах массовой информации" и др.).

Большая часть споров, возникающих по поводу осуществления личных прав, связана с защитой чести, достоинства и деловой репутации при распространении порочащих сведений (т.е. при диффамации). Установлению единообразия при разрешении споров данной категории способствовало принятие постановления Пленума Верховного Суда РФ от 24 февраля 2005 г. N 3 "О судебной практике по делам о защите чести и достоинства граждан, а также деловой репутации граждан и юридических лиц" (далее - Постановление Пленума Верховного Суда РФ N 3).

Разъяснения высшей судебной инстанции позволили ответить на четыре ключевых вопроса: кто может быть истцом по данной категории дел? Какое лицо признается надлежащим ответчиком? Каков предмет доказывания? Какие меры ответственности могут быть приняты судом? Каждый из них требует отдельного рассмотрения.

Кто может быть истцом? На первый взгляд, высшая судебная инстанция дает вполне очевидный ответ: иски по делам данной категории вправе предъявить граждане и юридические лица, которые считают, что о них распространены не соответствующие действительности порочащие сведения (п. 2). Однако с теоретических позиций данный тезис не всегда казался бесспорным.

В литературе утверждалось, что не всякий человек является личностью (и только личность может характеризоваться наличием таких свойств, как честь, достоинство и деловая репутация). Так, И.Е. Фарбер писал: "Человек не рождается личностью, он ею становится. Понятия "человек" и "личность" не вполне совпадают, личность есть социальное качество человека, причем исторически определенного человека в том или ином обществе"*(19). Сходным образом рассуждал Н.С. Малеин, полагавший, что "честь - это общественная оценка личности как члена общества. Общественная оценка личности зависит от самого гражданина, так как формируется на основании его поведения, поступков, отношения к интересам общества, государства, коллектива, других людей"*(20).

Следуя приведенной логике, можно было бы заключить, что, например, малолетний не обладает честью, поскольку еще не может считаться самостоятельной личностью в глазах общества. Существуют ли тогда основания говорить, что распространение недостоверных и порочащих сведений о ребенке не является противоправным?

Или предположим, что в СМИ распространены сведения о серийном маньяке, отбывающем наказание в исправительном учреждении. В газетной публикации утверждается, что данное лицо совершило и иные преступления, к которым оно в действительности не причастно. Можно ли считать, что в этом случае не нарушаются права преступника, поскольку тот уже и так дискредитировал себя в глазах общества?

С юридической точки зрения и несовершеннолетний, и серийный маньяк (несмотря на отсутствие значительных заслуг перед обществом) обладают таким нематериальным благом, как честь. Честь следует рассматривать как объективную характеристику, имманентно свойственную всякому физическому лицу вне зависимости от его пола, возраста, имущественного состояния, здоровья, социального положения и т.д. Понятие чести охватывает комплекс объективно сформировавшихся и устоявшихся в социуме положительных представлений о должном поведении и личных характеристиках среднего, а не конкретного человека.

В этом принципиальная особенность чести человека как нематериального блага: в отличие от имущественных благ, умаление которых может быть оценено по общему правилу исходя из реальной стоимости конкретного имущества на момент посягательства, для дел по защите личных прав в принципе не требуется выяснять, насколько честным и добропорядочным было пострадавшее лицо на момент посягательства, поскольку действует презумпция наличия у всех граждан подобных нематериальных благ, невозможности их количественного и качественного увеличения или уменьшения.

Синонимом слова "честь" является термин "деловая репутация", который аналогичным образом отражает объективно сформировавшиеся и устоявшиеся в профессиональном сообществе представления о должном поведении и деловых качествах среднего участника оборота.

Кроме того, Пленум Верховного Суда РФ пояснил, что порочащими, в частности, являются сведения, содержащие утверждения о нарушении гражданином действующего законодательства, совершении нечестного поступка, неправильном, неэтичном поведении в личной, общественной или политической жизни, недобросовестности при осуществлении производственно-хозяйственной и предпринимательской деятельности, нарушении деловой этики или обычаев делового оборота (п. 7)*(21). Таким образом, в гражданском праве честь и деловая репутация имеют объективный характер, что в некоторой степени сближает данные категории с другим цивилистическим понятием - добросовестностью.

В отличие от чести и деловой репутации, достоинство представляет собой субъективную категорию, это "внутренняя самооценка собственных качеств, способностей, мировоззрения, своего общественного значения"*(22) (курсив мой. - А.У.). Понятно, что возможностью самооценки обладают только люди, поэтому и носителем данного нематериального блага тоже может быть признан только человек (физическое лицо).

Немаловажно отметить формулировку диспозиции ст. 152 ГК РФ: "защита чести, достоинства или деловой репутации" (курсив мой. - А.У.), стало быть, и право на защиту подлежит реализации с момента нарушения хотя бы одного из указанных нематериальных благ.

С какого момента возникает право на защиту? Согласно п. 2 Постановления Пленума Верховного Суда РФ N 3 при распространении порочащих сведений в отношении несовершеннолетних или недееспособных иски о защите их чести и достоинства могут предъявить их законные представители (хотя младенец еще не осознает собственного человеческого достоинства, тем не менее он с рождения является носителем такого нематериального блага, как честь). Таким образом, право на защиту чести, достоинства или деловой репутации возникает с момента рождения человека.

Прекращается ли право на защиту в связи со смертью человека? По требованию заинтересованных лиц (например, родственников, близких и т.п.) защита чести и достоинства гражданина допускается и после его смерти (ст. 152 ГК РФ)*(23). В.А. Белов не очень удачно, на наш взгляд, объясняет подобный феномен существования права на защиту после смерти его носителя тем, что "личные права существуют бессрочно и независимо от своего субъекта"*(24). Такое толкование основано на допущении, что личные права существуют автономно от личности человека. Данный подход не соответствует главной характеристике личных прав, а именно их связанности с личностью человека.

Более убедительное объяснение такого разрыва между личностью человека и возможностью защиты его прав дала Е.А. Флейшиц: "Нельзя, наконец, понимать "неотделимость от личности" названных выше благ в том смысле, будто блага эти перестают охраняться правом после смерти носителя соответствующих прав. Наоборот, именно в области личных прав наблюдается своеобразное явление: не переходя по наследству, право тем не менее "переживает" своего носителя и охраняет то, что было благом последнего, и тогда, когда он этого блага использовать больше не может"*(25).

Данный механизм в отечественном гражданском праве получил название посмертной реабилитации и был особенно распространен в конце 1950-х - начале 1960-х годов. По одному из дел во Фрунзенский районный суд г. Ленинграда обратилась гражданка Левенсон с исковым заявлением к издательству и авторам книги, вышедшей в свет в 1962 и 1963 гг., в которой ее отца называли врагом народа (к моменту выхода книги мужчина был посмертно реабилитирован судом в связи с недоказанностью обвинений в годы сталинских репрессий). Суд первой инстанции отказал в принятии искового заявления, сославшись на то, что смерть лица, о котором распространены порочащие и недостоверные сведения, влечет прекращение самого субъективного права на защиту. Однако Верховный Суд РСФСР решение отменил и направил дело на новое рассмотрение, разъяснив, что дочь является заинтересованным лицом в защите чести и достоинства и вправе требовать защиты доброго имени своего отца. Иными словами, Суд согласился с доктринальным мнением, высказанным Е.А. Флейшиц, что "право "переживает" своего носителя и охраняет то, что было благом последнего"*(26).

Какое лицо признается надлежащим ответчиком? Согласно п. 5 Постановления Пленума Верховного Суда РФ N 3 надлежащими ответчиками по искам о защите чести, достоинства и деловой репутации являются авторы не соответствующих действительности порочащих сведений, а также лица, распространившие эти сведения. По общему правилу, если сведения распространены в СМИ, то автор и редакция соответствующего СМИ отвечают солидарно.

Каков предмет доказывания? В соответствии со сложившейся судебной практикой предмет доказывания по делам о защите чести, достоинства или деловой репутации традиционно составляют: (1) факт распространения ответчиком сведений об истце, (2) порочащий характер этих сведений и (3) несоответствие их действительности. При отсутствии хотя бы одного из указанных обстоятельств иск не может быть удовлетворен (п. 7 Постановления Пленума Верховного Суда РФ N 3).

Однако в 2013 г. в редакцию ст. 152 ГК РФ были внесены существенные изменения: указанная статья дополнена пунктом 10, допускающим привлечение к ответственности за распространение любых не соответствующих действительности сведений о гражданине (в том числе не являющихся порочащими), если такой гражданин докажет несоответствие указанных сведений действительности. Иными словами, исходя из буквального толкования новой редакции закона для применения гражданско-правовой ответственности достаточно двух оснований: самого факта распространения ответчиком сведений об истце, а также доказанности истцом недостоверного характера этих сведений. При этом порочащий характер следует рассматривать в качестве факультативного (необязательного) критерия.

Тем не менее в Обзоре практики рассмотрения судами дел о защите чести, достоинства и деловой репутации, утвержденном Президиумом Верховного Суда РФ 16 марта 2016 г., указывается, что при рассмотрении подобных дел по-прежнему необходимо устанавливать порочащий характер распространенных сведений. Высшая судебная инстанция приводит пример из своей практики, когда Судебная коллегия по гражданским делам Верховного Суда РФ, частично отменяя состоявшиеся по делу судебные постановления, указала: "Признав не соответствующими действительности, порочащими честь, достоинство и деловую репутацию Х. такие сведения, как "имеются все основания полагать, что этот самый черный "мерс" ЛУКОЙЛа выехал на встречную и раздавил женщин в "ситроене", суд не установил, распространены ли эти сведения о Х. и каким образом эти сведения порочат его честь, достоинство и деловую репутацию" (курсив мой. - А.У.). Вместе с тем Верховный Суд РФ не привел аргументацию, позволяющую ему "перепрыгивать" через прямые предписания п. 10 ст. 152 ГК РФ, в связи с чем возникает вопрос о соответствии такого консерватизма судебной практики требованиям действующего законодательства.

Каково распределение бремени доказывания? По общему правилу достоверность сведений должен доказывать ответчик, т.е. лицо, распространившее недостоверные сведения. На истца закон не возлагает подобное бремя, ограничивая его доказыванием одного лишь факта распространения спорных сведений (при необходимости - также порочащего характера распространенных сведений). В противном случае истцу пришлось бы доказывать отрицательный факт, что с процессуальной точки зрения представляется не всегда возможным*(27).

Поясним на примере: о государственном служащем опубликованы сведения, согласно которым тот владеет счетами в зарубежных банках (причем конкретные банки и страны в спорной статье не указаны). Истец (государственный служащий) не может опровергнуть подобные сведения, поскольку для этого ему потребовалось бы направить запросы во все банки мира. В связи с этим только ответчик может доказывать достоверность распространенных сведений. Вместе с тем истец формально не лишается соответствующей возможности. И тогда, если он самостоятельно докажет несоответствие распространенных сведений действительности, в отношении него могут быть применены "льготные правила" п. 10 ст. 152 ГК РФ, исключающие необходимость доказывания порочащего характера таких сведений.

Какие специальные меры ответственности могут быть применены за нарушение прав на честь, достоинство и деловую репутацию? В статье 152 ГК РФ представлен развернутый перечень способов защиты лица, в отношении которого распространены недостоверные и порочащие сведения:

- опровержение (осуществляется в той же форме и в тех же СМИ, в которых распространены недостоверные сведения);

- опубликование ответа (факультативный, неальтернативный способ защиты, применяемый наравне с опровержением по инициативе заинтересованного лица);

- замена или отзыв официального документа, исходящего от организации;

- возмещение убытков;

- компенсация морального вреда и др.

В настоящее время в России и за рубежом одним из самых распространенных способов защиты личных прав является компенсация морального вреда (ст. 151 ГК РФ). Однако долгое время в нашей стране считалось, что "защита неимущественного интереса при посредстве гражданского иска, направленного на уплату денежной суммы, является наименее пригодным из всех возможных средств правовой защиты <...>. Взыскание денег в случаях причинения [не]материального вреда, даже если оно достигает своего непосредственного эффекта - устрашающего действия, - оказывается социально вредным по своему побочному эффекту: оно укрепляет или воскрешает представление о возможности переложения неимущественного вреда на деньги, о возможности "откупиться" деньгами и т.д. и создает... [у] потерпевших соблазн использовать факт причинения (нанесенного в ссоре оскорбления и т.п.) с целью извлечь из него некоторый доход, а следовательно, ведет и к провоцированию такого неимущественного вреда как источника дохода"*(28).

Тем не менее законодатель в ст. 151 ГК РФ предусмотрел, что, если гражданину причинен моральный вред (физические или нравственные страдания) действиями, нарушающими его личные неимущественные права либо посягающими на принадлежащие гражданину нематериальные блага, а также в других случаях, предусмотренных законом, суд может возложить на нарушителя обязанность денежной компенсации указанного вреда. Как следует из данной нормы, моральный вред возмещается в двух случаях:

1) по общему правилу, при нарушении личных прав;

2) в исключительных случаях, прямо предусмотренных законом, также при нарушении имущественных прав. Таким образом, нарушение имущественных прав может служить основанием компенсации морального вреда только тогда, когда это прямо допускается законом (например, в ст. 327 Трудового кодекса РФ предусмотрено, что моральный вред, причиненный работнику нарушением его трудовых (имущественных) прав работодателем, возмещается в денежной форме).

Как разъяснено в абз. 2 п. 2 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 20 декабря 1994 г. N 10 "Некоторые вопросы применения законодательства о компенсации морального вреда", моральный вред, в частности, может заключаться в нравственных переживаниях в связи с утратой родственников, невозможностью продолжать активную общественную жизнь, потерей работы, раскрытием семейной, врачебной тайны, распространением не соответствующих действительности сведений, порочащих честь, достоинство или деловую репутацию гражданина, временным ограничением или лишением каких-либо прав, физической болью, связанной с причиненным увечьем, иным повреждением здоровья либо в связи с заболеванием, перенесенным в результате нравственных страданий, и др.

Предмет доказывания по спорам о компенсации морального вреда включает факт причинения потерпевшему нравственных или физических страданий; установление обстоятельств и действий (бездействия), которыми нанесен вред; определение степени вины причинителя, нравственных или физических страданий, перенесенных потерпевшим, суммы компенсации, которую потерпевший считает достаточной, и другие обстоятельства, имеющие значение для разрешения конкретного спора.

Названные способы защиты хорошо известны российской судебной практике, поэтому их применение не должно вызывать трудностей в будущем.

Значительно сложнее обстоят дела с относительно новым механизмом защиты нарушенных прав, предусмотренным п. 4 ст. 152 ГК РФ. В соответствии с данной нормой в случаях, когда порочащие сведения стали широко известны и в связи с этим опровержение невозможно довести до всеобщего сведения, гражданин вправе требовать удаления соответствующей информации, а также пресечения или запрещения дальнейшего распространения указанных сведений путем изъятия и уничтожения без какой бы то ни было компенсации изготовленных в целях введения в гражданский оборот экземпляров материальных носителей, содержащих указанные сведения. Риски применения данной нормы отметила Л.Ю. Михеева, справедливо обратив внимание на то, что "использованная законодателем довольно широкая формулировка позволяет в общем-то практически повсеместно использовать такой способ защиты, например, запрещая СМИ публиковать информацию о частной жизни гражданина или запрещая бывшим супругам размещать фотографии друг друга в социальных сетях. Все это звучит довольно непривычно для российского правоприменителя, а потому совершенно очевидно, что такой способ защиты будет применяться крайне осторожно"*(29).

Представляется, что одна из ключевых проблем по данной категории споров будет касаться возможности принудительного исполнения. Как известно, в теории гражданского (арбитражного) процесса иски принято классифицировать по их предмету на иски о признании, о присуждении и на преобразовательные иски*(30). Исходя из этой классификации требование, вытекающее из положений п. 4 ст. 152 ГК РФ, следует рассматривать в качестве иска о признании. Однако в судебной практике и в процессуально-правовой доктрине сформировалось мнение, что иски о признании в принципе не подлежат принудительному исполнению со стороны государства. Иными словами, сам факт признания государством (публичной властью) требования истца (заявителя) в полной и исчерпывающей мере обеспечивает соблюдение прав и законных интересов лица*(31).

Но возникают вопросы: как правопорядок будет обеспечивать надлежащее исполнение решений судов по подобным спорам? Как будет осуществляться контроль со стороны суда и приставов? В течение какого времени будут действовать ограничения? К сожалению, в настоящее время ни закон, ни судебная практика ответов на эти вопросы не дают.

ГК РФ также закрепил такой самостоятельный способ защиты гражданских прав, как удаление порочащей информации из сети Интернет и сопутствующее ему доведение до интернет-пользователей опровержения распространенных сведений (п. 5 ст. 152). При этом, как указал Мосгорсуд по одному из дел, оба эти способа защиты должны применяться совместно: "Сохранение на сайте указанной информации и одновременно размещение опровергающего ее судебного решения существенно снижают эффективность защиты нарушенного права"*(32).

Делами о диффамации не исчерпываются споры о защите нематериальных благ. В пункте 8 Постановления Пленума Верховного Суда РФ N 3 высшая судебная инстанция разъяснила, что в случае, когда имеет место распространение без согласия истца или его законных представителей соответствующих действительности сведений о его частной жизни, на ответчика может быть возложена обязанность компенсировать моральный вред, причиненный распространением такой информации (ст. 150, 151 ГК РФ).

В 2013 г. ГК РФ был дополнен специальной статьей 152.2, в соответствии с которой установлен императивный запрет на сбор, хранение, распространение и использование любой информации о частной жизни гражданина, в частности сведений о его происхождении, месте его пребывания или жительства, личной и семейной жизни. Закон предусмотрел для охраны данного нематериального блага способ защиты аналогичный тому, который предлагается для защиты чести, достоинства и деловой репутации, установив, что в случаях, когда информация о частной жизни гражданина, полученная с нарушением закона, содержится в документах, видеозаписях или на иных материальных носителях, гражданин вправе обратиться в суд с требованием об удалении соответствующей информации, а также о пресечении или запрещении дальнейшего ее распространения путем изъятия и уничтожения (п. 4 ст. 152.2 ГК РФ).

Однако неудачность формулировки ст. 152.2 ГК РФ обусловлена во многом тем, что она не содержит пояснений по поводу того, что может рассматриваться в качестве частной жизни и каковы пределы этого понятия.

В зарубежном праве к понятию частной жизни наиболее близка категория privacy. "Либертарианская концепция privacy охватывает сферу жизни человека, в пределах которой лицо может сказать всякому, кто вторгается в его жизнь: "Здесь тебе не место! Убирайся!"*(33). Из сказанного следует, что privacy, т.е. частная жизнь, включает ту область, которая полностью свободна от публичного вмешательства. Однако так ли это на самом деле?

В статье 152.2 ГК РФ прямо обозначаются некоторые стороны частной жизни, среди которых упоминаются семейные отношения, которые, несомненно, составляют ядро privacy. Анализ ст. 2 СК РФ показывает, что публичная власть вторгается (пусть и в ограниченных масштабах) в эту сферу частной жизни человека, регулируя порядок осуществления и защиты семейных прав, условия и порядок вступления в брак, прекращения брака и признания его недействительным, личных неимущественных и имущественных отношений между членами семьи: супругами, родителями и детьми (усыновителями и усыновленными) и т.д. Таким образом, критерий абсолютного публичного невмешательства не является корректным.

В американском праве к privacy также относят данные о состоянии здоровья человека. В связи с этим в 1977 г. Верховный суд США рассмотрел историческое дело Whalen vs. Roe*(34). Как следовало из материалов дела, в 1972 г. легислатура штата Нью-Йорк приняла закон, обязывающий врачей, назначающих своим пациентам особо тяжелые виды наркотиков, представлять в городскую службу здравоохранения копию такого назначения с указанием имени врача, наименования наркотика, его дозировки, а также личных данных пациента (имени, возраста и домашнего адреса). Примечательно, что нижестоящие суды безоговорочно поддержали пациентов, обратившихся в суд с заявлением о неконституционном характере такой нормы закона, однако Верховный суд США вынесенные по делу акты отменил, не увидев в нормах закона штата нарушения Конституции страны в силу следующих причин. Во-первых, Суд решил, что целью принятия закона является реализация политики государства по обеспечению общественной безопасности. Во-вторых, Суд не увидел, что установление более строгой отчетности каким-либо образом влияет на осуществление пациентами своих прав на поддержание здоровья (поскольку непосредственного запрета на употребление наркотиков или их ограничение данная норма не содержала). В-третьих, Верховный суд США усомнился в убедительности доводов врачей, утверждавших, что нормы закона вторгаются и в сферу их privacy, отметив, что закон касается лишь осуществления докторами своих профессиональных обязанностей (более того, не ограничивая врачей в возможности прописывать своим пациентам наркосодержащие лекарства).

Данное решение стало во многом поворотным для американской судебной практики: в дальнейшем суды стали исходить из того, что при поиске баланса между privacy и public interests последние могут перевешивать (но при условии обязательного эффективного судебного контроля).

Представляется, что одно из наиболее удачных определений частной жизни [privacy] было дано Конституционным Судом РФ в определении от 28 июня 2012 г. N 1253-О: под правом на неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну следует понимать предоставленную человеку и гарантированную государством возможность контролировать информацию о самом себе, препятствовать разглашению сведений личного, интимного характера. При этом в понятие "частная жизнь" включается та область жизнедеятельности человека, которая относится к отдельному лицу, касается только его и не подлежит контролю со стороны общества и государства, если имеет непротивоправный характер.

Государство не может осуществлять предварительный или текущий контроль за реализацией гражданами своих личных прав в рамках их частной жизни. Однако ненадлежащее исполнение таких прав, злоупотребление ими, а также иные формы противоправного поведения могут служить основанием для применения санкций со стороны государства (например, в виде ограничения родительских прав в соответствии со ст. 73 СК РФ).

Сочетание частных и публичных начал наблюдается и при защите такого нематериального блага, как имя. Именно по этой причине нормы о праве на имя имеют комплексный характер, будучи формально выраженными в источниках как частного, так и публичного права*(35).

Безусловно, права Е.А. Флейшиц, показавшая, что имя исторически (со времен существования родоплеменного строя) выполняло важную индивидуализирующую функцию. Имя позволяло не просто обособить человека, но и определить его место в обществе. "Имя индивидуализировало человека как носителя "прав" и "обязанностей", участника в осуществлении "прав" и "обязанностей" рода в целом, носителя "прав" и "обязанностей" внутри рода <...>. [В более позднее время] имя должно служить отличительным признаком господствующего класса, полноправного гражданина государства. Оно должно отличать его от рабов, от неполноправного населения"*(36).

Правовое регулирование имени имеет глубокую историю. Так, известный французский адвокат Пьер Блондель в своей докторской диссертации рассматривал имя как объект права частной собственности, пусть и имеющий "специфическое содержание"*(37). Однако уже в первой трети XX в. концепция имени как объекта права собственности изжила себя.

Одним из наиболее последовательных критиков такого взгляда на имя выступил авторитетный французский цивилист Марсель Планиоль, писавший в своем известном учебнике, что имя следует в качестве института гражданской политики (une institution de police civil), осуществляемой публичной властью*(38). Однако сам М. Планиоль не раскрыл цивилистическое содержание "гражданской политики", сводя его к регулированию отношений по поводу имени к административно-правовой индивидуализации каждой конкретной личности.

Таким образом, в литературе (не только французской, но и в целом европейской) противоборствовали публично-правовой и частноправовой взгляды на имя. Данное явление хорошо объяснил М.М. Агарков с исторических позиций: "Как в отрицании частноправового характера права на имя, так и в теории собственности нельзя не видеть проявления присущего юридической мысли консерватизма. Прежде чем создать новую категорию, юриспруденция стремится вместить новое явление в уже установленные рамки"*(39).

Представляется, что осуществление права на имя регулируется гражданским законодательством. При этом регистрация имени, внесение в него изменений осуществляется в порядке, предусмотренном публичным правом (по крайней мере, именно из такой логики исходит современный российский законодатель).

Впервые на уровне гражданского кодекса отношения по поводу имени урегулированы в § 12 Германского гражданского уложения (BGB). Закон содержит норму следующего характера: если право управомоченного лица (Berechtigte) на имя (Namensrecht) оспаривается другим лицом, а также в случае, когда интересы правообладателя нарушаются незаконным использованием этого имени, управомоченное лицо вправе требовать устранения такого нарушения (т.е. прекращения использования имени). При наличии угрозы продолжения противоправного использования имени управомоченное лицо вправе требовать запретить такое использование. Иными словами, BGB устанавливает негативную регламентацию отношений по поводу имени (т.е. Namensrecht сводится лишь к случаям нарушения права) путем установления двух самостоятельных способов защиты (исков об устранении нарушения и о прекращении использования).

Российское гражданское законодательство пошло по пути позитивного регулирования отношений по поводу имени. Статьей 19 ГК РФ предусмотрено, что гражданин приобретает и осуществляет права и обязанности под своим именем.

По общему правилу допускается использование вымышленного имени (псевдонима). В то же время п. 4 ст. 19 ГК РФ устанавливает запрет на приобретение прав и обязанностей под именем другого лица. Не возникает ли здесь противоречия? Подобную коллизию предвидел и разрешил М.М. Агарков: "Какой-нибудь Шульц или Мейер не могут протестовать, если кому-нибудь вздумается именовать себя той же фамилией. Если же присвоивший себе чужое имя выдает себя за управомоченного носителя его, то для разрешения возникшего спора имеет значение не принадлежность имени тому или другому лицу, а их репутация (напр., певица с подмостков присвоила себе имя знаменитой артистки)"*(40).

Таким образом, разграничение случаев использования вымышленного и чужого имени проходит по критерию цели такого использования (если речь идет только о реализации "права чудака", т.е. права именоваться определенным образом, то в этом случае нельзя говорить о каком-либо нарушении; если же речь идет о преднамеренном введении общественности в заблуждение, то, конечно же, можно говорить о наличии признаков противоправного поведения).

3. Заключение

В законе предусмотрены способы защиты также других нематериальных благ (например, в ст. 152.2 ГК РФ). Однако многообразие личных прав порождает ситуации, при которых закон не может предусмотреть исчерпывающий перечень средств и механизмов защиты абсолютно всех нематериальных благ.

В силу сказанного закон не в состоянии охватить все многообразие общественных отношений, складывающихся по поводу осуществления и защиты личных прав (при этом нормы, сформулированные наиболее общим образом, часто также оказываются неэффективными, поскольку не всегда могут быть правильно поняты и применены конкретным судьей). Здесь наиболее показательно то, как сначала практика отказывалась признавать, но в последующем под давлением объективно развивавшихся общественных отношений должна была гарантировать право на забвение (ст. 10.3 Федерального закона от 27 июля 2006 г. N 149-ФЗ "Об информации, информационных технологиях и о защите информации").

Регламентация и защита личных прав в настоящее время стали фундаментальными задачами законодателя и судов как в России, так и за рубежом. Со временем именно от уровня развития гражданского законодательства о нематериальных благах все в большей степени будет зависеть то, как реально обеспечиваются права человека и индивидуальная свобода каждой отдельной личности.

Список литературы

1. Агарков М.М. Избранные труды по гражданскому праву: В 2 т. М., 2012 (серия "Классика российской цивилистики").

2. Беляевский А.В., Придворов Н.А. Охрана чести и достоинства личности в СССР. М., 1971.

3. Иоффе О.С. Личные неимущественные права и их место в системе советского гражданского права // Советское государство и право. 1966. N 7.

4. Малеин Н.С. Охрана прав личности советским законодательством. М., 1985.

5. Михеева Л.Ю. Модернизация института нематериальных благ: достижения и перспективы // Кодификация российского частного права - 2015 / Под ред. П.В. Крашенинникова. М., 2015.

6. Флейшиц Е.А. Избранные труды по гражданскому праву: В 2 т. М., 2015 (серия "Классика российской цивилистики").

7. Флейшиц Е.А., Маковский А.Л. Теоретические вопросы кодификации республиканского гражданского законодательства // Советское государство и право. 1963. N 1.

8. Blondel P. Etude juridique sur le nom patronymique. Paris, 1905.

9. Hartman G, Mersky R.M., Tate C.L. Landmark Supreme Court Cases: The Most Influential Decisions of the Supreme Court of the United States. New York, 2004.

10. Herring J. Family Law: A Very Short Introduction. Gosport, 2014.

11. Planiol M. Traite elementaire de droit civil conforme au programme officiel des Facultes de droit. Paris, 1928.

12. Sharma S.K. Privacy Law: A Comparative Study. New Delhi, 1994.

13. Simon J. Das allgemeine Personlichkeitsrecht und seine gewerblichen Erscheinungsformen. Bd. 3. Berlin, 1981.

------------------------------------------------------------------------

*(1) Российское гражданское право: Учебник / Отв. ред. Е.А. Суханов: В 2 т. М., 2013. Т. 1. С. 393 (автор главы - В.С. Ем); Гражданское право: Учебник / Под ред. Ю.К. Толстого: В 3 т. М., 2013. Т. 1. С. 373 (автор главы - А.В. Коновалов) и др.

*(2) Тархов В.А. Осуществление гражданских прав // Развитие прав граждан СССР и усиление их охраны на современном этапе коммунистического строительства: Сборник статей. Саратов, 1962. С. 115.

*(3) Там же.

*(4) Гурвич М.А. Право на иск. М., 1949. С. 142.

*(5) Беляевский А.В., Придворов Н.А. Охрана чести и достоинства личности в СССР. М., 1971. С. 34.

*(6) Малеин Н.С. Охрана прав личности советским законодательством. М., 1985. С. 15.

*(7) Там же.

*(8) См. подробнее об эволюции взглядов германских цивилистов на личные права как разновидность субъективных гражданских прав до принятия BGB: Simon J. Das allgemeine Personlichkeitsrecht und seine gewerblichen Erscheinungsformen. Bd. 3. Berlin, 1981. S. 21-43.

*(9) Постановление Суда по интеллектуальным правам от 24 января 2017 г. N С01-1193/2016 по делу N А40-214554/2015.

*(10) Российское гражданское право: Учебник / Отв. ред. Е.А. Суханов: В 2 т. М., 2013. Т. 1. С. 887 (автор главы - А.Е. Шерстобитов).

*(11) Братусь С.Н. Предмет и система советского гражданского права. М., 1963. С. 83; Иоффе О.С. Личные неимущественные права и их место в системе советского гражданского права // Советское государство и право. 1966. N 7. С. 51-59.

*(12) Иоффе О.С. Новая кодификация советского гражданского законодательства и охрана чести и достоинства // Советское государство и право. 1962. N 7. С. 61-62.

*(13) Флейшиц Е.А., Маковский А.Л. Теоретические вопросы кодификации республиканского гражданского законодательства // Советское государство и право. 1963. N 1. С. 89-90.

*(14) Свердлов Г.М. О предмете и системе социалистического семейного права // Советское государство и право. 1941. N 1. С. 58.

*(15) Herring J. Family Law: A Very Short Introduction. Gosport, 2014. P. 9.

*(16) Грибанов В.П. Осуществление и защита гражданских прав. М., 2001. С. 63 (серия "Классика российской цивилистики").

*(17) Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного Суда РФ от 19 июня 2012 г. N 38-КГ12-1 // Бюллетень Верховного Суда РФ. 2013. N 3.

*(18) Определение Верховного Суда РФ от 14 ноября 2016 г. по делу N 47-КГ16-13.

*(19) Фарбер И.Е. Свобода и права человека в Советском государстве. Саратов, 1974. С. 18.

*(20) Малеин Н.С. Указ. соч. С. 31.

*(21) Сказанное, однако, не означает, что посягательство на честь лица в обязательном порядке должно иметь общественный (публичный) характер, как на том настаивал И.С. Гуревич. Здесь важно то, что такое посягательство, пусть даже оставшееся неизвестным широкой общественности, потенциально могло бы привести к негативному восприятию лица в обществе. Таким образом, именно наступление или риск наступления неблагоприятных последствий в виде негативного восприятия человека как члена общества является индикатором порочащего характера распространенных сведений.

*(22) Малеин Н.С. Указ. соч. С. 32.

*(23) Аналогичное правило было выработано еще в XIX в. французскими судами: "После смерти дочери могут ли родители предъявить иск к лицу, пользующемуся именем покойной так, что при жизни она могла бы предъявить иск [?]. Французская судебная практика решает вопрос в утвердительном смысле" (Агарков М.М. Право на имя // Агарков М.М. Избранные труды по гражданскому праву: В 2 т. М., 2012. Т. 1. С. 204 (серия "Классика российской цивилистики")).

*(24) Белов В.А. Гражданское право: Актуальные проблемы теории и практики: В 2 т. М., 2016. Т. 2. С. 169.

*(25) Флейшиц Е.А. Личные права в гражданском праве Союза ССР и капиталистических стран // Флейшиц Е.А. Избранные труды по гражданскому праву: В 2 т. М., 2015. Т. 1. С. 95 (серия "Классика российской цивилистики").

*(26) Бюллетень Верховного Суда РСФСР. 1965. N 4. С. 14 (цит. по: Беляевский А.В., Придворов Н.А. Указ. соч. С. 93).

*(27) См. подробнее: Юдельсон К.С. Проблема доказывания в советском гражданском праве // Юдельсон К.С. Избранное. М.; Екатеринбург, 2005. С. 593-615.

*(28) Варшавский К.М. Обязательства, возникающие вследствие причинения другому вреда. М., 1929. С. 43.

*(29) Михеева Л.Ю. Модернизация института нематериальных благ: достижения и перспективы // Кодификация российского частного права - 2015 / Под ред. П.В. Крашенинникова. М., 2015. С. 164.

*(30) См., напр.: Арбитражный процесс: Компендиум / Под ред. В.В. Яркова. М., 2011. С. 143 (автор главы - В.В. Ярков).

*(31) "Поэтому решения о признании не могут быть принудительно исполнены, они лишь реализуются лицами, не являющимися стороной в гражданском судопроизводстве" (здесь имеются в виду главным образом регистрирующие органы и т.п., как например, органы ЗАГС по делам о признании брака недействительным. - А.У) (Кудрявцева В.П. Исполнение требований неимущественного характера. М., 2015. С. 69). Ср.: Осокина Г.Л. Иск: теория и практика. М., 2000. С. 80.

*(32) Апелляционное определение Московского городского суда от 8 сентября 2016 г. по делу N 33-36458/2016.

*(33) Sharma S.K. Privacy Law: A Comparative Study. New Delhi, 1994. P. 5.

*(34) 429 U.S. 590; 97 S. Ct. 869; 51 L.Ed. 2d 64. См. бриф кейса: Hartman G, Mersky R.M., Tate C.L. Landmark Supreme Court Cases: The Most Influential Decisions of the Supreme Court of the United States. New York, 2004. P. 297-299.

*(35) Российское гражданское право: Учебник / Отв. ред. Е.А. Суханов: В 2 т. М., 2013. Т. 1 (автор главы - А.Е. Шерстобитов). С. 887.

*(36) Флейшиц Е.А. Указ. соч. С. 242.

*(37) Etude juridique sur le nom patronymique: Universite de Paris, 1905. P. 28.

*(38) Цит. по: Planiol M. Traite elementaire de droit civil conforme au programme officiel des Facultes de droit. Paris, 1928. T. 1. P. 152.

*(39) Агарков М.М. Указ. соч. С. 187.

*(40) Агарков М.М. Указ. соч. С. 187.